Воскреснуть и любить

Глава 11

Коттедж был сельским домом, кое-как сооружавшимся из бревен и камней несколькими поколениями фермеров. Комнаты пристраивались к нему без мысли об уединении. Гостиная, окна которой смотрели на озеро, тянулась вдоль всего дома. Чтобы попасть в кухню, нужно было пройти через спальню. Вторая спальня была расположена как раз над первой, и подняться в нее можно было только по винтовой лестнице в углу кухни. Третья спальня была во флигеле, соединенном с домом крытым переходом.

Пока Энтони таскал из машины чемоданы и свертки с едой, Кэрол успела совершить маленькую экскурсию.

— Замечательный дом, — сказала она, когда Энтони внес последний чемодан.

— Мне он всегда нравился. У него есть свой характер. Его недавно покрасили и сменили мебель, так что он сильно изменился.

— А отец… Епископ знает, что мы здесь?

— Я звонил ему.

— Хорошо, что он не пользуется этим домом.

Энтони подумал о кратком телефонном разговоре с бывшим тестем. Отец Клементины удивился, что у него просят разрешения. Он по-прежнему считал, что дом принадлежит Хэкворту.

— Вы часто общаетесь с ним? — спросила Кэрол.

— Я ни с кем не общаюсь почти два года. Когда я решил начать жизнь сначала, пришлось прибегнуть к старым связям. Я обратился к церковным властям с просьбой финансировать создание церкви Двенадцати апостолов. Они согласились платить мне небольшое жалованье и взять на себя расходы по ее содержанию на три года. Затем церкви придется существовать самой по себе. Епископ ждет, что тогда я соглашусь принять пост в храме побольше и вернусь к той жизни, которую вел до смерти жены.

— Вернетесь?

Он обернулся. Вопрос Кэрол был задан как бы между прочим, но за нарочито бесстрастным тоном скрывался интерес к его жизненным планам.

— А вы как думаете?

Она пожала плечами.

— Вы все еще считаете, что судьба Кейвтауна мне безразлична, так ведь?

— Наверное, это будет самым колоритным эпизодом в вашей жизни, Энтони. Священник теряет жену, теряет веру и сражается с демонами ада на улицах города. Затем, когда к нему возвращается вера в себя и в Бога, он снова начинает возвышенные богоугодные службы перед толпами восторженных прихожан. Со множеством новых драматических притч, которыми можно приправить проповедь.

— Я мог бы сделать это. — Он наполнил фруктами стоявшую на кухонном столе деревянную вазу.

Кэрол потянулась за яблоком.

— Кто бы осудил вас? На одного прихожанина, привлеченного вами в Кейвтауне, в фешенебельном предместье пришлась бы сотня. Конечно, среди этой сотни богачей найдется несколько человек с одной-двумя проблемами.

— Деньги решают множество проблем, но не делают жизнь безоблачной. Люди болеют, переживают личные трагедии, теряют работу или любимых. Даже в богатых предместьях. Святой отец отобрал у нее яблоко. — Оно немытое.

Кэрол беспечно улыбнулась.

— Люблю риск!

— Я это заметил. — Он шагнул к раковине, включил воду и подождал несколько секунд, прежде чем подставить яблоко под струю.

— Вы так и не ответили на мой вопрос.

— Он был продиктован предвзятостью и гордыней.

— Гордыней?

Энтони протянул ей яблоко. Кэрол не дрогнув приняла его и вытерла полой рубашки.

— Гордыней, — повторил падре. — Думаете, вы единственная личность в мире, которую волнует, что случится с Пещерами и прочими подобными им местами? Подумайте хорошенько. Вы именно такая.

— А вы из другого теста, что ли? — Она предупреждающе подняла руку. — О'кей, о'кей. Признаю, что я погорячилась.

— Меня это тоже волнует, — сказал Энтони. — И я останусь. Если когда-нибудь я буду служить в огромном храме, то только потому, что сам построю его на Грейфолдских камнях или на Восточной улице. Постепенно, по камушку.

— Церковь по камушку? — Она задумалась, откусив большой кусок яблока. — Ничего не выйдет. Долго ждать придется. Жизни не хватит.

Он оперся о раковину и принялся вытирать руки.

— Вы введете в грех и святого.

— Именно это и было у меня на уме. — Кэрол встретила его взгляд. — Падре, таких, как я, в Библии много. Грех и породил святого. Даже Мария Магдалина…

— Мария Магдалина в этом не преуспела.

