Вдоль по радуге

11

Кэтрин шла по дорожке к крыльцу и чувствовала себя так, будто ступает по подвесному мосту. Кружилась голова, и каждый шаг нужно было выверять. А еще она улыбалась. Хорошо, что Грег уехал, ей не хотелось, чтобы он видел, как светится глупым, безграничным счастьем ее лицо. По крайней мере, пока.

Сердцем она доверяла ему, умом — еще нет.

В окнах гостиной горел свет. Том просил разрешения позвать Сэма, и Кэтрин, конечно, позволила. В качестве то ли няньки, то ли лучшего друга ее сына Сэм ей очень нравился. Лишь бы не претендовал на ее руку и сердце.

Правда, странно, что они не во дворе перед домом, обычно они только и делали, что придумывали какие-то невероятные сюжеты и носились вокруг дома, воплощая их в жизнь.

Кэтрин позвонила в дверь — она любила, когда ей открывали.

И ей открыли.

Кэтрин показалось, что ее подвесной мост оборвался и она летит в пропасть. Летит непозволительно, невозможно долго, и полет почему-то ничем не заканчивается. Как в страшном сне. И ей уже пора бы проснуться. Жаль, что у нее довольно крепкие нервы и в обморок она не упадет. Это был бы великолепный способ хоть ненадолго уйти от реальности, потому как что с этой реальностью делать, Кэтрин не знала.

Перед ней стоял Дэвид и улыбался ей довольной, хищной улыбкой.

За его спиной маячил притихший Том.

— Здравствуй, мое сокровище.

Если бы не Том, Кэтрин бросилась бы бежать без оглядки — сорвала бы на бегу босоножки и помчалась куда глаза глядят. Нет, к мисс Грэхем. Нет, за Грегом. Господи, помоги!

Но Том был, и Тома отделяла от нее худощавая, поджарая фигура Дэвида.

— Почему ты стоишь? Проходи, пожалуйста, — сказал он вкрадчиво.

Кэтрин затрясло. Чем тише он говорил, тем страшнее было потом.

— Не бойся. Я не обижу тебя. Я хочу поговорить. Разве ты не рада меня видеть?

— Нет. — Кэтрин собрала всю волю, все силы в кулак и решительно шагнула в дом, так решительно и порывисто, что Дэвид инстинктивно отшатнулся.

— Том, где Сэм? — спросила она, будто оторвала кусок мяса зубами — зло, быстро.

— Ушел.

— Давно?

— Да, когда папа приехал.

— Марш к мисс Грэхем! — со сталью в голосе скомандовала Кэтрин. — И оттуда звони Сэму. Переночуешь у него. Попроси вежливо.

— Но, мама…

— Без «но». Давай бегом!

К дьяволу условности, приличия и всю остальную чушь! Главное — спасти Тома.

Хлопнула входная дверь.

Тома он не достанет. Хотя бы не так легко и быстро, как мог бы. А может, и вообще все обойдется. Хотя вряд ли. Не нужно быть слишком наивной, это ни к чему хорошему не приводит. Входя в воду, где водятся пираньи, ты можешь сколько угодно убеждать себя, что пираньи робкие, милые создания, которые боятся человека. Им это аппетита не испортит.

Кэтрин явственно поняла, что сегодня Дэвид, наверное, ее убьет. Он решил, что она его рабыня. А с беглыми рабами во все времена были жестоки. На глаза навернулись слезы, но не от страха — от горечи. Почему именно теперь, когда она только-только научилась жить для себя, с удовольствием, счастливо, свободно? И что будет с Томом? Неужели ему придется возвращаться приют, в прежний или в другой? И почему ей отмеряй только один поцелуй с Грегом? Она так хотела бы узнать его объятия, и ласки, и чувственную власть над собой! И ее девочка, дочка… Ей так и не суждено родиться? Вообще-вообще?

Кэтрин рванулась к двери, чудом не споткнулась об угол дивана…

Дэвид поймал ее за руку. Как будто сомкнулись на предплечье железные клещи.

— Нет! — властно сказал он. — Пожалуйста, не уходи.

— Отпусти меня, — прошипела Кэтрин. Слезы побежали по щекам, злые слезы. Она не стыдилась их.

— Нет, Кэтрин. Я так долго тебя искал. Не отпущу. Я не хочу, чтобы ты сбежала снова.

