Все бури

Глава 3. Смертельно прекрасные крокусы

— Жена, — прошептал Майлгуир, отодвигая от лица Мэренн тонкие ледяные пальцы.

Коснулся губами её ладоней: сначала левой, потом правой, дождался, пока ток крови разогреет их, и лишь потом вновь посмотрел на Мэренн. Она тихо обронила:

— Зачем ты это сделал, ну зачем?!

Майлгуир неожиданно для себя опустил взгляд, ибо внятно объяснить, зачем он это сделал, было невозможно.

— Ты ведь был уверен, Книга не одобрит, а теперь… Теперь я навязалась тебе… Пусть ненадолго, — беззвучно договорила она одними губами.

Ждёт, что король откажется от навязанной жены? Если и да, то не сейчас.

— А чего же ты просила на этот Лугнасад?

— Вас, мой король. Я хотела быть с вами, быть вашей… хоть раз! Сколько бы я не клала клевер с лавандой под подушку — на Самхейн мне снились только вы!

— Значит, ты получила то, что просила у судьбы. И даже больше.

Мэренн вздрогнула. Дознаться бы, в чем причина, но уж больно расстроена.

— Я очень стар, Мэренн. Не страшно?

— Нет! А вам?

— «Тебе», моя супруга. Я же растерял страх очень давно.

Сердце кольнуло неверным словом. В чем дело? Владыка Благого двора нахмурился: за себя страха и правда не было давно, но только что родился ещё один, и вовсе не за себя.

Рассветный луч упал на лицо Мэренн, погладил щеки, подсветил еловой зеленью заплаканные глаза, припухшие веки, и Майлгуир решился.

— В седле держаться умеешь?

— Я выросла в конюшне, — послушно и без тени вызова ответила Мэренн.

— Джаред! — призвал советника Майлгуир, будучи уверен: тот далеко не ушел.

Советник и правда сразу показался в дверях.

— Прикажи седлать Веснушку и Грома.

— Уже распорядился. В сундуке — мужское белье для нашей королевы, в конюшнях все готово. Не соизволите сказать, куда направитесь?

— Соизволю. К Угрюму, — буркнул Майлгуир.

Джаред поджал губы, но промолчал и вышел.

Мэренн начала снимать серебристую камизу и бросила на него умоляющий взгляд. Майлгуир ожег ее глазами и отвернулся, решив облечь в слова свой порыв.

— С левой стороны Черных гор, если смотреть на них от цитадели, слева от перевала есть два высоких пика. У их отрогов обитает крайне интересный волк. Он редко когда покидает свой дом. Живет он один, и у него, пожалуй, самые жаркие бани Светлых земель. Кстати, лечебные. Моя королева согласна посетить их?

— Как будет угодно моему королю. Я готова.

Очень быстро! Майлгуир оглянулся. Худышка Мэренн в мужской одежде выглядела невыносимо очаровательно. Впрочем, не такая уж и худышка, решил Майлгуир, оглядывая ее. Широкий пояс подхватывал узкую талию, ботфорты до середины бедра удлиняли стройные ноги, обтянутые черным шелком, кружево рубашки проглядывало из рукавов дублета, а толстая коса была плотно уложена на затылке. Но круглились ягодицы и грудь, и Майлгуир еле сдержал желание немедленно сорвать с Мэренн всю одежду. Она под его взглядом покраснела, но глаз не опустила.

Майлгуир протянул руку — и они поспешили в конюшни.

Из ниши, словно тень, появился знакомый молодой волк. Склонился перед королем и уходить с дороги не собирался. Мэренн умоляюще посмотрела на Майлгуира и шепнула:

— Разреши ответить мне!

Майлгуир выдохнул, сверкнул глазами и отошел к парапету. Слышно ему было прекрасно и отсюда.

— Антэйн, что это значит?

— Я должен поговорить с тобой.

— О чем? Что ты вообще тут делаешь? — оскорбительно холодно произнесла Мэренн.

— Я видел советника. И видел, что он выносил из королевской спальни.

— Антэйн, я уважаю тебя. Поэтому прошу, во имя пресветлого Луга, займись лучше своей спальней.

