ГЛАВА VI. Инкерманъ.



Did ye not liear it? No, t'was but the wind

Or the car rattling o'er the stony street.

Childe Harold.



Прибывъ въ Одессу, Алексѣй написалъ роднымъ своимъ письмо дышавшее бодростью и счастіемъ. Городъ, говорилъ онъ, наполненъ войсками, къ которымъ присоединялись ежедневно большіе отряды изъ придунайскихъ провинцій. Холера сильна, но состояніе духа въ войскѣ превосходное. Когда вѣсти о предполагаемомъ вступленіи непріятеля въ Крымъ дошли до него, имъ овладѣло непреодолимое нетерпѣніе вступить на театръ войны, и мать его улыбалась и дрожала, читая письма своего Алёши. Наконецъ, когда союзныя войска пристали къ Евпаторіи, настроеніе его вовсе не пострадало вслѣдствіе этого обстоятельства, еще болѣе разжегшаго въ немъ огонь патріотизма. Правда, говорилъ онъ, непріятель вступалъ въ Крымъ, и случилось это какъ нарочно въ тотъ самый день въ который Наполеонъ взглянулъ на Москву съ Воробьевыхъ горъ: но не предвѣщало ли уже это одно -- низверженіе врага? Каждая татарская рѣчка окажется новою Березиной, и мечи Русскихъ скоро отгонятъ союзниковъ снова къ морю, къ судамъ, принесшимъ ихъ на берегъ Херсонеса.

Когда битва при Альмѣ разрушила всѣ эти надежды, невозможно, правда, было убѣдить резервные полки что была одержана побѣда, а не понесено пораженіе, но за то легко было внушить имъ что пришло время, когда услуги ихъ стали необходимы, и ожиданіе близкой дѣятельности скоро снова оживило молодаго сотника. Полкъ его составлялъ часть шестнадцатой дивизіи, славился своею дисциплиной и знаніемъ военнаго искусства и былъ включенъ въ войско немедленно отправляемое къ Севастополю. Долгій путь лежалъ предъ Алексѣемъ и предъ его "сотней", но онъ обѣщался писать домой, какъ скоро представится къ тому возможность. "Скажите Вѣрѣ", писалъ онъ, "что знамя ея въ нашихъ рукахъ, и никогда, покуда мы живы, не перейдетъ оно въ руки врага. Завтра мы разовьемъ его и пойдемъ вслѣдъ за нимъ, на встрѣчу побѣды. Матушка, Вѣра, друзья, Алексѣй прощается со всѣми вами. Одесса, 4го октября, 1854."

Походъ этотъ показался ему и полку его вдвое тяжеле, по случаю сильныхъ дождей, лившихъ съ самаго начала осени. Между тѣмъ какъ баталіонъ слѣдовалъ за баталіономъ, огромная масса пѣхоты покрыла собой всю дорогу, и Московскому ополченію пришлось въ свою очередь, при первомъ же знакомствѣ съ военною жизнью, ознакомиться и съ голодомъ, и съ усталостью и съ болѣзнями. Имъ пришлось познакомиться съ грустнымъ видомъ покинутыхъ жилищъ и умирающихъ товарищей, съ тоскливыми звуками человѣческихъ стоновъ и криковъ изнемогающихъ вьючныхъ животныхъ, однимъ словомъ, имъ пришлось узнать все, исключая страха или ропота. Всевозможныя средства къ передвиженію были заготовлены начальствомъ: татарскія арбы, мулы, повозки и фургоны всякаго рода, такъ что тѣ кого слабость и болѣзнь лишали возможности идти вмѣстѣ съ прочими, могли слѣдовать, нѣкоторое время, по крайней мѣрѣ, за войсками: но когда и всѣ эти средства оказались недостаточными, то многимъ пришлось остаться на пути, и люди, также какъ и животныя, гибли на дорогѣ, отъ изнеможенія, страданій и лишеній. Такъ шли они все впередъ, отъ Херсона до Перекопа, отъ Симферополя до прекраснаго Бахчисарая, мимо вершинъ Бельбека, мимо водопроводовъ Черной Долины и развалинъ Инкермана, пока не достигли наконецъ Севастополя, куда прибыли съ войскомъ способнымъ еще внушить своею многочисленностью новую бодрость защитникамъ его и оживить новымъ мужествомъ сердца осажденныхъ.

