Все бури

Глава 1. Подарочек на Лугнасад

Горячка боя понемногу отпускала Майлгуира.

Виверн оказалось так много! Злобным порождениям старого мира пришлись по вкусу мечтательные ши Дома Неба. Да и добыча словно сама напрашивалась на зуб: небесных тянуло к чащобам Дома Волка как в поисках вдохновения, так и в поисках колоритных пейзажей для своих странных картин. Вот и принц Фаррел, переброшенный сейчас через королевское седло, не стал дожидаться полагающейся ему охраны и решил самолично исследовать окрестности Черного замка. Самые-самые дикие окрестности подле еще более диких Вороновых гор.

И ведь наверняка предупреждали об опасности, но тридесятый наследник Сокольей высоты только плечами пожал. По упрямству небесные ничуть не уступали волкам! Вышколенная королевская стража тоже лишь вздохнула: перечить не могла, запирать высокого гостя в подвалах цитадели не стала, владыке о подобной мелочи доложить не посмела. И вот результат.

Верный Громушка легко нес двойной груз, дорога становилась все ровнее, шире, натоптаннее. Две высокие башни приближались на глазах, и Майлгуир отвел взгляд.

Полдень только минул, а небосвод сереет, словно близится вечер. Даже снег, летящий из-под копыт коней, кажется грязным. Белый снег, черные горы, пепельные облака… Весь Нижний мир словно в трауре. Хотя почему «словно»? Нет ни магии, ни любви — всего того, что когда-то составляло саму сущность ши. Есть по чему тосковать тем, кто помнит мир до…

Майлгуир мотнул головой, выбрасывая ненужные мысли.

Рука ныла все сильнее, бедро саднило от столкновения с рогатой скотиной, но все залечит за ночь родная земля. Главное, волки-стражи во главе с королем успели вовремя. А то, что самого короля вела на помощь толика магии, не знал никто, хм, почти никто. Догадываться об остатках былой силы у владыки Благих земель мог лишь советник.

Фаррел, лежащий в седле, охнул, а Гром всхрапнул и рванулся вперед — король, углубившись в раздумья, стиснул коленями конские бока.

Художник из Дома Неба сидеть пока не мог. Злую виверну, что вцепилась ему в задницу, с трудом оторвали уже после того, как отсекли голову от тела. Небесные ши королевской крови неплохо владели клинком, но не в тот момент, когда их помыслы уносились в туманные дали, руки хватали кисти, а глаза выискивали подходящие краски.

— Лучшей наживки для виверн не сыскать! Вы нарочно, что ли, лезете к ним в пасть? Обязательно кого поуродливее подавай? Может, и этот дуб отразите на вашем полотне?! — Майлгуир окинул сердитым взглядом громаду давно засохшего ствола, вздымавшего кривые ветви к хмурому небу. Кое-где сверкал снег, словно деревянные ладони хранили упавшие звезды.

Фаррел поднял голову, чудом не свернув шею, и загорелся взглядом.

— О, какая красота! Владыка, умоляю!

— Сделаем перерыв, — устало махнул рукой король, досадуя на собственную насмешливость и приглашая спешиться небольшой отряд.

Спрыгнул с вороного сам, а волки-стражи помогли спуститься небесному принцу, протянули кожаную тыкву. Тот хлебнул терпкого вина, не сводя завороженного взгляда с кряжистого дерева, посеченного молнией еще в далекие времена Первой эпохи и окончательно засохшего после падения Проклятия.

Майлгуир опустился на колено, подхватил снег, вытер горевшее лицо — и не ощутил прохлады. Поднялся и, встретив напряженный взгляд сотника, покачал головой. Начальник отряда волновался вдвойне: десяток вершников сторожевого отряда — это вам не королевская стража, не так следует сопровождать владыку Благих земель!

Но Майлгуир решил по-своему. И сейчас решил не торопить небесного: пусть Фаррел порадуется, а потом расскажет в Сокольей высоте о хорошем приеме. Заодно порадуется этому и хитромудрый советник, слишком хмурый последние пару сотен лет.

— Вы можете меня здесь оставить, — радостно провозгласил небесный и оглянулся на волков с неприкрытой надеждой. — Ведь можете?..

Перевел глаза с каменной физиономии сотника на мрачный лик короля, вздохнул, не надеясь на приязнь.

— Четверть часа, — изрек Майлгуир. — Не знаю, как вы, уважаемый Фаррел, но мои волки еще хотят успеть к Лугнасаду.

Принц кинулся к дубу почти не прихрамывая. Огладил нервными пальцами кору старого великана, растрескавшуюся почти до сердцевины, пробормотал что-то о душе дерева, оглядывая иссохшие ветки, на которых не было видно ни единого листка.

— Давно спилить пора этот сухостой, — бросил Майлгуир.

Ему этот дуб навевал лишь дурные воспоминания и сравнение с собственной персоной.

Горизонт затянулся свинцовыми тучами, закружились снежинки, но художник не замечал ничего.

— Древо живо, владыка, — прошептал небесный. — Я знаю, я чувствую, дуб вот-вот очнется… И может быть, тогда проклятие…

— Хватит! — рявкнул Майлгуир. — Достаточно бредней!

Фаррел осекся, опустил голову.

— Не к лицу спасителю мира говорить подобное, — пробормотал он, обращаясь к собственным сапогам.

Сотник настойчиво похлопал по крупу своего коня, давая понять небесному, что время вышло. Мольберт был мгновенно заброшен за спину сотника, а разнокалиберные баночки с красками, наверняка замешанные на пыльце феечек, ссыпаны в поясную сумку.

Волчий король наблюдал за этим, поглаживая гриву Грома, и отмечал, что вспыльчивость, свойственная волкам и неприемлемая для носителя короны благих Домов, все ещё при нем. Что делать, если подданным ведома только половина правды. Он еле спас мир, который сам чуть было не погубил.

Фоморов небесный! Майлгуир не единожды пожалел, что поддался на уговоры Джареда, решившего обновить портрет владыки Светлых земель. Но кого, как не детей Неба, тонко чувствующих красоту и гармонию, можно привлечь для подобного?

Фаррел все никак не мог закончить картину. Милый сердцу Майлгуира сосновый лес оказался недостаточно светел, камень цитатели — чересчур темен, пока замершие в оскале морды Черного замка как достойный фон его наконец устроили. Теперь художник трудился над глазами владыки. Майлгуир, когда Фаррел совсем утомил его «приданием невиданной глубины и сияния лику», заметил не без ехидства, что неблагие могут изобразить даже летний зефир, и художник из Дома Неба решил догнать их в мастерстве. Сверкнув глазами, он поклялся, что у него все получится: и нарисовать воздух над цитаделью, и передать черный блеск очей Майлгуира — тоже! Поклялся и продолжал часами сопеть за своим мольбертом.

Проклятия и клятвы штука серьезная, нарушать не след. Откровенно говоря, и выгонять принца из Черного замка в Соколью высоту Майлгуиру не хотелось, как и лишний раз ссориться с Джалрадом, правившим Домом Неба вот уже два тысячелетия.

К тому же сегодняшнее спасение непутевого, сующего свой нос во все опасные места волчьих угодий небесного принца было хорошей возможностью для владыки всех Благих земель избежать очередного Лугнасада.