— Именно ей я и пытался заняться, — с горечью произнес молодой волк.

— Антэйн, это невместно! Прости, мне нужно сопровождать своего мужа.

— Мужа?! Все-таки мужа?

Мэренн дернула плечиком и оставила собеседника, неторопливо подошла к королю, выпрямилась гордо, всем видом давая понять, что ничем не встревожена и никем более не занята.

Майлгуир, ощущая себя немного виноватым, развернулся, вглядываясь в лицо молодого волка. Губы юноши тряслись, глаза блестели лихорадочно, голос дрожал, подводя хозяина.

— Вы обещали!.. В-в-вы обещали поговорить с ней о браке! Вы обманули меня!

— Я обещал брак с достойным ее волком! — Майлгуир сжал челюсти. Потом все же договорил устало: — И слова не нарушил. Кто, как не первый из благих, достоин получить руку Мэренн?

Антэйн не стал или не посмел спорить далее. Потер лицо ладонями и, выдохнув тяжело, обратился к Мэренн.

— Ты получила, что хотела, и я должен быть рад за тебя, но мне нерадостно. Как бы тебе не пожалеть о сделанном!

— Антэйн, не усугубляй! Ты разговариваешь при владыке! — гневно вспыхнула Мэренн. — Уходи немедля.

Антэйн окаменел ликом, отвернулся и ушел деревянной походкой. Уже из дальнего перехода донеслось:

— Маг всегда останется магом.

Майлгуир рванулся вслед, но тут Мэренн обняла его, прижалась всем телом, заслонила собой от всего — глупой чужой ревности, недовольства собой, подступающего холода осени.

— Люблю тебя. Не надо, оставь!

И Майлгуир успокоился…

Начало осени серебрит горизонт, высветляет небо, превращая воздух в хрупкий и звонкий хрусталь. Зато отыгрывается на листве, словно буйный художник, выплескивая на кроны кленов, осин и берез всю свою палитру.

Старый тракт был большей частью заброшен, тем не менее копыта коней почти не пылили, дозволяя наслаждаться пронзительной красотой мира.

С Черных гор несло холодом, но не острым, ветер не дул, и лёгкая прохлада больше походила на выдох гигантского зверя. Мэренн держалась в седле уверенно, и Майлгуир ускорил темп. Немного, но Мэренн, словно почувствовав его настроение, рванула вперед. Рыжик не отставал от вороного, и Майлгуир подумал, что он очень и очень давно не ездил просто так, не по делам. Стража, отправленная заботливым Джаредом, явно переживала, но держалась в десятке корпусов, не смея приближаться. Волчий король ощущал и тревогу стражи, и радость Мэренн, и грелся теплом ее сердца — тем странным огнем, что так редко и горько освещает путь ши, по большей части предвещая скорую смерть. Он чуть с ума не сошел от тревоги, когда Мэренн произносила слова любви, зная, что за ними стоит. Смотрел на ее руку так напряженно, что она потерла тыльную сторону кисти, ощутив его взгляд как прикосновение. Кольца не появились, можно было выдохнуть с облегчением. Опасность для жизни Мэренн хоть немного отступила. Ши, почувствовав влюбленность, моментально запечатлевают брак с другим ши по взаимному уважению. Эта же девушка, отчаянно храбрая, словно бежала к огню. К нему.

Майлгуир вновь поторопил коня. Вдали показались густые заросли орешника и яблоневый сад — угодья Угрюма.

Доблестные королевские волки, прошедшие не один бой с фоморами, спешились торопливо. Поводили плечами, дотрагивались до оружия, оглядывались, подавая все признаки того, что им здесь по меньшей мере неуютно.

Король же себя ощущал во владениях Угрюма почти как дома.

— Мы к Плачущему, — бросил он Кормаку.

— Мой король…

— Одни, — припечатал Майлгуир.

Взял Мэренн под руку и пошел по нахоженной тропке, мимо рыже-бурых кустарников и лимонно-желтых невысоких деревьев. Скалистый разлом поднимался высоко вверх и терялся, казалось, в самом небе.

— В Укрывище нет гор? — спросил он Мэренн, видя, с каким восхищением она оглядывается по сторонам.

