Владыка костей

Глава 7

Белиал

Нечестивые, греховные звуки вырывались из моего горла, когда я произносил цепочку заклинаний темной магии. Черная месса — заклинание казни, которое заставит каждую недостойную душу здесь погибнуть за считанные секунды.

Я гордился тем, что был лучше своих братьев, но, может быть, я вовсе не был лучше. Если при виде нескольких синяков, я уничтожаю десятки душ, словно их вообще никогда не существовало. Мне было все равно.

Единственная душа, которая имела значение во всем этом забытом Богом подземелье, была ее.

Трупы вокруг нас падали на пол, как отравленные мухи. Глаза воровки расширились, когда она наблюдала, как они умирают, затем она заглянула в темницу и увидела, что конечности были вялыми и неподвижными.

— Что с ними случилось?

— Я вынес им их последний Суд. Они давно его ждали.

Ее взгляд скользнул ко мне, макияж черными каплями стекал по щекам.

Она плакала.

Черт побери. Вид ее пухлых щек, покрытых слезами, вызывал во мне мрачные чувства, но я ненавидел осознание того, что не я был их причиной.

— За что ты их убил? — спросила она, в ее голосе звучало недоверие.

— Они посмели прикоснуться к тебе. Осквернили тебя, — прорычал я сквозь стиснутые многочисленные зубы. — Так же, как я заставлю тебя страдать за осквернение моей Катрин, я заставлю страдать всех и вся, кто посмел осквернить тебя. Я защищаю тех, кто принадлежит мне.

— Катрин… Это женщина с портрета, верно? Ты был влюблен в нее. Вот почему я наказана. Потому что взяла ее ожерелье?

Услышав ее слова, мной овладел безумный гнев. Неужели она действительно преуменьшала свои преступления?

— Ты сломала ей шею! Молись, чтобы я не сделал того же в ответ, — мне не следовало делать резких движений, особенно после того, как она пережила насилие со стороны этих забытых душ, но моя когтистая рука взметнулась, чтобы схватить ее.

Она оказалась готова, отпрянула и выхватила нож — такой маленький, что раньше я его и не заметил.

— Не трогай меня, ублюдок.

Я почти не слышал ее. Все мое внимание было приковано к крошечному ножику в ее дрожащей руке.

— Где ты это взяла?

— В своей комнате… Но ладно. Забирай. Он все равно пытался меня убить.

Я схватил ее за запястье, железная хватка заставила ее вскрикнуть от неожиданности. Я вырвал клинок из ее руки и почувствовал отчаяние души внутри.

Как я мог быть таким идиотом? Я был так осторожен, чтобы не оставить ничего острого в комнате Катрин, и все же оставил этот нож из всех возможных предметов на пути моей маленькой воровки?

Ярость и отвращение бурлили во мне, как буря. Это была моя вина.

Когда Катрин была жива, я сделал все, чтобы «обезопасить» замок от нее самой, чтобы она не покончила с собой. Я поставил решетки на окна, заколотил все люки, разбросанные по дворцу. А после ее последней смерти, я убрал все это в жалкой попытке сделать дворец светлее.

Я мог бы все вернуть на свои места. Но знал по опыту — это не остановит мою воровку от попытки сбежать. Что-то подсказывало мне, что она была более изобретательной и упрямой, нежели Катрин.

В этот раз все будет иначе.

Я буду внимательнее.

Я приковал бы ее к себе цепями, будь в этом нужда, чтобы держать ее рядом, уберечь от всех опасностей моего дома.

Потому что, когда настанет час, я хотел быть единственным участником ее кошмаров. Единственной причиной ее страданий. Я стану ее единственным горем и мучением. И как Бог этого мира — ее единственным спасением.

Я засунул нож в складки плаща.

— Запомни это. В темные часы ночи, когда я заберусь под твою аппетитную кожу, проникну в каждую твою клеточку, сотру все слои и поставлю клеймо на каждой косточке твоего тела, знай, что ты сама навлекла это на себя.