У кованой решетки подвесного моста подъезжающих встречал, разумеется, Джаред. Черная фигура советника, маячившая на входе, внушила подспудное желание сбежать от его пронизывающего взгляда.

— Я никому не нужен? — как можно более небрежно бросил Майлгуир на въезде, отдавая поводья конюху.

— Мой король, вы сами говорили: есть время для долга и есть время для любви, — склонил светловолосую голову Джаред.

Майлгуир понял: если он сейчас не решит сам — решат за него, и процедил, опережая всяческие поползновения советника относительно Лугнасада, все более и более настойчивые с каждым годом.

— В моей жизни осталось только одно. Мое слово: я проведу сегодняшний вечер в своих покоях.

— Мой король, — укоризненно начал Джаред.

— И никто до рассвета ко мне не войдет и не выйдет! — озлился Майлгуир.

Зашуршало и стихло, словно мгновенно опало множество листьев. Видно, Черный замок ответил королевской воле, принимая данное слово.

— Я услышал вас, мой король, — Джаред выпрямился, застыл, сложив руки за спиной. Но опечаленным отчего-то не выглядел.

Майлгуир, миновав широкую площадь перед дворцом, пошел короткой дорогой, ловя взгляды тех несчастных, коим довелось сторожить Черный замок в канун праздника любви и свободы. Насторожился единожды, поймав ухом разговор о том, что уж Майлгуир-то без пары не останется. Оборвать бы длинные языки… Но кровь, на миг разгорячившаяся от схватки, быстро охладела.

Близ своих покоев на гладкой поверхности стены, зеркальной от глубинной темноты замка и полного отсутствия света, поймал свое отражение и мрачно усмехнулся. Ярко-белая прядь в волчьих смоляных волосах, идущая от виска, непроглядно-черные глаза на жестком, подернутом тонкими морщинами лице. От того прекрасноликого, вечноюного Майлгуира, которого помнил Верхний, почти ничего не осталось. После потери сына и смерти Этайн, после бесконечной борьбы с Проклятием и гибели многих, кто решился открыть сердце любви… надо признаться хоть самому себе — он утратил вкус к жизни.

Старение для ши равно мукам совести, а этого добра у короля Благих, когда-то Пресветлых земель имелось в избытке.

Женщин не должны были бы привлекать подобные мужчины, однако он привлекал, его просили разделить ночь каждый Лугнасад. В праздник бога любви отказ равен оскорблению, и он соглашался. Но ни одна из прекраснейших дев, с кем он делил постель, не могла подарить ему даже намека на ту полноту чувств, на ту бесконечную нежность и страсть, что он испытывал к Этайн.

Именно в этом месте она кружилась от счастья, думая, что он — ее муж, любя и желая только его. И злобные птицы света слетались к ее ладоням, а хмурые волки улыбались и преклоняли перед ней колени…

Рыжеволосая смертная с хризолитовыми глазами улыбнулась ему из прошлого.

Он зажмурился, выдохнул, открыл глаза — и увидел лишь холодный шелк черной стены.

Скрипнул зубами, тряхнул головой, сбрасывая морок — настолько реально увиделась земная красавица, чьи останки давно истлели в Верхних землях.

Слишком часто в последнее время его одолевали видения прошлого, слишком много раз он бросался за ними вслед — и ловил лишь пустоту.

Был бы он смертным — жизнь в Верхнем мире давно бы притушила его скорбь. Был бы он смертным — просто умер бы, и тогда вечная мука милосердно отпустила бы его душу. Перестало бы болеть расколотое сердце, что держат лишь скрепы долга и чести…

Каждый день каждого года, каждого тысячелетия он был королем дома Волка, владыкой трети Нижнего мира, всех Благих земель. И только Лугнасад, день, когда он встретил Этайн, он был просто ши. Возможно, даже просто человеком, отчаянно любившим и потерявшим свою любовь…

Майлгуир припомнил высохший дуб и принял решение отправить стражей его спилить. Мертвые должны тихо спать в могилах, а не тревожить память и сон ныне живущих.

— Мой король… — неуверенно обратился к нему стражник, определенно желая что-то сказать, но Майлгуир повел рукой в медленном плавном движении, замыкая уста, отстраняя его и весь этот мир.

Тяжелыми шагами вошел к себе, сам захлопнул дверь и замер, прижавшись спиной и затылком к холодной створке. Потер ладонями все еще горевшее лицо, успокаивая дух, утишивая боль, отгоняя воспоминания.

Нужно только пережить эту злосчастную ночь. Дальше все пойдет своим чередом, бесконечные дела отвлекут от тяжких мыслей и горьких сожалений.

Майлгуир сдернул испещренный зеленым ихором шлем, скинул плащ, заляпанный грязью и разорванный когтями виверн так, что его оставалось только выбросить. Или все же отдать в чистку? Ткань ведь теперь еще и ткут, а костюмы — шьют. Светлые земли дарили ши лишь еду. Слава Лугу, исправно нес свою службу золотой горшок у Вогана, хоть главный повар и ворчал, что вся еда из него одного вкуса, тем не менее именно он спасал благих ши в годы неурожая и суховея.

От расплаты же за истинную любовь не спасало ничего.

Но что же костюм? Вздор. Ерунда. Как же мелочны его раздумья!

Майлгуир приподнял полу безнадежно испорченного плаща, сбросил его на каменный пол и рассмеялся недобро, надтреснуто.

Дублет, надеваемый владыкой на все вылазки, простой и удобный, обычная одежда стражей — безо всяких отличий — полетел следом за плащом. Звякнуло о каменный пол снятое оружие.

Майлгуир дернул шнуровку сапог, позволяющую самому снимать ботфорты, скинул штаны, мечтая поскорее помыться, залечь в постель и проспать до утра. Обернуться бы зверем и забиться в какую-нибудь нору в ожидании, пока минует эта эпоха…

И тут громом среди ясного неба прозвучало:

— Добрый вечер, мой король, счастливого вам Лугнасада! Да будет светел ваш день и полна звездами ночь.

Черный, искрящийся шелк балдахина — его, между прочим, балдахина! — приподнялся, и в проеме показалось юное женское личико. Бледное, неулыбчивое, скуластое, которое очень украшали серо-зеленые глаза и крупный вишневый рот.

— Простите, — зевнула она. — Я что-то притомилась в ожидании. А! — заинтересованно оглядела Майлгуира и спохватилась, деловито зашуршала за спиной: — Вот же! Это вам от отца!

Она показала корзину, в которой сонно заворочался крупный дымчатый щенок.

Изо всей одежды на Майлгуире оставалась лишь рубашка, не самый лучший костюм для выпроваживания очередной дамы, жаждущей его объятий.

Пока король в ошеломлении замер, незнакомка безо всякого стеснения продолжала:

— Тут все есть, и бутылочка с молоком, и еда на первое время. Побоялась я его на вашу псарню отдавать, он хоть и крупный, а от матери не так давно отлучен.

— Ты? Кто? — только и смог вымолвить Майлгуир.

— Мэренн. Я Мэренн! — видя, что имя ничего не сказало королю, соскочила с постели и добавила внезапно сердито, откинув за спину тяжелую иссиня-черную косу: — А говорил, приезжай, коли будет нужда! Говорил, завсегда приму тебя в охрану! А еще обещал показать Черный замок. Правда, — губы девушки дрогнули в преддверии улыбки, но она так и не появилась, — вы тогда называли меня Мэр. Я Страж Укрывища! Неужели для того, кому открыты все души и подвластны все помыслы, есть разница между юношей и девушкой?

