Все бури

Глава 13. Змеиный зуб

Когда Мэренн очнулась снова, было тихо. Так подозрительно тихо, как бывает глухой зимой, когда выпавший за ночь снег скрадывает все звуки мира.

Она распахнула глаза, подскочила на постели, но вновь ничего не услышала, даже ветра, хоть и тихого в Укрывище, но почти всегда шелестевшего свою мелодию. Прохлада мгновенно пробралась к телу, обняла совсем не так, как это делал Майлгуир, настойчиво напомнив, что время жизни волчицы предопределено и вот-вот закончится. Мэренн сжала зубы и помотала головой, не собираясь сдаваться. Никаких примет беременности она не ощущала и даже засомневалась, не ошибся ли Майлгуир. Нет, еще более сердито помотала она головой, он не может ошибаться, да и вереск, и сияние, видимое близким.

Жаль, что отец так отреагировал на случившееся, но, возможно, он еще смягчится. Если родятся дети — смягчится.

Да и хватит ей уже нежиться, вспоминая бездонные темные глаза и отдающие горечью поцелуи. Гранницелла, вернее, Гранья, как ее звали все, так смеялась над ее признаниями, да и сопровождала тогда Мэренн неохотно. Неужели она тоже осмелилась просить у друидов любви? Зачем? И кто ее выбор? Мэренн не знала, но тревожилась еще и за подругу. Она окинула взглядом комнату и улыбнулась, увидев у входа стопку одежды, придавленную кинжалом. Наверняка Лагун озаботился.

Мэренн приучена была одеваться быстро и, натягивая штаны и камизу, не особо удивлялась, что ей все подошло. Даже мягкие, серой замши, сапоги. Сомкнула на запястьях серебряные наручи. На темно-синих эмалевых вставках таинственно играли блики. Цвет королевского рода, в который Мэренн попала, сама того не желая. Она торопливо застегнула крючки сюрко, заплела потуже тяжелую косу и вздохнула о том, что теперь точно не отрезать — уж больно нравилось ее волку пропускать между пальцами тяжелые, с синим отливом пряди.

Она вышла в зал — но и там не было ни одного волка. Не удержавшись, подхватила с деревянного подноса хлеб с бужениной. Дожевала, распахнула дверь, прищурилась от света и ахнула. Свинцовое небо, черные горы… И трое волков, карабкающихся на Змеиный клык, самый высокий и почти недосягаемый для тех безумцев, что обожали ползать по местным скалистым и очень скользким горам. Приглядевшись, она увидела белую прядку у одного из волков и пошатнулась, еле сдержав крик. Вот кричать теперь точно нельзя!

— Что они делают? — прошептала она.

— Наш венценосный гость — ваш супруг — и его брат думают, что там может быть Кайсинн, — безо всякого выражения произнес Лагун, появившийся как из-под земли.

— Но… кто третий?

— Антэйн, — ответил, поморщившись, Лагун. — Такой спокойный волк, я только радовался, что он не подвержен этим столичным веяниям…

Узкая фигурка первого волка покачнулась на отвесном участке скалы.

Мэренн прижала ко рту пальцы, боясь, что крик все-таки вырвется.

— Моя королева, настоятельно прошу вас, вернитесь внутрь, — непривычно настойчиво произнес Лагун.

— Не могу, я буду волноваться еще больше. Но как? Почему?

— Землю мы уже всю обыскали, — недовольно ответил Лагун, а потом добавил совсем как отец: — Вы поели?

Утро Майлгуира началось с истерики. То ли переворот с лета на осень так подействовал на всех, то ли купание в Колыбели, но брат взглянул на него, вышедшего от Мэренн, запавшими глазами, швыркнул носом в ответ на вопрос: «Так что же ты узнал?», и тренькнул кларсахом, каким-то чудом выжившим после всего. Майлгуир уселся рядом, внимательно глянул на брата и внезапно даже для себя покачал ногой в такт мелодии.

Мэллин проследил за покачивающимся носком, распахнул глаза, доиграл пару аккордов и прижал струны ладонью.

