Всю ночь напролет

Глава 4

Энн окинула взглядом группу гостей у подножия лестницы. Она была почти уверена в том, что заметила среди них Джека Сьюарда, и ее сердце встревоженно забилось. Вот уже в третий раз за неделю он попадается ей на глаза на одном из светских приемов, которые ей приходилось посещать вместе с Софией.

Может быть, она ошибалась. Может быть, ее повышенное внимание к этому суровому на вид офицеру заставляло видеть его повсюду. Энн потихоньку прикусила губу, надеясь, что легкая боль приведет ее в чувство. Однако и на сей раз это не помогло, как не помогало в течение последних двух недель.

Она просто не могла забыть его поцелуй.

Даже воспоминания о том миге было достаточно для того, чтобы… взволновать ее, как ни горько ей было в том признаться. И она знала почему — так по крайней мере ей казалось. Он разбудил в ней грубые, низменные инстинкты, соблазнил возможностью чисто плотского наслаждения. Его поцелуй не означал «Я люблю тебя, Энн», или «Я обожаю тебя, Энн», или «Ты любишь меня, Энн?», а только «Я хочу тебя». То, что произошло между ними, затрагивало лишь ее тело, и ничего более. А между тем ей как будто и не требовалось ничего другого. Вероятно, животная похоть — это все, на что она способна. Ей должно быть стыдно за себя.

Однако Энн уже успела устать от постоянного стыда, мучимая сознанием того, что если бы она любила Мэтью, любила по-настоящему, отвечая в полной мере взаимностью на его чистое и возвышенное чувство, то ее муж и теперь был бы жив. Он бы не вызвался тогда отправиться с заданием на передний край, обрекая на гибель не только себя, но и весь экипаж своего корабля.

— Боже праведный, Энн! — неожиданно воскликнула София.

Энн с облегчением осмотрелась вокруг, надеясь хоть чем-нибудь себя отвлечь от мыслей о Сьюарде.

— Ты только взгляни на браслет леди Понс-Бартон. Что за ослепительная безвкусица! — воскликнула София, покосившись в ее сторону. — Как ты думаешь, камни настоящие?

О да, без сомнения, они были настоящими. Отец Энн научил ее даже на расстоянии отличать подлинные драгоценности от дешевых подделок.

— Я потребую себе точно такой же, когда выйду замуж, — заявила София и добавила благоговейным тоном: — Должно быть, он стоит целое состояние!

— Втрое больше, — пробормотала в ответ Энн. «Достаточно, чтобы прокормить по меньшей мере дюжину семей в течение нескольких лет», — подумала она, и ее мысленному взору уже в который раз представилась глубокая пропасть, отделявшая этих людей от тех несчастных, которые искали себе прибежища на ночь под крышей ее Фонда помощи бывшим солдатам. Гнев, охвативший ее, принес с собой новый прилив беспокойства.

Энн отнюдь не намеревалась стать воровкой, когда прибыла в Лондон в качестве компаньонки Софии. Навыки, которые привил ей отец еще в детстве, были для нее не более чем ребяческой забавой, способом проводить время, пока ее мать находилась в отъезде, навещая своих чванливых родственников. Все то, что поведал ей родитель о Слепом Томе, Чудачке Мэри и Князе лондонских воров, оставалось для нее всего лишь рассказами, и она даже не предполагала, что в них содержалась доля правды, пока случайно не наткнулась на отцовский дневник. Спрошенный напрямик, мистер Триббл взял с дочери слово сохранить тайну и затем признался ей в том, что именно он был когда-то Князем лондонских воров. Это открытие ее поразило, ужаснуло и… да, пожалуй, привело в трепет. Она умоляла отца рассказать ей еще что-нибудь, открыть новые тайны своего ремесла. До чего же занятно было вдруг узнать, что твой родной отец пользовался в свое время громкой славой в преступном мире!

Триббл, которому, по-видимому, успела прискучить жизнь простого деревенского сквайра, с радостью согласился. Он обучил Энн всему, что умел сам. Это было их секретом, своего рода тайным сговором между отцом и дочерью. Она никогда не думала, что его уроки могут ей пригодиться, пока…

— По-твоему, я не права? — резким тоном произнесла София, обращаясь к ней.

