Всего лишь измена

Глава 19

Костик часто приходит домой позже обычного. Особенно, в пору экзаменов. Поначалу я ревновала его, на полном серьёзе! Мало ли чем они там занимаются? Что, если он принимает зачёты у отдельных студенток в режиме тет-а-тет? Глупо, конечно! Я понимала, насколько. Женским чутьём ощущала, что он не способен вот так изменить. Всегда говорила ему: «Уж если полюбишь кого-то, приди и скажи».

Но сегодня он что-то особенно долго. Написал:

«У Зарецкого горе. Схожу, поддержу».

Анатолий Зарецкий — его давний друг. Они вместе прошли долгий путь от студента к профессору. Вернее, ещё продолжают идти! Тот тоже преподаёт, но только в другом ВУЗе. Уж если эти двое встречаются, то разговор превращается в лекцию. И у тех, кто далёк от понятия рыночной экономики, в голове начинается бум.

Я написала:

«Какое горе? Кто-то умер?».

На что муж ответил:

«Нет, я потом расскажу».

«Ну, потом, так потом», — решила я, и накормила себя и Антошку. Оставила папе на ужин, вдруг он голодный придёт?

Он заявился, когда я читала в постели. Тоха, как и обычно, играл за стеной. Я разрешаю ему поиграть перед сном, раз уж это — его основная забава. Но, если щелчки не смолкают до того, как ложусь спать сама, то посылаю к нему Константина. Чтобы тот сказал своё «папское слово» и топнул ногой.

— Рыжик, не спишь? — заползает он в комнату.

Не в прямом смысле слова. Но вижу, что выпил лишку!

— Жду, когда муж вернётся с работы, — отвечаю с иронией.

— Без него не уснёшь? — улыбается Костя.

— Без него? — говорю, вскинув брови.

Костик снимает штаны. Вместо брюк надевает домашние шорты.

— Сколько там времени? Тохе спать не пора? — прислушавшись, он различает возню за стеной.

— Времени много, аж десять часов, — я киваю с укором.

— Ну, ладно, Виталь! Задержался, был повод, — бросает устало. Вроде «я сам не хотел, меня заставили».

Я опускаю книженцию:

— Так что там за горе у Толика?

Но Костя расплывчато машет рукой:

— Щас, Антохе дам чертей и вернусь!

Он уходит, соседняя дверь открывается, и до меня доносится звук его голоса. Не злой, а скорее, просящий. Костя не может быть слишком суров. Даже с теми, кто это заслуживает.

Пока его нет, я гадаю по книге. У меня на коленях не сложный учебник. Любовный роман. Мой муж не читает такого! А я не могу без историй о жизни, любви. Когда погружаешься в них, то теряешь связь с миром. Иногда это очень полезно, её потерять…

— «Любить, значит — прощать», — написано в книге.

Какая банальная истина. Это о нас с Богачёвым, наверное? Так я же простила его!

Костя приходит не сразу. Сначала я слышу, как он наспех моется. Затем шлёпанье босых ног по полу затихает у двери. В комнату входит раздетый, с полотенцем на бёдрах, зевающий Костик. Свой маленький хвост распустил, и курчавые волосы делают голову больше, чем есть.

— Ну, говори, не томи! Я же жду, — напираю с обидой, — Что за повод напиться?

— Да мы не напились, — он машет рукой, — Так, чуток выпили. Правда, Зарецкий чуть больше меня.

— Ну, ну, ну? — тороплю.

Он садится, набросив на дверцу шкафа полотенце. И летом, и зимой, Костик любит спать голым. Одеяло скрывает его ниже пояса. Подоткнув под шею подушку, он приминает её своим телом.

— Зарецкому жена изменяет, — наконец говорит.

От изумления я теряю дар речи:

— Да ладно, — шепчу.

— Серьёзно, — парирует Костик.