— А ты знаешь, что, Мэллин? — в тишине произнес Майлгуир.

— Что? — не дождался ответа сию секунду, резко выдохнул. — Брат?

— Ты — это нечто, — Майлгуир полюбовался обиженным выражением лица младшего брата. — Нечто очень постоянное.

— Это я-то? — фыркнул он. — Не шути так, Майлгуир, тебе-то точно не пристало!

— Сам, посуди, это не шутка: ты никогда не менял имя.

— Да почти все так живут! Кроме тебя, — опять забренчал на кларсахе, тихо и медленно. — Это ничего не доказывает.

— Возможно. Но никто, кроме тебя, не знаком всем предыдущим поколениям волков по одному лишь имени.

— Нашел к чему прицепиться и рад, — теперь принц откинулся на спинку кресла, вытягивая босые ноги. — Знаю я твою вредную натуру. Тут меняй имя или нет, а ты ненавидишь оказываться неправым!

— Образ принца нашего Дома чрезвычайно крепко связан с образом легкомысленного и озорного волка, — помолчал Майлгуир, смакуя паузу и все более нервные аккорды. — Подобных волков немного. Не подскажешь почему?

— Потому что у кого-то слишком живое воображение для пятитысячелетнего реликта, — помрачнел Мэллин. — И не смей напоминать мне о возрасте!

— Почему? Потому что пятитысячелетних реликтов в этой комнате на самом деле два? — Майлгуир тихо рассмеялся.

— Да! Поэтому! Потому что здесь ты и, и, и!.. И мой кларсах!

— Я и кларсах, который я тебе подарил… — Майлгуир напоказ задумался, разглядывая все более мрачное лицо брата. — Помнится, тебе было пять или шесть, когда я тебе его подарил. Помнишь?

— Помню я все, не бухти! Да, да, я почти твой ровесник! Для нынешнего поколения мы одинаковое старичье, что им разница в десять лет, на один зуб.

Мэллин тряхнул это самое нынешнее поколение в лице Антэйна, почти пришедшего в себя.

О чем он узнал этой ночью, все еще не говорил. Лагуна, с которым Майлгуир общался уже дважды за ночь, все еще не было, как не было и вестей от главы охраны Укрывища. Значит, можно было подразнить брата.

Послушный кларсах переливал в струнах мрачную, как сам Мэллин, мелодию, пальцы брата, пластичные и гибкие, будто жили своей жизнью. И Майлгуир отчего-то перестал веселиться.

— Ты не старый, Мэллин, ты постоянный.

Брат необычно молчал, не поднимая головы и делая вид, что не слышал.

— Хорошо-хорошо, давай старыми будем мы с кларсахом, а ты моложе меня, так что ты просто младший. Какая разница, на сколько лет?

— Есть разница! — вскинулся Мэллин. — Тебе хоть какой возраст к лицу, а я до старости точно не доживу!

— С чего ты взял? — спросил Майлгуир, ощутив, как удивительно промозгло стало в комнате.

— С того, что я должен жить собой! А если я состарюсь, действительно состарюсь, брат, это буду уже не я, — Мэллин снова надулся и шмыгнул носом. — Да и проклятья эти как собаки висят! То не спасешь, это не спасешь, там виноват, тут неправ!

Мэллин отвернулся, каким-то ему одному известным образом закручиваясь на лавке вокруг кларсаха.

— Не принимай так близко к сердцу…

До Майлгуира донесся приглушенный всхлип. Ну, так и есть — лунный костер горит до сих пор. Мэллин в своей душе слишком ребенок, чтобы разучиться плакать даже в возрасте пяти с гаком тысяч лет.

Помочь может только один способ, самый старый и самый безотказный. Волчий король, а сейчас — неловкий, разучившийся понимать брата — поднимается со своего места, чтобы приобнять расстроенного младшего. Мэллин затихает и сдвигается. Раскосые серые глаза опухли от слез, нос покраснел, губы еще дрожат.

— Д-да зн-наю я-а, вол-лки не пл-лачут, — хмыкнул и утерся рукавом. — А я-а пла-ачу, вот!

