Все краски ночи

Глава 22

Кейт открыла глаза и обнаружила, что смотрит Келвину в затылок. Не было ни мгновения замешательства – она точно знала, где она и кто лежит рядом. Ее одолевали противоречивые чувства, противоречивые впечатления и противоречивые мысли. И все они сменялись в такой быстрой последовательности, что ей трудно было их рассортировать. Череда событий не оставляла места для анализа, для принятия решений: ее подхватил поток и нес – куда нес, трудно сказать. Ощущение того, что она не способна контролировать ситуацию, было одновременно пугающим и возбуждающим. Что-то происходило между нею и Келвином помимо ее воли, ее желания, вопреки обстоятельствам. Наверное, сейчас она меньше всего была готова к переменам. Но судьба распорядилась так, что в ее отношении к Келвину произошли перемены, и теперь, когда перемены начались, наступил эффект снежного кома, который катился все быстрее и быстрее, превращаясь в лавину, одну из тех, что периодически сходили с окрестных гор.

Похоже, Келвин ни разу не пошевельнулся во сне – так измотала его прошлая ночь. Подумав об этом, Кейт испытала прилив нежности и яростное желание его защитить. Она хотела положить голову ему на плечо, но вспомнила о порезах на спине и плечах и не стала этого делать, чтобы не беспокоить раны. Она смотрела на его взъерошенные волосы, и ей захотелось пропустить сквозь них свои пальцы, но он нуждался в отдыхе, так пусть спит столько, сколько сможет. Она не станет его будить.

Ей не хотелось ни с кем заниматься сексом с тех пор, как умер Дерек. Потрясение и скорбь убили ее сексуальность, она в определенном смысле перестала быть женщиной, и все мысли ее фокусировались лишь на том, как прожить этот конкретный день, и одно это стоило ей громадных усилий. Она даже не сожалела о потери этой части себя. По прошествии года или двух тем не менее физические потребности стали понемногу заявлять о себе, но как-то глухо, отрывочно. По крайней мере, она убедилась в том, что они существовали. Однако, что кается секса как такового, она его не хотела, не хотела физической реальности, состоящей в том, чтобы касаться другого человека и принимать его прикосновения. И сейчас внезапное желание – потребность – физической близости заставили ее и пытать чувство вины перед Дереком – словно она ему изменила, словно окончательно отпустила его от себя.

Возможно, так оно и было. Возможно, время так постепенно отдалило ее от него, что она даже не заметила того момента, когда он исчез из виду. Не из сердца – она всегда будет любить его, но любовь теперь стала статичной, нюансы застыли навечно, потеряли способность жить своей жизнью. А жизнь не застыла, она продолжалась, менялась, и то, что когда-то воспринималось как только что случившееся, как часть настоящего, теперь превратилось в дорогое сердцу воспоминание, вплетенное в канву жизни. Она стала тем, кем стала, благодаря тому, что любила Дерека. И вот эта новая Кейт сейчас была на пороге чего-то пугающего и возбуждающего, на пороге, возможно, резкого поворота в жизни. Она не знала, что произойдет, но по крайней мере хотела это узнать.

Если, конечно, они оба – она и Келвин – останутся в живых. В течение нескольких сонных мгновений, дивясь восстановлению эмоций и потребностей, в восхитительной неизвестности, в преддверии, возможно, новых отношений, она забыла о том, в какой странной, опасной ситуации они все сейчас находились. Такого просто не бывает. Все, что происходило с ними, было за пределами ее опыта, ей не за что было зацепиться, не с чем провести параллели, она не могла получить ни малейшего намека на то, что ей следовало делать и что может произойти следом.

Кейт чутко прислушивалась к окружающим звукам. Все вокруг спали или по крайней мере пытались спать. Кто-то похрапывал, кое-кто ворочался во сне. Потом она услышала тихое бормотание. Ей показалось, что голос принадлежал Нине, которая ухаживала за Джошуа Кридом.

Келвин просунул руку под одеяло и положил руку ей на бедро, во сне пытаясь придвинуть Кейт ближе. Слезы обожгли ей глаза, когда она прижалась к нему теснее. Этого – именно этого – ей больше всего не хватало, ощущения, что кому-то хорошо с тобой, что ты кому-то нужен, то ты не одинок. Они даже не поцеловались ни разу, но как-то так вышло, что уже стали парой. Она знала это, она чувствовала это так же ясно и наверняка, как чувствовала своих близнецов. Когда у них все хорошо, а когда нет. Ей не надо было их видеть, не надо было их слышать, она просто знала.

– Засыпай, – тихо прошептал он. – Тебе понадобятся силы.

Ей хотелось, чтобы он обнял ее, хотелось почувствовать его руки. Когда он обнял ее и Нину после того пугающего эпизода с Меллором, она впервые за долгое время почувствовала себя… в надежных руках. Не потому, что Келвин защитил их. Она вдруг почувствовала, что не одна.