Энн обернулась. Молодая кузина ее покойного мужа уставилась на нее с нескрываемым раздражением.

— Прошу прощения? — отозвалась Энн.

— Я сказала, что ты достаточно богата для того, чтобы приобрести на каждую руку по браслету вроде того, что ceйчас на леди Понс-Бартон. Хотя одному Богу известно, зачем тебе покупать драгоценности, когда ты даже не можешь обзавестись приличным платьем. — София бросила презрительный взгляд на одеяние Энн и отвернулась, давая понять, что разговор ее утомил.

Энн даже не взглянула на свое платье тускло-лилового оттенка. Она прекрасно знала, что оно ей совсем не идет, равно как и то, что при желании ей ничего не стоит заменить его на другое. После смерти мужа Энн унаследовала целое состояние, но не считала себя вправе расходовать его на собственные прихоти, не находя для него, однако, никакого иного применения. У нее не было собственного дома, который требовалось бы содержать. Небольшое поместье, где они жили с Мэтью, являлось для них не более чем кратковременной остановкой в бесконечной погоне за удовольствиями, и вскоре после его гибели оно было продано. Именно тогда Энн решила основать благотворительный фонд для тех людей, которых ее муж так подвел.

Ее опекуны вначале воспротивились этому решению. По их словам, они взяли на себя торжественное обязательство позаботиться о том, чтобы состояние Мэтью пошло на личные нужды его вдовы, а не на каких-то безымянных, безликих бывших моряков. Но, коль скоро эта мысль завладела ею целиком, Энн не собиралась отступать. Ей просто необходимо было хоть чем-нибудь помочь подчиненным Мэтью.

Вскоре после приезда в Лондон она начала сбор пожертвований. Вначале господа из высшего общества с энтузиазмом откликались на ее просьбы, обещая пожертвовать на благотворительные цели огромные суммы и стремясь в этом отношении перещеголять друг друга, а заодно и произвести благоприятное впечатление на газетчиков.

Однако очень скоро Энн пришлось убедиться в том, что посулы далеко не всегда совпадали с действительными взносами. И нередко люди, которые обещали крупные суммы, стоило ей обратиться к ним напрямую, угрожали погубить в глазах света все семейство Нортов, если только Энн посмеет открыто упрекнуть их в скаредности.

Поэтому она решилась на воровство, чтобы раздобыть обещанные деньги.

Сначала она грабила только тех, кто на публике похвалялся своей щедростью, а на самом деле отказывался от своих слов. Но по прошествии нескольких месяцев список ее жертв расширился: к нему прибавились светские щеголи без определенных занятий и без понятий о чести, знатные дамы, проматывавшие все свое состояние в азартных играх…

Джек Сьюард положил этому конец.

Она была глубоко этим уязвлена. В ту ночь ей не хотелось признавать себя побежденной, однако у нее не оставалось иного выбора.

Он сказал, что ему нужно кое-что из того, что было похищено ею раньше, однако, как Энн ни пыталась, она не могла понять, о чем речь. И пока он не найдет то, что искал, ей следовало на время затаиться. Здравый смысл подсказывал, что пора остановиться, и на этот раз она была обязана прислушаться к его голосу.

— А где же отец? — торопливо прошептала ей на ухо София. — Мы не можем быть представлены, если его не будет с нами.

— Представлены кому, София? — осведомилась Энн, довольная тем, что ее размышления прервали.

— Боже праведный, Энн! Неужели ты пропустила мои слова мимо ушей? Я же только что тебе сказала. Он здесь.

— Какое-нибудь новое увлечение, София? Кто же он на этот раз? Лорд Стрэнд? Или лорд Веддер? — Она нахмурилась, заметив, что одна из пуговиц на ее перчатке расстегнулась, и принялась засовывать крошечный перламутровый шарик обратно в атласную петельку. — О ком ты говоришь, дитя?

— Об Ищейке из Уайтхолла, — ответила ее кузина. — Некоторые, впрочем, зовут его Джеком Дьяволом.

Перламутровая пуговица отскочила от перчатки Энн и упала на пол, закатившись под пышные юбки. По ее коже пробежала легкая дрожь, нечто вроде озноба, как знак близкой опасности, до странности привычный и волнующий. Это было то самое ощущение, которое она испытывала, надевая черную маску и на несколько коротких часов превращаясь в Рексхоллского Призрака.

