Всего лишь измена

Глава 44

Взбегаю по лестнице и ныряю в слегка приоткрытую дверь её тёмной квартиры.

— Вита! — кричу в темноту.

Свет включается. Мила стоит в удлинённом халатике нежного цвета. С пилочкой в правой руке. Как тогда… Вот только квартира другая, богаче и больше.

— Где она? — я пытаюсь увидеть на кухне знакомый Виталикин рыжик.

— Кто где? — Мила вздыхает. Дурочку строит!

— Подруга твоя, — нависаю над ней.

И с этого ракурса вижу, как тонкое кружево льётся вдоль пышной груди.

— Тебе правду сказать, или как? — поднимает глаза на меня.

Я думаю коротко. Мысль вырывается:

— Правду.

— Ну, идём, — усмехается Мила, и уходит на кухню, призывая пойти вслед за ней.

Оставляю ключи от машины, а также смартфон на комоде, в прихожей. Гашу верхний свет, но изящная лампа над ним продолжает гореть.

Стянув кеды, иду в направлении кухни, где Мила, судя по звукам, уже ставит чай.

— Пироженки будешь? — произносит она, выставляя на стол что-то нежно-воздушное.

В животе начинает урчать. Понимаю, что я не поел! А дома в кастрюле лежат макароны по-флотски. Любимые! Понимаю, что Тоха, пока нас не будет, не станет их греть, а сожрёт прямо так. Сегодня он дома. Июнь начался. Целый день был у школьного друга. Играли, наверное? Что же ещё.

Отлучаюсь в туалет. Там смотрю на себя в запотевшее зеркало. Мила, видимо, принимала ванну недавно. Приятные запахи веют внутри.

«Так, успокойся», — говорю я себе, — «И, что бы ты там не услышал, не делай резких движений. Будь сдержан. Окей?».

Выдыхаю всю злость. Возвращаюсь на кухню. Чай вскипел. И Милана наводит мне чёрный, с лимоном. Вспоминаю о выпитом чае в кафе, и как-то не хочется пить. Но придётся.

— По легенде, она у меня. И я должна взять с тебя слово, что ты не подставишь меня перед ней, если я расскажу.

Я молча киваю, сажусь:

— Говори, всё, что знаешь.

Милана берёт свою чашку, вздыхает. Становится прямо напротив меня, опираясь на тумбу.

— Богачёв вернулся, — бросает она.

— Это я знаю, — киваю в ответ.

— Знаешь?

— Я видел их несколько раз.

— Следил за женой? — Мила тихо смеётся.

Я машу головой:

— Ну, не то, чтоб следил! В первый раз совершенно случайно увидел. Второй проследил.

Мы молчим. Я решаю спросить:

— Как давно это длится?

Милана вздыхает:

— С тех пор, как он здесь. Я думаю, где-то полгода. А, может и больше. Это она мне сказала полгода назад…

— Полгода? — шепчу ошарашено.

Как же я мог не заметить? Так долго! Как много раз они виделись, спали. Как Вита могла так отчаянно лгать?

Увидев моё удивление, Мила пытается как-то утешить:

— Понимаешь, она не хотела тебя ранить, потому и молчала. Хотела сперва разобраться в себе.

— Разобралась? — бросаю я хмуро.

Милана в ответ усмехается:

— Думаю, да.

Я поднимаю глаза на неё. Жду, что последует дальше. Милана подходит к столу и садится.

— Такая страсть, как у них, не проходит бесследно, — произносит задумчиво, — Я ожидала чего-то подобного. А ты, разве нет?

Я не могу уложить в голове это слово — «полгода». Выходит, с зимы? Она врёт мне с зимы?

— И всё это время у них… отношения? — говорю, глядя перед собой.

Милана вздыхает:

— Ты пойми, я не знаю всего! Помню только, как Вита пришла ко мне как-то раз. Вся взбудораженная, взгляд сумасшедший. Говорит мне: «Он здесь! Мой Никита вернулся».

От боли меня аж корёжит:

— Прям так и сказала: «Мой Никита?».

— Ой, прости! — выдыхает Милана, — Не хотела задеть! Ну, ты же правду хотел? Я могу приукрасить.

— Не надо, — выставляю ладонь, призывая её продолжать.

— Ну, а потом эти прятки. Я вечно боялась, что ты узнаешь. Но как-то обман удавался! Но больше я врать не могу.

— И когда она собиралась сама обо всём рассказать? — говорю, подавляя почти нестерпимую злобу.

— Ой, Кость! — восклицает Миланка, — Она так запуталась! Говорит: «Я обоих люблю. С Шумиловым сын, с Богачёвым у нас общая дочка»…

— Подожди! — прерываю её, — А он в курсе про Майю?

Милана отводит глаза:

— В курсе, естественно. Но Майя не знает, пока.

«Пока», — это слово пощёчиной бьёт по лицу. Значит, пока не сказала? Но это всего лишь вопрос времени. Не пройдёт и полгода, узнает она, а потом…

— Она говорит, — усмехается Мила, — Меня тянет к нему! Ничего не могу с собой сделать.

Из груди вырывается стон. Я сжимаю ладонями голову:

— Ну, какой я дурак! Идиот!