Одним взмахом руки я вызвал амулет из черепа, который когда-то подарил Катрин. Он появился в воздухе. Я взял его, провел пальцем по знакомому кулону и подошел к ближайшей камере. Просунув руку между прутьев, я схватил ошейник с одного из мертвецов и резко дернул, вырывая его вместе с кусками кожи. Стряхнув с него сухую плоть, я прикрепил амулет к ошейнику с помощью темной магии.

Вернувшись к воровке, все еще стоявшей посреди зала, я увидел, что она не попыталась сбежать снова. Умно. Возможно, она наконец начала понимать, где ее место.

Остановившись перед ней, я уставился в ее темные, широко раскрытые глаза и поднял украшенный амулетом ошейник из металла.

— Ты ограбила не то тело, маленькая воровка. Ты украла не просто ожерелье. Ты украла ее проклятие.

Ее темные ресницы дрогнули, и слеза сорвалась с них. Я наблюдал, как она скользит по ее щеке, и мне стоило огромных усилий не притянуть ее к себе, не провести языком по лицу, чтобы вкусить ее страдание.

Вместо этого я одел на нее ошейник и закрыл его. Возможно, первый она легко сняла, но этот будет носить до тех пор, пока не рассыплется в прах. Если только я вообще это позволю.

Это был символ владения. Ежедневное напоминание о том, что отныне и навсегда она принадлежит мне.

— Какое проклятие? — прошептала она.

Я рассмеялся низко, грубо, с хрипотцой.

— Меня.

Я должен был наказать свою маленькую воровку за попытку побега. Я должен был заставить ее истечь кровью, выжать из нее каждую каплю страха, пока она не превратилась бы в красивую, жалобно всхлипывающую кучу плоти.

И все же, что-то меня остановило.

Не было смысла спешить в причинении ей мучений. Ведь у меня есть целая вечность для этого.

Был ли это шепот совести, пробудившейся к жизни воспоминанием о Катрин, что повлиял на мои действия? Или синяки на бедрах воровки, врезавшиеся в мою память?

Будь я кем-то из своих братьев, она не получила бы ни малейшей пощады. Ее бы истязали до грани безумия, скорее всего убили, как ту женщину, чью смерть от рук Асмодея я видел собственными глазами.

Но вместо этого, я снова заковал ее в цепи. На этот раз в куда более защищенной комнате, из которой ей будет невозможно выбраться. Я не повторю той же ошибки — больше не буду ее недооценивать.

Я стоял у двери несколько минут, восхищаясь тем, как ее бледная кожа смотрится на фоне черных, шелковистых простыней, наслаждаясь сладким звуком ее учащенного сердцебиения, прежде чем отправиться в Библиотеку Душ. Как бы мне ни было приятно слушать страдания своей маленькой воровки, отчаянные мольбы отпустить ее, мне предстояло заняться неотложным делом.

Хольга.

Как и обещал, Асмодей вернул мне ее душу, и пришло время возложить на нее новую обязанность. А заодно, взглянуть, в каком жалком состоянии ее оставил мой брат, если от нее вообще что-то осталось.

Она ждала меня в широком вестибюле библиотеки, все в том же платье в пол, в котором умерла столетия назад. Только теперь оно было порвано в нескольких местах, обнажая кости. Серебристые волосы ниспадали с ее черепа, кое-где редеющие, но все еще поблескивающие в тусклом свете.

Пустые глазницы уставились на меня, когда подошел, и я буквально ощущал, как из ее костей сочится презрение.

Она не была рада меня видеть. Но и отрицать не могла — быть здесь, в моем замке, куда лучше, чем прозябать в нижних уровнях Ада.

Похоже, Асмодей содрал с нее каждый клочок кожи, оставив лишь ходячий, говорящий скелет.

— Хольга, — произнес я, остановившись в нескольких шагах от нее и кивнув в знак приветствия.

— Владыка Белиал, — ее голос был резким и натянутым. — Зачем ты снова вызвал меня спустя столько лет? Разве тебе не хватило моих страданий в первый раз, когда я оказалась в твоем царстве?