Просьба о том, чтобы он обнял ее, уже готова была сорваться с губ, но Кейт удержалась. Если бы он обнял ее, если бы прикоснулся к ее телу руками, могло бы произойти нечто большее, чем просто объятия. Келвин был мужчиной, и он ее хотел. Дрожь восторга прокатилась по ее телу, когда она полностью осознала этот ошеломляющий факт. Возможно, он стеснительный… Нет, она больше не была в этом уверена, потому что стеснительный мужчина не стал бы переодеваться у всех на виду, как это сделал он. Он был определенно человеком рассудительным – если предпочитал держаться к ней спиной, когда их окружали люди, и если сооружение из ящиков и занавес дарило им некое ощущение уединенности, то этого было недостаточно, чтобы заниматься сексом здесь и сейчас. Среди тех, кто находился в подвале, не спала не только она. Наверняка были и другие, кто тревожно прислушивался к каждому шороху.

Секс на публике, даже в таком смягченном варианте, был не в ее духе, так что Кейт была благодарна Келвину за осмотрительность. Она хотела почувствовать его у себя за спиной, чувствовать его руки, но знала, что если он ее обнимет, то вскоре рука его заскользит вниз.

И при этой мысли нервные окончания восторженно сжались, заставив ее судорожно толкнуться в него.

Он еще раз завел руку за спину и нежно похлопал ее по попке.

Агония желания мгновенно преобразовалась в сдавленный смешок. Он не мог знать, о чем она думала, что чувствовала, но этим легким хлопком он словно сказал: «держись, мы еще до этого доберемся».

И тогда она вспомнила этот свой судорожный толчок и густо покраснела. Возможно, Келвин все понял. Приятное удовлетворение растеклось по телу, и, засыпая, Кейт улыбалась.

Госс смотрел на восток. Небо медленно начало светлеть. Он устал, но спать ему еще не хотелось. Он подозревал, что сонливость настигнет его позже.

Прошлая ночь была чертовски впечатляющей и бурной. Эти ребята восхищали его своим хладнокровием и пренебрежением к человеческой жизни. Им было решительно наплевать, умрет ли кто из заложников или останется жить. Госс видел в их глазах это безразличие к чужой жизни, и это выражение было ему знакомо – он сам видел его всякий раз, когда смотрел в зеркало.

Тиг прошлой ночью выглядел очень неважно, но он был на ногах, так что, возможно, на вид все было куда хуже, чем на самом деле. Что заинтересовало Госса, так это ружье, и Токстела это ружье тоже заинтересовало. Тиг был уверен, что стрелял в него тот парень, Крид, но стрелявшего он не видел, из чего следовало, что Тиг сказал наугад, а интуиция подсказывала Госсу, что Тиг не угадал.

Предположительно этот Крид был очень хорош, но Тиг, вероятно, ничего не знал о том разнорабочем, не знал, насколько хорош тот. Однако Госс и Токстел на личном опыте лились в возможностях того ублюдка. Госс знал пределы своих возможностей, знал, что в условиях дикой природы, и же не вполне дикой, но отличной от городской среды, он не слишком эффективен, но при этом Госс отлично знал свое дело и имел отличный слух. Никому – никому! – еще не удалось подкрасться к нему незаметно, особенно когда он стоял на посту и ожидал нападения. И в то же время этот мастеровой умел его снять так, что Госс даже не понял, что произошло. Госс не мог припомнить ничего – ни малейшего звука, ничего, что бы его насторожило: ни одного движения воздуха, словно на него напал призрак. И Токстела этот тощий мастеровой застиг врасплох. Да, Токстел был занят двумя женщинами, но инстинкты у напарника были развиты не меньше, чем у Госса. Он не слышал, как этот мастеровой поднялся по старой скрипучей лестнице, он просто обернулся (не потому, что что-то услышал или заметил, а потому что хозяйка гостиницы подозрительно дернулась) и обнаружил, что смотрит в ружейное дуло. В очень несвойственной Токстелу манере признавать чье-либо превосходство он сказал:

– Ты холодный ублюдок, Госс, но этот парень… он заставил меня почувствовать себя пасхальным кроликом.

Ружье… Стрелок оказался там, где его не должно было быть по определению..! Так что же это такое, что общего имеют между собой Крид, которого так превозносит Тиг, и тот разнорабочий, что чуть не сорвал им всю операцию? Он был тут прошлой ночью, ближе к ним, чем Госсу хотелось бы. Куда ближе. Госс хотел, чтобы тот парень оказался рядом, потому что он должен ответить за удар по голове, но Госс хотел знать, что он рядом. А думать о том, что он сидит где-то неподалеку, невидимый для хваленого тепловизора Тига… От этой мысли Госсу становилось не по себе. У Тига был пунктик относительно Крида, словно он был настоящим страшилищем, но тот, другой, был джокером в этой игре, неизвестным, которого Тиг не учел своем уравнении.