— Конечно, не плачешь, — живой и подвижный брат в объятиях успокаивал и самого Майлгуира. — Ты слишком задумался над новой грустной балладой, где один герой проходит через время, как сквозь воду, и ему грустно наблюдать за своей семьей, что меняется, теряет и находит, стареет и почти гибнет…

— Нет! Не будет такой баллады! — Мэллин, успокоившийся было, зарыдал истерически, вцепился в воротник и повис, отпустил даже кларсах, не обратив внимания на обиженное треньканье.

— Ну, раз владелец волшебной арфы говорит такое, я склонен ему верить. Мэллин! — тряхнул наконец Майлгуир брата. — Так что ты узнал?

— О, рассвет! — вскинулся Мэллин на первые солнечные лучи, упавшие из-за гор. — Теперь можно! Пойдем скорее! — и мгновенно перестав плакать, потянул за собой Майлгуира.

Владыка Благого мира скрипнул зубами, не поняв, то ли его дурачили все это время в ожидании рассвета, то ли Мэллин на самом деле так расстроился из-за упоминания возраста.

— Мой король, — откашлялся сзади Антэйн, тоже двинувшийся следом. — Вам нужно на кое-что просмотреть.

Трое волков вышли на залитый розовыми лучами кусок желтого песка перед домом. А прямо перед ними возвышался темный рог острого пика.

Подъем был утомителен и долог. Так долог, что волчий король успел пожалеть о нескольких вещах: что он не может, по старой памяти благословенной Первой эпохи превратиться в птицу, и что зря они потащили этого мальчишку, пылающего желанием помочь и доказывающего, что раз внизу Кайсинна не нашел и сам Лагун, то находиться потерянный волк может только здесь.

К сожалению, это желание помочь часто оборачивалось смертью для тех, кто выполнял приказы короля, как в дни мира, так и в дни войны. Майлгуир не приказывал Антэйну — тот сам упорно полез на Змеиный зуб, обещая показать более или менее сносную дорогу. Но на середине поднялся ветер, и молодой упрямый волк поскользнулся на крутом повороте. У Майлгуира замерло сердце, когда он представил себе упавшего с такой высоты. Тут не спасет никакое восстановление ши! Оставалось лишь сжимать зубы, прося старых богов-магов и саму прародительницу-волчицу смилостивиться и помочь своим детям.

Единственное, о чем он не думал, так это о том, что зря они все затеяли. Запахи Майлгуир, как и Мэллин, всегда чуяли куда лучше прочих волков, а запах Кайсинна ощущался все более четко. Вот только как этот волк сюда забрался и зачем? Для благого ши Дома Волка при беде, болезни или горе было свойственно, подобно зверям, забиваться в нору и пережидать скорбь в одиночку. Но не на промозглом, продуваемом всеми ветрами одиноком утесе!

Антэйн, взбиравшийся первым, втыкал ножи в неприветливо вспучившийся Змеиный зуб. Мэллин, привычный ползать по всем доступным кровлям, фасадам, балкончикам и колоннам Черного замка, прижимался к скале, словно ловкий паук. Майлгуир к собственному стыду обнаружил себя самым тяжелым и самым неловким, хотя по клинкам Антэйна подниматься было чуть ли не в удовольствие. Да и к собственному покорению вершин — не считая магических — можно было отнести разве статую волка над въездом в Черный замок, и то — еще ребенком.

Преодолев последний поворот, они упали на небольшую площадку, еле переводя дух.

— Устал? — справился Мэллин, и Майлгуир ощутил, как сверкнули глаза и сами собой вытянулись клыки. — Шучу-шучу! А я ведь говорил, давай один! Так нет, сразу: «Куда собрался, обормот?»

— Мэллин! Оставь «я ведь говорил» советнику!

— Я, между прочим, никакой не обормот! Я бормотун! Или бормотуха, хе-хе, — посмеялся своим мыслям брат и повернул голову к волчьему королю. — Слово-то какое красивое! Ты не слышал раньше?

Озорной блеск глаз лучше всего подсказывал Майлгуиру, что слово там какое-то неправильное, но времени залавливать Мэллина не было. Не сейчас и не здесь.