— Там холмы, поросшие травой. А отроги там другие, они такие крутые, что на них никто не забирается, — стеснительно произнесла она.

— Любовалась издалека?

— Я?! Залезала на все камни. Отец не уходил с прогулки, пока я… — Мэренн замолчала, прислушиваясь.

Гул был слышен издалека. Вода падала с такой неимоверной выси, что до земли доносилось лишь водяное облако и редкие капли. Выкатившееся солнце окрасило матовую дымку в яркую радугу. Мэренн, закинув голову, замерла.

— Теперь посмотри сюда, — развернул ее Майлгуир. Вся почва под мшистыми, буро-зелеными толстыми стволами была усыпана розовыми полупрозрачными бутонами на тонких белых ножках. Ковер из безвременников покрывал весь старый лес.

Ошеломленная Мэренн опустилась на колени, потянулась к цветам.

— Словно звезды!

— Не трогай, — остановил ее Майлгуир. — Красивы, но смертельно ядовиты.

Сломанная ветка хрустнула, привлекая внимание, и Мэренн вздрогнула. Угрюм всегда появлялся неожиданно, двигался тихо, и наверняка затрещал валежником специально для них.

— Давненько тебя не было, — усмехнулся он, держа в руке глиняную кружку. Оглядел Мэренн: — Ты принес цветок на поляну с цветами?

Острые уши вызывающе торчат из-под спутанных темных волос, доступные взгляду любого, из-под лохматых бровей недобро зыркают глаза, а лоб и щеку пересекает неровный шрам. Рана, полученная в Верхнем мире, была смертельной. И столь глубокой, что даже природная магия ши и сила владыки не смогли целиком убрать последствия.

Майлгуир внимательно наблюдал за Мэренн. Мало кто не кривился и не отворачивался от Угрюма. Испугается, отшатнется, вздрогнет?

Та, не изменившись в лице, произнесла без улыбки, но с поклоном:

— Будьте здравы, добрый хозяин. Благодарю за то, что вы пустили нас в свою обитель. Какое счастье — жить среди подобной красоты!

Слышать от Мэренн о красоте показалось Майлгуиру забавным: она подходила дикой природе, смотрелась тут естественно. Правда, как можно было бы сказать теперь, после внимательного взгляда, еще и страшно волновалась. Волчьему королю казалось, если прислушаться, можно расслышать бешеный стук ее вспугнутого сердца.

— Девочка, — выдохнул Угрюм. — Что б ты понимала. Вот, возьми, — сунул ей кружку.

— Что это? — с любопытством поболтала волчица густой белой жидкостью.

— Козье молоко, моя хорошая, — произнес Угрюм. — Не из рога или горшочка ихнего, а настоящее, парное. И погладь цветы, не бойся, крокусы это.

— У нас такие не растут, — призналась Мэренн.

— Ты уверен, что можно? — прищурился Майлгуир.

— Тычинки посчитай, владыка. Три всего, и рыльце красное. Шафран, подарок старых богов. Королева среди крокусов. Ладушки, пошел я, — протянул руку, и Мэренн вложила пустую чашку ему в ладонь. — Коней устрою и свиту твою успокою. Шалите тут на здоровье, место знатное, священное.

Пропал так же быстро, как и явился.

Мэренн покраснела под взглядом Майлгуира. Он умел смотреть так: обволакивая, раздевая глазами, лаская сильнее, чем если бы дотрагивался рукой. Нужно было лишь видеть все нюансы женского тела, наслаждаться им. Просто очень давно ни на кого не хотелось так смотреть, никого не хотелось очаровывать.

Майлгуир, ощущая, как горят ладони и невыносимо тянет плоть, скинул с плеч плащ и накрыл ими нежные цветы. Мэренн медленно потянулась к крючкам дублета… Сбросила всю одежду, перешагнула через нее и, обнаженная, легла на матово-черный бархат. Дразня, ожидая, маня.

— Люби меня, — вновь еле слышно прошептал вишнёвые губы.

Было слишком хорошо и покойно, чтобы убеждать Мэренн в своей нелюбви, слишком сладко чувствовать, чтобы помнить о бедах и потерях.

