Всего лишь измена

Глава 12

До определённого момента его жена, его дети, казались мне чем-то несуществующим. Я добровольно исключила их из нашей реальности. Ведь он был только мой! Я не пыталась узнать имена его сына и дочери. Даже имя жены я узнала не сразу. А Никита молчал. Будто и не было этого фактора, его настоящей семьи.

Но как-то раз в главном театре случилась премьера. Ставили «Мастера и Маргариту» в новом прочтении. Молодёжный театр современного танца. Звучало многообещающе! Шумилов достал нам билеты. И я согласилась пойти.

Ряд у нас был едва ли не самый последний.

— Зато посередине, — искал преимущества в этом мой преданный друг.

— Сойдёт, — я взяла из его рук билетик.

«Кот Бегемот в роли кота Бегемота», — было написано мелкими буквами.

— Неужели, и правда, кота привлекут? — рассмеялась, цепляясь за Костикин локоть.

На мне было платье из тёмно-зелёного бархата, волосы собраны в хвост. Я, с Костиных слов, и сама походила на Маргариту.

— Скорее, на Геллу, — взглянув на себя в большом зеркале, фыркнула я.

Он был в рубашке и брюках. И, надо сказать, ему очень шёл этот стиль! Я всегда удивлялась тому, почему он ни с кем не встречается. Точнее, он встречался! Но как-то мельком. Так, чтобы долго, серьёзно, такого при мне ещё не было.

Мы изучали картины на стенах фойе. Здесь выставляли художку. В тот раз было что-то с упором на готику, и я попросила Шумилова сфоткать меня. Я надела те самые серьги, тот первый подарок Никиты. Изумруды эффектно смотрелись в ушах. Даже Костик заметил, что выгляжу я изумительно.

— Смотри в камеру, Вит! — он велел подготовиться.

Я приняла романтический образ. Как вдруг…

Среди тех, кто гулял, в ожидании спектакля, я увидела пару. Никита вёл женщину в тёмном, приталенном платье. Смотрелась она по сравнению с ним как незримая тень. Я отметила сразу, насколько она меня выше, крупнее. И волосы тёмные, спрятаны в плотный пучок, так что не оценить густоты.

Взгляд жадно впитывал всё, до мельчайших подробностей. То, как ступает, как держится. Как улыбается, чуть склонив голову, изучая одну из картин. Они приближались! А я замерла, проворонив команды Шумилова.

— Вит! — позвал он.

Проследил за моим ошарашенным взглядом. Опустил наведённую камеру.

— Вита, идём? Вон та картина получше, — попытался отвлечь меня от созерцания пары, которая двигалась прямо на нас.

Поравнявшись со мной, она вскинула брови.

— Вы позволите? — с лёгкой улыбкой на бледном лице, указала назад.

— А…, - я замешкалась, — Д-да!

Отойдя и позволив занять моё место, я побоялась смотреть на её кавалера. Боялась, что если увижу, умру!

Так и прошла мимо, с опущенным взглядом. Только носки его туфель мелькнули на фоне ковра.

«Никита, Никита, Никита», — кричал мой измученный мозг. У двери обернулась к нему. Он, не видя меня, делал снимок.

«Красивый», — подумала бегло и позволила Косте себя проводить. Мы уселись на самом верху, у прохода. Богачёвы сидели на первом ряду. И, как ни пыталась я сосредоточить внимание на спектакле, но взгляд то и дело метался к его голове. Пару раз они что-то шептали друг другу. Я не видела, но представляла, что он шепчет что-то ей на ухо. Что-то настолько же нежное, как шептал мне?

Интересно, а как он её называет? Мне почему-то до боли в висках захотелось узнать её имя! Марина? Светлана? Ирина? Какое из этих имён ей особенно шло?

В антракте Шумилов пытался меня развлекать. Предложил выпить кофе. Досмотреть галерею картин. Но я отказалась спускаться на первый этаж. Вдруг он там? Вдруг он тоже?

— Ну, ладно, как хочешь, — Костик встал сзади, — Мне и тут хорошо!

Мы стояли напротив большого окна и смотрели на тёмную улицу. Он отодвинул высокую штору. В отражении стекла были мы.

— Вит, я хотел, чтоб ты знала…, - начал, было, Шумилов.

А я, испытав острый приступ нечаянной боли, обернулась и крепко прижалась к нему:

— Обними меня, Кось!

Он обнял. Сначала опасливо, чуть прикасаясь руками к спине. А после — прижал и зарылся мне в волосы.

— Вит, я с тобой, — различила сквозь стук наших юных сердец.

На следующий раз, когда пришло время ехать на встречу к Никите, я собрала все подарки. Все, кроме двух изумрудных серёг. Не смогла! Слишком дороги. Спрятала в ящик. И зареклась, что не стану носить. В конце концов, что-то же я заслужила? Будучи в роли любовницы хозяина двух ювелирных домов?

Появившись в тот раз у него на пороге. Вернее, на пороге отельного номера, ставшего нашим «любовным гнездом». Я достала из сумочки шёлковый мамин платок. В него были завёрнуты все украшения: пару браслетов, цепочки с кулонами, несколько перстней, набор…

— Вот, — положила на белую простынь.

Никита присел. Он был голым по пояс. И я убеждала себя не смотреть на него, до тех пор, пока он не позвал:

— Вита, что это?