— В чем-то есть, — усмехнулся Майлгуир, приходя в себя. — Хотя бы в том, что юноши не делят со мной постель. Вернись в нее, дитя.

— Дитя?! — оскорбилась Мэренн, но послушно скрылась за балдахином вместе с корзинкой, щенком и собственным негодованием.

Майлгуир, проскрежетав зубами, прошагал до ванны, обернулся подозрительно, услышал приглушенное: «Я не смотрю!» — и плюхнулся в горячую воду, не снимая рубашку.

Странно, что вода не закипела от его присутствия. Право, не стоит ли наложить заклятие на собственный рот? Коварство сказанных слов в очередной раз сыграло с ним злую шутку. Теперь до утра ни он, ни щенок, ни эта девушка, увиденная в первый — хорошо, во второй! — раз в жизни не смогут выйти из его покоев.

Майлгуир окунулся с головой, подождал, пока грудь не сожмет в нестерпимости вдоха, и только тогда вынырнул из воды. Да как его посмела обмануть какая-то девчонка? Впрочем, он сам виноват. Не следовало раздавать глупые обещания! Однако юный, тонкий в кости волк в одежде стражей, встреченный однажды по дороге в Укрывище, не был похож на девушку.

Сложные отношения с Ллвидом, старейшиной Укрывища и главой второй по значимости крепости Дома Волка, не позволили владыке Благого Двора взять охрану на переговоры. Не хотелось давать и намека на опасение или тревогу. Просто визит одного ши к другому.

И ведь чутье волка не подсказало Майлгуиру, кто перед ним, ни когда он вытаскивал попавшего под горный обвал Мэра, ни когда собирал остатками магии его раздробленную ступню. Хромой воин — что может быть печальнее?

Печальнее может быть разве что глупый король, зашевелились в голове дурные мысли. Хотя… он не представился. Тогда они просидели до утра у костра, Майлгуир забавлял бледного до зелени юношу рассказами о Черном замке, где тот никогда не был, а утром доставил его до Укрывища и обо всем забыл, тем более что переговоры прошли не так уж и успешно. А сейчас зеркальная память ши подсказывала: да, обещал и покровительство — уж больно тот переживал из-за ступни! Обещал молодому, упрямому ши и место среди королевских волков, и самое ужасное, обещал показать Мэру красоты Черного замка. Фомор его — ее! — раздери!..

Ложь любого ши опасна в первую очередь для него самого, ложь мага может быть смертельной для многих.

Воспоминания о Мэре перетекли в воспоминания о сложностях политики Домов, о постоянном недовольстве Ллвида, о новых и старых проблемах Светлых земель…

Видимо, Майлгуир заснул, потому как разбудил его писк, шум легких шагов, возня у входа и сердитый шепот: «Да что же это такое!»

— Это дверь. Куда-то собралась, Мэр… Мэренн? — не поворачивая головы, громко спросил Майлгуир.

— Домой, владыка, — отчетливо проворчала девушка, явно пытаясь приоткрыть пудовую створку. — Собачку вам оставила, вы уж будьте так добры, присмотрите за Вьюном.

И, несмотря на слово владыки, дверь начала поддаваться! Майлгуир выскочил из воды в чем был. В пару прыжков очутился у входа и захлопнул приоткрывшуюся дверь перед самым носом незваной гостьи.

— Ты сама пришла в мои покои. И покинешь их тогда, когда я разрешу тебе! — прорычал он, тряхнув девушку за плечи, обтянутые темно-серым бархатом Северного рода, мгновенно потемневшие от его мокрых рук. — Это ясно?!

— Да куда уж яснее, мой король, прямо как небо без тучек, — вежливо ответила она. Так вежливо, что еще немного — и это можно было бы счесть оскорблением.

С мокрой рубашки натекла лужа, тонкая материя неприятно холодила тело, босые ступни мерзли на каменном полу, что было совершенно несвойственно любому волку, тем более их владыке. Майлгуир поежился, а Мэренн вздрогнула.

— Что, испугалась?

— Да нет, просто не хотела вам мешать, — потупила она взгляд, а щеки заалели.

— Ты не мешаешь.

Сердце не кольнуло — значит, сказанное было правдой. Странно. Все было странно. Пока Майлгуир мешкал с решением, щенок вылез из корзинки, подбежал к двоим взрослым, тявкнул и принялся жадно лизать воду с пола.

— Не стоит тебе пытаться выйти, Мэренн, — устало проговорил король. — Тебя не выпустят двери. В лучшем случае ты пробудешь тут до утра, в худшем же…

Король отошел к очагу, сердито одернул душеледенящую рубашку, накинул поверх нее халат и подвязал его поплотнее.

— В худшем? — переспросила Мэренн заинтересованно.

— В худшем тебя сплющит этими створками. И родится очередная байка про короля, от любви которого умерла еще одна женщина.

Щенок, видно, замерзший, заскулил. Мэренн присела, взяла его на руки.

— Про байки не знаю… Но ходят легенды о том, что от вашей любви остаются самые сладкие воспоминания.

— Это не любовь, — Майлгуир разжег бересту, подбросил под дрова. — Не та любовь. Присаживайся рядом. Я не кусаюсь.

— Вам не холодно? Стоит переодеться.

— Мне не бывает холодно, — раздраженно произнес Майлгуир и тут же разозлился от собственной раздражительности.

— Вам виднее.

Король обернулся проверить, не таит ли Мэренн усмешку? Но нет, девушка выглядела спокойной и немного печальной, огонек ее души мерцал чистым серебром.

Толстый щенок с очень крупными лапами, свернувшийся у нее на коленях, лизнул ее ладонь, и она слабо улыбнулась. Личико осветилось от блеска серо-зеленых глаз, на щеках появились очаровательные ямочки, а уголки губ, показавшихся мягкими и нежными, приподнялись, обрисовывая столь красивую линию рта, что Майлгуир поймал себя на вполне недвусмысленном желании прижаться к ним, попробовать их вкус — правда как вишни, или это лишь видимость?

Рубашка вмиг просохла, тело непривычно заныло, позабыв о встрече с виверной. Со своими эстетствованиями он подзабыл, что избегал силков Лугнасада уже достаточно давно.

Но эта девушка, хрупкая в кости, с белой, слабо светящейся кожей, округлостями во всех нужных местах и грацией олененка — еще совсем ребенок! Пусть кого помоложе выбирает своим волком на эту ночь.

Тут же вспомнил, что дверь запечатана, так что выбора у нее особо нет.

Мэренн облизала губы, хрупкими пальчиками заправила за ухо упавшую на бледную щеку черную прядь и вздохнула. Майлгуир втянул воздух. Подснежники, полынь и немного — дикий шиповник. Неужели духи? И ресницы — такие длинные, невероятно темные, как угольком обведенные. Магия, краска?

— Я не пользуюсь духами, — твердо произнесла она, глядя ему в глаза.

— Как поняла?

— Вы понюхали, а потом поморщились, решив, что перед вами подделка. Вы ошибаетесь, — с горечью произнесла Мэренн.