— И все же готова биться об заклад, что она сумела разогнать кровь парочке-другой святых угодников.

— Зато вы мою кровь чуть не заморозили. Прямо в жилах.

Она откусила от яблока еще раз. Лицо было таким невинным, что словам можно было не придавать значения. Они были всего лишь данью условности. Ответ Кэрол был тем более безобиден оттого, что она смотрела на падре ясными непорочными глазами.

— Ну, нашу совместную жизнь можно назвать какой угодно, только не скучной.

— Я предпочел бы, чтобы она была немного поскучнее. Для начала мне не хотелось бы еще раз услышать звонок и сообщение о том, что в вас стреляли.

— Стреляли, да не попали. — Она пыталась казаться беспечной. — Хотите взглянуть на мою повязку?

— Почему вы не разбудили меня утром и не сказали, что полисмен не сможет проводить вас? Не верили, что я справлюсь?

Кэрол обернулась к нему.

— Стоило ли вас беспокоить? Для этого не было никаких причин. Вы так сладко спали, а я накануне вела себя дура дурой.

Внезапно все надежды, разлетевшиеся вдребезги за последние двадцать четыре часа, воскресли вновь. У нее больше не было сил притворяться.

— Я верила… Мне казалось, что после этих похорон все пойдет по-другому. Я чувствовала себя в безопасности.

— Да, я спал сладко… — Энтони не добавил, что впервые за много лет его сон не посещали кошмары. Он исповедался Кэрол во всех своих проступках, во всех грехах, и та отпустила их ему скопом. Она не ждала от него совершенства. Казалось, ей больше по душе честность.

— Кроме того, что бы смогли сделать вы или Роберт? — продолжила она. — Мимо меня и муха бы не пролетела. Я заподозрила, что у шофера этой машины могут быть дурные намерения, сразу же, как только увидела ее. И выбирала безопасное место в каждом квартале, пока «фордик» не свернул за угол… — Она судорожно сглотнула. Казалось, горло распухло, не оставив прохода воздуху. — Пока он не…

— Кэрол… — падре шагнул к ней, опустился на колени и взял у нее из рук забытое яблоко.

— Извините. — Слезы наполняли ее глаза. — Я не знаю, что со мной.

— Не знаете? — Он прижал Кэрол к себе. — Этим утром вы могли умереть.

— И умерла бы. — У нее не было желания спорить. — Если бы краем глаза не увидела приближающуюся машину и если бы к тому времени, когда он выпустил в меня вторую очередь, не лежала за очень удобными для укрытия ступеньками крыльца.

— Значит, стрелок был вовсе не паршивый?

— Он очень старался, но машина двигалась быстро, а я еще быстрее.

Он погладил Кэрол по голове.

— Вы отчаянно смелая.

— Нет. Просто я боялась умереть. Боялась, что вы так и не узнаете, что я думала о вас. Я всегда знала, что умру молодой. Никогда не верила, что не успею связать концы с концами. Но их осталось слишком много, этих несвязанных концов.

— Я знал, что вы думаете обо мне. — Он искал слова поубедительнее. — Мы стали хорошими друзьями.

— Но я вам не друг, Энтони. — Она слегка отодвинулась, чтобы видеть его лицо. — У меня есть друзья. Я играю с ними в покер на интерес или в субботу вечером хожу в кино.

— А я не играю даже в лото.

— Вы знаете, о чем я говорю.

Энтони почувствовал себя в ловушке. Впрочем, не знал ли он об этом заранее, привезя ее сюда, где им предстояло быть наедине? И все же привез. Не потому что она была ему другом. Просто он заботился о ней так, как никогда ни о ком не заботился после Клементины.

Заботился и… любил.

Хэкворт закрыл глаза, чтобы не дать ей увидеть в них правду. Его словно ударили под ложечку. Он любил ее. Он, который был недостоин любви.

— Энтони… — Она спрятала лицо в ладони. — Неужели это так плохо, что я думаю о вас? Я знаю, это не входило в наши планы. Вы сделали предложение по ошибке, решив обеспечить мне безопасность, раз уж не смогли спасти Клементину. Неужели вы думаете, что я не понимала этого? А я вышла за вас, потому что всегда была одна, да и было слишком соблазнительно переложить на кого-то часть своей ноши. Но мы переросли это.

Он открыл глаза.

— Кэрол…

Она не позволила ему договорить. Нельзя было дать себя прервать, ибо на второй такой разговор у нее просто не хватило бы сил.