Пусть с ним и правда советник разбирается.

— Кроме того, пообещать мне переломать ноги, если я полезу один, было совершенно невежливо! — поднял палец Мэллин. Палец предательски дрожал, и он тут же его спрятал. — Нет, ты видел, да? — обратился он к Антэйну. — Он еще и так посмотрел мне в спину, словно нож воткнул!

Антэйн переводил взгляд с принца на короля, дышал загнанно, а потом выдал сквозь зубы:

— Не стал бы.

— Вот! — обрадовался Мэллин. — Я тоже так думаю. Но знаешь ли, проверять не хотелось бы. Только что-то задумаешь приятное для себя и разнообразное для окружающих, как тут же сзади «Мэллин, стоять!» и королевская длань на загривке. Обидно, знаешь ли. Еще ничего не сделал…

Бухтение брата, привычно-успокаивающее, неожиданно дало Майлгуиру возможность выдохнуть, прогоняя на время тревогу и беспокойство, ставшие почти постоянной тенью каждого дня. Майлгуир открыл рот, чтобы ответить как полагается, но очередной порыв ветра полоснул по лицу, вновь сбивая дыхание.

— Туда, мой король, — показал Антэйн на темнеющий вдали зев.

Ползти на карачках по узкой тропке до пещеры было неудобно, неприятно, но единственно возможно. Мэллин же полз так шустро, словно всю жизнь этим и занимался. Капли, прилетевшие непонятно откуда, охладили пылающий лоб и задали новую задачу — как они спустятся? Майлгуир поднял взгляд — небо по-прежнему голубело, но из мелкой смешной тучки лились золотистые нити дождя. Под ногами шелестели, падая вниз, камешки, склон мгновенно стал невероятно скользким. В другой момент Майлгуир, возможно, и полюбовался бы синей гладью Колыбели в золотом песке, осеннем пламени деревьев и короне коричневых гор, но сейчас все это показалось невероятно далеким, а сами волки — невероятно высоко забравшимися существами. Здесь и впрямь казалось рукой подать до Девятого Дома, Дома Полудня, прибежища старых богов и мятежных душ.

Ох, не надо, не надо думать о мертвых! Майлгуир, наощупь пробираясь вглубь пещеры, мотнул головой. Тот, кто находился тут, похоже, и так еле жив.

— Кайсинн! — кинулся Антэйн вперед и тряхнул что-то, очень похожее на комок старого тряпья, который только и ждет, чтобы его выкинули.

Майлгуир осторожно прощупал ауру: холодная, бирюзово-серебряная, почти мертвая или отрицающая саму жизнь. Ох, глупая Гранья, что же ты наделала? Любила ли ты этого волка или только мечты о нем? Мэллин обернулся тревожно, сверкнул лунной белизной глаз, словно почуял, как нехорошо стало брату. Память о наведенной любви резанула не хуже пропущенного удара, заставила упасть на колени. Этайн, Эохайд, любовь и предательство двухтысячелетней давности навалились вновь, с новой силой и новой болью — не продохнуть, не сделать шаг, не защитить себя и близких. Как он смеет обвинять Гранью, когда сам похитил любовь Этайн, любовь, предназначавшуюся мужу? Пусть Эохайд тогда не ценил ее, пусть сам волчий король полюбил отчаянно, так, что признался — и потерял все.

— Эй, братец… — тихо и без привычной иронии позвал Мэллин, словно понимал, как тяжело стало Майлгуиру.

Все это, купание в Колыбели, даже вот это предстоящее спасение Кайсинна — что это значило для Майлгуира?

Уж не хотели ли их просто задержать, а его, бывшего бога, лишить остатков силы? Если бы не Мэллин, если бы не Мэренн — могло бы сработать. Кто наслал ледяного дракона? Уж точно не Кернуннос. Дом Камня? Откуда у них эдакая мощь?

При мысли о третьей силе, живущей между мирами, о Не-сущих-свет созданиях, перед кем он должен и кто должен ему, у волчьего короля стало кисло во рту.