Огонь в камине разгорелся ярче, затрещал, в трубе загудело.

Майлгуир прищурился, глянул недобро:

— Разве король может ошибаться?

— Разумеется нет. Но…

Губы ее дрогнули, ресницы затрепетали, но глаз она не опустила. И за одно это заслуживала награды, не все короли домов выдерживали подобный взгляд.

— Но?

— Но вы думаете, что я заявилась к вам, потому что молода и глупа. Вы думаете, что я чего-то хочу от вас, как и многие. Как почти все.

— А это не так?

— Нет. Я не крашу губы и ресницы. Не лгу. Не предаю. И не попрошу вашу милость ни должности, ни мужа, ни покоев Черного замка, ни места при Благом дворе.

— Но что-то все же попросишь?

Мэренн молчала. Майлгуир подхватил с девичьих колен пузатого щенка, сладко пахнущего материнским молоком; навевая сон, уложил в корзинку. Обернулся и рявкнул от души, порядком устав от недомолвок:

— Так что же тебе нужно?!

— Эту ночь, — Мерэнн вскинула ресницы, встала, выпрямилась гордо. — Все женщины, которых вы осчастливили, помнят ночь с королем. Только одну. И я прошу только об одной ночи.

Соблазн был слишком велик, и от этого Майлгуир покачал головой.

— Я выбрала вас своим волком! — Мэренн прикусила губу. — И я не отступаю от своего слова, как и вы, мой король.

— Я уже жалею, что сразу не выгнал тебя.

— Есть одно пожелание.

— Ты смеешь понуждать короля?!

— Этой ночью все равны. Не старайтесь сделать хорошо мне, как вы делаете обычно. Делайте лишь то, что хочется вам.

Сказала и гордо вздернула подбородок.

— Оставим в покое твою дерзость и примем во внимание природу-мать. Ты не знаешь, о чем просишь.

— Могу лишь догадываться, — верхняя губа, дразня, приподнялась в полуулыбке-полуоскале, обнажая два передних, крупноватых зубика.

Мэренн переступила с ноги на ногу, тонкие складки словно погладили гибкую женскую фигуру.

— Но… как ты оказалась в моих покоях? Кто те двое, что дали тебе разрешение на вход? — оттягивая время принятия окончательного решения, Майлгуир продолжал жадно рассматривать ее.

— Принц Мэллин сказал, что вы меня сожрете, но мне понравится, а господину советнику я передала ему письмо от Ллвида. Мы разговорились, и он проводил меня в гостевые покои, — впалые щеки слабо заалели.

— Джаред может, — усмехнулся Майлгуир.

Мэренн вздохнула — высокая грудь с нежно-розовыми сосками поднялась под прозрачной тканью и медленно опустилась. Майлгуир засмотрелся на белоснежную кожу с играющими на ней бликами очага — а затем поднял глаза на тихий всхлип. Взгляд серо-зеленых глаз был сердитым, ресницы — мокрыми, губы — закушенными, по щеке текла слеза.

— Да, я буду твоим волком в этот Лугнасад, — торопливо произнес король условленную ответную фразу.

Добавил, ухмыльнувшись на ее неподдельную радость:

— На твоих условиях.

Майлгуир принялся за гостью. Коснулся серебра фибулы, скрепляющей платье Мэренн. Она хлебнула воздух, словно холодную воду, распахнула глаза…

Всей одежды — хитро завязанный под грудью отрез полупрозрачной синей ткани, легкой, как осенняя паутина. Дёрни — и девушка останется обнаженной. Но торопиться не хотелось.

Тонкая, но не худая. Изящная и гармонично сложенная. Крепкие мышцы, прелестные очертания бедер и груди. Майлгуир не мог не признать: его гостья была очень и очень привлекательна. Так, что в ушах зашумело, сердце застучало, а огонь разлился по венам, пробуждая давно уснувшие желания.

Майлгуир расстегнул фибулу, развязывая узел под грудью. Материя соскользнула, и Мэренн, перешагнув через нее, встала совсем рядом, положила руки на его грудь, шепнув: «Не холодно, потому что холодный», и подставила губы для поцелуя…

Они и правда отдавали вишней. Не сказать, чтобы король любил фрукты, но этот вкус спелых ягод оказался изысканно-сладким, не приторным, необычным, с горчинкой. Он оторвался от них, давая Мэренн вдохнуть, и снова накрыл своим ртом полные, нежные губы. Опять пахнуло подснежниками и самым чистым снегом, остро и свежо. Не леденящей стужей, нет — тем живительным холодом, от которого кровь лишь горячее бежит по венам.

Прозрачные серо-зеленые глаза оказались совсем рядом, в них мелькнул испуг, тут же сменившийся радостью. Пушистые ресницы затрепетали, губы слабо дрогнули, отвечая на поцелуй. Но давать волю своей волчице Майлгуир пока не собирался.

За стрельчатыми окнами загремела гроза; вторя ей, сильнее завыл огонь. Майлгуир отшатнулся от девушки, сбрасывая халат. Стянул через голову все еще мокрую рубашку, не желая возиться с завязками.

— Вы не… — начала Мэренн, но он перебил ее:

— Ты. Майлгуир. Или «мой волк» — и никак иначе.

Впрочем, что она хотела сказать, было неважно. Идти до постели показалось немыслимой тратой времени, а шкура горного медведя была совсем рядом. Внезапно время словно бы остановилось и свернулось в теплый кокон вокруг двоих, отгородив от прошлого, будущего и настоящего.

Удивительно теплая, подхваченная под спину и ноги, шепнувшая: «О, мой волк!», Мэренн легла на мягкую густую шерсть. «Моя волчица», — пророкотал Майлгуир, прикусив мочку ушка. Втянул ставший более резким запах подснежника, спустился поцелуями до ключицы, поймал губами сосок и ощутил, как девушка развела в стороны бедра, приглашающе двинулась к нему. Сейчас бы отвлечься, обласкать её всю, найти те места, прикосновение к которым вызовет дрожь и негу, довести сначала ее до блаженства… Но холодные глаза манили, губы шептали: «Возьми…», тонкие пальцы, огладив его плечи, неожиданно впились острыми ноготочками, куснули вседозволенностью тьмы — и Майлгуир сорвался.

Она подавалась вперед, вскрикивала от его резких движений. Он брал ее, не думая ни о ней, ни о ее удовольствии. Краем глаза отметил на груди и плечах красные следы, что неминуемо потемнеют, и тут же забыл о них.

Пахла она невыразимо свежо и желанно, и мир сжался до ее хриплых стонов, до ее хрупкой северной красоты, до острого, почти невыносимо прекрасного наслаждения, потом и вовсе померк.

Мэренн шевельнулась в тщетной попытке освободиться, и Майлгуир, не желая раньше времени выходить из блаженной истомы, разлепил один глаз.

— Куда собралась?

— Там щенок, — прошептала она низким, хриплым голосом.

— А тут волк.

— Но… — двинулась она еще раз в его руках.

— Замок присмотрит. Лежать!

— Слушаюсь, мой волк, — фыркнула она.

Освободил одну руку и повернул к себе лицо Мэренн. Под прозрачными, как весенние грозы, глазами залегли темные круги, на висках проступили синие жилки. Припухшие губы были красны от…

Майлгуир отстранился, рассматривая свою волчицу.