— Мы переросли эти причины. Вы стали дороги мне. Я думаю о вас, когда я не с вами. Всем сердцем и душой пытаюсь представить себе, что было бы, если бы мы были женаты по-настоящему. А когда я с вами, то ищу предлог, чтобы побыть рядом, прикоснуться к вам, поговорить…

— Даже если бы мы захотели попытаться сделать этот брак настоящим…

Фраза повисла в воздухе. Он не мог отмахнуться от готовых прозвучать слов.

— Не надо пытаться, — тихо сказала она. — Теперь мы с вами связаны до самой смерти. На радость и на беду.

— Надеюсь, вы не напоминали этих слов своей старшей сестре.

— Вы ошибаетесь. Напоминала. Агата так и поступала. Она-то себя связала, а вот ее муж — нет. Ей нечего было стыдиться. Нам — есть чего. Мы играли в то, что освящено таинством. Вы сами говорили это. Но я больше не хочу играть и не могу выставлять этот брак за настоящий. Хочу, чтобы он действительно стал таким.

— А я не могу вам дать этого.

— Но ведь вас тянет ко мне? Разве это не потому, что вы находите меня… привлекательной?

Он встал.

— Черт возьми, я нахожу вас более чем привлекательной. Но это ничего не меняет.

— С вами случилась ужасная беда, Энтони. Это должно было повлиять на вас. Но сейчас вы выбрались на нужную тропу. Ваша жизнь изменилась. И это тоже может помочь вам.

Он провел рукой по волосам.

— Давайте больше не будем об этом! Я импотент. Мы говорим о человеке, который не может спать с женой, Кэрол. Неважно, играет ли он в брак или принимает его всерьез. Я не могу заниматься с вами любовью, как бы вы ни были привлекательны. Что-то происходит у меня внутри. Поворачивается какой-то выключатель, срабатывает реле. Меня досконально обследовали, ощупали и изучили каждую клеточку моего тела. Я совершенно здоров. Я проживу сто лет, но проживу их холостяком. Жаль, что я священник, а не монах, правда?

— Вы боитесь попробовать, — сказала она. — Боитесь утвердиться в собственной мнительности. Но послушайте, вы же говорите с медсестрой. Я немного разбираюсь в этом. Стоит несколько раз повторить себе, что вы импотент, и вы станете им. Вы…

— Я не нуждаюсь в грошовой психологии. Я знаю, что во всем виновата моя голова! Жаль, что это не проявляется как-нибудь по-иному, верно? Тогда я мог бы сделать вас своей женой. И не желал бы ничего лучшего! Если мы хотим быть честными, то уж будем ими до конца. Я хочу вас. Я ложусь в постель, разрываясь от желания. Но знаю как дважды два, что стоит попробовать любить вас, и все кончится!

Он хотел ее. В ней торжествовала женщина.

— Ну и что, если это случится в девяти случаях из десяти? А вдруг на десятый раз все получится? Что тогда?

— А если это случится в девяноста девяти случаях из ста? Что тогда? Вы сможете справиться с разочарованием? Почувствуете ко мне что-нибудь, кроме унижающей жалости?

— Я не испытываю к вам ни малейшей жалости! И никогда не позволю себе этого. Вы не тот мужчина, который нуждается в сострадании. Да, вы пережили трагедию, потеряли жену и веру. Но выкарабкались из ямы, которую сами себе вырыли, и продолжаете бороться. Пришло время перебороть себя и в этом.

— Это не борьба!

— А как мы поступаем, когда не можем получить то, чего хотим? Берем что есть и делаем из него то, что нам подходит. — Она встала и медленно приблизилась к Энтони. — Я подхожу вам. Я не дам вам стать напыщенным и самодовольным. Не буду хмуриться, когда вы придете домой усталый и разбитый. Буду по воскресеньям пожимать руки всем вашим прихожанам. Но этого мало. Если понадобится, я буду драться за них. Я не буду Клементиной, потому что просто не могу ею быть. Я буду самой собой, буду Кэрол, а это не так уж плохо.

— Разве то, что вы подходите мне, что-нибудь меняет?

— Значит, я подхожу вам? — Она положила руки на его плечи. — А вы подходите мне. Я люблю ваши прикосновения. Люблю, когда вы раскрываете свое сердце. Люблю слушать ваши проповеди, потому что знаю, что человек, произносящий слова об искренности, о страсти, о сострадании, тот же самый мужчина, который иногда улыбается мне за обеденным столом, таскает у меня детективы и напевает себе под нос мои любимые песни, когда думает, что я не слышу.

