Воскреснуть и любить

Глава 10

Из церкви святого Павла доносился утренний колокольный звон. Еще пятнадцать минут — и Кэрол опоздает на работу. Она еле встала после бессонной ночи; судя по взгорбленному одеялу на стоявшем в гостиной диване, Энтони еще и не просыпался.

Наверно, тоже не спал до раннего утра. Их праздничный обед продолжался недолго. Говорила главным образом она, но постепенно оттаивал и Энтони. Понятно, насколько болезненными были его признания, но хотелось верить — или надеяться, — что рассказ о Клементине немного облегчил его душу.

Во всяком случае, ей это помогло. Кэрол перестала причесываться и внимательно рассмотрела свое отражение в зеркале. Она жестоко ошиблась, строя догадки насчет его первой женитьбы. Вдовец отнюдь не искал в ней вторую Клементину, наоборот, обручившись, он вовсе не хотел, чтобы Кэрол была похожа на нее. Он любил жену — если бы было по-другому, его скорбь не была бы столь глубокой, — но вряд ли желал снова жениться на женщине типа Клементины. Ему была нужна жена, способная сопротивляться, умеющая отстаивать свое право быть частью его жизни. Ирония судьбы: стоило супруге взбунтоваться, и она умерла…

Казалось, на Кэрол смотрит лицо хрупкого, но крепко стоящего на земле существа, однако сегодня утром взгляд ее был более зорким, чем обычно. Женщина в зеркале заслуживала того, чтобы ее отвергли. Вот в чем причина бессилия Энтони. Он не захотел лечь с ней в постель, потому что она ошиблась — впрочем, как обычно, — считая себя достаточно красивой, яркой, привлекательной.

На самом деле зеркало отражало непутевого подростка, пристрастившегося к наркотикам и алкоголю, привыкшего прогуливать школу и заниматься сексом без предосторожностей. Кэрол думала, что за прошедшие годы сильно изменилась, но теперь стало ясно: ушла она недалеко. Дурные наклонности еще могли взять над ней верх. Она продолжала осуждать себя за то, что было ее бедой, а не виной.

— Ты уже взрослая, — сказала Кэрол, отворачиваясь от зеркала.

Заглянув в гостиную, она увидела, что Энтони еще спит. Полчаса назад позвонил Роберт и сказал, что не сможет заехать за ней. Он заболел и страшно разозлился на свое бренное тело, заставляющее его понапрасну маяться дома. Кэрол пообещала, что ее проводит муж. Но он так и не встал, а будить его не хотелось. Особенно теперь, когда ему удалось мирно уснуть.

Его рука была подложена под небритую щеку. Одеяло сбилось, укрывая лишь бедра, а пижама расстегнулась. Молодая женщина изучала его, но далеко не бесстрастно. Чувству, которое она испытывала, глядя на Энтони, нелегко было подыскать название. Нежность? Слишком томно. Любовь? Слишком страстно. Тоска? Да, пожалуй, это самое точное.

Она тосковала по его объятиям: по сильным рукам — рукам, которые могли отбросить ненавистное и удержать доброе. Хотелось положить голову ему на грудь, гладить его бедра и широкие плечи. Она тосковала по близости, по страстным ночам и ленивым, чувственным пробуждениям поутру.

Энтони был воплощением мужественности, но говорил, что не в состоянии стать ей настоящим мужем. Какие тайны еще скрывались в глубине его души?

Они были женаты. Муж и жена. Но она никогда не видела его раздетым… Ладно, она еще полюбуется им, но не сейчас. Стоит ему проснуться, и он все поймет по ее глазам.

Когда Кэрол тихо закрыла за собой дверь, Энтони по-прежнему спал. Она вышла из квартиры через церковь. Возможно это выглядело глупо, но хотелось взглянуть, не изменилось ли там что-нибудь после вчерашнего триумфа. Последствия вчерашних похорон проявят себя в ближайшее время и скажутся на жизни Кейвтауна. Ей казалось, что каждый стул, на котором сидел член шайки, должен хранить на себе какой-то особый отпечаток.