— Кошмар! — у меня нет других слов. Обычно мужья изменяют, а тут…

— Вот и я говорю, что кошмар. Столько лет вместе и на тебе, — тяжко вздыхает Шумилов.

— И что Толик думает делать? — ворошу одеяло.

— Он ещё не решил, весь в сомнениях, — Костик смотрит наверх, по лицу и не скажешь, что он раздосадован. Скорее, задумчив. Будто это ему предстоит решить, как поступить с нерадивой женой.

Я же люблю мыслить здраво:

— Ну, а он так уверен? Может быть, это не правда ещё?

Мой аналитик вздыхает:

— Вероятность, процентов 85 %, - отвечает он так, будто всё, чем они занимались с Зарецким — выясняли, какова вероятность измены жены.

Усмехаюсь. Не вслух, про себя! Костик не любит, когда подвергаю сомнению серьёзность расчётов:

— Ну, 15 % — немало. Надо бы с ней обсудить, припереть её к стенке.

— Он боится, — вздыхает супруг. Будто эту идею озвучивал сам, и не раз.

— Чего боится? — недоумеваю я.

Костик кусает губу, а затем выпускает её:

— Что это окажется правдой. И тогда им придётся расстаться.

Я размышляю секунду:

— А проще молчать?

— Возможно, так проще, — кивает на полном серьёзе.

У меня по спине холодок. Представляю, что чувствует Толя Зарецкий. Знать, что жена изменяет тебе и молчать, не желая её потерять окончательно. Больно, наверное…

— Жалко его, — говорю, — Ведь у них же, насколько я помню, есть дети?

Костик елозит, пытаясь улечься.

— Да, тоже мальчик и девочка, — отзывается он, — Только наоборот! Мальчик старший.

Вспоминаю Зарецких. Вживую нечасто их видела вместе. С его супругой ходили на фитнес, встречались в кафе.

— Кошмар, — говорю еле слышно.

Шумилов глядит на меня. Отобрав мою книгу, кладёт на свою прикроватную тумбочку. А затем подползает поближе, обнять. Тело его до сих пор ещё тёплое, влажное. Мягкая шерсть на груди так приятно щекочет мне спину.

— Я люблю тебя, Рыжик, — произносит он тихо.

— И я тебя тоже люблю, — закрываю глаза, ощущая себя в безопасности. Наш домашний уют никому не под силу разрушить. И любовь наша с Костиком будет всегда.

Невольно опять возвращаюсь назад. В то время, где Костик ещё не был мужем. Но так отчаянно жаждал им стать! Я передумала делать аборт, но и выйти за него не решилась. Почему-то не верилось в Костины чувства. Ну, как можно любить беззаветно такую, как я? Содержанку. Любовницу. Шлюху.

В тот день я как раз забирала свои документы из ВУЗа. Решила, что быть аспиранткой — увы, не моё. Животик уже выпирал, но не сильно. УЗИ показало, что будет девчонка. И мне так хотелось ему сообщить…

— Дольская? Вита! — позвал меня кто-то.

Алиска, моя одногруппница, которая нынче работала там секретаршей, была искренне рада увидеть меня.

— Деканат на ушах! — известила она.

— А чего? Министерство? — спросила я вяло. Токсикоз прекратился на время. Но теперь меня мучили боли в спине.

— Неа! У нас тут такое случилось вчера! Шумилов, Дымцов и Зарецкий в обезьянник попали, — ввела меня в курс дела Алиса.

Услышав фамилию Костика, я замерла:

— Как? Почему?

Шумилов, как и его приятели, был на втором курсе аспирантуры, на следующий год защищал диссертацию и метил в кандидаты наук.

«Его же попрут из учебки», — подумала в ужасе. Ведь это же вся его жизнь! Все мечты и стремления. Только вот из-за чего?

— Да они втроём витрину разбили в ресторане «Астория». Ты прикинь? Осквернили фасад!

— Что? — я уставилась на неё во все глаза.