Она приникла к нему.

— Вы мне подходите, Энтони.

Хэкворт накрыл руками ее ладони, словно собирался отвести их от своих щек. Но он слишком любил ее прикосновения. Соски Кэрол крепко прижались к его груди, голова упала на мужское плечо. Энтони окутал запах ее волос.

— А я подхожу вам, — сказала она и тесно прижала к нему бедра. — Вы не можете сказать мне, что это не так!

Именно это он и хотел сказать, но — в который раз — не решался солгать. Она слишком подходила ему. И женился он на ней не только потому, что не сумел спасти Клементину. Он сделал это потому, что Кэрол могла дать ему все, чего ему недоставало, и боялся, что это «все» может умереть вместе с ней. Он дал ей свое имя не для того, чтобы защитить некую особу, а именно эту женщину, которая с первого взгляда приковала к себе его сердце.

— Я не боюсь, что мы не сможем любить друг друга, — промолвила она. — Не боюсь, если придется попробовать сто раз или даже тысячу. Вы дадите себе шанс? Попробуете сделать наш брак настоящим?

Он чувствовал себя как человек на перепутье. Но внутренний голос, велевший ему бежать, сегодня звучал не так громко. Она прижалась к нему еще теснее и встала на цыпочки. Когда Кэрол поцеловала его, он закрыл глаза, бессильный против ее чар, застонал — от поражения? от победы? — и вернул ей поцелуй.

Когда руки Энтони сомкнулись, Кэрол возликовала. Она так боялась, что ее отвергнут! Она никогда еще так не рисковала, потому что никогда не были так высоки ее помыслы и недостижимы надежды. Теперь она могла насладиться теплом его тела, силой его рук… На этот раз она победила.

— Кэрол… — Ничего другого он сказать не мог. Его руки спускались к ее бедрам. Даже хлопчатобумажная рубашка не могла скрыть жар и нежность ее кожи. Целуя любимую, он ласкал изгиб ее талии, ее выпуклые бедра, тугие круглые ягодицы. Прикосновение ее грудей было мучительно сладким; руки девушки, бархатные, теплые, гладили его шею, щеки, волосы.

— Я никогда не видела тебя без одежды, — пробормотала она, не отрываясь от его губ. — Хочу посмотреть. — Кэрол опустила к его груди ладонь и нащупала верхнюю пуговицу рубашки. — Под ней ты такой же сексуальный?

Энтони чувствовал, как отдаются удары пульса в пальцах, прикоснувшихся к его щеке, а потом скользнувших по горлу и легонько погладивших ключицы, прежде чем взяться за вторую пуговицу, третью…

Что-то тихо лепеча, Кэрол поцеловала его в шею. Ее руки развели полы рубашки и погладили грудь.

— У тебя так бьется сердце… — прошептала она.

Он не мог ей ответить. Сознание двоилось. Энтони ощущал прикосновение каждого пальца в отдельности. Мягкие, теплые губы скользили по его коже. Закрыв глаза, ни о чем не думая, он выгнулся всем телом, подставив его под поцелуи.

Кэрол нетерпеливо стащила с плеч рубашку. Та упала на пол.

— Энтони, — сказала она отпрянув, чтобы разглядеть его, — ты прекрасен.

— Разве не я должен был сказать тебе это? — Его голос звучал хрипло и глухо.

— Не раньше, чем подскажет сердце.

Сердце подсказывало. Он взялся за край темно-красной блузки и потянул вверх. Блузка скользнула по груди, по приподнятым рукам и слетела через голову. Кожа Кэрол была смугло-розовой; груди, освобожденные от лифчика, оказались того же соблазнительного оттенка.

— Ты прекрасна, — сказал он.

— Прикоснись ко мне. — Она придвинулась ближе, веки ее были полуопущены. — Объясни мне это руками.

Казалось, Энтони догадывался, что будет ощущать Кэрол при прикосновении его ладони, но действительность оказалась несравненно прекрасней догадок. Он и не знал, что на свете есть женщина, которая так трепетно отзовется на его ласки, окажется такой влекущей и ошеломляюще соблазнительной.

Она откинула голову и застонала, когда мужской палец принялся чертить круги вокруг соска.

— Сладко… Медленно… Чудесно… — прошептала искусительница. — О-о-о, любимый…

Та часть его мозга, которая еще была способна мыслить, подавала тревожно-тоскливые сигналы о том, какой испепеляющей могла бы быть их страсть, какой совершенной — любовь. Он уже жаждал ее — мужчина, который привык строго блюсти целомудрие. Но что случится, когда она, жаждущая обладания, окажется в его объятиях на постели?