Конечно, церковь ничуть не изменилась, но медленно пройдя вдоль рядов, заполненных вчера до отказа, Кэрол ощутила перемену, происшедшую в ней самой. Надежда — роскошь, к которой она исподволь приучила себя, — окрепла. Как подвижнице по натуре ей хотелось хоть чуть изменить существующее положение вещей в окружающей и личной жизни, но сомнения не позволяли верить в радикальные перемены. Разочарование было бы слишком болезненным. Сейчас готовность поверить созрела в ней.

Она заперла за собой входную дверь, машинально обвела взглядом улицу, прежде чем вынуть ключ из замка. Ей следовало быть осторожной, но сегодня утром Кэрол не слишком заботилась о собственной безопасности. Пока ее сопровождал Роберт не было оснований для беспокойства. А после вчерашнего она надеялась, что у враждующих шаек появились дела поважнее, чем следить за ней.

Туда и сюда сновали машины: приближался час пик. Но на улице не было никого, кто выглядел бы здесь чужим.

Она стала спускаться по ступенькам. Было ясное, морозное ноябрьское утро. Вчерашний дождь со снегом прекратился, над Грейфолдскими камнями вставало солнце. Никто не ночевал в Альбион-парке. Можно было подумать, что все городские бездомные отправились спать в «Альбион-отель».

Кэрол пожелала доброго утра прогуливавшейся бабушке и сбежала от бродячей собаки, не придумавшей в этот час ничего лучшего, чем увязаться за ней до самой клиники. Она дошла почти до конца квартала, когда ее внимание привлекла машина, ехавшая по противоположной стороне улицы.

В ней не было ничего бросавшегося в глаза. Старый темно-голубой «фордик» с облупившейся хромированной полоской и треснувшим боковым стеклом, скрепленным липкой лентой. Таких потрепанных машин в Кейвтауне было сколько угодно, и обычно она не удостаивала их взглядом.

Но эта машина почему-то насторожила девушку. То ли отсутствие Роберта добавило ей бдительности, то ли сыграл свою роль инстинкт, развившийся за долгие годы жизни в этом городе. Лобовое и боковое стекло со стороны водителя были затемнены. Она не сумела бы толком сказать, сколько народу сидит в машине, не то что описать их внешность. Движение сегодня утром не было оживленным, и можно было без опаски ехать побыстрее. Но загадочная машина двигалась неторопливо, словно сидевший — или сидевшие — внутри разглядывал улицу. Или тротуар.

Кэрол интуитивно принялась разыскивать взглядом убежище, не слишком веря в то, что оно ей понадобится. Может быть, водитель ищет адрес или собаку, потерявшуюся за несколько кварталов отсюда… Но вечер на автостоянке научил девушку осторожности. Да, конечно, «Стайные» и «Мустанги» вели себя на похоронах Глории, как мальчики из хора, но это были те же самые парни, которые не расставались с оружием и рыскали по улицам в поисках приключений.

Впереди показался проем в низкой стене с обращенным наружу карнизом. По опыту Кэрол знала, что там стоят контейнеры с мусором, но надеялась, что сзади них хватит места для хрупкого женского тела. Она пошла быстрее, не спуская глаз с приближавшегося автомобиля. К тому моменту когда ей удалось достигнуть стены, «фордик» поравнялся с ней. Кэрол помедлила и обернулась, пытаясь понять, есть ли смысл переждать, но машина неожиданно свернула за угол и скрылась из поля зрения.

Весь следующий квартал она оглядывалась, но машина не возвращалась. Казалось, все вокруг выглядело как обычно. Когда до клиники оставалось всего несколько ярдов, она позволила себе расслабиться. Вдруг позади завизжали шины, и из узкого переулка на улицу вылетел автомобиль. Она успела заметить солнечный блеск на синей крыше машины, окошко в паутине трещин, голубую косынку, дуло пистолета, а затем со звоном разлетелось стекло и уютную утреннюю тишину разорвал звук выстрелов.