Да, он хотел попробовать, какая она на вкус везде. Где пахнет полынью, а где — шиповником. Целовал ее жадно, исступленно, пил ее нежную женскую сладость, а потом опять возвращался к губам. Но точно не кусал ее, из всех следов — только припухшие губы, синяки на плечах, несколько царапин и отметины от слишком глубоких и яростных поцелуев. Нет, не может быть! Но запах не оставлял сомнений. «Могу лишь догадываться», — вот о чем она говорила, а он не понял, не разгадал ее!

— Ты… — выдохнул он зло, словно она обманула его. — В северном клане что, не учат любви?

Мэренн, заметив его взгляд, торопливо облизала губы.

— Я не хотела учиться.

— А чего ты хотела?!

— Тебя. Только тебя.

Какая-то ее неправильная, невероятная искренность пронзила Майлгуира, погасив злость.

Волчица прижалась крепким боком, и от нее опять повеяло обжигающим теплом, запахом первоцветов и жаждой жизни. Такой сильной, что Майлгуир рассмеялся, решив отложить все вопросы на потом, и вновь притянул ее к себе. Погладил по плечу, снимая боль и оставляя на ее коже мелкие белые цветы о девяти лепестках.

— Но магии ведь нет… — завороженно прошептала Мэренн. Развернула его руку ладонью вверх, потянула за торчащий стебелек и вытащила подснежник. Кожа сошлась в точку, только зачесалась немного.

— И любви. И меня тоже нет, — со вздохом вырвалось у Майлгуира, он потер кисть о шерсть рядом с Мэренн. — Перед тобой ходячий артефакт Второй эпохи.

— Неправда! — куснула она его за руку. — Обманщик! Вот же — и ты, и магия, и любовь…

— Ах ты, дерзкая девчонка! Что ты знаешь о любви?

Она не отвечала, но смотрела хмуро и так высокомерно-вызывающе, как будто знала побольше него. А потом подхватила его руку, поцеловала ладонь и прижала к своей щеке.

В этот раз он донес ее до постели. Потому что хотелось терзать ее до своих и ее криков, хотелось сильнее мять в ладонях ее тело, целовать до боли и любить — как же фальшиво это слово! — любить, соединяясь в одно, толкаясь в тесное лоно. И знание о том, о чем эта глупышка смолчала, понимание, что это только его женщина, неожиданно распаляло желание еще сильнее, теснило грудь, жгло глаза, отдавало терпкой горечью во рту.

— Уже утро, мой король, — низкий, хрипловатый голос вырвал из сна.

Просто сна — не кошмаров прошлого и не обжигающих душу видений. Пожалуй, так хорошо король себя не чувствовал очень давно, слишком давно, чтобы помнить об этом.

— Выпустите меня. Дверь не открывается, а ведь Лугнасад прошел.

— Зачем ты опять встала? — не открывая глаз, произнес Майлгуир. Солнце нежило веки, переливалось ярко-розовым, ласковым светом, тело наслаждалось сытой истомой, даже с души словно приподняли вечную тяжесть.

— Сначала Вьюна проверить, мало ли что щеночек за ночь мог успеть.

Щеночек довольно урчал в углу.

— Как вы это сделали? Лужи и… и прочее пропало! И вода в ванной все еще теплая.

— Что еще заметила, глазастая?

— Что Вьюнок косточку грызет, да не сгрызает, и что молоко у него в миске вновь появляется.

— Я же сказал, замок проследит. Кое-что не исчезает, сколько ни трать. У Вогана — это наш королевский повар…

— Мы знакомы, владыка. Он приветил меня в первый же день.

— Да? Хорошо, это хорошо. Кто Вогану не нравится, того он не замечает. У Вогана есть Горшок, из которого можно накормить все Благие земли. Был еще Рог, но в Укрывище он сейчас нужнее. Так что немного магии есть.

— Мне говорили о подобных магических вещах как о не существующих. Но я верю. Вам верю.

Девушка сидела подле постели на корточках, положив острый подбородок на узкие запястья, и внимательно смотрела на него.

— Так я пойду? — спросила неожиданно.

Отпускать не хотелось. Правда, сколько же пересудов придется услышать Черному замку! Девушка, оставшаяся у короля волков дольше одной ночи!

— А как же столица? Я обещал показать тебе столицу.

— Не стоит, если вам в тягость. Я уйду тихо, вы меня никогда больше не увидите и…

— Стоять! — рыкнул Майлгуир, хватая ускользающую красоту и вновь затаскивая Мэренн на постель. — Мне не в тягость! А Лугнасад длится неделю по желанию сторон. Ты желаешь провести со мной весь праздник?

Глаза Мэренн осветились настолько отчаянной надеждой, что Майлгуиру стало стыдно. Подарить такую малость и принять в ответ такую благодарность…

— Ты желаешь? — он поцеловал припухшие, еще более очаровательные губы, посмотрел в серьезные глаза, в глубине которых таилась печаль и… загадка. Мэренн не притворялась, не хотела казаться лучше, чем есть, не кокетничала и не соблазняла. Но была совсем не проста. Король не очень любил загадки, однако эту разгадать ему хотелось.

— Да, мой ко… мой волк, — тихо произнесла она. — Конечно же, да! — улыбка скользнула по ее губам, словно луч зимнего солнца, несущий надежду на скорую весну. — Так ты не устал?

Она была теплой, нежной, податливой. Она была нужной ему сейчас, и Майлгуир поймал себя на мысли, что, лаская Мэренн, он не закрывал глаза, сравнивая с той женщиной и вспоминая другие черты. Не ловил сходство, а изучал ту, что рядом.

Пожалуй, эта неделя и впрямь будет забавной. А потом он найдет этой крошке хорошего мужа, пообещал Майлгуир сам себе. Самого лучшего! Сердце пропустило удар, а замок зашуршал согласно и словно бы одобряюще.

— Вьюнок хороший, — вновь донесся ласковый голос до слуха Майлгуира. — Вьюночек красавец. Отдай косточку!

Судя по тому, что щенок рычал, челюсти он сжал намертво.

— Брось! — рявкнул король, досадуя на эту суету, и открыл глаза.

Песик взвизгнул и поджал хвост — девушка с громадным недогрызенным мослом приземлилась на шкуру.

— Напрудил, — угадал Майлгуир.

— Я сама чуть не напрудила! — возмутилась Мэренн.

Поднялась, встала на цыпочки и убрала кость на верхнюю полку у очага. Обернулась на всасывающий звук — лужицу под Вьюном прилежно втянул замок.

— Все никак не могу привыкнуть, — завороженно произнесла она.

Вьюнок подбежал к ней, завилял хвостом, вывалив язык. Она опустилась на колени, почесала за ушком. Тот улегся на спину, подставляя светлое пузо под ласковую руку.

— А меня погладить? — спросил Майлгуир, разглядывая свою волчицу.

В короткой темно-серой тунике, укрытая волной гладких иссиня-черных волос, Мэренн показалась ему похожей на ласточку. Эти птицы во множестве селились под крышами Черного замка и сейчас рассекали воздух за открытыми окнами. Далёкие от мира ши, прекрасные свободолюбивые создания.

Мэренн подняла голову.