— Это подарки. Не хочу быть должна, — объявила решительно. Вскинула голову, и, держа в кулаках свою боль, посмотрела Никите в глаза, — Мы расстаёмся! Пришла, чтобы это сказать.

Он сглотнул, кадык его дёрнулся. Взгляд не пускал.

— Расстаёмся? Почему? — произнёс коротко.

Я отвела глаза первой:

— Я так решила.

— Ммм, — промычал он, как будто всё понял.

Встал и прошёлся по комнате. Плеснул себе виски в широкий стакан.

— Это из-за той встречи в театре?

«Догадливый», — думала я. И невольно взглянув ему в спину, увидела шрам на плече. В детстве его укусила собака. С тех пор он боялся собак.

— Это должно было случиться. Я больше так не могу.

Он выпил, выдохнул шумно:

— Я тоже.

«Вот и здорово», — фыркнула я про себя. Хотя боль была нестерпимой.

— Знаешь, я боялся признаться себе самому, — он опёрся руками о стол и склонился так низко, что лопатки его выпирали теперь, как два неотросших крыла.

— В чём признаться? — шепнула. Подумала: «В том, что устал?».

— Что люблю тебя. Сильно, — ответил Никита.

Я ощутила, как слёзы туманят картину. Его очертания стали расплывчаты. Я моргнула и вытерла капли с лица:

— Прекрати!

— Я понимаю, — продолжил он, будто не слыша, — Я не вправе тебя вынуждать. Я не могу дать тебе ничего, кроме этого…

Он развёл руки в отчаянном жесте.

Я всхлипнула:

— Я не прошу.

Он, всё ещё стоя спиной, подтвердил:

— Я знаю! Ты никогда ничего не просишь. Потому, мне так хочется дать.

— Как её звать? — этот вопрос прозвучал неожиданно, даже для меня самой.

— Кого? — вскинул голову.

— Твою жену, — произнеся это, я ощутила, как боль нарастает в груди.

Он сделал глубокий, задумчивый вдох. Я знала, что мать его звали красивым и редким именем Злата. В честь неё Богачёв старший назвал ювелирный завод. А что он назвал в честь жены? Быть может, одну из коллекций?

— Её зовут Ада.

Я вспомнила, были ли в нашем салоне коллекции с именем «Ада». Какая-то точно была…

— А детей? — уточнила, желая испить эту боль до последней решающей капли.

Он обернулся ко мне. И какая-то мука во взгляде промелькнула, заставив меня замолчать.

— Сын Митя, а дочка Алёна, — сказал, словно вырвал из сердца.

Я молчала, ждала, что ещё он решится озвучить. А Никита застыл, глядя перед собой:

— У него от рождения астма. Говорят, здесь не климат.

Мне хотелось теперь, чтобы он замолчал. Перестал меня мучить! Но Никита продолжил:

— Я не могу развестись. Не сейчас, понимаешь? Я хочу увезти их отсюда, устроить, а после…

Он закрыл лицо ладонями, не озвучив того, что планирует после. Я не знала, зачем продолжала стоять! Просто тело срослось с этой комнатой.

— Делай, что хочешь, — сказала, не двинувшись с места.

— Увы! — усмехнулся он горестно, — Я хочу совершенно другого.

— И чего же? — спросила, дрожа.

— Я хочу быть с тобой, — не сказал, простонал он. И руки его опустились.

Меня покачнуло. Как будто волной, набежавшей на берег. Сразу вспомнилась песня, слова зазвучали в моей голове. Я зажмурилась, пытаясь прогнать эту слабость. Не позволяя себя унести в круговерть бесконтрольных губительных чувств. Но воронка сомкнулась над моей головой. Я тонула! Уже понимая, что сил недостаточно. Я продолжала безвольно пытаться. Но чувства тянули на дно…

Никита приблизился:

— Вита, прости меня, Вита. Моя девочка, Вита. Прости.

Его руки держали так крепко. А я упиралась щекой в его голую грудь. Волоски щекотали мне ноздри. А пульс мой под кожей выстукивал ритм:

— Я пытался уйти от любви,

Я брал острую бритву и правил себя.

Я укрылся в подвале, я резал

Кожаные ремни, стянувшие слабую грудь…

Я хочу быть с тобой,

Я хочу быть с тобой!

Я так хочу быть с тобой,

Я хочу быть с тобой,

И я буду с тобой…

На часах была полночь, когда мы очнулись. Одежда разбросана по полу, постель кувырком. Я уложила лицо на Никитину грудь. Он был горячим и влажным от пота.

— А кто этот мальчик, что был с тобой на спектакле? — спросил он лениво.

— Ты не имеешь права спрашивать, — упрекнула его.

Издав короткий смешок, он добавил:

— Ну, всё-таки?

— Это просто мой друг, — тихо ответила я.

Никита подумал, дыша глубоко и спокойно. И у меня тоже было спокойно на сердце. Словно и не было всей этой бури, ещё каких-нибудь пару часов назад.

— Хорошо, когда есть друзья, — произнёс одобрительно.

Верхний свет был погашен. Только настольная лампа давала густой ореол. На моей тумбе лежали подарки: браслеты, подвески и кольца. На тумбе Никиты — одно лишь кольцо. Обручальное. Мой взгляд задержался на нём. Будто впервые увидел. Я закрыла глаза, а кольцо не исчезло. Наверное, только в ту ночь до меня наконец-то дошло, что есть вещи, которые не исчезают, сколько ни жмурься. Они просто есть.