— Вот и я была в шоке! Трое наших отличников, почти профессура! Учудили такое, — Алиска вздохнула, — Там сам Змей Горыныч вписался, чтобы отмазать их от статьи. Но штраф, наверное, всё же заплатят.

Змеем Горынычем мы называли декана. Тот был суров, но всегда справедлив в отношении студентов.

В тот же день я пошла к ресторану «Астория». Заведению, которым владел Богачёв! Двери вполне ожидаемо были закрыты. А вместо витрины натянута плёнка. Но даже не это меня поразило! Стена. На которой «вандалы» в лице трёх студентов-ботаников изобразили блудливого пса. У нарисованной ими собаки были огромных размеров яички и член доставал до земли. И венчала творение надпись «Кобель». Только автографа недоставало.

Идя мимо, прохожие то и дело косились! Кто-то ругался, а кто-то бессовестно ржал. Даже я улыбнулась, представив, как Костик рисует баллончиком член между ног у собаки. А я и не знала, что он — хулиган!

Конечно же «трёх мушкетёров» отмазали. Но пятно на их репутации было достаточно жирным и тёмным. Любая провинность отныне могла стать фатальной и преградить им дорогу к мечте.

— Зачем? Ну, зачем? — изумлялась я после.

А Костик сидел, глядя в пол.

— Просто, чтобы он знал, — пробурчал, как упёртый баран.

— Он уехал! — развела я руками, — Ты в курсе?

— Ну и что, — отозвался Шумилов, — Ему ведь расскажут об этом?

Я впервые увидела Костю таким… несговорчивым, жёстким. Как будто не он это был, а другой Константин.

— Ты же не гопник какой-нибудь, Кость! Ты — учёный! Ну, о чём ты думал, скажи? — сокрушалась, не в силах понять его логику.

Костик поднял глаза, посмотрел долгим взглядом. В этом взгляде читалась мольба и надежда. И боль.

— О тебе, — бросил он и зарылся в ладони, как будто желая не видеть меня…

Лежу и пытаюсь представить, как поведёт себя Костя, когда расскажу ему всё. Что Богачёв, его давний соперник, вернулся и требует… просит, пока ещё просит, сказать ему правду о Майе. Что сделает Костя? Конечно же, мама права! Он уже не юнец. Он — взрослый, серьёзный мужчина. Профессор! Почти. Но где-то внутри у него, вероятно, сидит этот самый пацан? Которому горы по пояс и по колено любой океан. Что, если он снова проснётся?

Костик дышит в затылок. А меня настигают фантазии. Нет, он не станет бить окна витрин, рисовать неприличные граффити. Он сделает что-то похуже! У Кости есть связи. Один его друг — корреспондент, а другой — прокурор. Вдруг они раскопают такое, чего людям не следует знать? Наверняка, в биографии очень богатой четы есть огромное множество пятен.

Нет, меня не волнует Никита. Меньше всего я боюсь за него! Я опасаюсь за Костика. Богачёвские связи гораздо серьёзнее Костиных. Растереть в пух и прах он способен любого! Я не выдержу, если из-за моих неозвученных тайн пострадает мой муж.

Его сопение ровное, тихое. И я постепенно даю убаюкать себя. В полудрёме меня посещают видения…

Двое мужчин, одетых согласно дресс-коду времён Александра Сергеича Пушкина. В руках у обоих по револьверу. Они неспешно расходятся в разные стороны.

Заголовок в газете внедряется в сон:

«Современные дуэлянты! Какие они?».

Неожиданно слышится выстрел!

Я, вздрогнув всем телом, бужу крепко спавшего мужа и просыпаюсь сама.

— Рыжик, чё ты? — бурчит сонным голосом Костик.

— Сон плохой, — я мощусь, прижимаюсь спиной к его тёплому телу.

Ну, уж нет! Мужу скажу, в крайнем случае. А пока, я должна разобраться сама.