— Разве моему волку не нужно заниматься делами королевства? Ах да! — спохватилась она: — Господин советник просил передать, что к вечеру ожидается визит Джалрада.

— До вечера еще очень-очень много времени, моя ласточка. К тому же я занят. У меня куда более интересный предмет изучения.

Прищурился, вновь разглядывая ее всю, от тонких щиколоток до изящной, гордой шейки, застеснявшуюся и покрасневшую.

— Иди ко мне!

Связь между Джалрадом, королем Дома Неба, и поручением советника виделась непрерывной. По крайней мере, Майлгуир оценил попытку племянника спасти своего короля от всячески выражаемой симпатии другого короля. Джалрад, высокомерный и вспыльчивый, как все небесные, испытывал к владыке Благого Двора слишком разнообразные чувства.

Майлгуир когда-то распорядился жизнью его старшего брата, женив того на Лианне, ставшей ныне королевой Дома Солнца. Вот только последовав зову истинной любви и разделив жизнь любимой, он лишился права на трон небесный.

Поэтому отец Джилроя и Джалрада, уходя вслед за любимой в мир иной, отдал престол младшему принцу.

Джалрад правил без малого две тысячи лет, удерживая твердой рукой и своих подданных, и соседние Дома. Не женился, хотя его ярко-бирюзовые глаза, серебристые волосы и властные повадки привлекали многих, что мужчин, что женщин. Мужчин Джалрад привечал особо, а несколько взглядов и намеков дали Майлгуиру понять, что смесь вины, радости и потери вылилась у небесного во вполне определенное желание, разделить которое владыка Благих земель не мог и не хотел. Поэтому Майлгуир в любом случае оставил бы при себе эту занятную волчицу — как весомое доказательство его занятости на всю неделю праздника. Но эта негодница мало того, что передала слова советника в самый последний момент, так еще чуть было не покинула его, своего избранника!

Владыка Благого мира давно не испытывал такую разнообразную гамму чувств. Ничего удивительного, что парочка вышла из королевских покоев лишь после полудня.

Мэренн в придворной суете говорила немного, да никто особо и не спрашивал. По большей части благодарила за внимание. Смолчала на развеселое приветствие от Мэллина, на острый, испытующий взгляд Джареда, ничего не отвечала на заинтересованные расспросы волчиц во время вечернего выезда. Держалась в седле гордо и уверенно. Лишь подъехавшему к ней ши из ее же северного клана заявила: «Я занята на весь Лугнасад». Молодой волк, дерзко сверкнув глазами в сторону владыки, поворотил коня и вернулся в хвост колонны, вздымая клубы пыли.

А ведь Мэренн после королевской ночи с руками заберут в любой, самый знатный клан. Ревновать не любя — это почти традиция, усмехнулся Майлгуир своим невеселым мыслям.

Прибывший Джалрад церемонно и сухо поприветствовал Майлгуира и Мэренн, задержался вопрошающим взглядом на лугнасадном венке, но король ничего не пояснил, и небесный повелитель сник. Тут крайне вовремя подошел советник с молодым, немного жеманным волком, заговорил о делах Домов, о проблемах Юга, представил своего помощника, которого желал бы видеть послом в Сокольей Высоте — и небесный повелитель неожиданно отвлекся. Фаррел, присутствующий рядом, заметил, что этот волк еще и неплохо рисует, вот если бы обучить немного… И милостиво кивнул, когда Джаред попросил еще и об этом.

Мэренн же гордо держала голову с надетым Майлгуиром серебряным венком Лугнасада, словно это была настоящая корона, не обращая внимания на завистливые шепотки о новой даме на одну ночь. Не стеснялась и не краснела, но и высокомерной не выглядела.

Слишком хороша для волчицы из Укрывища.

Венок Лугнасада, как посчитал Майлгуир, пылился примерно одно-два тысячелетия, а теперь притягивал все взгляды и помыслы.

Глядя на Мэренн будто со стороны, владыка поймал себя на мысли, что только чистой слезы алмазы, пожалуй, могли бы оттенить эту светящуюся кожу, эти тяжелые гладкие косы и прозрачные серо-зеленые глаза. Неприветливые для подданных, они вспыхивали огнем при взгляде на него и тут же гасли, словно Мэренн боялась выказать свои чувства. Что же таилось в глубине ее глаз, в ее холодноватой нежной гордости и безудержной страсти?

Мэренн дождалась, когда он встанет после ужина, поклонилась, пожелала всем в трапезной счастливого и жаркого Лугнасада и без тени улыбки прошествовала в его покои. Королева, да и только!

Майлгуир, поспешивший следом, наткнулся на Мэллина, увлеченно ловившего Вьюна.

— А если так? А так? Ха, такой маленький, а такой верткий! — брат сам встал на четвереньки и восхищенно заглядывал в глаза радостному щенку. — Нам надо с тобой по делам пойти, как взрослым, сечёшь? Хочешь по делам?

Майлгуир был уверен, что, если не вмешается, с Мэллина станется и несуществующим хвостом повилять.

— Нашел собрата по разуму? — вздохнул Майлгуир, думая, как бы выставить брата побыстрее.

— Мой принц, уговаривать щенка неразумно, если он вас и поймет, то нескоро и превратно, — из дальних комнат вышел Джаред, его приветствие заставило принца вскочить и обернуться. — Мой король, моя королева, с возвращением. Мы с принцем уже уходим.

Мэренн, побледнев от обращения советника, торопливо кивнула, Майлгуир устало вздохнул: смена имени повлияла на него самого, а вот семейство осталось прежним и все таким же проблемным. Брат подхватил щенка, тот радостно тявкнул.

— Куда ты его потащил? — спросил Майлгуир для собственного спокойствия.

— На псарню! Я обещаю, — торопливо заговорил Мэллин, — с ним ничего не случится! Я присмотрю, если-и-и-и…

Джаред с Майлгуиром вздохнули одновременно, эхом послышался вздох обеспокоенной судьбой Вьюна Мэренн.

— Если… — договорил брат. — Если королева Лугнасада обещает присмотреть за нашим королем. У него-то оправданий нет, Лугнасад наступает и проходит, а королем приходится быть всегда! Так присмотришь? — подмигнул он.

Майлгуир собирался уже сказать Мэренн, что на принца можно не обращать внимания, когда она изрекла прохладно:

— Как того пожелает владыка.

К счастью, их общему с Джаредом, Мэллин не нашел как съязвить.

— Пойдемте-пойдемте, принц, надо поспешить, Лугнасад в самом разгаре, а вы все возитесь со щенками, заметьте, с чужими, — советник подхватил Мэллина под локоть и целеустремленно потащил к выходу.

— Так и что? Зато смотри, какие у него уши. Тоже остренькие! Уж не ревнуешь ли, а, советник?

Майлгуир взволновался — единственное, что отличало Джареда от прочих ши, это острые уши полукровки. Не обидится ли?

Джаред уже в дверях выхватил у принца Вьюна, рассмотрел внимательно и отдал обратно, обращаясь лишь к щенку:

— Чудесные у тебя ушки. Наш принц просто завидует.

Последним, что донеслось до Майлгуира из-за закрывающейся двери, был вопль брата:

— Что значит «завидует»?!

Вздох облегчения вырвался сам собой, и мысли о несносной родне пропали.

— Мэренн, — позвал он.

Имя-то какое. И холодное, и ласковое, как она сама.