— Не говори так, Костя, не надо, — пытается Мила утешить меня, — Ты не дурак. Ты просто любил её все эти годы. Любовь — это чувство такое. С ним трудно бороться.

— И что теперь будет? — задаю я вопрос, на который боюсь сам ответить.

— Кость! — окликает Милана, — Только, я умоляю тебя! Про меня ей ни слова. Она же убьёт меня, Кость?

Усмехаюсь:

— Да понял, Милан! Я ж не Иуда какой-нибудь.

Мы долго молчим. И Миланка встаёт, вынимает из шкафа бутылку початого виски.

— Не, мне нельзя! Я ж за рулём, — отрицаю.

— Ну, в таком состоянии, как ты сейчас, тебе за руль тоже нельзя, — она смотрит. И жалость в глазах убивает остатки воли.

Я — никто. Вот и всё. Мой мир окончательно рухнул сегодня. Сейчас. Ни семьи, ни работы. Я — ноль. И моя несравненная Вита сейчас зажигает с другим…

— Тогда у меня есть ещё кое-что, — заговорщически щурится Мила, выдвигает один из множества ящиков своего гарнитура.

Я вижу, что она держит в руках.

— Это еще, откуда? — усмехаюсь.

— У Андрюхи изъяла, прикинь? Молодёжь! — Мила садится, кладёт косячок между нами, — Ну, это лучше, чем всякие спайсы. Чем они там увлекаются?

— Ну, нам с тобой поздновато уже, — констатирую, глядя на «допинг».

— Почему это? Молодость вспомним, — смеётся она.

Да, уж! Молодость. Было в ней всякое. И вот это бывало! Но тогда этот плод назывался запретным и заставлял нас считать себя взрослыми. Помню, мы с Толиком так накурились однажды, что он заблевал весь туалет в той квартире, где Вита спала с Богачёвым. Где она до сих пор продолжает с ним спать…

Пока вспоминал, Милана уже раскурила:

— Ты как хочешь, а я затянусь. Хоть разок, — она делает это и тянет мне руку.

Искушение так велико. Да, плевать! Кто я сегодня? Обманутый муж? Извращенец, пристающий к студенткам? Разве мне есть, что терять?

Спустя минут десять мы также сидим на её чисто убранной кухне. Милана проветрила. Зажгла какие-то палочки. Вонь от них нестерпимая! То, что осталось, убрала в пакетик и в шкаф.

Не могу сказать, что я чувствую. Полегчало ли мне? Нет, едва ли! Скорее, даже наоборот. Теперь я вообще ощущаю себя абсолютным ничтожеством. А, судя по голосу Милы, и выгляжу также.

— Идём в зал! Тебе нужно прилечь, — поднимается, тянет меня за рукав.

Я послушно иду. Наплевать. Может, даже усну у неё. Пускай Витка ищет.

Её мягкий диван поглощает обоих. Мила садится с ногами:

— Ты так напряжён.

Я чувствую руки её у себя на плечах. Она начинает массировать. Это приятно. А внутри всё такой же провал. Пустота! Ни о чём не хочу сейчас думать. Ведь малейшая мысль причиняет мне боль.

Всё уходит. В какой-то момент, обнаружив себя горизонтально лежащим, я даже не удивляюсь. Вот так и буду лежать! А ещё лучше, здесь и умру. Хоть бы закрыть глаза и не просыпаться. Вот, как дедушка мой!

Вита плачет над гробом:

— Ой, дура я, дура! На кого ты покинул меня?

— Костя, Костенька, — шепчет мне на ухо голос. Не Виткин. А, может быть, Виткин? Мне уже всё равно. Я не вижу! В неведении сила. И зачем я пришёл в этот дом?

Чьи-то тёплые руки ласкают меня под одеждой, сжимают мою напряжённую плоть. Я пытаюсь стряхнуть их. Но сил не осталось! Наверно, зря на голодный желудок курил…

— Тихо, родной мой, любимый. Я сделаю всё для тебя. Я — твоя.

Когда вместо рук моя плоть погружается в нежное, липкое… То я не противлюсь! Прикрыв рукой лоб, продолжаю лежать. И вижу её. Свою рыжую девочку. Виту. И слышу слова Кузьмина:

— В твоих глазах опять упрёк,

Как ты меня не понимаешь,

И скорби ты не разделяешь,

Я, как и прежде, одинок.

Кузьмин ещё никогда не был так прав! Я чертовски одинок. Как и прежде.

А песня всё длится и длится в моей голове:

— И по прошествии сезона,

Не сохраню своей мечты,

Такой пустой и монотонной,

Чтоб поскорей очнулась ты…

«Очнись! Очнись!», — говорю я себе, — «Какого чёрта ты делаешь здесь?».

Но вопреки моему нежеланию, тело стремится к заветной свободе. Стремится излить весь накал напряжения, выплеснуть всё, что так долго копилось внутри…

— О, даааа! — слышу голос, не Виткин, чужой.

И неожиданно сам, на припеве, кончаю.

— О, боже! О, да! — восклицаю, впиваясь руками в подушки. И шепчу успокоено, — Боже, о боже! — когда сладкий спазм отпускает меня.

Больше книг на сайте — Knigoed.net