— С ней все в порядке. Все в порядке, Хэкворт! Вы слушаете? Одна из пуль оцарапала ей плечо, вот и все. Хоть у них и были автоматические пистолеты, эти парни не сумели как следует прицелиться.

— Автоматические? — Энтони крепко сжал трубку телефона.

Наступило молчание. Казалось, Огаста понимала, что голая правда только во вред.

— Судите сами. Дело было серьезное. Это ясно. Слава Богу, стрелок оказался паршивым. Кэрол чувствует себя нормально. Правда, она ужасно разозлилась.

— А где был Роберт?

— Он позвонил ей утром и сказал, что не сможет проводить. Вчера подхватил простуду и лежит в постели. Он велел взять в провожатые… кого-нибудь еще.

Энтони ударил кулаком по телефонному столику.

— Велел взять с собой меня, да?

— Ей не захотелось будить вас.

Поведение Кэрол можно было охарактеризовать разными эпитетами, и пастырь мысленно перебрал их все.

— Еще одно слово, — сказала Огаста. — Она говорит, что машина была синяя. И что перед началом стрельбы она видела привязанную к пистолету голубую косынку.

— Когда ее отпустят?

— Сейчас ей промывают рану, но отпустят не раньше, чем через час, когда она даст показания полиции. Вы сами заберете ее или хотите, чтобы это сделала я?

Энтони заверил женщину, что все сделает сам, и повесил трубку.

В его распоряжении был час. Он мог либо валять дурака, сидя у постели пострадавшей, либо пойти к Джеймсу. Выбор был прост. Может, Кэрол и видела голубую косынку, но у «Стайных» не было повода охотиться за ней. Она помогла Тимоти, брату их главаря, и приняла ребенка Сибиллы. Если они по каким-то непонятным причинам не сделали это сознательно, то виденное Кэрол поддавалось только одному разумному объяснению: «Мустанги» хотели навлечь подозрение на «Стаю». И намеренно выступили под чужим флагом, прикрывшись во время покушения цветами соперника.

Ее могли убить… Энтони очнулся, по-прежнему сидя рядом с телефоном. Его пронзил ужас. Ее хотели убить. Вчерашнее перемирие между шайками длилось всего несколько часов. Все вернулось на круги своя, и намеченная жертва вновь стала мишенью.

Ее бы отняли у него навсегда, и он бы остался ни с чем. До этого мгновения Энтони не понимал, как прочно она вошла в его жизнь. В ней был свет и тепло. Он женился на Кэрол, чтобы защитить ее, но на самом деле она нуждалась в нем куда меньше, чем он в ней. Он не смог помочь беззащитной. Несмотря на замужество, ее сегодня чуть не убили. Но значение Кэрол в его жизни было беспредельным.

Впрочем, предел был. И наступит он, когда Кэрол уйдет.

Он нашел Джеймса на окраине Кейвтауна в доме, который собирались снести еще десять месяцев назад. Когда подросткам из Изумрудной долины требовалось место для сборищ, они брали у родителей ключи от дач. У «Мустангов» не было ни ключей, ни дач, но они им и не требовались. Эти мальчики объявили дом своей собственностью, несмотря на все протесты властей. Стены его были покрыты угрожающими надписями, отпугивавшими людей. Если бы город наконец собрался снести дом, весь этот микрорайон стал бы полем битвы.

Энтони поднялся на крыльцо, шагая через две ступеньки. Дверь зашаталась от удара кулаком. На крыльце развалясь сидели два шкета, обменивающихся жестами на языке немых. Они были самыми младшими из членов шайки — не старше тринадцати лет, и набитые руки показывали, что участие в делах банды нового, еще невинного поколения пока ограничивается игрой в «ладушки».

