Я увидел её со спины. Сначала в глаза бросилось зарево огненно-рыжих волос. А потом перед жаждущим взором предстала вся хрупкая девичья стать. Я и сам был мальчишкой! Всего на год старше Антона. А Витка была ровесницей нашего сына тогда.
Рыжая девочка. Я не заметил подругу. Я был так поглощён, что едва держал руль! Проехался мимо на велике трижды. Пока не был замечен сидевшей по правую руку блондинкой. Та помахала мне. А Вита сидела, уставившись в книгу.
— Что читаете? — выдавил я из себя. Приземлился поблизости.
«Поющие в терновнике», — прочитал я название книги, которую рыжая снисходительно приподняла.
— И чего они там поют? — усмехнулся.
Витка вздохнула с таким сожалением, что мне стало совестно.
— Скукота, если честно! — сказала блондинка и потянулась, как будто спросонья, — Прокатишь на велике?
Рыжая, хмыкнув, уставилась в книгу. Вот уж кого бы я прокатил! Но отказать не посмел. Согласился. И полчаса наматывал круги по двору, с девчонкой в нагрузку. Ездил мимо их лавочки. Всё смотрел и смотрел…
— Я Милана, — слезла с сиденья моя пассажирка.
— Константин! — деловито представился я.
Вита желания не изъявила.
— А тебя как зовут? — уточнил.
— Виталина, — наконец прозвучал её голос. И он оказался таким, как я представлял!
Наверное, в тот день я влюбился? Глупой, по-детски беспечной любовью! Но, вопреки ожиданиям, чувство со временем не растерялось. Оно, вместе со мной, продолжало взрослеть и расти.
Оказалось, что мы в одной школе. И как это вышло, что я раньше её не встречал? Я был на класс впереди. Но таскал ей портфель. Доставлял, как принцессу, на велике летом. Мотивируя тем, что мы рядом живём. И всё — ничего! Вот только подруга её, прилипала. Не оставляла попыток меня «оседлать».
— Подбросишь? — просила.
— Но место одно, — показывал я на сидушку.
— Витку вчера катал, а меня сегодня! — напирала Милана.
Ей невдомёк было, что это не просто «прогулка на велике». Это — часть отношений. Наших с Виталиной. Не её!
Но Витка смешливо кивала:
— Валяй! Я устала сидеть на уроках, — и шла не спеша, пока мы с Милой катили на велике в сторону дома.
Я возвращался за ней, не желая стоять у подъезда и ждать. А потом весь остаток пути шёл пешком и катил с собой велик. Видел, как Витка плетёт из цветочков венок, наслаждался. А когда, завершив, она одевала его на мою кучерявую голову, стойко сносил её смех.
— Губы накрасить, и будешь похож на девчонку! — выносила вердикт.
— А тебя, если налысо сбрить, будешь точно пацан, — говорил на обиде.
Вита, задумавшись, хмурила бровки. Такие же рыжие, как и сама! Веснушки на нежных щеках возникали под солнцем, как звёзды с приходом ночной темноты. И я понимал, что никаких ухищрений не хватит, чтобы скрыть эту девичью прелесть. Для меня она была самой красивой тогда! И такой же осталась.
Помню, к десятому классу, когда все пацаны уже стали мужчинами, я до сих пор оставался «телком». Я усердно дрочил! Не представлял никого, кроме Виты в постели с собой. И мечтал об одном лишь… Стать первым!
Ей исполнялось пятнадцать в тот год. Я решил сделать подарок. Настоящий подарок! Поздравить по-взрослому. Всё же — первый на нашем счету юбилей.
На соседней с нами улице как раз открывался салон «ЗлатаРус». Там продавали красивое золото, не из дешёвых! Но не в ломбард же идти? Помню, как я выбирал, исходя из бюджета. Было стыдно, что я не могу ей купить это всё. Но бюджет мой был мал! На карманные деньги давали, а на большее нужно было отдельно просить. Я бы мог попросить, но ужасно стеснялся. Батя скажет: «Пойди заработай». А мать пожалеет и даст.
Помню, как думал. Кольцо? Я не знаю размера. Браслетик? Опять же, размер! На серёжки я даже смотреть отказался. Знал, что не хватит. Какие-то мелкие стыдно дарить. А красивые — дорого!
А потом я увидел его… Медальон. Золотое сердечко с таким белым камушком в центре.
— Вот это хочу! — указал.
Продавщица одобрила:
— Матери?
— Девушке, — я улыбнулся и взял его в руки. Подарю ей сердечко, как символ любви.
