Въ домѣ коммерціи совѣтника

XXI.

Возлѣ самой лѣстницы молодая дѣвушка плотно прижалась къ стѣнѣ; лицо ея было смертельно блѣдно, губы крѣпко сжаты, а глаза безцѣльно устремлены вдаль.

Брукъ испугался, съ удивленіемъ посмотрѣлъ на нее и остановился.

– Кети! – позвалъ онъ ее тихонько и боязливо, точно боялся разбудить ее, какъ лунатика.

Дѣвушка гордо выпрямилась и отошла на нѣсколько шаговъ.

– Что вамъ угодно, г-нъ докторъ? – спросила она, бросивъ сверкающій взглядъ на Брука.

Онъ покраснѣлъ до корня волосъ и подошелъ къ ней ближе.

– Вы слышали? – спросилъ онъ робкимъ голосомъ, и каждая черта его лица выражала лихорадочное напряженіе.

– Да, – прервала она его, горько улыбаясь, – каждое слово. Вы отлично дѣлаете, что изгоняете изъ вашего дома всѣхъ постороннихъ, когда даже и у стѣнъ есть уши.

Съ этими словами, Кети еще отошла на нѣсколько шаговъ отъ дому, точно боялась его близости. Брукъ между тѣмъ успѣлъ овладѣть собою; онъ бросилъ свою шляпу на садовый столикъ и выпрямился, вздохнувъ свободнѣе; румянецъ его исчезъ, и онъ казался довольнымъ, что случай явился къ нему на помощь и придалъ дѣлу такой оборотъ.

– Я вовсе не боялся, что меня въ домѣ подслушиваютъ: этотъ мирный уголокъ не имѣетъ секретовъ; а что должно оставаться скрытымъ въ глубинѣ сердца, о томъ не говорится и между такими стѣнами, гдѣ нѣтъ ушей, – сказалъ онъ серьезно и спокойно.

– Вы сами сказали, что слышали каждое слово, и потому знаете, что только желаніе имѣть минуты полнаго отдыха заставило меня требовать безусловной тишины и спокойствія. Теперь я не въ силахъ защищать своего грубаго эгоизма. – Вы еще не дошли до того убѣжденія, что есть натуры, которымъ надо бѣжать даже отъ своихъ мыслей и любимыхъ образовъ; но, можетъ быть, вы легче поймете мученія раздраженнаго человѣка, который стремится на отдыхъ къ своему родному крову и именно тамъ встрѣчаетъ то, отъ чего онъ бѣжалъ.

Она пристально посмотрѣла на него выразительными глазами и убѣдилась въ искренности его словъ, потому что на лицѣ его можно было прочесть тѣ мученія, о которыхъ онъ говорилъ; глаза его странно блуждали, а мертвенная блѣдность покрывала его правильныя черты.

Но отъ кого-же онъ бѣжалъ? Къ малюткамъ это не могло относиться; – значитъ, она не ошиблась: она сдѣлалась ему тягостною и невыносимою! Онъ не хотѣлъ встрѣчать ее въ своемъ домѣ, и веселая дѣтская компанія была потому устранена изъ дому, чтобы лишить ее возможности часто посѣщать добрую тетушку. Это убѣжденіе придало ея милому личику выраженіе холодной недовѣрчивости.

– Вы нисколько не обязаны объяснять причину вашихъ строгихъ распоряженій – вы здѣсь хозяинъ, и этого довольно, – возразила она сухо. – Но какое сильное расположеніе вы должны питать къ баронессѣ Штейнеръ, что жертвуете ей вашимъ дорогимъ спокойствіемъ и предлагаете помѣстить у себя ея избалованнаго внука и капризную гувернантку!

Въ этихъ немногихъ словахъ слышался горькій упрекъ, и въ первый разъ мягкій голосъ Кети звучалъ такъ рѣзко и сурово.

– Не возражайте мнѣ! – продожала она, поднимая руку, какъ-бы желая этимъ движеніемъ помѣшать ему отвѣтить, – я вовсе не желаю, чтобы вы, ради пустой вѣжливости, говорили не то, что думаете. Вѣдь, мнѣ хорошо извѣстны побудительныя причины вашихъ дѣйствій! – Она, видимо, боролась со слезами.

– Я нѣсколько разъ невольно попадалась вамъ на дорогѣ и нисколько не удивляюсь тому, что вы сказали: „вѣчно эта дѣвушка“! Я сама никогда не прощу себѣ своей неловкости и чистосердечно признаюсь, что только одинъ разъ преднамѣренно вмѣшалась въ ваши дѣла. Но вы – неумолимый судья и слишкомъ строго меня за это преслѣдуете.

Докторъ Брукъ упорно молчалъ; губы его были крѣпко стиснуты, точно онъ боялся искушенія, чтобы не заговорить; его глаза устремлены были на Кети такъ твердо и выразительно, точно онъ насквозь видѣлъ всѣ ея мысли, а правая рука, которою онъ держался за садовый столикъ, судорожно вздрогнула. Въ этомъ положеніи, во всѣхъ чертахъ его правильнаго лица выказывались отличительныя свойства его характера: скрытность и сила воли, которыя только въ самомъ крайнемъ случаѣ рѣшаются на объясненіе.