— Эй, туда нельзя! — сказал один из мальчишек, когда Энтони толкнул дверь.

— Вам следует быть в школе, — ответил праведник. — Поторапливайтесь.

— Да ну? — поднялся с места второй. Он не доставал Энтони до подмышек. Падре посмотрел на него сверху вниз. Мальчишка подбоченился, но не глядел незнакомцу в глаза.

— Почему ты не в школе? — спросил священник.

— Потому что мне не нравятся тамошние учителя.

— Чем же они тебе не угодили?

— Они говорят, что «Мустанги» плохие.

— Если ты не покажешься им на глаза, они будут думать, что в этом тоже виноваты «Мустанги».

Парнишка профессионально выругался.

— Не собираюсь я вас слушать!

Энтони смерил его взглядом.

— Похоже, я знаю твою бабушку, — наконец сказал он.

Пацан закорчился, как карась на сковородке.

— Уверен, что знаю, — повторил Хэкворт. — Кларенс Уиндхем. Верно?

— Ну и что?

— А то, что когда я уйду отсюда, позвоню Кларенс и расскажу о нашем разговоре.

— Ну и что? — Шпаненок снова выругался и заскреб крыльцо носком ботинка.

— Если ты сию же минуту уйдешь отсюда, то опоздаешь в школу всего на час. Из-за одного урока бабушку не стоит беспокоить.

Тут встал другой парнишка.

— Не давай ему…

— А ты ведь сын Молли Брустер, правда? — спросил Энтони.

— Пошли, Фрэнс! — Мальчишек с крыльца как ветром сдуло. Конечно, не было никакой гарантии, что пацаны доберутся до школы, но направление они взяли верное.

— Сегодня днем я позвоню в канцелярию, — крикнул им вдогонку падре. Сорванцы прибавили шагу.

— Что вы здесь делаете?

Хэкворт обернулся и увидел на пороге Джеймса. Волосы юноши были тщательно заплетены в косички, свисавшие на плечи. Поражала гордая мужская красота этого молодого человека. Неистово горящие темные глаза и кожа цвета красного дерева делали его похожим на африканское божество. Казалось, он не имел ничего общего с битвами, разыгрывавшимися на улицах американских городов. Было ясно как никогда: ему предназначена другая, более достойная участь.

— Сегодня Кэрол чуть не убили. Пулей из пистолета «Мустангов». Или новость устарела?

Джеймс оперся о косяк и задымил сигаретой. Стоя рядом с ним, Энтони краем глаза заметил какое-то движение, но не обратил на него внимания.

— Слышал, — сказал юноша.

— Правильно слышал.

— Почему вы думаете, что это был кто-то из наших?

— Ни у кого другого не было причин стрелять в нее и притворяться, что это дело рук кого-то из «Стайных».

— Может, это и было делом их рук.

Энтони пытался понять выражение лица Джеймса. Он знал, что самые важные сообщения не требуют слов. Парень и не мог сказать ничего другого. Но глаза его были немного красноречивее.

— Не думаю, — бросил Хэкворт. — И ты тоже не думаешь.

Джеймс пожал плечами.

— Ты ведь не имел к этому отношения, верно?

Юноша еще раз вздернул плечи.

— Кто это был? И перестань пожимать плечами, черт побери! Ты тоже расстроен этим.

— Я ничего не знаю. Она не должна была пострадать.

Хэкворт поразился. Он был уверен, что не услышит больше ни слова.

— Не должна?

Джеймс швырнул окурок в кусты возле крыльца.

— Нет.

— Но пострадала.

— Ага. А мне не нравится, когда кто-то стреляет без моего приказа.

— Ты знаешь, кто это был?

Голова парня едва шевельнулась, но Энтони понял это как знак согласия.

— Надо было бы заявить в полицию, — осторожно сказал он.