Словно уловив его мысли, Кэрол открыла глаза.

— Я тоже хочу тебя, — прошептала она. — Но вдруг у меня ничего не получится? Так ведь бывает, правда? Для этого нужно научиться доверять друг другу.

Энтони прижал ее к себе, почувствовав обжигающее соприкосновение их обнаженных торсов. Волосы Кэрол щекотали, губы ласкали каждое место, до которого могли дотянуться. Его руки скользнули за пояс ее брюк, и эластичный ремешок послушно растянулся. Пальцы ощутили ее плоть, а чувства взбунтовались против вынужденного воздержания и перешли в атаку. Сознание и безгрешную душу обуревал страх, но желание было сильнее. Он успел подумать, что никогда еще не испытывал ничего подобного.

— Иди за мной, — сказала она. — В нашу комнату.

Кэрол вела его за руку. Подойдя к кровати, она сбросила с себя еще не снятую одежду так естественно и непринужденно, словно он уже давно знал ее тело. Оставшись совершенно обнаженной, с кусочком марли и пластыря на плече, она выпрямилась и повернулась к Энтони лицом.

Он мог бы еще раз сказать, что она прекрасна, но это было бы лишним. Кэрол являла воплощение женственности; ее тело было симфонией плавных изящных линий и выпуклостей. Теперь он понимал, почему человек всегда поклонялся Афродите, Венере, Исиде и чтил их [11]. Понимал, почему мужчины преклоняют колени перед женской красотой.

Она протянула к нему руки, но Энтони хотелось побыстрее раздеться. Он сбросил с себя одежду так же легко и просто, как и возлюбленная. Понимающая улыбка тронула губы девушки.

— Не будут повторяться, — послышался ее тихий голос.

Кэрол села на край кровати и грациозно, как кошка, перекатилась на бок, освобождая место. Он вытянулся рядом с ней, не в силах отвести взгляда от ее лица. Она чувствовала, что битва выиграна, знала свою силу и видела, какой отклик рождает красота.

Она гладила Энтони по плечу, не отрываясь от его глаз. Ее ладонь скользнула по руке мужчины и опустилась на его талию. Кэрол наклонилась и, по-прежнему не отводя взора, поцеловала его.

Ее рука жгла огнем, медленно приближаясь к той части его тела, которая была создана для того, чтобы даровать высшее наслаждение. Энтони двинулся навстречу, и нежные пальцы сомкнулись.

Прикосновения к Кэрол не могли насытить его. Ладоней и пальцев было недостаточно. Хотелось познать ее всеми чувствами, погрузиться в нее и утонуть. Он припал губами к ее груди, наслаждаясь солоноватым привкусом теплой кожи, наполнил легкие чувственным ароматом ее плоти, не в силах оторвать глаз от точеных линий ее тела.

Она была женщиной из женщин, этих чудесных, вечных созданий, с начала начал щедро наполнявших землю себе и ему подобными. Более того — она была Кэрол, женщиной, которая хотела возвратить ему утраченное, которая могла бы не разлучаться с ним до гробовой доски, если бы он позволил это.

Чуть отодвинувшись, он склонился над ней, стремясь налюбоваться своим нежданным даром. Ее улыбка была такой же древней, как первое торжество женщины над мужчиной. Когда Энтони вновь прикоснулся к ее губами, веки чаровницы затрепетали. А когда он лег на нее — так же медленно и неспешно, как ложатся на холмы закатные тени, — Кэрол прошептала слова любви.

Она была такой живой, такой отзывчивой… Существовал ли на свете мужчина, способный сопротивляться ее чарам? Казалось, каждая клеточка его тела разрывалась от желания, но особенно в той интимной части, которая предала его после смерти Клементины. Однако с тех пор он не пытался лечь в постель с женщиной, которую любил. Секс был только средством на время убежать от действительности. Сейчас было по-другому. Совсем по-другому. Кэрол была не просто женщиной: он не собирался всего лишь воспользоваться ею, что противоречило его принципам. Она была его женщиной. Он любил ее, сам не желая этого. Он любил Кэрол, а она была его женой.

— Энтони, иди ко мне, — шепнула она.