Он поднялся, отринув ненужные мысли, и пошел туда, где Антэйн о чем-то расспрашивал Кайсинна, а тот лишь мотал головой, бормотал что-то неразборчиво и пытался отползти дальше в угол.

— Что говорит? — хрипло спросил Майлгуир.

— Говорит, что собрал все углы в доме, что ходит не помня себя, режется собственным оружием и что недостоин любви жены и памяти сына.

Майлгуир закрыл глаза, присматриваясь к ауре. Ну так и есть, серые тенета проклятия обвивали бирюзово-серебряный огонь, словно паучьи сети, выпивали силы и подтачивали разум. Странно, что он сопротивлялся так долго.

— Даже если ты не в себе, Кайсинн, не дело думать, достоин ты любви близких или не достоин.

Кайсинн перестал дрожать, вскинул голову и прищурился.

— Мой король! — коротко, словно на плацу, кивнул. — Зря вы сюда забрались.

Выглядел Кайсинн плохо: волосы спутаны, щеки запали, нездоровый блеск поселился в глазах, но, несмотря на это, он безотчетно вызывал доверие у волчьего короля.

— Мой волк, — положил Майлгуир руку ему на плечо. — тебе сейчас будет очень больно, так больно, что может остановиться сердце. Думай о жене, она любит истинной любовью, а сейчас на тебе надета привороженная. Не будет от нее толку, а грозит она лишь смертью.

— А я и хочу умереть, — неожиданно ясно произнес Кайсинн.

— Твоя жена умрет вместе с тобой! Ты этого хочешь?! — рявкнул Майлгуир. Тащить вниз упирающегося волка — почти непосильная задача. Вытащить на этот свет того, кто хочет умереть — невозможно.

— Гердис все глаза выплакала, — произнес Мэллин словно бы мимо. — Но разве есть ее мужу до этого дело? Лучше упрекать себя в несовершенстве.

— Не смей! — рванулся Кайсинн к принцу и остановился, тяжело дыша. — То есть, простите, мой принц, но не стоит обсуждать мою жену даже вам.

— Нет, продолжай: когда ты был злее, ты мне больше нравился. Опа! — ухватился Мэллин за конец серой нити. — Бра-а-ат!

— Антэйн, не прикасайся, — приказал Майлгуир шевельнувшемуся волку. — Мы с братом можем трогать проклятия, потому что…

— Потому что сами ими увешаны, — хихикнул Мэллин. — Только ты прости, Кайсинн.

— За что? — удивился волк.

— Тянуть проклятие с живого волка — все равно что кожу снимать, — пояснил Майлгуир. — Так что терпи!

Мэренн, укутанная в плащ, с поклоном поднесенный Лагуном, до слез в глазах всматривалась туда, где пропали трое волков. Солнце скрылось окончательно, дождь заморосил сильнее, делая и так скользкий останец совершенно недоступным.

— Ну, теперь начнется, — с глубоким вздохом произнес Лагун.

— Что? — испуганно спросила Мэренн.

— Вон, твердят уже, как и когда полезут, — махнул тот рукой в сторону перешептывающихся молодых волков. — Это нашему королю все нипочем. Я прошу вас по прибытию в Черный замок издать указ, запрещающий пытаться одолеть Змеиный зуб.

— Хорошо бы, чтобы было нипочем, — тихонько ответила Мэренн, пораженная, что ей еще и приказ теперь надо издавать.

— Кайсинн! — раздался женский голос, и Мэренн обернулась к подошедшей волчице. — Моя королева, он правда здесь? Он ведь не пришел с патруля. А мне приходили… — и всматривалась она так, словно хотела получить ответы на все вопросы.

Мэренн очень хотелось закричать, что она ничего не знает, что ей самой до ужаса страшно, но она ответила тихо, вглядываясь в запавшие глаза:

— Я надеюсь, Гердис. И ты надейся.

— Вот они! — зашевелились волки, и все взгляды вновь устремились на самый пик, немного изгибающийся влево.