— Копам? — фыркнул Джеймс. — Мы привыкли разбираться сами, падре.

— Не стоит. Для этого есть суды и высшая справедливость.

Юноша сложил руки на груди.

— Высшая справедливость? Это ваш Господь, что ли?

Падре не ответил.

— Вы не часто поминаете Господа, — сказал Джеймс. — Говорите вы много, но я ни разу не слышал, чтобы вы произнесли Его имя. Вы верите в Бога, падре? Так же, как в то, что можно довести до ума Пещеры?

Энтони не удивило, что парень попал в его самое больное место. Юный главарь шайки был очень умен, а годы жизни в Кейвтауне научили его видеть слабости каждого и использовать их себе на благо. Именно эта способность не только позволила ему выжить, но и вывела в лидеры.

— Несколько лет назад верил всей душой, — ответил пастор. — Но с тех пор как убили мою жену, я не верю никому и ничему.

— Тогда какой же из вас священник?

— Честный. Который не считает, что мир полон готовых ответов.

— Значит, вы лжете на каждом шагу.

Энтони пропустил мимо ушей насмешку, звучавшую в словах юноши.

— Ты понимаешь, о чем я говорю, — сказал он. — Мы с тобой очень похожи. Тебе тоже хотелось бы верить. Но ты видел в жизни слишком много такого, что мешает вере. Ты делал вещи, которых стыдился.

— Никогда я ничего не стыдился!

— Ты лучше, чем хочешь казаться.

— Вы ничего об этом не знаете.

— Думаю, что знаю.

— Вам лучше уйти!

Энтони кивнул.

— Кто бы ни стрелял в Кэрол, он должен исчезнуть до суда. Ты позаботишься об этом?

Джеймс не ответил. Падре задумался, многое ли из сказанного прошло мимо его ушей. Едва ли. Он чувствовал в стоящем перед ним человеке родственную душу. У него было очень много общего с этим юношей — продуктом городских улиц.

— И долго ты собираешься меня пытать? — спросила Кэрол. Полисмен, который пришел в больницу, чтобы записать ее показания, оказался напарником Роберта.

Темнокожий блюститель порядка похожий на «хорошего копа» из телесериалов, ухмыльнулся.

— Как обычно.

— Я сегодня потеряла много крови, Фил. Мне надо съесть что-нибудь. Хотя бы гамбургер.

— Ага, точно. Столько же крови я потерял сегодня утром, когда порезался во время бритья.

— Тогда арестуй самого себя, а меня оставь в покое.

— Еще один вопрос. Насчет пистолета, который ты якобы видела.

— Якобы? Если не веришь, что был пистолет, можешь пойти и выковырять дюжину пуль из стены!

— Миссис Хэкворт… — покачал головой Фил. Они были старыми приятелями. Огаста и Роберт не раз пытались делать всевозможные намеки, но Кэрол и в голову не приходило заарканить копа. Впрочем, как и выйти замуж за священника.

Она подняла глаза и увидела, что пастор собственной персоной стоит в дверях. Он выглядел вымотанным до предела.

— Не надо входить, — сказала она. — Энтони, можно обойтись без обвинений в бунте? Я и так достаточно вынесла.

— Действительно все в порядке?

Его глаза источали столько чувства, что в нем можно было утонуть. У Кэрол подгибались ноги.

— Действительно. Все нормально.

Он вошел в комнату и обнял бедолагу. Его не смущало присутствие копа. Ему нужно было прикоснуться к Кэрол, чтобы убедиться, что она жива и здорова. Казалось, она слилась с ним в единое целое. Ощущение было чудесным. Внезапно ее тело стало податливым и бескостным.

Это был обморок.

— Проклятие… — Энтони поддержал потерявшую сознание девушку и, подхватив на руки, понес к стоявшей в углу кушетке. — Позовите сестру, — сказал он Филу. — О чем вы думали, допрашивая ее в таком состоянии?