Она больше не пыталась отделаться от этого захватывающего, не знающего жалости чувства. Лишь находясь на волосок от гибели, Энн испытывала острое возбуждение, которое свидетельствовало о том, что она еще жива. После стольких лет напрасных поисков ей удалось наконец найти место, где прошлого для нее не существовало, — лондонские крыши.

Именно тут она открыла в себе тягу к опасности, когда сердце в груди бьется чаще, а от стремительного бега захватывает дух и каждая запертая на замок, погруженная в тишину комната бросает тебе вызов.

Энн непроизвольно стиснула сложенные на коленях руки. Последние отголоски недавнего оживления заглохли в ее душе, уступив место тяжелому предчувствию, от которого все холодело внутри. Она вела себя глупо, пытаясь поддразнить этого человека с его изящными манерами, тихим голосом и глазами затравленного зверя. Она совершила еще одну глупость, позволив ему себя поцеловать. Но самой непростительной глупостью с ее стороны было желание большего.

— А он чрезвычайно привлекателен, — прошептала между тем София.

Энн осторожно подняла голову. Вот он! На противоположном конце огромной залы Джек Сьюард протискивался через пеструю, суетливую толпу гостей, чем-то напомнив ей волка, которого держала у себя леди Шеффилд, — такого же замкнутого и настороженного, со стороны как будто ручного, но со зловещим блеском в глазах.

Сьюард явно кого-то искал. И Энн знала — пожалуй, даже слишком хорошо, — кого именно.

Она наблюдала за Джеком, надеясь, что София не заметит ее пристального внимания к нему, а сам полковник не осмелится к ней приблизиться. Ее ужасала мысль, что, едва заметив ее взгляд, он уже не в силах будет отвести от нее глаз.

Джек Сьюард в тот вечер выглядел поразительно красивым и неприступным со своими чуть взъерошенными золотистыми волосами, резко очерченным подбородком и глазами, словно пронизывавшими собеседника насквозь. Но не только правильные черты лица приковывали к нему все взоры. В его манерах присутствовала какая-то необъяснимая утонченность, то редкостное изящество, которое в сочетании с глазами хищника поневоле будило воображение. Пока он следовал через залу, многие дамы не сводили с него настороженных и любопытных взглядов.

Энн развернула веер и стала незаметно следить за Сьюардом. Ей трудно было подобрать слова, чтобы выразить впечатление, которое производил на нее полковник. Она знала лишь, что даже сияние тысяч свечей в канделябрах не в состоянии разогнать тень, омрачавшую его лицо, что даже самый лучший портной в Лондоне не мог бы придать вид модной томности этой крепкой, подтянутой фигуре, а небрежная походка вразвалку, которой славились денди, не шла ни в какое сравнение с его отточенной и по-своему грациозной поступью.

Джек между тем склонился к руке Дженетт Фрост. Внезапно между ними возник отец девушки с багровым от гнева лицом. Какими бы резкими ни были его слова, обращенные к Сьюарду, они, похоже, не оказали на полковника никакого действия. Он просто удостоил Дженетт поклоном, после чего отвернулся и спокойно зашагал прочь.

— Я непременно должна с ним познакомиться. Какой такт! Какая изысканность в обращении! — затараторила София, едва переводя дух. — По-моему, он восхитителен. Знаешь, он ведь тоже был на войне. Говорят, ему поручали там ужасные вещи. Такие, за которые не взялся бы никто другой!

Ужасные вещи… Этот мягкий голос, усталый вид, глаза человека, пресыщенного жизнью… Ужасные вещи.

— Он незаконнорожденный. Если верить молве, сэр Джеймисон прижил его с какой-то шотландкой, бывшей у него в услужении. Он так и не признал сына, более того, отказался дать ему свое имя. Хотя надо отдать должное старику — именно он занимался его воспитанием.

— Откуда тебе столько известно об этом человеке, София? Это просто неприлично.

— Ох, Энн, не будь ханжой! Об этом знают все. По слухам, он новый фаворит Принни, хотя, — тут она сделала паузу, задержав взгляд на высокой фигуре Сьюарда, — он едва ли во вкусе Принни, тебе не кажется? Сейчас все вокруг только о нем и толкуют. О нем да еще о том воришке. — София звонко рассмеялась. — По правде говоря, я даже не знаю, с кем мне было бы приятнее встретиться — с Джеком Дьяволом или с Рексхоллским Призраком. Какая заманчивая дилемма!