В целом Госс остался доволен развитием событий. Кое-кто из тех, на том берегу ручья, погиб. Одного этого довольно, чтобы прославить Трейл-Стоп на весь штат, если не на всю страну. Скоро какой-нибудь житель близлежащего ранчо или даже не один фермер, а несколько захотят купить что-нибудь в скобяной лавке, и если надпись «мост закрыт» и собьет их с толку, лишь ненадолго. Рано или поздно кто-то что-то кому-то скажет, а там, того и гляди, появятся люди из настоящего дорожного департамента штата. И тогда разверзнутся врата ада. Этого не произойдет только в том случае, если эта Найтингейл сдастся прямо сейчас и отдаст им флешку.

Вне зависимости от того, что произойдет, Юэлл Фолкнер уже, считай, покойник. Убийства прошлой ночи станут тому гарантией. Из-за неумения просчитать перспективу и из-за слепого стремления пойти на все, лишь бы не «потерять лицо», Токстел привел в движение цепь событий, которых нельзя ни остановить, ни изменить. Надо сказать, даже при том, что плащ Токстела был явным перебором, он вполне серьезно рассчитывал выйти сухим из воды, поскольку настоящие их имена не были известны никому из местных, они успеют уехать очень далеко до того, как местные смогут добраться до помощи. Кредитная карта, которой воспользовался Фолкнер, чтобы расплатиться за гостиницу, ни на кого не выведет, Госс это знал. И это он, Госс, сделал так, что все случившееся свалят на Фолкнера: это он «случайно» оставил ключевую улику и анонимный звонок властям станет тому гарантией. Госс не видел никакого выхода и для Токстела, и, хотя он лично ничего не имел против Хью, сентиментальных чувств он к нему не испытывал. Токстелом вполне можно пожертвовать. А Кеннон Госс исчезнет навсегда; пришла пора принять другое имя и стать иным человеком.

Проснувшись, Келвин первым делом зашнуровал ботинки.

– Уже утро, – сказал он Кейт, которая поднялась и села, как только он покинул их самодельную постель. Другие люди в подвале тоже начали шевелиться.

Маурин подкрутила керосинку, чтобы прибавить свету.

– Я выйду осмотреться, попробую еще кого-нибудь найти, – сказал Келвин.

Крид уже не спал. Он лежал, приподнявшись на локтях. Под глазами залегли темные круги, но взгляд был ясным.

– У меня есть кое-какие соображения, – сказал он. – Мы разработаем план, как только ты вернешься.

Келвин кивнул и выскользнул за дверь. Пери Ричардсон сидел в углу забора с карабином на коленях.

– Видел что-нибудь? – спросил Келвин, хотя отлично знал, что тревоги никто не поднимал.

Пери покачал головой:

– Я надеялся, что кто-нибудь из наших проберется сюда, но до сих пор все тихо. – По выражению его лица было видно, что он переживает из-за того, что больше никто не пришел в этот дом, значит, больше никого в живых не осталось.

– Плохо, – мрачно сказал Келвин, – но не будем преувеличивать масштабы беды. Люди, возможно, затаились, спрятались, вместо того чтобы рисковать, пробираясь сюда по простреливаемым участкам. – Его первой задачей было найти тех людей и благополучно доставить их к Ричардсонам.

– Сколько? – Пери не смог закончить вопрос, но Келвин знал, о чем он спрашивает.

– Я вчера видел пятерых. Надеюсь, что это все. – Пять жителей, лежавших там, где их настигла пуля. Он не мог добраться до них вчера, он не знал, кто они, но, вне зависимости от того, как их звали, они были его друзьями. При дневном свете он узнал бы, кто погиб, но, вероятно, добраться до них он сможет только с наступлением ночи.

– Пятеро, – пробормотал Пери, покачав головой. Глаза его затуманила скорбь. – Что, о Господи, происходит?

– Я не знаю, но мне сдается, что все это как-то связано с теми двумя сукиными сынами, что держали на мушке Кейт и Нину. – Вчера Келвин насчитал четыре огневые позиции, включая ту, что находилась возле самого дома Нины.

Но чего они хотят?

Келвин покачал головой. Кейт отдала им пожитки Лейтона так что оставалась только версия мести, что, с его точки зрения не являлось хоть сколько-нибудь основательной причин чтобы брать в заложники целый город. Пусть бы охотились на него, это он одержал над ними верх, а не те несчастные, что лежали на земле. Все происходящее было настолько несоразмерно поводу, что в голове не укладывалось.

А если те двое не имели к происходящему отношения, то этот штурм вообще лишался всякого смысла, и он, Келвин действительно совершенно ничего не понимал.