Кровь шумела в ушах, вновь шептала «люблю» Мэренн, мир свернулся и сдернул кожу с обоих острыми гранями бытия.

Осталось только накрыть собой, согреть, поймать протяжный стон Мэренн, спросить:

— Любишь меня?

Ощутить протест тел в остановке на грани муки.

— Да!

— Ты любишь меня? — недоверчиво, с долгими плавными движениями — слиться теснее, подняться в небо, любить, задержаться на самом пике.

— Да-а-а! Что ты делаешь… что ты делаешь со мной…

И упасть вместе.

Отдышавшись, Майлгуир сжал прижатое к нему упругое бедро. Мышцы гладкие, длинные, его королева явно не пропускала воинские уроки. Наверняка любила бегать и лазить по деревьям.

— Ласточка, — выдохнул Майлгуир в плотные черные волосы. — Ласточка среди буковой рощи. И как угораздило?

Его или ее, не договорил. Потер озябшие плечи, ощущая терпкий аромат шафрана, цветки которого так и лежали на плаще, смятые их телами. Лес отдавал ровное тепло дня, плотная крона буков и вязов, нагретая солнцем, золотилась тихим покоем.

— Больше похоже на вудвуза, — пошевелилась Мэренн, разглядывая толстый ствол, покрытый наростами, будто кольцами объевшегося питона.

— Их давно нет.

— Еще появятся, — прошептала Мэренн, оборачиваясь к Майлгуиру. — Ты… ты это слышишь?

Майлгуир прислушался.

Треньканье синиц, переливы жаворонков, ворчание дроздов и резкий голос сойки прервал одинокий незнакомый голос, ведущий свою мелодию. То затухающий, то звонко звучащий вновь. Видно, птица делала круги над поляной.

— Кто это?

— Юла, лесной жаворонок! — обрадованно ответила Мэренн. — Он не призывает подругу, не ищет друзей, не делится со знакомыми. Его песня совершенна, только поет он ее в одиночестве.

— Намекаешь на что-то? — задрал бровь Майлгуир, и Мэренн рассмеялась.

Она, оказывается, умела смеяться. Звонко и заразительно.

— Если бы я намекала, то сказала бы, что владыка выбрал место для отдыха под единственным деревом, у которого нет листьев.

Майлгуир огляделся, собираясь возражать, но лишь убеждаясь в истинности слов своей королевы. Именно поэтому крокусы под ним были так ярки, их не закрывала палая листва, только редкие желтые мазки оттеняли лиловые бутоны.

Мэренн вздрогнула, и Майлгуир накинул на нее край плаща.

— Простое действие, случайная забота, — буркнул он, видя, как она обрадовалась. — А ты не испугалась Угрюма.

— Отчего я должна пугаться вашего верного слугу? — спросила Мэренн.

Майлгуир не ответил, прислушиваясь к словам и к тону — покорность и вызов одновременно. Это было освежающе и необычно.

— И все-таки ты замерзла, — произнес он, погладив женскую спину. — Здесь недалеко.

Подхватил ее на руки, не обращая внимание на писк «Одежда!», и отнес вглубь леса. В ста локтях, между толстыми, прихотливо изогнутыми корнями, располагалось крохотное озерцо с теплой, почти горячей бирюзовой водой. Майлгуир опустил туда Мэренн; подумал, принес одежду — просто чтобы ей было спокойнее — и улегся рядом в ласковую, пахнущую солью воду.

— Я служила год. Так получилось, что меня допускали к раненым, — тихо произнесла Мэренн, поняв, что он ждёт ответа. — И я отличаю красоту души от красоты тела.

— Одна из немногих, мало кто умеет это в наше время, — произнес Майлгуир, опускаясь в лечебную воду с головой. Вынырнул и поразился пронзительной синеве, горевшей среди золотых трепетных листьев и переплетения темных ветвей.

— Полотенчики, — раздался голос Угрюма, и Мэренн, ойкнув, спряталась за спину Майлгуира. — Не смотрю я, не смотрю!

Несмотря на долгую и верную службу, Угрюма внезапно захотелось хорошенечко взгреть. Впрочем, король понимал, что если принятие было для этого ши редкостью, то уж приятное общение и вовсе. Сейчас Угрюм наслаждался непосредственностью Мэренн.

