Вдоль по радуге

8

В понедельник Кэтрин собиралась на работу, мучимая странной тревогой. Эта тревога заставила ее задолго до звонка будильника открыть глаза, будто присыпанные песком. Она минут тридцать стояла под душем, включала то горячую, то холодную воду, намыливала себя тем ароматным гелем и этим, но тревога не утихала. Она высушила волосы феном, тщательно подобрала одежду (переоделась три раза), аккуратно нанесла макияж…

В кухню она вышла в таком виде, что не стыдно было бы идти и на собственную свадьбу. Или развод.

С тех пор как Сэм, оговорившись, назвал ее «мисс», она затосковала. Ей очень хотелось бы освободиться от Дэвида. Вообще. Развестись, стать снова свободной женщиной, вернуть девичью фамилию, в конце концов! Лучше носить фамилию своего отца, чем бывшего мужа-садиста.

Проблема в том, что развод ей не светит. В ближайшее время, по крайней мере. И когда это «ближайшее» время закончится, неизвестно.

Подать на развод — это значит дать знать о себе Дэвиду. Протянуть ниточку, по которой он ее непременно найдет. Нить Ариадны, которая приведет к ней чудовище, минотавра. Кажется, она что-то напутала с мифом, но в ее положении это простительно.

Кэтрин глубоко вздохнула. Даже если она когда-то и станет настолько сильна и независима, чтобы осмелиться связаться с Дэвидом и подать на развод, она его вряд ли добьется. Усмешка. Как добиться расторжения брака с одним из самых удачливых адвокатов в своем городе? С его-то связями и деньгами…

В то, что Дэвид даст ей полную свободу по доброй воле, Кэтрин верила не больше, чем в то, что она когда-нибудь станет княгиней Монако. Помечтать приятно, но рассчитывать на такое наивно, если не сказать — глупо.

Она приготовила плотный завтрак. Когда-то Кэтрин прочитала в одной из очень толковых книг о здоровом образе жизни, что завтрак должен быть самым главным приемом пищи. Тогда она решила, что непременно попробует. Когда-нибудь.

А почему все новые и интересные вещи нужно откладывать на это неопределенное «когда-нибудь»? Которое к тому же, вероятнее всего, никогда не наступит!

Да, сегодня она слишком рано встала и теперь необыкновенно голодна, обычной тарелкой хлопьев, тостами и омлетом не обойтись. И это счастливое стечение обстоятельств, благодаря которому одно «когда-нибудь» все-таки наступило. Но бессчетное множество их, этих «подходящих моментов», так и не придет. И приползет ее жизнь к концу, выцветшая от однообразия, тусклая, блеклая — стыдно за такую.

Она делает всегда только то, что уже когда-то делала. Ну почти всегда. По крайней мере, раньше они с Дэвидом путешествовали, причем по новым маршрутам, а недавно она сбежала от него… И это уже хорошо. Но что будет дальше? Она готовит одни и те же блюда, говорит одни и те же слова, наблюдает, лечит, оперирует пациентов с одними и теми же болезнями, носит одну и ту же одежду, а если покупает новую, то она похожа на старую. Почти все ее время уходит на повторение того, что уже когда-то было — сделано, сказано, подумано. «Все как всегда». Но… господи, ей уже тридцать, в лучшем случае ей осталось два раза по столько же! А сколько она успеет? А сколько она не успеет? Она горько усмехнулась. А сколько она не успеет, если будет и дальше делать все так же, как уже когда-то делала? Сколько ее «когда-нибудь» никогда не наступит? Сколько всего интересного и нового с ней не случится?

Что это — кризис тридцати лет или пробудившееся сознание?

Она будет дурой, если это забудет. Если, уже осознав все, проживет жизнь, где вместо живописных полотен и неповторимых гравюр — трафаретные рисунки. Где сегодня неотличимо от вчера и очень похоже на завтра. Ну уж нет!

Кэтрин разбудила Тома спортивным свистком, который в субботу подарил ей в качестве талисмана Грэй. Никогда не делала ничего подобного!

— Мама, я столько не съем! — в ужасе выдохнул он, увидев салат и отбивные с пюре. Чего он так испугался, непонятно.

— А ты попробуй, — предложила она. — Ты ведь не проверял. К тому же ты мужчина, тебе нужно мясо.

— Я хочу мясо на обед…

— Мужчины не хнычут.

— Я еще маленький!

— Правда? Я напомню тебе об этом, когда в следующий раз попросишь посмотреть телевизор до одиннадцати.

Том с достоинством принял поражение и с удивительным аппетитом начал уплетать салат. Кэтрин, удовлетворенная, последовала его примеру.