— А цепочка-то есть? На что вешать, — отвлекла продавщица.
Я задумался. Вспомнил, носила ли Витка хоть что-то на шее? И тут же представил сердечко на ней.
Тем временем девушка вынула тонкую ниточку золота и, отобрав у меня, нанизала подвеску. Та заплясала, запрыгала, словно живая.
Я выдохнул:
— Вау!
— Ну, как? Твоя девушка будет в восторге, — подбодрила она.
Вот только… Деньжат не хватило! Подвеску я выкупил сразу. А за цепочкой поклялся вернуться на днях. Юбилей был вот-вот. И где взять деньги?
Я видел и знал, где хранится «семейный общак». Никогда не залазил туда. А в тот раз убедил себя в том, что так надо. Я верну! Всё верну, до копейки.
Я взял, сколько нужно. Метнулся в салон. Мой заветный подарок теперь был в кармане.
Виталина сперва не поверила:
— Бижутерия?
— Золото, — хмыкнул надменно.
Она потрогала тонкий изгиб украшения, а потом разрешила помочь ей одеть. Я помог. Чуть не кончил, когда помогал! И опять машинально представил её обнажённое тело. И ничего, кроме этой подвески, на нём…
Когда я вернулся домой, возбуждённый, счастливый, то услышал, как мама кричит на отца:
— О том! Что у тебя появилась любовница! И ради неё ты обираешь семью!
— Ты в своём уме, Вероника?
— А куда делись деньги? — воскликнула мама, — Или ты думал, жена не заметит? У меня всё посчитано, ясно тебе!
— Ты, может, сама их потратила, просто не помнишь, — крепился отец. Его выдержке мог позавидовать слон, на которого лает свирепая Моська.
— Давай! Делай из меня идиотку!
— Да зачем? Ты и сама неплохо справляешься, — выдавил он.
Мать, зарыдав, убежала на кухню. Я понял, что должен признаться во всём.
— Мам, — произнёс я, войдя.
Она вздрогнула, но не обернулась. Так и продолжила молча стоять у окна. Аське тогда было шесть. И отец пропадал на работе. А мама по-женски считала, что он устаёт от семьи.
— Это я взял оттуда. Я всё верну! — объявил.
Мать обернулась. Но взгляд был устремлён не на меня, а куда-то мне за спину.
— Боря, не надо, — шепнула она умоляюще.
Но отец, взяв за шкирку, уже потянул меня в зал. Он всегда был высоким и крепким. Наверное, даже сейчас я ему уступлю. А тогда…
— Пап, отпусти! Я больше не буду! Прости меня, пап! — вырывался.
Едва успел встать, опрокинутый на пол. Как свернутый вдвое ремень угодил по плечу. Я присел, нервно сгорбился. И продолжил терпеть каждый новый удар.
Он снабжал их словами:
— Ворюга! Обманщик! Мой сын! Воспитал! На беду!
— Борис, перестань! — мать вбежала, вцепилась в него.
Папа кинул ремень. Сзади хныкала Аська. Ни до того, ни после, отец никогда не касался меня, даже пальцем. Не бил! Но тогда я не выдал ни слова. Я знал, что терплю ради нашей любви.
Как бы там ни было, эту провинность пришлось отработать. Папа устроил меня на завод. Я приходил туда после учёбы. Вникал, что к чему. Помогал. В основном, на подхвате. Держал что-нибудь, пачкал руки.
Отец то и дело вздыхал:
— Настоящий мужик должен гвоздь забивать, и отличать ключ разводной от рожкового! Шестигранку подай! — он кивал на развал инструментов.
Я пытался припомнить, что есть «шестигранка».
— Оооой, — не дождавшись, отец удручённо подсказывал, — Вон, серебристая трубочка с загнутым кверху концом.
— Молодёжь! — ухмылялись ребята.
Я был оправдан спустя две недели. К тому моменту прошли синяки.
Помню, мы с Виткой гуляли из школы. И я не увидел цепочки на шее.
Спросил:
— Ты не носишь сердечко? Не нравится?
Она прикусила губу. Я надеялся, скажет: «Храню его. Буду носить, но по праздникам».
А Витка ответила:
— Я потеряла его. Извини!
Я нахмурился:
— Как потеряла?
— Соскользнуло, наверно. Застёжка порвалась, — пожала плечами она.
Я сдержал внутри злобу, обиду и боль. Обратил их в себя! Нужно было купить ей серёжки. Вероятность того, что она потеряет их, как мне показалось тогда, была очень мала.