Ехидная, как всегда.

Если бы не нуждался в ее помощи так сильно, я бы, возможно, отправил ее обратно к Асмодею и придумал другой план. Но я не мог. Моей маленькой воровке был нужен присмотр, и для этого годилась только Хольга.

— У меня есть для тебя работа, — продолжил я, проигнорировав ее дерзость.

Она склонила голову вбок, пустые глазницы уставились на меня, лишенные всякого выражения. Когда я видел ее в последний раз, она больше походила на Сесила, но теперь было ясно — Асмодей получил истинное удовольствие, разрывая ее на кусочки, как только она оказалась у него. Он содрал с нее все живое, оставив лишь пустую оболочку и душу внутри. Удивительно, что от тела вообще что-то осталось.

— Работа? Такая, как в прошлый раз, когда ты поручил мне заботиться о той несчастной человеческой девчонке, которую держал взаперти, как собаку?

Упоминание Катрин кольнуло внутри, но я отбросил это чувство. Мысли о ней становились все более расплывчатыми, их становилось труднее удерживать в голове. Ее образ постепенно вытеснялся воровкой.

— И да, и нет, — сказал я. — Ты присмотришь за другой человеческой девчонкой.

Она фыркнула, странный звук для скелета, и я представил, как она закатила глаза, если бы они у нее были.

— Ты вернул меня для того, чтобы я снова была нянькой, Белиал?

— Не нянькой, а всего лишь присматривала. Будешь следить, чтобы она оставалась жива, удовлетворять ее базовые нужды. Но тебе не придется ее баловать, — объяснил я. — Эту, я не собираюсь защищать от самой себя. Я не намерен ее щадить.

— Я отказываюсь. Я не стану безучастно смотреть, как ты уничтожаешь еще одну несчастную девушку. Не во второй раз.

— Нарушаешь волю Владыки? — прошипел Сесил из-за полки где-то позади. — Смелости ей не занимать…

— Да у всех больше смелости, чем у тебя, Хранитель душ, — рявкнула Хольга, и в каждом слове чувствовалась ядовитая злоба.

Почти три сотни лет прошло, а эти двое все еще терпеть друг друга не могли.

— Хватит, ведьма, — прорычал я, и она тут же умолкла. — Ты сделаешь то, что я скажу. Или я отправлю тебя обратно к своему брату. Судя по твоему виду, он оказался куда менее милосерден, чем я. Служи мне верно, и я освобожу твою душу.

После этих слов поведение ведьмы мгновенно изменилось.

— Ты хочешь сказать… Нет, ты не можешь мне это предлагать…

— Ты обретешь вечный покой. Я нечасто дарую такую милость.

На мгновение воцарилась тишина, после чего Хольга низко поклонилась, ее скелетные пальцы вцепились в обрывки юбки.

— Как прикажете, Владыка Белиал. Где мне ее искать?

— Наверху. В самом конце восточного крыла. Найдешь ее прикованной к кровати, — с усмешкой сказал я. — Она не должна покидать эту комнату, ты поняла?

Хольга послушно кивнула.

— Превосходно. Осталось лишь кое-что сделать, — сказал я, запустив руку во внутренний карман плаща и вытащив оттуда прохладный, круглый плод. Я показал ей сливу, спелую, сочную, и протянул. — Скорее всего, она умирает от голода. Отдай ей это.

Скелетная женщина уставилась на фрукт, из каждой косточки ее сочилось подозрение.

— Что ты с ней сделал?

— Это не твое дело. Просто отдай ей.

Она колебалась, обдумывая свою судьбу. Но после короткой паузы взяла плод из моих рук. Как я и ожидал. Как бы ни была сильна ее добрая натура после смерти, она не пожелает вновь оказаться под властью моего брата.

Спокойствие своей души она будет ценить превыше всего.

— Будет сделано, милорд, — с легким поклоном развернулась, шагая по коридору, зашелестев тканью ее платья о камни под ногами.