Вера [Vera, Or the Russian Princess and the English Earl..]

ГЛАВА IX. Скутари.

А! tornar della mente che si chiuse

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Nuovi tormenti e nuovi tormentati

Mi veggio intorno.

Inferno: canto VI.

12го ноября пароходъ Маврикій, на пути своемъ изъ Балаклавы, намѣревался пристать къ Скутари. На немъ находилось двѣсти тридцать раненыхъ солдатъ и три офицера, а въ числѣ послѣднихъ и полковникъ Генри Сенъ-Джонъ, лишенный лѣвой руки и лишь повременамъ смутно сознававшій какъ эту потерю, такъ и вообще всѣ невзгоды непокойнаго и тяжелаго переѣзда.

Но его ожидали еще худшія невзгоды. Не успѣвъ пристать къ гавани, Маврикій былъ застигнутъ страшною бурей 17го числа, причинившею гибель Чернаго Принца и безчисленнаго множества судовъ и метавшего по волнамъ нашихъ инкерманскихъ раненыхъ въ продолженіи слишкомъ трехъ сутокъ. Въ виду берега, достичь котораго онъ былъ не въ силахъ, волны дико кидали во всѣ стороны Маврикія и ломали его; парусныя суда срывались съ якорей, въ глазахъ путниковъ мчались по морю; буря уносила къ Босфору лодки и ялики; срывала и разметывала вокругъ кровли мечетей и домовъ; тотъ самый кіоскъ что долженъ былъ служить убѣжищемъ для раненыхъ, былъ превращенъ въ развалины; и когда наконецъ ураганъ стихъ и для раненыхъ найдено было помѣщеніе въ казарменномъ госпиталѣ, полковника Сенъ-Джона отнесли на берегъ въ дикомъ бреду горячки. Недостатокъ должнаго ухода и суматоха, поднявшаяся на переполненномъ суднѣ во время бури, докончили дѣйствіе удара поразившаго его въ голову, и разумъ и сознаніе оставили его на время.

Въ госпиталѣ онъ ухитрился разъ, избѣжавъ приставленнаго къ нему присмотра, выбѣжать въ корридоры, наполненные стенающими и страждущими людьми. Болѣе похожій на привидѣніе нежели на человѣка, онъ бродилъ по нимъ, съ лицомъ выражавшимъ даже тутъ необыкновенное страданіе; но его поймали, и когда ложная сила лихорадочнаго напряженія потухла въ немъ, его отнесли на постель, долженствовавшую, по мнѣнію слуги, врача и товарищей, служить ему смертнымъ одромъ. Но вышло не такъ. Актеръ еще не оставляетъ совсѣмъ сцены потому что въ одной какой-нибудь піесѣ успѣхъ кажется безнадежнымъ. Дерево не погибаетъ еще окончательно послѣ того какъ ноябрьскій вѣтеръ срываетъ съ него послѣдніе сухіе, багровые листы, и лишь "чрезъ много лѣтъ умираетъ лебедь"; такъ и полковнику Сенъ-Джону суждено было выздоровѣть.

Мнѣ слѣдовало лучше сказать остаться въ живыхъ, ибо словомъ выздоровленіе нельзя обозначить состояніе чуть дышавшаго скелета, сданнаго на бортъ союзнаго фрегата и перевезеннаго наконецъ, когда снова получилъ силу говорить, домой въ Англію.

Мистрисъ Сенъ-Джонъ, никогда не рѣшившаяся вполнѣ простить Провидѣнію смерть сына своего Филиппа, была можетъ-быть не особенно расположена благодарить Провидѣніе за спасеніе своего пасынка, пока не увидала его. Но при видѣ его сердце ея смягчилось; какъ ни была она суетна и полна недостатковъ, она все-таки была женщина и мать, и въ теченіе многихъ недѣль проведенныхъ имъ въ Кадогенъ-Плесѣ полковнику не пришлось жаловаться на недостатокъ попеченій.

Одно обстоятельство было предано забвенію за все это время, какъ и можно было ожидать,-- это завѣщаніе Русскаго.

Находясь вдали отъ его глазъ и памяти, оба креста переданные ему умирающимъ Алексѣемъ были однако въ сохранности, хотя не прежде какъ долгое время спустя по возвращеніи въ Англію они попались на глаза полковнику Сенъ-Джону. Взятые у него предъ отнятіемъ руки въ палаткѣ хирурга, въ то время какъ онъ находился безъ памяти, они были сохранены и возвращены ему вмѣстѣ съ письмомъ, карманнымъ ножикомъ и другими принадлежавшими ему бездѣлицами. Такъ лежали они въ цѣлости, но забытые съ того часа какъ онъ самъ лежалъ раненый среди мертвыхъ и умирающихъ, подъ кустарникомъ крымскихъ полей. Сначала даже и эти касавшіеся ихъ факты онъ не могъ хорошенько припомнить. Прошло много дней прежде нежели ослабѣвшій мозгъ его могъ снова справиться съ давно потерянною нитью соображенія, и даже и тогда воспоминанія остались неясными. Вещи эти были, безъ сомнѣнія, переданы ему Русскимъ для отправленія ихъ въ Россію. Но кто передалъ ихъ ему? Для кого? Вотъ тутъ-то и была точка преткновенія; и дойдя до этой точки, память его, смутная вообще, измѣняла ему окончательно.

Увы! осиротѣлые родные въ Москвѣ! До нихъ не суждено было дойти, съ этими залогами любви, прощальному привѣту ихъ умершаго Алексѣя.