Опыт показал, что та книжка о здоровом образе жизни была и вправду толковой. Позавтракала она с удовольствием, и это удовольствие даже заглушило тревогу, которая тихо дребезжала внутри, как колокольчик, который трясешь, зажав в кулаке.

Она дала себе обещание начать выписывать по памяти все дела, которые отложила на «когда-нибудь потом» — и, конечно, искать для них реальное время, которое отлично измеряется в координатах этого мира годами, месяцами, днями, часами… Ну или хотя бы понятиями «завтра» и «через три месяца».

На работу она ехала, подпевая Мадонне, чья песня звучала из динамиков. Раньше почему-то стеснялась петь даже наедине с собой. А почему? Разве все обязаны быть совершенством? Ну нет у нее слуха, что же, навсегда отрезать себе путь к пению?

В больнице Кэтрин встретили интересные новости. Новости, можно сказать, уже превратились в сплетню: об этом с энтузиазмом шептался весь медперсонал.

Пациент хирургического отделения (да, отделение имело весьма скромные масштабы, если не сказать — было условным, но все же…) Грегори Даллас устроил скандал: он отказался проходить лечение у доктора Бенджамина Ханта и потребовал вернуть его под наблюдение доктора Кэтрин Данс.

Довольных этим обстоятельством не нашлось. Кэтрин была уважаемым специалистом, но при этом оставалась человеком новым, чужим среди своих. К ней не привыкли пока, пройдет время, прежде чем она превратится из «приезжей дамочки с претензиями» в «члена команды».

Особенно странным казалось все это ввиду того, что Кэтрин была специалистом в другой области и Даллас угодил к ней по чистой случайности.

Согласно официальным правилам Грег имел право сделать то, что он сделал. В Нью-Йорке или в Лос-Анджелесе ему бы и слова против не сказали, как не сказали бы и Кэтрин. Пациент платит за лечение — пациент выбирает, кто его будет лечить. Все логично.

В заштатном, «одноэтажном» городке, где всего одна больница и та на две сотни стационарных мест, из которых, естественно, заняты только десятки, это вопиющий случай.

Кэтрин смекнула это не сразу, ей объяснила Марджори. Кэтрин сидела за столом как в столбняке и думала только о том, что могло подвигнуть Грега на этот… эту… эту выходку. В голове мыслей не было, но почти оглушительно дребезжало то, что еще несколько минут назад Кэтрин считала тревогой. Теперь тревога превратилась в панику. Кэтрин не понимала, что делать, и ей нужно было время, чтобы обдумать ситуацию.

А времени не было, надо было действовать уже сейчас.

— И доктор Хант, естественно, очень зол сейчас. Он слишком дорожит своей репутацией. И если мистер Даллас, человек в нашем городе известный, отказался от его услуг, то это о чем-то говорит… Доктор Данс, а о чем это говорит? — заговорщическим шепотом добавила Марджори.

— Я н-не… не знаю. — Кэтрин чувствовала, что зажглась краской, как алый китайский фонарик.

— Мистер Даллас сказал, что у вас возникло такое взаимопонимание, какого им с доктором Хантом не достичь ни за что, что вы очень компетентный специалист, что он уже к вам привык и ему хотелось бы и дальше выздоравливать под вашим присмотром.

Кэтрин показалось, что она сейчас сползет со стула.

И тут из хаоса паники выкристаллизовался гнев.

Как он посмел?!

— Как он посмел?! — прошептала она. — Как?! Он?! Посмел?! — Ее голос набирал силу и глубину, как будто кто-то поворачивал невидимый регулятор громкости. — С тем же успехом он мог повесить у кофе-автомата на первом этаже объявление «Доктор Данс — шлюха хоть куда»! Или рекламу на щит в центре города! — Она вскочила и сделала круг по кабинету.

— Док, да успокойтесь вы! Поговорят-поговорят — и перестанут. Скоро все забудется. А доктор Хант вам ничего не сделает, главный врач сам его недолюбливает.

И немудрено, пронеслась в голове мысль-усмешка. По доктору Ханту за полмили видно, что в детстве он был страшным ябедой, что он ненавидит все человечество и в профессию пошел только для того, чтобы получить полное моральное право резать человеческое тело. Этот процесс интересовал его сам по себе.

— Док, у вас такой вид, как будто вы сейчас наделаете глупостей! — испугалась Марджори. — Давайте я вам успокоительного принесу.

— Не надо! Не хочу успокаиваться! — выпалила Кэтрин и пулей вылетела из кабинета.

«По крайней мере, я не успокоюсь, пока все ему не выскажу», — подумала она.