Когда они оказались одни и Майлгуир, неожиданно соскучившийся за полдня, жадно притянул ее к себе, прижал, схватив за спину и ягодицы, Мэренн шепнула после поцелуя:

— У Майлгуира просто не может не быть двери в еловый лес.

— Там, — легкомысленно махнул он рукой на картину размером с дверь, где стволы возносились до небес, а солнце путалось в кружеве изумрудных веток.

— Та-а-ам… — протянула Мэренн.

Блеснула глазами, встряхнулась — и обернулась волчицей. Майлгуир, чуть ли не век уже не оборачивавшийся, хотел было рявкнуть что-нибудь этой озорнице с блестящей шерстью, прекрасной даже в образе зверя, как та поставила лапы на его грудь, повернула волчью морду — и цапнула за плечо. Затем, виновато прижав уши, ринулась прочь, к указанному им самим выходу.

Не успел Майлгуир опомниться, как уже бежал следом, приминая лапами хрусткий снег, ловя ноздрями сладостный аромат чистого воздуха. Серыми тенями проносились вокруг деревья, обострившееся чутье ловило оттенки запахов и вкусов.

Волк почти догнал волчицу у молодого ельника, откуда пахнуло теплой смолой и хвоей. Она оглянулась лукаво, повернула — легкая и быстроногая — и припустила влево, к Айсэ Горм. Более тяжелый даже в волчьем теле Майлгуир с трудом поспевал за нею.

Полная луна серебрила легкую вуаль перистых облаков, чернила густые тени дерев, заливала призрачным, беловато-синим светом кажущиеся незнакомыми ночью лужайки.

Черный волк выскочил на плес и замер, тяжело дыша. В полночной тишине еле слышно плескалась вода о песчаный берег великой реки Светлых земель, ясный и чистый свет лился от ночного светила. Волчица лакала чистую воду Айсэ Горм, не замерзающую даже зимой; по темной, маслянистой поверхности разбегалась круговая рябь от падающих с ее морды капель. Сморщила нос, дразня, ударила по воде лапой. В стоящего на берегу разгоряченного зверя полетели горящие алмазы брызг.

Он сердито вздыбил гриву, оскалился, присел для прыжка, примерился, но словно ждал чего-то, не сводя взгляда с волчицы. Она, напившись, невыносимо медленно выходила из реки, посматривая искоса, с каждым шагом теряя звериный облик. Девушка с ослепительно белой, серебрящейся под луной кожей, прикрытая лишь черными волосами. Она опустилась на пригорок, провела рукой по темной щетине травы, позвала бесстрашно: «Иди ко мне, мой волк». Зверь сверкнул янтарем глаз, прыгнул — и еще в полете обернулся человеком.

— Так бы и съел, — прошептал Майлгуир упавшей на спину Мэренн, наваливаясь на нее. — Глупая ты. Я мог легко убить тебя.

Потерся всем телом, жадно поцеловал шейку.

— Не убил же, — прошептала Мэренн, впиваясь ногтями в спину и обвивая ногами его бедра. — Но можешь отлюбить до смерти, мой волк.

И засмеялась тихо и счастливо.

Потом они катались по снегу, затем он решил отнести Мэренн в реку, чтобы отмыть ее, а отмытую — решил согреть…

Когда с первыми лучами рассвета заявился Джаред со стражей, Майлгуир не сильно удивился. Как и привезенной одежде: мужской и женской. Советник помалкивал, вопросов не задавал, и король был ему благодарен за это.

Мэренн смущенно спряталась за старым деревом и вышла полностью одетая, торопливо заплетая тугую, еще влажную косу.

Майлгуир уселся на подведенного за уздцы огненно-рыжего коня с белой отметиной на морде и поднял к себе Мэренн. Удобнее было бы посадить ее сзади, но не хотелось. Хотелось обнимать свою волчицу.

Взошло солнце, золотя розоватую утреннюю дымку, высвечивая своими лучами темный еловый лес, неожиданно отражаясь от глади рва Черного замка. Все казалось чистым, свежеумытым, ясным — с мира словно сдернули пелену. Даже несчастный дуб, которому владыка уже определил место в камине Черного замка, показался не таким уж печальным и унылым. Может, и рано его рубить, подумал Майлгуир.

Уже по приезду посмотрел на запавшие глаза Мэренн и отправил ее отдыхать, распорядившись, чтобы ей принесли еды и питья.

В трапезной собирались по обычаю лишь вечером, а ранним утром третьего дня Лугнасада было всего несколько волков. К Майлгуиру, дождавшись, когда он встанет, подошел тот самый волк, что вчера пытался заговорить с Мэренн, а сейчас отчаянно волновался.

— Я пришел просить вас, мой король, — прижал он кулак к груди. — Я умоляю вас… Я прошу отдать мне Мэренн! Обещаю заботиться о ней как никто другой. Я хорошего рода, она будет окружена вниманием, любовью и ни в чем не узнает отказа!

— Почему ты просишь об этом у меня? Почему не у ее отца?

— Отца? — недоуменно произнес юноша. — Мэренн сирота. А вы, как главный в Доме, можете решить ее судьбу.

— Я не решаю чужие судьбы. Я даю свое благословение тем, кто хочет сочетаться браком. Раз у Мэренн нет родителей, она получит приданое от меня, — недоумевая, отчего так злится, прохладно выговорил Майлгуир. — Подходите вместе после праздника.

— Она не пойдет. Она словно околдована вами, владыка, — с болью в голосе произнес волк. — Простите мне мою дерзость, но послушает она только вас! Вы для нее все! Она не понимает, что рушит свою жизнь.

— Вряд ли один Лугнасад может разрушить жизнь волчицы, — не смог скрыть недовольства Майлгуир. — Даже при нравах Укрывища, несколько отличающихся от столичных. Иди! — приказал он, заметив попытку вставить слово и не собираясь обижать этого славного во всех отношениях юношу, к тому же возможного кандидата в супруги его волчицы. — Со своей стороны я обещаю поговорить с Мэренн о замужестве с достойным ее волком.

Майлгуир, после обычного даже в праздник общения с советником, решил навестить псарню перед тем, как вернуться к себе, больше для того, чтобы привести мысли в порядок. Мысли порядка знать не желали, а мерзкий червячок, глодавший сердце, казался очень похожим на ревность. Вспоминал чистую ауру и не мог понять, где ошибся.

«Зачем она сказала, что Вьюн — подарок отца?» — недоумевал, трепля холку щенка, Майлгуир. Пес рос буквально на глазах, пушистый, ласковый. Сгрыз кожаную сбрую, не прибранную конюхом, а сейчас порыкивал под рукой.

Зачем лгала? Так умело, что он поверил, не почуял фальши! Соврать о родителях! Лицемерка. Может, и в чем другом тоже врет? Хотя бы о том, что он ей нравится сам по себе, а не из-за короны. «Вы для нее все!» — всплыли в памяти слова юноши. Все, что можно получить в этом мире?

Неужели дело только в приданом? Да получит она свое приданое! И мужа тоже.

А этот, с голубыми глазами, очень порядочный. И скучный, шепнуло подсознание голосом Мэллина, как будто именно королю предстояло жить с ним в браке до скончания времен.