Майлгуир потратил толику магии для того, чтобы высушить волосы, и удивился, как легко это вышло. Не хотелось тратить несколько часов в ожидании, пока роскошные пряди Мэренн высохнут, да и его кудри, которые Мэренн перебирала чуть ли не с трепетом, спускались до середины спины, а потому требовали определенной усидчивости, времени и внимания.

Они прошлись к высокому водопаду, полюбовались на искрящуюся алмазными брызгами радугу. Долго бродили по дорожкам и вернулись к дому Угрюма, сложенному из громадных камней, лишь под вечер. Впрочем, серые тени то и дело мелькали вдали, но Майлгуир был слишком расслаблен и слишком доволен, чтобы рычать на своих волков за излишнюю верность.

Блеяли козы и овцы вдалеке, остро несло грибным духом, сладко пахло от вязанок трав, подвешенных к потолку.

Стол был накрыт, но волки к трапезе не притронулись, ожидая короля. Он сел за стол, приглашающе махнул рукой, и лишь тогда забренчала посуда, захрустели кости под зубами. Мэренн, усаженная рядом, отпила крепкого бульона и воздала благодарность хозяину. Тот садиться не стал. Подошел к очагу с хлебом и куском мяса в руке, подкинул полешек. Пламя высветило его лицо, и некоторые из королевских волков переглянулись. Невозможность восстановить облик всегда считалась недостатком не тела, а души, да еще острые уши Угрюма не добавляли спокойствия. К нему подошел Кормак, опытный и бесстрашный, развлек разговором. Ему не было дела до красоты лика, достаточно истинной верности их королю.

Сонная дремота одолевала сытого Майлгуира. Он вполуха слушал про завтрашнюю охоту и особо злобного кабана… До конца праздника можно было отложить все мысли, побыть обычным ши. Можно было даже представить, что он любит, раз его любят так сильно в ответ. Угрюм вытащил вторую бутыль, черничный пирог и еще одного запеченного кабана. Однако хмель не брал даже с чистейшего древесного огня, отдававшего то ли хвоей, то ли травами.

Мэренн очень осторожно коснулась его руки, спросила разрешения покинуть его. И король отпустил. Правда, посидел недолго, решив не портить королевским волкам праздник. Семеро снаружи, семеро внутри, так пусть повеселится хоть кто-то.

— Я надеюсь, вы поможете мне в этом? — услышал Майлгуир, поднимаясь наверх, вкрадчивый голос. И замер, прислушиваясь. — Вы попросите нашего короля? Я вам обещаю свое покровительство.

— Благодарю вас за заботу, Ругер. Но мне достаточно покровительства своего супруга. А прошения советую вам передавать в обычном порядке. Не думаю, что король будет в восторге от того, что вы за его спиной решили убедить меня в том, что ваше дело более важное, чем прочие.

Затаивший дыхание Майлгуир опомнился наконец и выдохнул, бесшумно, чтобы не спугнуть настолько интересную беседу.

— Ты проникла в его постель, но не в его душу!

— Довольно! — резко оборвала говорящего Мэренн. — До этого я терпела ваши речи во многом из уважения к вашему отцу, но теперь вы переходите все границы. Видно, два ваших брата не только старше, но и достойнее. Жаловаться не буду, но на мое расположение не рассчитывайте.

Майлгуир услышал непонятный шум и поднялся по оставшимся ступенькам в мгновение ока. Оскорблять его королеву! Возможно, нападать на нее?! Да что этот Ругер о себе возомнил?!

Как бы то ни было, Майлгуир опоздал. Говорить его волк не мог. Хотя бы потому, что Мэренн приставила стилет к горлу своего противника. Увидев Майлгуира, отодвинулась, аккуратно спрятала оружие куда-то в рукав, а потом склонила голову.

Майлгуир мог бы поклясться, что глаза его новоявленной королевы сейчас не выражают ни капли покорности.

— Простите, мой король! — упал под ноги виновник суеты.

— Прости, мой супруг. Кажется, мы разобрались в нашем маленьком недоразумении, — хладнокровно произнесла Мэренн, не поднимая головы.