Подкрѣпленія прибыли въ Севастополь всѣ промокшія отъ сильныхъ дождей и забрызганныя осеннею грязью. Со всѣхъ концовъ являлись новые лодки, и вскорѣ составился порядочный запасъ "chair à canon", какъ внѣ крѣпости, такъ и внутри ея. Дивизія генерала Павлова стояла на сѣверной сторонѣ, но полки Соймонова, со включеніемъ десятой части шестнадцатой и семнадцатой дивизіи, вошли въ городъ, гдѣ ихъ привѣтствовали осажденные и молодые. Великіе Князья Михаилъ и Николай, присутствіе которыхъ придавало какой-то торжественный характеръ этому пріему. Алексѣй увидалъ съ удовольствіемъ что его пострадавшій отъ дороги костюмъ имѣлъ такой же успѣхъ, если и не больше, какъ и новые съ иголочки, щегольскіе мундиры нѣкоторыхъ, подобно ему вновь прибывшихъ на театръ войны, молодыхъ Петербуржцевъ, не приготовленныхъ какъ онъ, трехсотъ-верстнымъ походомъ, къ тому что должно было ожидать ихъ здѣсь. Полкъ его былъ отрадой для всѣхъ глазъ: русская рубашка, красный кушакъ и высокіе сапоги отличали его отъ другихъ полковъ, и ему оставалось лишь доказать подъ огнемъ что онъ въ силахъ выполнить всѣ возлагаемыя на него надежды. Первую ночь свою въ Севастополѣ молодой сотникъ провелъ безъ сна, на бастіонѣ, прислушиваясь въ первый разъ къ перекатному грому орудій и реву осады. Ничего особеннаго не произошло въ эту ночь, но въ слѣдующую онъ ознакомился съ войной не на шутку, ибо сначала одинъ, а вслѣдъ за нимъ и другой канониръ были убиты близь него, въ одной и той же батареѣ; а ночь эта -- ночь на 4е ноября -- была лишь предвѣстницей дня полнаго нескончаемаго труда и усилій. Русскіе полководцы рѣшили подожить конецъ осадѣ, и скорѣе окрѣпнувъ, нежели павъ духомъ послѣ битвы 26го октября, хотѣли ударить свѣжимъ войскомъ на переднія линіи союзниковъ, и сдѣлать ударъ этотъ рѣшительнымъ, придавъ ему всѣ выгоды неожиданности. Намѣревались воспользоваться темнотой предъ наступленіемъ зари и многочисленными и глубокими рвами, которыми изобилуетъ долина Черной; все было сдѣлано чтобы возбудить мужество и вѣру солдатъ. Икона Спасителя, подарокъ Императрицы, была принесена въ городъ, княземъ Голицинымъ, 31го октября, и крестный ходъ съ нею отъ казармъ до бастіона произвелъ сильнѣйшее впечатлѣніе. "Я видѣлъ" -- писалъ Алексѣй, строча на одномъ колѣнѣ можетъ-быть уже послѣднее письмо свое къ матери,-- "я видѣлъ какъ солдаты цѣловали образъ этотъ со слезами умиленія и набожнаго и покорнаго усердія." Этимъ же солдатамъ скоро пришлось узнать на дѣлѣ что laborare est orare, ибо во весь день 4го ноября, они должны были усиленно трудиться, разставляя въ позицію орудія, долженствовавшія привести въ исполненіе роковые планы задуманные на слѣдующій день.

Когда два войска готовятся встрѣтиться лицомъ къ лицу на полѣ битвы, зная что слѣдующіе немногіе часы должны рѣшить судьбу тысячъ, "послѣднимъ доводомъ царей", ночные часы проводятся обыкновенно почти одинаковымъ образомъ какъ на той такъ и на другой сторонѣ. Совѣтъ, собирающійся на главной квартирѣ, поспѣшныя письма, сходки вокругъ походнаго костра, все это черты свойственныя какъ наступающему такъ и обороняющему войску, но ночь 4го ноября не представляла ничего подобнаго. Проливной дождь продолжалъ лить неумолкаемо, какъ и въ продолженіе всего дня; большинство солдатъ находились или за работой или на стражѣ у англійскихъ траншей, а перестрѣлка у батарей, не очень сильная въ этотъ день, настолько утихла къ ночи что чуткое ухо въ лагерѣ второй дивизіи могло бы разслышать повременамъ смутный шумъ внизу долины, причиняемый, какъ говорили, грохотомъ и скрипомъ татарскихъ арбъ, тащившихъ непрерывными вереницами, на тяжело выступающихъ волахъ и съ гнущимися осями, день и ночь, среди грязи и лужъ, безконечные повидимому боевые запасы въ Севастополь.