Ну и пусть выходит замуж за этого… этого… Антэйна! «Неоценимый»! Вежливый, обходительный, судя по всему, благородный и очень, очень нудный… то есть порядочный молодой человек.

Майлгуир решил устроить допрос, оставил щенка и пошел к себе. Но, увидев привставшую с постели красавицу, забыл обо всех своих мыслях и сомнениях.

— Как я соскучилась, мой волк, — шептала Мэренн. — Как же я счастлива!

И он брал ее так, словно завтра не придет никогда. Поверил ясной чистоте глаз, искренности слов, трепету тела, решив отложить все расспросы. До конца Лугнасада времени осталось немного. Она уедет в Укрывище замужней дамой, и он ее больше никогда не увидит. И слава старым богам…

Проснулся Майлгуир от всхлипа. Мэренн сползала с постели так медленно и осторожно, что он сразу заподозрил неладное.

— Мэренн!

Она охнула и застыла.

— Тебе нехорошо?

— Простите, что побеспокоила, — ровным голосом произнесла она и пошла в сторону ванны, двигаясь по зеркальному полу мелкими шажками, напряженно и скованно.

Майлгуир откинул мохнатую шкуру, служившую им одеялом. Догнал Мэренн и потянул на себя тонкий серый шелк, в который она куталась и который судорожно пыталась удержать.

— У меня синяки очень легко проступают, — словно извиняясь за собственное несовершенство, пояснила Мэренн.

Майлгуир, злясь на себя, оглядывал синяки и засосы.

— Стой спокойно, — приказал он.

Уж на столько-то его магии еще хватит.

Осторожно провел ладонями по округлости груди, убирая следы от собственных пальцев, по бокам, провел рукой между ног, где нежная кожа была стерта до ссадин. Погладил ягодицы, убирая царапины и засосы. Поднялся и подхватил ладонями неулыбчивое лицо, даря немного покоя и силы. Слабый румянец окрасил щеки, блеск появился в глазах, и Мэренн вздохнула:

— Не стоило вашей заботы, мой король.

— Это уж мне решать.

Подхватил ее на руки, прикинув в уме, сколько же лет он не носил на руках женщин. По всему выходило, не одно тысячелетие.

На краю ванны Мэренн прошептала: «Я не хочу без вас», и Майлгуир, перешагнув через край, опустил ее в воду и уселся сам, притянув ее к себе на плечо.

— Теплая, — удивленно произнесла она. — Опять. И чистая.

Подула на лепестки чайных роз, рассыпанных по поверхности воды и закачавшихся, как маленькие лодочки.

«Не надо ждать неделю, — решил он. — Завтра надо позвать этого юношу и записать брак в Книге Семей Дома Волка».

— Попроси у меня что-нибудь в дар, моя волчица.

— Нет, мой король!

— Отчего же?

— Дарят на прощание, — прижалась она к нему, обхватила руками в воде. — Не хочу. Ничего не хочу!!!

Уловила все то, о чем он только подумал и что не высказал!

— Хорошо. Расскажи о себе!

— Не о чем рассказывать, мой волк, но, если вы желаете… — Мэренн опустилась под воду, затем поднялась, откинув тяжелые волосы с лица. — Родителей не помню вовсе. Меня воспитывал друг семьи — он мне как отец…

Майлгуир дослушивал, прикрыв глаза, пытаясь погасить злость на самого себя. Вообразить Мэренн корыстной особой, жаждущей заполучить приданое от короля? Ощущение было, словно по лицу мазнули грязной тряпкой. Он так привык видеть расчет во всем, что самое простое объяснение и в голову не пришло.

— Я сказала что-то не то? — осторожно спросила Мэренн, убрав упавшую на его лицо мокрую прядь. — Я огорчила вас?

Кажется, то, о чем он умалчивал, она понимала еще лучше, чем то, о чем он говорил!

Майлгуир протянул ей один из бокалов с тягучим темно-красным вином, всегда стоящих на полке, и отпил из второго.

— Скажи, о чем говорил с тобой Джаред?

— Он спросил, что я делаю в столице и есть ли у меня кто-то на этот Лугнасад, а потом… осторожно спросил, не желаю ли я скрасить королю этот праздник.

Бокал с треском сломался в королевской руке.

— Вот значит как!

Все было оговорено заранее! Советник присматривает за ним, как за неразумным дитём, даже девочку подсунул «на вкус короля». И ведь не прогадал — Мэренн притягивала его хотя бы тем, что была полной противоположностью Этайн. И чем-то еще.

Мэренн расширенными глазами смотрела на сломанный бокал, на осколки, полетевшие в стену.

— И, если бы я сама не жаждала больше жизни попасть к вам, мой король, я бы обязательно поддалась на его уговоры, — медленно закончила она. — Советник умеет убеждать.

— Зачем ты хотела попасть ко мне?!

Мэренн развернулась, уселась на него, скрестив ноги за его бедрами. Тихо прошептала:

— Вы должны перестать себя корить за мидирово прошлое. Вы достойны любви, и вы ее получите!

— Ты знаешь, кто я? Откуда?! — понял владыка главное.

— Я догадалась. Мне рассказали, и я догадалась, — поправилась она.

— Я испробовал все, Мэренн, — произнес Майлгуир, решив узнать позднее, кто этот длинный язык, и укоротить его. — Я ничего больше не могу.

— Я могу, — печально и твердо сказала девушка.

— Неужели? Отчего это?

— Потому что я люблю вас, мой король.

Вот так. Тихо и просто. Громом среди ясного неба.

— Это очень приятно слышать, очень. Телесная любовь тоже приятна. Но?! Какого фомора ты тут делаешь?! — взорвался Майлгуир, ударил кулаком по воде, взметнув кучу брызг. — Почему ты, как только поняла свои чувства, не вышла замуж? При твоей красоте это недолго. Почему ты не сбежала от того, кто губит своей любовью? Ж-ж-женщина!

— Разве вы не знаете? — строго произнесла Мэренн. — За настоящую любовь не жалко и жизни. Все эти браки по взаимному уважению — все это отблески любви. Подделка чувств. Обманка. Я люблю вас, мой король!

— Вот почему мне было так хорошо с тобой! — простонал Майлгуир, осознавая размеры катастрофы. — Вот почему… Как же я не понял сразу! Безмозглый вудвуз! Ты должна уехать, Мэренн. Антэйн, он хороший волк, он просил отдать тебя ему в жены, и я даю согласие немедленно. Ты должна покинуть меня как можно скорее, ты должна… Я молю тебя, уезжай, пока не поздно!

— Поздно, мой король. Вы, грозный владыка, вы — молите меня. Не приказываете и не требуете. Молить можно только любимых. Слово еще что-то да значит в Благих землях, а я обещалась небу и земле быть только вашей. Я ваша и телом, и душой. Я люблю вас всем сердцем, и я выйду замуж за вас или не выйду вообще. Я прошу вас взять меня в жены!

— Ты не знаешь, о чем просишь и на что идешь. И ты ошибаешься, я не люблю тебя. Я не способен на любовь, я ею проклят, — сквозь зубы выдавил Майлгуир, покрывшись мурашками в теплой воде. И оттаял, когда Мэренн прижалась, обняла и руками, и ногами. Положила голову на его плечо и прошептала:

— Не загадывайте наперед. Не гасите то, что теплится в вашем сердце.