— Конечно. Кормак, — позвал Майлгуир сотника. Позвал тихо, но служивый волк появился мгновенно. — Этого взашей из королевской стражи.

— Я ничего… — не осознавший своего положения волк попытался возмутиться.

— Ты поднялся к королеве в отсутствие короля? — сразу понял Кормак и побелел лицом. — Простите, мой король, это моя вина. Ругер тотчас покинет дом Угрюма.

— Хватит уже твердить о прощении! Мэренн. Моя. Королева, — звенящим голосом произнес Майлгуир, со всей силы вмазав кулаком в стену. — Это ясно?!

— Да, мой король, — склонился каждый волк, прижав кулак к груди.

Скрипнула дверь в гостевую комнату, пропуская королеву. Майлгуир перевел дух, вошел следом за тихой Мэренн. На пороге оглянулся, окликнул Кормака. Когда тот торопливо поднялся, произнес почти спокойно:

— Проверь остальных. Если пост покинул только Ругер, нареканий отряду не будет.

Кормак кивнул и быстро сбежал по ступенькам.

Майлгуир подошел к окну, распахнул створки, и в комнату ворвался сладковатый, приторный аромат жасмина и одуряющий запах белых ночных цветов, чьи колокольчики из пяти лепестков раскрывались лишь ночью. Не время для жасмина, но Угрюм любил его, и этот кустарник, словно в благодарность, цвел до самых заморозков.

Полная луна плыла в небе, затмевая Мельницу Луга. Стало мучительно тихо, не шепталась листва, не шевелилась стража, не блеяли даже козы и овцы в дальнем загоне. Луна светила все ярче, мертвенные тени сгущались все сильнее, и в каждой рисовался свой мир, бездонный и беспощадный, упасть в который означало погибнуть. Казалось, ночное светило сжигает весь воздух, раз он перестал поступать в грудь Майлгуира. Только одна звезда горела всё ярче, и именно от нее не отрывала взгляда Мэренн.

Что он делает с этой хрупкой красотой? Зачем подвергает ее жизнь мучительной опасности?

— Отчего ты так расстроился? — произнесла Мэренн и дотронулась до его плеча.

— Ты хоть понимаешь, кому себя предложила в жены?! — Майлгуир впечатал Мэренн в стену. — Ты знаешь, что я из того рода, что не может уберечь своих женщин?! Ты знаешь, что…

— Знаю. Мой король, — узкие длинные пальцы легли на его грудь, женские очи, казавшиеся совершенно темными, пристально и бесстрашно смотрели в его глаза. — Каждый сам выбирает себе дорогу, тропу спокойствия или путь безумства. Я лишь следую за своей звездой!

Майлгуир, еле сдержав желание уйти куда глаза глядят, коснулся нежных губ, прижал к себе жену за тонкий стан одной рукой, зарылся в темные, тяжелые пряди на затылке — другой. Косы развернулись от его прикосновений, укутали Мэренн тяжелым плащом. Майлгуир касался губами теплого пробора, от которого пахло шафраном и полынью, и не мог избавиться от пронзительной нежности, внезапно проникшей в его сердце.

На низком столике возвышался кувшин с двумя бокалами, и Майлгуир порадовался предусмотрительности Угрюма. Он налил себе и Мэренн, отпил, наслаждаясь новым ароматом, незнакомой горечью настойки, вкравшейся в обычную сладость.

Потом помог Мэренн избавиться от верхней одежды и покачал головой, когда она начала снимать нижнее платье. Усадил ее рядом на постели, прижал к себе, согревая сквозь тонкую ткань.

Как сохранить ее? Как уберечь?..

— Ты узнала меня тогда, при первой встрече?

— Не так уж много волков, постаревших от непереносимых переживаний. Но тех, кто нашел в себе силы жить дальше, и вовсе мало. Вернее, ты такой один.

— Какая в этом сила? — слабо удивился Майлгуир.

Мэренн откинула ему на плечо голову.

— Ты не смог оставить свой мир, своих волков. Это пример для всех нас, живущих в Светлых землях. Не сдаваться, несмотря ни на что.