Полковнику Сенъ-Джону, какъ и всѣмъ товарищамъ его въ первой дивизіи, никогда и въ голову не пришло бы приписать эти звуки (если они только слышали ихъ) какой-нибудь новой и опасной причинѣ. Ему помѣшать лечь спать пораньше длинный и довольно веселый разговоръ съ братомъ его Филиппомъ, гвардейскимъ гренадеромъ; пришедшимъ навѣстить его и прочесть ему письма полученныя изъ дому. Они болтали въ продолженіи нѣкотораго времени о содержаніи ихъ, и Филиппъ, энергично пуская дымъ изъ своей сигары, проклиналъ изо всѣхъ силъ дождь и увѣрялъ что ему страшно надоѣла "вся эта исторія".

-- Тутъ человѣку ничего болѣе дѣлать не остается, какъ возненавидѣть самого себя. Если проклятый дождь этотъ будетъ лить и завтра, то чего добраго рѣшусь написать отъ скуки домой; но я желалъ бы лучше чтобы Русскіе доставили намъ возможность хорошенько поколотить ихъ. Страшная тоска, когда дѣлать нечего; скучнѣе этого, я ничего и не знаю! Что за счастливецъ Ньюбольдъ что избавился отъ этой тоски.

Полковникъ Ньюбольдъ, заболѣвшій при Варнѣ и уволенный по этому случаю на родину, недавно прибылъ въ Лондонъ, и письмо его невѣсты, миссъ Сенъ-Джонъ, увѣдомляло что онъ уже поправляется послѣ горячки.

-- Тутъ замѣшались еще какіе-то счеты на мое имя, говорилъ Филиппъ Сенъ-Джонъ;-- я право ничего и не звалъ о нихъ, но такъ какъ ихъ послали къ матушкѣ, а она пишетъ что уплатила ихъ, то значитъ дѣло кончено. Они могли бы, я думаю, и избавить отъ подобныхъ любезностей бѣдняка сосланнаго въ Крымъ; но такъ какъ она говоритъ что заплатила все, то значитъ все хорошо; только ужасная жалость, право, бросать деньги на подобныя вещи, прибавилъ, философствуя, молодой джентльменъ, пытаясь заигрывать съ Бобомъ, собакой принадлежавшею шотландскимъ стрѣлкамъ.-- Что за хитрая тварь! воскликнулъ онъ, когда Бобъ по своему обыкновенію выскользнулъ изъ-подъ рукъ его (Бобъ никогда не позволялъ офицеру дотронуться до себя), и затѣмъ Филиппъ засунулъ письма къ себѣ въ карманъ, закурилъ еще сигару и отправился наконецъ въ свою палатку, шлепая по грязи и ворча себѣ подъ носъ, на пути. Вскорѣ послѣ того и полковникъ Сенъ-Джонъ улегся спать, но какъ онъ, такъ и товарищъ его, раздѣлявшій съ нимъ палатку, представлявшую подобіе собачьей конуры, нашли жилище свое не вполнѣ удовлетворительнымъ пріютомъ отъ дождя и спали плохо, несмотря на то что въ продолженіе слѣдующихъ часовъ царствовала необыкновенная тишина.

А въ эту-то ночь, невѣдомо для нихъ, и подкрадывался "тать".

Между тѣмъ какъ колеса русскихъ пушекъ неслышно скользили по влажной и мягкой почвѣ, въ 2 часа 30 минутъ утра, дивизія Павлова двинулась впередъ и достигла моста надъ Черной и рвовъ ведущихъ къ англійскому правому крылу, прежде нежели тамъ была поднята какая-либо тревога.-- Съ нимъ прибыло много пушекъ и 13.500 штыковъ. Въ четыре часа утра раздался звонъ севастопольскихъ колоколовъ, и тогда другая половина войска, долженствовавшая напасть на спящихъ враговъ, взялась за оружіе.

Церкви были полны народа, и туда-то отправились и многіе изъ командующихъ офицеровъ, хотя солдаты (какъ гласили англійскіе рапорты) и не присутствовали при торжественной обѣднѣ, долженствовавшей призывать на царскія войска благословеніе небесъ. На этотъ разъ небеса, казалось, дѣйствительно покровительствовали имъ, и мглистая темнота царствовала вокругъ, въ то время какъ колонны Соймонова выступили изъ города. Онѣ состояли частью изъ испытанныхъ уже въ бою, частью еще чуждыхъ ему солдатъ; всѣ они надѣялись на побѣду; всѣ были безмолвны, покорны и бодры. Путь ихъ шелъ влѣво отъ Малахова Кургана; съ западной стороны Килейной Балки должны были они броситься на лѣвое англійское крыло, между тѣмъ какъ войска Павлова бросались, на правое, а дальше къ западу, фальшивая атака Русскихъ должна была лишить Англичанъ всякой помощи со стороны Французовъ.

Пришелъ часъ, пришелъ и непріятель.

Загрузка...