— А как ты думаешь, почему я сбежала? Не догадываешься? Нет? Потому, что я не хотела тебя видеть! Никогда в жизни! И почему я должна слушать твои желания, а не свои?

— Потому, что ты моя жена. Потому, что я люблю тебя.

Кэтрин разразилась истерическим хохотом. От этого звука ей стало страшнее, чем от стального взгляда Дэвида.

— Да ну?! — сумела проговорить она. — Любишь, говоришь? Жена, говоришь? Ты уже потерял на меня право, Дэвид! За все, что ты мне дал, я сполна заплатила! Слезами, болью, кровью…

— Прости меня.

— Что?!

— Прости меня, — так же ровно и тихо повторил Дэвид.

— Ты что, издеваешься надо мной? По-твоему, это смешно? Тебе никогда не нужно было от меня ни прошения, ни любви, только послушание!

— Любовь и преданность.

— Лжешь! Я ведь любила тебя! Любила до потери памяти. Только тебе не было до этого дела. Ты хотел только приковать меня к себе цепью и чтобы я служила тебе. И этими своими цепями разрушил все, что во мне было к тебе хорошего.

— Ты до сих пор меня любишь.

— Нет. Меньше бить надо было.

— Любишь, не ври себе и мне.

— Тебе я имею право врать сколько вздумается.

Он притянул ее к себе и заключил в железные объятия.

— А так?

Она попыталась оттолкнуть его, но с тем же успехом Кэтрин могла толкать гору.

— Кэтти, красавица моя, ну что же ты такая упрямая? — ласково спросил Дэвид у нее над ухом и провел губами по волосам. — Я так и не научил тебя покорности?

— Кулак — плохой учебник, — глухо ответила Кэтрин.

Он поцеловал ее в висок. Осыпал поцелуями щеку, поддразнил губами мочку уха. Кэтрин ненавидела его в этот момент. И себя ненавидела тоже, потому что у нее внутри жила предательница. Кэтрин думала, она давно умерла, эта маленькая, теплая змейка, которая шевелилась каждый раз, когда Дэвид касался ее с лаской. Дэвид приручил ее, она была предана ему, она тянула Кэтрин к нему, толкала в его объятия даже после того, как он в первый раз поднял на нее руку. Любовь в ней умирала, а страсть — нет. В последние месяцы жизни с Дэвидом Кэтрин уже не чувствовала этой потребности быть неподалеку от Дэвида, которая точила ее, и змейку посчитала мертвой, и обрадовалась, потому что она привязывала ее к Дэвиду крепче любой веревки, крепче любого страха.

И вот — опять. Кэтрин стиснула челюсти. Наверное, это потому, что у нее давно не было мужчины, и потому, что Грег разбудил эту потребность, которая на какое-то время впадала в спячку.

Дэвид коснулся ее губ пальцем.

Кэтрин с ненавистью посмотрела ему в глаза.

— Пусти меня.

Он поцеловал ее.

С точки зрения техники это был один из лучших поцелуев в ее жизни. Змейка, свернувшаяся кольцами где-то внизу живота, пришла в движение, и ощущать это было сладко.

Кэтрин вспомнила, что так было очень долго: стоило Дэвиду коснуться ее, обнять, поцеловать, погладить — и она теряла голову. Она будто погружалась в теплое море, и все прочее оставалось на берегу. Она готова была преступить любые границы, преодолеть любой стыд, только бы единение произошло. Он был необходим ей, как половина себя, и сейчас накатило то же самое чувство.

Или не то же самое?

Разве может она перешагнуть через свой побег, эти дни и ночи отчаяния и всепоглощающего страха, которые сражаются с надеждой?

Разве может она перешагнуть через то утро, когда почувствовала себя живой — впервые за много месяцев?

Разве может она перешагнуть через Тома, который наконец-то нашел настоящего друга и стал счастлив?

Разве может она перешагнуть через понимание того, как мало ей осталось жить и как тщательно нужно выбирать, чем эти годы заполнить?

Разве хочет она этого?

И… Грег? Ураган чувств к нему, скандал в больнице, разговоры, белые орхидеи, сегодняшний поцелуй в машине…

Разве хочет она перешагнуть через все это? Предать только что обретенную жизнь? Только что обретенную себя?