— Рексхоллским Призраком? — переспросила Энн, тотчас забыв о Сьюарде. Разумеется, до ее слуха доходило прозвище, которое дал ей какой-то острослов, однако она даже понятия не имела о том, что ее проделки стали излюбленной пищей для пересудов светских сплетников.

София удостоила ее сочувственным взглядом.

— Тебе действительно следует быть более au courant[9], дорогая. Рексхоллским Призраком назвали вора потому, что его первой жертвой стала леди Рексхолл, и, по уверениям старой карги, она собственными глазами видела, как грабитель испарился из ее окна на третьем этаже, словно привидение.

Энн ничего не ответила. Она полагала, что секрет ее краж продолжает оставаться секретом и что обыкновенная гордость не позволит кому-либо из пострадавших по ее вине признаться в том, что они были ограблены. Однако она просчиталась.

Полковник Сьюард исчез в толпе. Со смешанным чувством разочарования и облегчения Энн закрыла веер.

— Дженетт Фрост прямо сгорает от желания стать следующей жертвой Призрака, — как бы невзначай заметила София.

— Что? — Энн уставилась на подопечную, обнаружив, к своему крайнему удивлению, что едва в состоянии сдержать смех. Сколько времени прошло с тех пор, как она в последний раз позволила себе смеяться? Пожалуй, несколько лет.

— Не только она, но и леди Диббс, не говоря уж о многих других светских дамах, оспаривают честь быть им ограбленными. Похоже, этот Призрак занял место лорда Байрона, о котором говорили, что он «помешан, дурно воспитан и при знакомстве опасен». — София самодовольно ухмыльнулась. — Но если бы мне дали возможность выбирать, думаю, я бы предпочла более… солидного из двух. Неподкупного полковника Сьюарда.

— Судя по тому, что ты мне только что рассказала об этом Джеке Дьяволе, можешь считать большой удачей, если тебе не придется встретиться ни с тем ни с другим, — отозвалась Энн, вся веселость которой тут же улетучилась.

София посмотрела на нее с нескрываемым сожалением.

— Ты и вправду так переменилась, Энн? Когда ты выходила замуж за Мэтью, то казалась мне самым бойким и жизнерадостным созданием на свете. Потому-то я и упросила отца пригласить тебя в мои компаньонки. — Ее полные губы сложились в недовольную гримаску. — Должна признать, ты сильно меня разочаровала. Ты выглядишь куда старше своих лет, чопорна, как монашка, а вкуса к жизни в тебе совсем не осталось.

— Благодарю за любезность, София, — произнесла Энн, даже не повысив голоса и смело встречая язвительный взгляд подопечной. Когда-то София была избалованным, но вполне безобидным ребенком. Кончина матери оставила горький след в ее душе, а это, в свою очередь, ее озлобило.

На какой-то миг, к чести девушки, на ее лице появилось пристыженное выражение. Но только на миг. Она положила руку на запястье Энн, и, хотя внешне ее порыв выглядел искренним, взгляд по-прежнему оставался жестким.

— Извини меня, Энн. Я только хотела заметить, что Мэтью давно умер, а ты еще нет. Жизнь продолжается. Только подумай, до какого состояния тебя довел траур. Уж будь уверена, со мной ничего подобного не случится. Я не стану убегать от действительности, как это делаешь ты.

— А я и не подозревала, что именно во мне кроется причина твоей неистребимой тяги к мирским благам, — отозвалась Энн сухо. — Пожалуй, мне стоит поздравить себя с этим, как только отдышусь после бега.

София посмотрела на нее не без одобрения.

— Я вижу, в тебе еще осталась доля остроумия.

— Ты хочешь сказать, сарказма?

— Часто это одно и то же, — заметила София. — Лично я хочу получить от жизни все, что только можно, а остальное взять силой.

«Еще одна воровка в семье?» — с грустью подумала Энн. София мало знала о жизни, но была твердо убеждена в обратном. К несчастью, время и опыт были достаточно сильнодействующими средствами, чтобы от этой великолепной уверенности в себе не осталось и следа.