— С этой стороны я не думал, — покачал головой Майлгуир. — Скажи мне, раскрасавица, почему ты сегодня была такой скованной?

— Может быть оттого, что безродная волчица внезапно стала твоей женой — женой владыки Благого Двора и всех Светлых земель?

— Это хороший довод. Принимается. А еще?

— Оттого что все смотрят на меня как на королеву, — прошептала Мэренн. — И Алан, и Джаред, и Мэллин, и даже Кормак! Как на равную! Все те, кого принято считать…

— Стариками?

— Героями! Основами нашего Дома, подобными древним богам. Ты считаешь себя старым, а тем не менее, сегодня мне завидует большинство волчиц этого Дома.

— У них есть для этого повод?

Мэренн развернулась, потерлась щекой о его плечо. Взглянула искоса, жарко и призывно.

— О да, мой король!

— Мэренн! Я думал, мы просто отдохнем.

— Все, что захочешь, мой король. Желаешь отдохнуть? — нарочито медленно стянула с себя сорочку и отбросила в сторону. Лунный свет облил узкое, гибкое тело, засверкал звездами в глазах, рассыпал искристое серебро по шелку кожи.

Вытянулась в струнку, словно прислушиваясь к чему-то, и начала двигаться. Медленно, зовуще, томительно. Майлгуир не мог оторвать взгляд — волны проходили по обнаженному телу, прокатывались по рукам и раскрывались в изящном движении кистей.

Резкие повороты сменялись томительными остановками в столь невозможно сложных позах, что Майлгуир еле удержал себя от желания подбежать и поддержать танцовщицу. Медленные шажки на носочках по кругу — и стремительные выпады. Невероятные повороты, наклоны, сжатые и раскрытые пальцы… Косы повторяли каждое движение, словно две змеи. Казалось, порхает ночная бабочка, случайно залетевшая в дом, трепещет, бьется в клетке плоти, будто вот-вот вырвется наружу…

В конце Мэренн выгнулась дугой, откинулась назад так, что тяжелые пряди распустились и полоснули по полу. Распрямилась, подняв руку высоко вверх и потянувшись за ней, потом упала, собравшись в комок, и вновь поднялась грудью вверх так, словно в ее теле и вовсе не было костей. Выгнула руку, согнутую в локте, над собой, отвернула голову и подняла ногу, прижав ступню к колену другой ноги. Два треугольника, большой и малый, смотрящие в разные стороны — древний знак, единение двух начал.

— Пожалуй, я уже отдохнул, — хрипло произнес завороженный Майлгуир и протянул руки к Мэренн. Она кинулась в его объятия так стремительно, словно трепещущее пламя под резким порывом ветра.

И трепетала под его ладонями тоже как пламя. Когда он брал ее, прижимаясь грудью к ее спине, то целуя, то покусывая между лопаток, изгибалась, вздрагивала, подавалась, таяла.

Пожалуй, столь часто и много заниматься любовью может быть утомительно не только для юной, но весьма изобретательной волчицы, но и для старого бога, пусть давным-давно отдавшего свое могущество. К тому же они были не в Черном замке, полуживом существе, неожиданно ласково ухаживающем за своим владыкой с момента падения Проклятия. А именно: цитадель подбирала пыль, чистила одежду, грела воду, собирала расколоченную королем посуду и напитки…

И Майлгуиру внезапно это не понравилось: быть ребенком, за которым ухаживает заботливый слуга. Сейчас король ощущал себя до странного существующим, настоящим и реальным.

И как каждому настоящему волку, взявшему свою волчицу всеми возможными способами, ему хотелось ополоснуться. Как Майлгуиру, невероятно требовательному к чистоте, принимающему ванну два, а то и три раза в день, ему желалось ополоснуться еще сильнее.

Вот только отрываться от Мэренн не хотелось совершенно, и он, в противовес своим желаниям, обтер влажным полотенцем свое ледяное сокровище, вытерся сам, накрыл обоих одеялом из мягкого, пушистого, словно облако, серого меха — и не пошел никуда, обняв свою волчицу, впитывая аромат разгоряченного женского тела, запах любви и тепла. Тянуло еще чем-то странным, тянуло тревожно и почти неуловимо, отчего Майлгуир взволновался.