Казалось, что на этот раз все будет по-другому, но, когда Кэрол притянула его к себе, страхи вернулись. Из каких-то неведомых закоулков и щелей все громче раздавались злобные, мертвящие голоса. Он ощущал губы, страстно ласкавшие его рот, ощущал прижимавшееся к нему теплое и нежное женское тело. На одно лишь мгновение торжества и ликования Энтони поверилось, что любимая сможет победить эти голоса, нет, что он сможет победить их и сольется с ней в единое целое.

Но он тут же опомнился. Нет, победы не будет.

Желание не исчезло. Никогда еще оно не было таким сильным. Его тело кричало криком отчаяния, требуя освобождения, и в то же время лишало его возможности сделать это. За какие-нибудь несколько секунд он превратился из мужчины в евнуха. В полумужчину. Энтони сник на девушке, не в состоянии завершить начатое ею. Кэрол впилась пальцами в его спину, а затем принялась нежно поглаживать, целуя в щеки, в лоб, в глаза…

— Отдохни минутку, и мы попробуем снова, — прошептала она.

Энтони попробовал бы, если бы в этой попытке был какой-нибудь смысл. Но его не было. Он слишком хорошо знал это.

— Нет…

Кэрол на мгновение умолкла.

— Я говорила тебе, что это неважно, и это действительно так, — после паузы сказала она. — Важно то, что ты хочешь меня и веришь мне.

Ему хотелось верить и в то же время хотелось крикнуть, что она лжет, пытаясь успокоить и обнадежить его. Он отодвинулся и лег рядом, прикрыв ладонью глаза.

Кэрол отвела его руку. Ее волосы соблазнительно раскинулись по его груди, глаза заглянули в глаза.

— Ты чудесный любовник, милый, — томно вымолвила она. — Нам надо будет только немножко поучиться, как завершать прекрасное начало.

Он прижал искусительницу к себе и не отпускал, стараясь не видеть выражение ее лица. Короткий, удивленный всхлип раздался в ту секунду, когда рука Энтони раздвинула ей ноги и нашла самый потаенный уголок. Она снова судорожно вздохнула, вздрогнула, но не отстранилась, а расслабленно подставила тело его ласкам.

Он быстро понял, как доставить ей наслаждение. Несмотря на овладевшее им чувство безнадежности, его гордость — или то, что от нее осталось, — все же была спасена. Энтони мог заставить ее испытать оргазм и получить удовольствие, хотя ему самому и было в этом отказано. Он был способен не брать, а отдавать. Значит, кое-чего стоил.

Кэрол двигалась в такт движениям его руки, а когда любовник наклонился, чтобы поцеловать ее груди, снова задохнулась. Тело ее напрягалось все сильнее, бурно реагируя на ласки. В последний момент страсти она была еще прекраснее, чем прежде. Нетерпеливая, потрясающе чувственная и одновременно целомудренная. В ней не было ничего искусственного, наигранного. Она была женщиной, его женщиной, не скрывающей своего желания.

А когда все кончилось, Кэрол лежала в его объятиях, изнемогающая от удовлетворения. Энтони положил ее голову к себе на плечо. Ему хотелось плакать — он хоть на миг почувствовал себя мужчиной.

— Я и не знала, что можно быть таким щедрым, — тихонько прошелестел ее голос.

— Щедрым? — Энтони погладил ее по волосам. — Я хотел доставить тебе удовольствие. И себе тоже.

— Так и вышло.

Хэкворт знал, что должен уйти. Он лишний раз убедился: их брак невозможен. Но сил встать не было — как будто он действительно занимался с ней любовью.

Все равно скоро придет пора расстаться.

— Я представляла, что сплю с тобой, — призналась она. — Ты не раскидывался во сне. Наверно, ты вообще спишь чутко. И даже если кое-кто считает тебя холодным, я знаю, что это не так. Ты не отодвигался и не поворачивался ко мне спиной. Ты дремал, обнимая меня. Не слишком крепко, потому что хотел, чтобы я была свободна. Самый лучший мужчина, чтобы спать с таким.

Самый лучший, за исключением главного… Но Энтони не стал говорить этого: он знал, что Кэрол не нуждается в напоминаниях.

— Наверно, сейчас усну, — сказала она, кладя ладонь на его щеку.

— Поспи, — согласился он. — Тебе нужно отдохнуть.

— Ты побудешь со мной?

— Побуду.

Но он не сказал, долго ли. Они поговорят об этом позже. А сейчас он обнимал Кэрол, ощущая, как постепенно расслабляется ее тело. А когда любимая уснула, он долго лежал без сна, оплакивая новую неудачу.