— Что ж, желаю удачи, — произнесла Энн.

На прелестном личике Софии отразилось упрямство.

— Я не намерена останавливаться на полпути и ограничиваться подделками, — заявила она. — Я хочу испытать истинную страсть. Неукротимую…

— О каком укрощении ты говоришь, София? — осведомился подошедший к ним Норт.

Девушка тотчас повернулась к отцу. Вид у нее был настолько жалкий, что по ее физиономии можно было прочесть все, как в открытой книге. Достаточно было одного грозного окрика Малкольма, чтобы юная задиристость уступила место испугу.

— Разве та гнедая кобыла, которую я приобрел у Таттерсалла, недостаточно для тебя норовиста? — спросил он.

— Я… я только…

— Нет, Малкольм, — мягко вмешалась Энн, принимая принесенный им бокал пунша, — София просто хотела сказать, что эта кобыла лучше другой, из конюшен лорда Фроста, на которой она ездила прошлым летом.

Норт мог устроить Софии крепкую взбучку, стоило ему заподозрить в ней какие-нибудь порочные наклонности, в особенности если они угрожали разрушить его надежды на блестящую партию для дочери. Как бы ни претили Энн перемены в характере Софии, она не могла допустить, чтобы та стала жертвой скверного обращения со стороны отца.

Удовлетворенный ее ответом, Норт кивнул и занял место за креслом Энн. В любом случае ему почти не о чем было говорить ни с нею самой, ни с Софией. Достаточно было и того, что их общество позволяло ему скоротать время, пока слуги устанавливали столы для карточной игры.

Некоторое время они хранили неловкое молчание, после чего София, спрятав лицо за веером, с жаром прошептала на ухо Энн:

— Он идет сюда! С лордом Стрэндом!

Со смутным чувством нереальности происходящего Энн придала своему лицу бесстрастное выражение и перевела взгляд на приближавшихся к ним мужчин.

Лорд Стрэнд шел впереди, его холеную внешность несколько портили явные признаки разгульной жизни. За ним, демонстрируя безукоризненную военную выправку, словно в насмешку над модной походкой денди, крупными шагами следовал полковник Сьюард.

В его манере держаться не было ни намека на легкомыслие, напротив, она отличалась утонченной сдержанностью. Он двигался с неуклюжей грацией человека, страдающего от боли застарелой раны, ставшей для него привычной. Тени под глазами и бледность кожи следовало отнести за счет бессонницы, а шрам, пересекавший его лоб, изувеченная рука и сломанная переносица говорили о бесчисленных схватках, в которых ему приходилось участвовать.

Стрэнд остановился прямо перед Софией и принялся расшаркиваться. Полковник Сьюард стоял рядом и ждал. Отсюда, с близкого расстояния, Энн могла отчетливее разглядеть цвет его глаз. Он был холодновато-серым, словно пепел, подернувший давно потухший костер.

— Мистер Норт, вы позволите мне представить вам полковника Джона Генри Сьюарда? — произнес Стрэнд, растягивая слова.

— А, Сьюард! Рад нашей встрече, сэр. Я уже слышал ваше имя. Принни очень высоко о вас отзывается.

— Для меня это большая честь, сэр. — Голос полковника был таким, каким он запомнился Энн, — вкрадчивым, словно стелющийся по земле дым, и полным скрытого тепла, как последние тлеющие угольки в золе.

Энн искоса посмотрела на Софию. Легкий наклон аккуратно причесанной головы, блеск в глазах, чуть приоткрытые губы — все говорило о том, что девушка не на шутку взволнована. Без сомнения, Энн следовало предостеречь кузину от слишком поспешного увлечения. Сьюард со своими мягкими манерами и не знающим жалости взглядом мог проглотить ее заживо.

— Энн, дорогая, это полковник Сьюард, — произнес Норт, представляя их друг другу. — Сэр — моя племянница, миссис Энн Уайлдер.

Собравшись с силами, она подняла голову, уже почти опасаясь, что Сьюард схватит ее за запястье и потащит за собой из залы.

— Я искренне рада нашему знакомству, полковник Сьюард.

Этих нескольких слов было достаточно, чтобы мужчина, склонившийся в низком церемонном поклоне, тут же насторожился. Его устремленные на нее глаза превратились в узкие щелки.

Она попала в ловушку.