Змейка в животе из теплой сделалась холодной. А потом исчезла. Туман перед глазами рассеялся, и Кэтрин показалось, что она воспринимает все ярко и четко, как никогда в жизни, и информации настолько много, что она сейчас, кажется, впадет в транс или сойдет с ума, потеряет связь между тысячами и миллиардами фрагментов реальности, которые ей сейчас открылись.

Нет. Нет!!!

Раньше она не знала, за что сражается. Она чувствовала только, что нельзя жить так дальше, и еще боролась за Тома, потому что рожала она этого ребенка или нет, а материнский инстинкт — он и есть материнский инстинкт.

А теперь она знала, ради чего ей нужно жить свободной. Прошлого не вернешь. Оно умерло. И умер тот Дэвид, за которого она, влюбленная как кошка, выходила замуж. Остался на его месте выгоревший изнутри труп, зомби, который сейчас хочет заставить ее поверить в то, что все будет прекрасно, как когда-то.

Черта с два.

Кэтрин прервала поцелуй.

Посмотрела в светло-серые с темными прожилками глаза Дэвида.

— Ну, малышка, что ты? — ласково спросил он.

— Убирайся к дьяволу. Если хочешь, я даже прощу тебя напоследок. Только, пожалуйста, убирайся!

Глаза Дэвида будто остекленели.

— Кэтрин… — проговорил он, и в этом слове была угроза, словно он произносил заклинание смерти.

— Что? — дерзко, с вызовом спросила она. Да, может, он убьет ее сегодня… Но она не станет жить предательницей самой себя. Хватит мягкотелости. Хватит страха.

И не убьет — не посмеет. Она не жертва. Не жертва! Она также ест мясо с кровью, и ей нравится!

— В чем дело? Почему ты отталкиваешь меня? А? У тебя кто-то есть? — Его глаза превратились в узкие щелочки. — Отвечай.

А есть ли у нее кто-то? Грег… Они только целовались и ни о чем не договаривались, но все-таки… Все-таки есть!

— Не твое дело! — сказала она, словно сплюнула.

Надо бежать. В конце концов, она уже один раз сбежала от него, и по-крупному! Осталось закрепить успех. Нет, не просто закрепить успех — выжить. Ей есть ради чего выживать!

Только бы выбежать на улицу! Там она поднимет такой гвалт…

Дэвид замахнулся, готовый нанести ей пощечину, — он мастер на пощечины и оплеухи. Кэтрин вздрогнула, зажмурилась — и тут же устыдилась своей реакции. Но Дэвид поставил ей четкий рефлекс. Надо будет с этим еще поработать.

Удара не последовало.

— Прости, — глухо проговорил Дэвид. — Я больше не хочу тебя бить. Прости меня.

Кэтрин открыла глаза и встретилась с ним взглядом. Она не верила в то, что видела.

— А чего ты хочешь? — спросила Кэтрин.

— Чтобы ты была моей.

Кэтрин поморщилась, как от зубной боли. Он удивил ее, но не настолько, чтобы она сразу ему поверила. Да и… какая разница, поверит она в то, что он изменился, или нет? Все равно вместе им больше не жить. Хорошо бы, конечно, получить развод, но эта тема не для сегодняшнего вечера.

Ее любовь умерла. В нее не вдохнуть новой жизни.

Кэтрин покачала головой.

Дэвид, казалось, хотел пробуравить ее черепную коробку взглядом насквозь. Он взял ее за плечи двумя руками.

— Нет.

— Вот именно — нет. Нет, Дэвид. Я больше не хочу. Я не люблю тебя.

— Кэтрин, подумай о Томе! Ему нужна семья, нужны отец и мать…

— Да. Тут ты прав, не могу с тобой не согласиться. Но в нашем случае лучше, чтобы отец и мать жили порознь.

— Тебе было хорошо, когда твои отец и мать жили порознь?

— Я думала об этом. Лучше так, чем они продолжали бы скандалить, как они скандалили.

— Кэтрин, ты совершаешь ошибку.

— Время покажет. Хотя… по мне, так давно нужно было это сделать. Если я о чем-то и жалею, то только о том, что затянула.

Кэтрин говорила все это и знала, что говорит правильные вещи, что это итог ее жизненного опыта, связанного так или иначе с Дэвидом. И все же ей было не по себе, и страшно щемило в груди.