Но тут Мэренн повернулась лицом к лицу — замерла, вглядываясь в него с такой отчаянной молчаливой просьбой и надеждой… И Майлгуир, невзирая на последствия, прошептал ей то, что не было правдой, но что она так неимоверно хотела услышать. Так сильно хотела, что, казалось, сейчас не выдержит, разобьется или перегорит, как слишком тонкий фитиль в лампе, который горит излишне ярко, ослепительно вспыхивая на миг перед тем, как погаснуть навеки.

Возможно, он сказал даже больше, чем мог и хотел, и чем она надеялась, потому что в зрачках ее все сильнее разливался темно-багровый огонь, тело полыхало под его руками, а губы, его и ее, шептали те слова, которые не обманывают, которые можно произнести лишь тогда, когда они — сама истина… И кажется, оставался только миг до Грезы, до разгадки всех тайн, до того, как родятся ответы на все вопросы, даже о том, что же такое любовь…

А потом на них упала тишина.

Полная луна полностью заняла в широко распахнутое окно. Облила серебристым молоком, потянула тонкими лучами, зовя мягко и непреклонно.

Майлгуир поднялся, странным образом оставаясь лежащим. Пошел по лунному лучу, как когда-то давно, когда его магия еще позволяла и ходить по воздуху, и использовать свет как опору. Особенно свет ночного светила.

Странно тихо было в подворье. Не шумели звери, спал, оперевшись о забор и откинув голову, опытный королевский волк. Темная полоса некрасиво перечеркивала шею.

Майлгуир зарычал от недовольства, но из его горла не вырвалось ни звука. Тихий зов манил, и он спустился почти к самой земле. Побежал вперед, все быстрее и быстрее, к тому самому месту, где они гуляли сегодня с Мэренн.

Крокусов тут было немерено. Они тянулись вверх, белые на черном, светились призрачно, и Майлгуир поежился. Он уже решил прервать сон, укусив себя за руку, или вернуться обратно, как пронзительную тишину, давящую на уши, прервал звук серебряных колокольчиков, раздающийся из чащи леса. Он приближался, светлое пятно, появившееся между деревьями, увеличивалось в размерах, пока к королю не вышел ослепительно белый зверь. Он стукнул копытом, и с неба посыпалась ледяная крошка. Словно предупреждая о чем-то.

— Не может быть… — с трудом, с хрипом вырвалось у волчьего короля.

Что-то коснулось его ноги, и он опустил взгляд. Крокусы выросли так, как не могли вырасти настоящие растения, уцепились за ноги, обвились вокруг щиколоток, он не смог сделать ни шагу.

От этого странного сна точно нужно было избавляться. Запах стал сильнее, дурманил, завораживал, и Майлгуира пробрал озноб понимания. Не крокусы — безвременники обвивали его ноги, не дивным шафраном, а отравой пахло от настойки!

— Мэренн! — крикнул он, но из горла вырвался лишь хрип.

Жива ли? Он рванулся так, что, казалось, потянул за собой весь мир. Не получилось и пальцем пошевелить. Ядовитые плети ползли все выше и выше, подкрадываясь к сердцу, перехватили грудь, сдавили горло. Не вдохнуть!

Зверь опустил морду, скосил сапфировый глаз, в котором отразилась полная луна, повел острым рогом снизу вверх, разрывая путы Майлгуира, снимая чары.

Волчий король сорвал остатки мерзких растений. Единорог вздохнул, медленно опустился на землю и распался на множество светлячков. Они, словно испугавшись движения Майлгуира, разлетелись в разные стороны.

Король прикусил руку так, что потекла кровь.

Он и в самом деле не спал. И находился очень далеко от дома Угрюма! И чуял тревогу и потерю. Встряхнулся, обернувшись черным волком — и рванул что есть мочи к Мэренн.

Перенесся через частокол в два его роста, не заметив высоты, в три прыжка миновал подворье, отметив глазом не спящего, а мертвого стража. Взлетел на второй этаж в их с Мэренн спальню и завыл отчаянно.

Комната была пуста. Королева пропала.