Полисмен встал.

— Она нормально себя чувствовала. Сама говорила…

— Как всегда. — Фил вышел, а Энтони принялся растирать Кэрол руки. Через минуту она открыла глаза.

Девушка долго смотрела на Хэкворта, словно составляла в уме картину всего, что произошло с ней за день.

— Не могу поверить, что способна на такую слабость, — наконец сказала она.

— Кэрол, вы останетесь здесь на всю ночь, чтобы за вами как следует присмотрели. Я буду настаивать на этом!

— Ни в коем случае. Это просто реакция на вашу доброту. Вот и все.

Пастор поднял глаза. В дверях стояла Огаста, а рядом с ней — Фил.

— Она упала в обморок, — пробормотал он.

— Ей пришлось много пережить. Наверно, только сейчас подействовало.

— Нужно оставить ее здесь на ночь.

— Тут люди спят в коридорах. Я думаю, в каком-нибудь другом месте ей будет лучше. Там, где она сможет отдохнуть.

Пастор понял, что мудрая Огаста, как всегда, права. Он поглядел на Кэрол. Глаза ее были закрыты, она выглядела очень бледной. Энтони подумал об их квартире, оказавшейся на линии противостояния двух темных сил.

— Я знаю такое место, — наконец сказал он.

— На Соломоновых островах?

— Ближе. Как насчет небольшого путешествия?

Кэрол открыла глаза. Как ни странно, они были полны слез.

— Мне бы хотелось на время уехать отсюда, — тихо сказала она.

Энтони отвел волосы со лба девушки. До этой минуты он и не подозревал, что у него дрожат руки.

На бракосочетании Хэкворта и Клементины Викерс присутствовало около четырехсот родственников и друзей. Свадебным подарком ее отца стал коттедж у озера в трех часах езды от Изумрудной долины.

Перед венчанием он сказал молодым, что семье священника необходимо время от времени менять обстановку. Однако у коттеджа было несколько недостатков, которые давали предлог пользоваться им не слишком часто.

Впоследствии Энтони раз за разом прибегал к этим предлогам.

Сейчас, выехав на грунтовую дорогу, которая вела к озеру, он старался не вспоминать о тех временах, когда отказывался ездить сюда. Дом находился слишком далеко. Сам Энтони был слишком занят, слишком горд, слишком обуян собственным величием. В конце концов они сдали коттедж в аренду, намереваясь использовать плату для того, чтобы иногда уезжать из города с ночевкой. Правда, такие поездки выдавались редко, да и перерывы между ними были долгими.

— Так вы скажете наконец, куда мы едем? — спросила Кэрол.

Энтони не хотелось говорить правду, но он не мог лгать даже из соображений тактичности.

— Тут неподалеку озеро. Мы остановимся в доме, который принадлежит моему бывшему тестю. Когда мы с Клементиной поженились, он стал нашим. Я вернул коттедж после ее смерти. Тесть согласился принять его при условии, что я могу приезжать туда, когда захочу.

— Вы часто бывали там с женой?

— Несколько раз.

— А позже.

— Вообще не был.

Он резко затормозил. В кустах у дороги раздался громкий треск. У них на глазах дорогу перешли два оленя, самец и самка.

Кэрол положила ладонь на руку Энтони и затаила дыхание. Олени ступали так неторопливо, словно никому и в голову не приходило охотиться на них.

— Много их здесь? — спросила она.

— Каждый раз, приезжая сюда, я сталкивался хотя бы с одним. Все живущие у озера объявили их своей общей собственностью. Я думаю, животные это чувствуют.

— Тогда, наверно, следовало бы объявить нашей собственностью Пещеры. — Она улыбнулась, давая понять, что шутит. — Это чудесно.

Кэрол была по-прежнему бледна, но с каждой минутой, отделявшей их от города, лицо ее становилось менее напряженным. Энтони накрыл ее ладонь своей. Олени скрылись из виду. Дубы и тополя, росшие вдоль дороги, продолжали раскачиваться от ветра. Над ними раскинулось прозрачное голубое небо.