Все мы люди, и все мы имеем право на ошибку, потом, правда, ошибки приходится исправлять — или платить за них, если они непоправимы. Кэтрин знала, что поступает так, как должна, как это необходимо, как это правильно.

Но в голове словно сидела маленькая птичка, которая чирикала противным, похожим на попугаичий, голоском: а вдруг он и вправду решил измениться? А вдруг все прекрасное можно возродить? А вдруг она до сих пор его любит, и это чувство возродится, когда она его простит?

Кэтрин очень старалась не слушать ее, эту маленькую птичку-мысль, но у нее не получалось, и эта гадость портила ей все дело. Судьбоносные решения и так сложно принимать, а уж когда не уверен или не до конца уверен в своей правоте — и подавно.

В ней осталась не только та часть, которая желает его как мужчину. В ней осталась еще… Нет, вряд ли это любовь, это только тень любви — воспоминания о светлых днях, воспоминания о тех чувствах, что она испытывала к нему. Воспоминания — и тоска. Она рада была бы пережить это снова.

И все-таки в одну реку дважды не войдешь.

Дэвид не причинял ей боли, но держал крепко, и Кэтрин видела, как бродят у него на скулах желваки, как будто он изо всех сил удерживался от чего-то. От чего? Ударить ее или поцеловать?

В этот момент в дверь позвонили. Кэтрин недвусмысленно дернулась к двери.

— Не открывай. Нас нет дома, — горячо и властно прошептал Дэвид.

— Я. Дома. Дэвид, — проговорила она, разделяя слова отчетливыми паузами. — А. Ты. В гостях.

Он будто хотел что-то еще сказать, но промолчал, только глаза сверкнули недобро, углями. Звонок повторился. Медленно, будто это слоило ему усилий, Дэвид разжал руки.

Кэтрин открыла дверь и с удивлением обнаружила там седоусого мужчину в форме полицейского.

— Добрый вечер, мэм. — Он вежливо кивнул и показал жетон. — Офицер Джереми Лукс. — Глаза под тяжелыми веками смотрели на нее с любопытством: приезжая, наконец-то ему представился шанс ее увидеть.

— Добрый вечер. В чем дело?

— Это я у вас хотел бы спросить…

— Миссис Данс. — Кэтрин не хотелось в присутствии Дэвида представляться под его фамилией, но выхода не было: это была правда, а лгать полицейскому Кэтрин была не в состоянии. Да и какой смысл? — Можно просто Кэтрин. — Она протянула ему руку.

— …миссис Данс, — закончил фразу полицейский. — Вы позволите?

— Да, разумеется. — Она отступила, пропуская его в дом.

— Поступил вызов по вашему адресу, — серьезно сообщил офицер Лукс и, смерив взглядом Дэвида, кивнул ему. — Шум, звуки драки, женские крики, громкие угрозы поджогом.

— Это какой-то розыгрыш, — сказал Дэвид.

— Кто бы мог вас так разыграть? — в тон ему, нарочито легкомысленно проговорил Лукс.

— Не совсем розыгрыш, — вступила Кэтрин. — Мы с бывшим мужем немного повздорили. Но нам удалось решить все полюбовно. Он уже уходит. Может быть, вы проводите его?

Слова приходили на ум сами собой, и откуда — непонятно. Кэтрин удивлялась, по крайней мере. В голове у нее было уже пусто от потрясения, и тишина эта наступила внезапно, будто кто-то со щелчком выключил магнитофон. Но она говорила, и в звуках, которые слетали с ее языка, был какой-то смысл, и Кэтрин чувствовала, что говорит нужное, то, что поможет ей выжить.

— Мистер Данс? — Офицер перевел строгий взгляд на Дэвида.

— Разумеется, — невпопад ответил Дэвид. Ответил сквозь зубы. — Спокойной ночи, дорогая.

— Не надо называть меня так.

— До свидания, миссис Данс. — Офицер Лукс водрузил на голову форменную фуражку и коснулся пальцами козырька.

— Да свидания, офицер. Спасибо.

Кэтрин проводила обоих, выдержала прощальный взгляд Дэвида, острый как шип и горячий как уголь, закрыла дверь на все замки.

Больше всего ей хотелось упасть на диван, расплакаться, накрыться с головой пледом, потерять сознание, завыть… Но нельзя было. Нельзя отдыхать, пока хищник рядом.