Один, второй, третий… четвертый! Все черноволосые, в одинаково серых плащах, развевающихся на ветру. Только Майлгуир повыше прочих, а Мэллин — пониже. Он помахал руками, показал наверх, а потом вниз — и широко развел их в стороны.

— Что это? Что это значит?! — испуганно цепляясь за Мэренн, спросила Гердис.

Лагун утвердительно кивнул — и четверка полезла еще выше.

— Да куда же они? — не выдержала Мэренн. — Вы знаете?

Лагун что-то тихо скомандовал стоящим рядом волкам, и те побежали обратно в дом.

— Спускаться сейчас по скользкому склону — гиблое дело.

— Конечно, забираться на самый пик — лучше! Они же не птицы, чтобы слететь!

— Змеиный зуб, моя королева, назван не просто так. Посередине, на самом верху, имеется площадка, где собирается талая вода. Края более твердые, а вот середина…

Мэренн, закинув голову, смотрела, как четверка волков понемногу ползет все выше и выше — и пропадает на самом верху.

— А в середине есть более мягкие породы, словно нерв в зубе. Вода промыла в них путь внутри пика. Хорошо, что Антэйн это знает.

— Но почему они по нему не забрались?

— Забраться невозможно. Спуститься трудно, но это лучше, чем вновь слезать…

Гердис прижалась к Мэренн, неожиданно ощутившей себя самой спокойной.

Прибежавшие от домов волки расстелили длинное покрывало, подхватили каждый за свой конец и растянули внатяг.

— Выход из этого лаза находится в двух десятках локтей, вон там, — показал Лагун на склон, но как Мэренн не вглядывалась, не увидела ничего, похожего на выход. — Можно серьезно покалечиться.

Из темноты донеслось шуршание, хохот, искажаемый эхом — и из указанного Лагуном места вылетела юношеская фигурка. Мэллин перевернулся в воздухе и упал спиной на подставленную материю. Подскочил с земли, весь мокрый и грязный, однако смотрел довольно и улыбался от уха до уха. Волки тут же вновь растянули материю.

— Как же тут весело! Надо как-нибудь попробовать еще раз!

— Ну уж нет! — в голос вскричали Мэренн и Гердис.

— Он жив? — тревожно спросила Гердис.

— Жив и почти здоров! — рассмеялся Мэллин и зашипел: — Перчатки мои только умерли, и сапоги лишились подошв.

— Покажи-ка ладони, — попросила Мэренн.

— Ага, я тебе покажу, а ты тут же причитать начнешь! — спрятал руки за спину Мэллин. — Сами пройдут. А вы тяните, тяните!.. — обратился он к волкам.

Последним приземлился волчий король. Гердис уже обнимала своего супруга, что-то ему сердито выговаривая. Антэйн слабо улыбнулся Мэренн и отошел следом за Лагуном. Мэренн ничего не ответила — к ней подошел Майлгуир. Сердце предательски затрепетало, Мэренн прикусила губу, еле сдерживая слезы, только сейчас поняв, как сильно и отчаянно она волновалась. Не предупредил, ничего не сказал, просто, как обычно, решил все за всех! Мэренн вытерла лоб и щеки своего волка, глядевшего непонятно и странно. Сердитые слова остались непроизнесенными и мгновенно растаяли, потому что ее сгребли в объятия и зацеловали.

— Сегодняшнюю ночь мы проведем в Укрывище, — произнес Майлгуир, оторвавшись от Мэренн.

— А Кайсинн, как он? А… Гранья?

— Я его обнимаю! — воскликнула Гердис, обернувшись к Мэренн и Майлгуиру. — Я его обнимаю, а он не вздрагивает! Благодарю вас, мой король! Если вам нужна будет моя жизнь…

— Не надо разбрасываться жизнью, — тяжело произнес Майлгуир. — лучше используйте ее во благо, пока не закончился Лугнасад. Гранье смерть уже не грозит. Пойдем, — позвал он за собой Мэренн.

Та поднесла к лицу окровавленные ладони, только что сжимавшие плечи Майлгуира — и мир завертелся перед глазами, полыхнул мириадами огней, а потом и вовсе померк.