— Зима приходит сюда раньше, чем в Кейвтаун. Может, мы и снег увидим.

— Который не превращается сразу в слякоть. — Она вдруг поняла, что истосковалась по снегу. — Напротив больницы, в которой мы проходили практику, был парк. Когда выпадал снег, я специально вставала пораньше и выходила полюбоваться, пока его не затоптали. — Кэрол посмотрела на Энтони, устыдившись признания в собственной сентиментальности. — Наверно, это смешно.

— Нисколько. Совершенно в вашем духе.

— Нет. Чересчур глупо.

— Вы видите красоту в малом.

Она вскинула голову.

— Ну, если не видеть красоту в малом, ее можно и вовсе не заметить. В нашем городе не так уж много Лувров.

Энтони нажал на газ, и девушка убрала руку. Ему не хотелось, чтобы мгновение близости так быстро кончилось. Он улыбнулся.

— Здесь тоже нет Лувра, зато закаты замечательные.

Кэрол ощутила такое чувство, словно ее остывшую, печальную душу озарил и согрел яркий солнечный свет.

— Хотела бы я, чтобы вы почаще улыбались, — вздохнула она. — На сердце становится веселее.

— Тогда я буду улыбаться без передышки ближайшие несколько дней.

— Несколько дней? Мы не можем оставаться здесь так долго. Мне надо в клинику, а вам — в церковь.

— О клинике позаботиться Огаста. А воскресную службу вместо меня проведет Гидеон.

— Что? — Девушка резко обернулась, не обратив внимания на то, что ремень безопасности впился в ее забинтованное плечо. — Энтони, это безумие! Моя помощница и шагу без меня не ступит. А у вашего пианиста нет никакого опыта…

Его улыбка исчезла.

— Кэрол, незаменимых нет. Я не считаю себя неповторимой личностью. Клиника и церковь — не наши памятники. Если они не смогут выжить без нас — значит, в них нет смысла.

Она откинулась на спинку сиденья и задумалась над этими словами.

— Если я не незаменимая, — сказала девушка, когда они выехали на просеку, — то кто же я такая, черт побери?

— Женщина, которой нужно несколько дней побыть вдали от банд, от пуль и смертельной угрозы.

— А вы кто такой?

— Муж этой женщины, — ответил он.

— Лучше скажите, что вам тоже нужно побыть несколько дней вдали от города.

Ему нужно было побыть несколько дней с ней. Нужно было убедиться, что с Кэрол все в порядке, что она в целости и сохранности. Но он не решался сказать ей об этом, иначе разоблачил бы себя.

— Да, — согласился он.

— С тех пор, как вы в последний раз сказали слово «муж», много воды утекло. Похоже, оно принесло вам больше хлопот, чем вы рассчитывали.

— И может принести новые. — Он остановил машину. Дом стоял прямо перед ними. Энтони обернулся и потрогал ее волосы. — Следующие несколько дней мы будем заботиться только сами о себе и друг о друге. Не будем волноваться ни о ком и ни о чем.

— Как муж с женой в отпуске?

— Да.

Она не стала спрашивать, как далеко зайдут их супружеские отношения. Внезапно ей показалось, что возможно все.

— Вам не странно быть здесь со мной?

— Мне почти не приходилось бывать здесь, — заверил он. — Тут я чувствую себя таким же чужим, как и вы.

— Значит, это скоро пройдет, потому что, я думаю, нам было суждено приехать сюда.

— «Суждено приехать сюда» … Удивительно слышать от вас столь библейские слова.

— Я могла бы еще и не так удивить вас. — Кэрол снова улыбнулась ему и подумала о днях, которые им предстоит провести наедине в доме у озера. И вдруг мир стал куда более ярким, чем казался ей еще сегодня утром.