Снова раздался дверной звонок. Кэтрин подумала, что какой бы сильной она ни была, а второй встречи с Дэвидом может и не выдержать.

— Кто там? — спросила она через дверь, уверенная в том, что, если Дэвид, она сейчас же побежит в кухню и попробует скрыться через черный ход. И по дороге будет звонить в полицию. Офицер Лукс не мог далеко отъехать.

— Мам, это мы, — раздался голос Тома.

Кэтрин поспешно отперла дверь. Не важно, кто эти «мы». Главное, что среди них — Том.

На крыльце стояли Том и мисс Грэхем, и у обоих были одинаково перепуганные лица.

Том порывисто обнял ее.

— Как вы здесь оказались? — выдохнула Кэтрин.

— Прости, мы за вами подглядывали, — признался Том.

— В окна. Не знали, стоит вмешиваться или нет, — добавила мисс Грэхем. — Когда он тебя схватил, это было так… так…

— Ужасно! — воскликнул Том. — Знаешь, мам, я не верил, что вы помиритесь. Но папа сказал, что все устроит. Что он хочет исправиться и чтобы все стало как раньше, до того, как вы начали ссориться.

И ножом Том не сумел бы резануть ее больнее, чем этими словами.

— Том прибежал ко мне и рассказал, что приехал твой муж…

— Бывший, — вставила Кэтрин.

Она знала, какое коварство кроется в мелочах. Стоит один раз промолчать — и ты уже как будто согласишься: мол, да, муж. А потом пошло-поехало: брось, вы же семья, семья должна жить вместе, он наверняка раскаялся, прости его, ты же его любишь, посмотри, как страдает мальчик…

— Бывший муж, и бывший муж сказал, что хочет помириться с тобой, но вообще вы сбежали от него…

— Да, я знаю эту историю, — устало вздохнула Кэтрин.

— И я решила, что надо вызвать полицию. Если все пойдет хорошо, вы просто скажете, что произошла ошибка. Или… не откроете дверь. А в худшем случае помощь и впрямь может понадобиться.

— А пока полицейские ехали, мы смотрели в окна, чтобы папа ничего тебе не сделал, — добавил Том.

Кэтрин закатила глаза. Дэвид был очень близок к тому, чтобы повалить ее на диван прямо в гостиной, задрать подол платья и овладеть ею. Интересно, сочли бы они это за «что-то сделал»? И как бы она потом объясняла все Тому? Он еще не дорос до разговора о птичках и пчелках и тем более — о том, что это за странная форма борьбы, в которую иногда вступают взрослые.

— Вы проходите, — сказала Кэтрин.

В этот момент из-за поворота вылетел автомобиль. Водитель ударил по тормозам, раздался механический визг. Дверцы распахнулись, и оттуда выскочили с видом бойцов спецподразделения Сэм и Грэй.

— О, мальчики! — воскликнула мисс Грэхем. — Им я тоже позвонила, — призналась она Кэтрин.

Грэй держал в руках бейсбольную биту. Сэм был одет в огромную дутую куртку. Один явно намеревался наносить удары, другой — принимать их на себя. Вражеские, разумеется. Но лица у обоих были одинаково свирепые. Кэтрин не смогла сдержать улыбки. Защитники.

Улыбка из ироничной стала растроганной. Они ведь и вправду мчались ей на помощь.

— Где он? — прорычал Грэй, подбежавший первым.

— Спрятался, гад? — Сэм тяжело дышал, будто пробежал стометровку, а не несколько ярдов. — Ну мы его…

— Сэм, спокойно, опасность миновала, — заверила его Кэтрин. — Мисс Грэхем, что вы им сказали?

— Что в твой дом проник мужчина, подстерег тебя и удерживает там. Чистую правду.

— Да уж, ни слова лжи, — усмехнулась Кэтрин.

Том повис на Сэме. Вообще-то по законам жанра он должен был с пиететом относиться к Грэю. Тот был гораздо больше Сэма похож на супермена из комиксов. Но пути Господни неисповедимы… Может быть, Тому сейчас нужен был больше добрый друг, которому он мог бы доверять, чем кумир. Хотя Грэй мало-помалу занимал свое место в мире Тома — место приятеля-защитника, с которым шутки плохи.

— Опасность миновала, — сообщила она парням. — Пойдем выпьем чего-нибудь?

— И я? — обрадовался Том.

— И ты. Молока.