– Я вернулась сюда не по собственному желанію; напротивъ того, внутреннее чувство отталкиваетъ меня отъ моего отцовскаго крова, гдѣ важная барыня съ своею президентскою гордостью отравила все мое дѣтство, и я никогда не прощу ей тѣхъ горькихъ слезъ, которыя она, своею постоянною дерзостью, заставляла проливать мою добрую Лукасъ, – продолжала Кети, какъ-бы не хотя.

– Вы знаете мой страхъ, когда я, въ первый разъ приближаясь къ виллѣ, трепетала при мысли о моей встрѣчѣ съ умною, доровитою сестрою Флорою, – зачѣмъ не уѣхала я тогда обратно въ Дрезденъ? Тамъ, въ замкѣ вѣетъ не только глупымъ чванствомъ и гордостью, но и самый воздухъ переполненъ золотою пылью и надменностью, такъ что свѣжія, живыя мысли и чувства непремѣнно должны въ немъ заглохнуть. По своей натурѣ, я не могла долго оставаться въ подобной атмосферѣ, – а здѣсь, – она указала на маленькій домикъ, – я чувствовала себя, какъ дома, здѣсь, въ этомъ уютномъ уголкѣ, я могла-бы даже забыть свою Дрезденскую родину, а почему – я и сама этого не знаю.

Какъ мила она была въ своемъ воздушномъ, бѣломъ платьѣ, задумчиво склонивъ головку на правое плечо.

– Мнѣ кажется, что ваша добрая тетушка сильно привязала меня къ этому мирному жилищу; – снова начала Кети, – ея благородная, любящая душа имѣетъ на меня огромное вліяніе. Она никогда не противорѣчитъ, никогда не выказываетъ упрямой настойчивости, но между тѣмъ ни за что на свѣтѣ не уклонится отъ того, что считаетъ хорошимъ и справедливымъ. Да, все это съумѣешь цѣнить, когда постоянно видишь вокругъ себя пустое важничанье, лживую спѣсь и надутость, – слабости, которымъ, къ сожалѣнію поддаются иногда и мужчины.

Мрачно сдвинувъ брови, она далеко бросила отъ себя цвѣтущую вѣтку сирени, которую до сихъ поръ нетерпѣливо вертѣла между пальцами.

Это незначительное движеніе восхитило стоявшаго противъ нея доктора и въ глазахъ его мгновенно вспыхнула искра; – онъ понялъ Кети.

– Вы еще забыли упомянуть объ одной добродѣтели прекрасной старушки: о ея кротости и осторожности въ сужденіяхъ, – сказалъ онъ строго и серьзно.

– Она никогда не рѣшилась бы произнести обвинительный приговоръ съ такимъ спокойствіемъ, какъ вы это сейчасъ сдѣлали, потому что она знаетъ, какъ часто человѣкъ можетъ ошибаться и какъ не рѣдко – хотя-бы и въ настоящемъ случаѣ – подъ воображаемою слабостью скрывается твердость силы и характера.

Онъ говорилъ съ жаромъ и всегдашнее спокойствіе покинуло его.

Хотя Кети при первыхъ же его словахъ сильно покраснѣла и опустила вѣки, но чувствовала себя правою; его собственныя слова только что убѣдили ее, что онъ былъ слабъ не только что въ отношеніи любви, но и въ своемъ отвращеніи. Она упрямо откинула голову.

Въ эту минуту изъ за угла дома выбѣжали веселые ребятишки и какъ только замѣтили Кети, съ радостнымъ визгомъ бросились къ ней на-встрѣчу.

Молодая компанія и не замѣчала, что рядомъ съ высокою дѣвушкою стоялъ серьезный докторъ и, порывисто махалъ руками; казалось, ничто не могло удержать ихъ желанія, какъ можно скорѣе обнять дорогую тетю, и дѣйствительно въ одну секунду стройная фигура Кети была окружна цѣлою толпою маленькихъ созданій, шумно тѣснившихся и на-перерывъ хватавшихъ руки доброй дѣвушки.

Не смотря на грустное состояніе своей души, Кети чуть не разсмѣялась, потому что едва устояла отъ напора эластичныхъ дѣтскихъ тѣлъ, между тѣмъ какъ лицо доктора сдѣлалось еще суровѣе. Онъ громко крикнулъ на бойкихъ малютокъ, оттолкнулъ ихъ, приказывая имъ удалиться и ждать, пока ихъ не позовутъ.

Дѣти надули губы и, молча побрели назадъ.

Кети съ досадой прикусила нижнюю губу и слѣдила за удаляющимися дѣтьми, пока они наконецъ не скрылись за угломъ дома.

– Съ какою охотою я пошла бы за ними, что-бы ихъ успокоить, но теперь конечно не сдѣлаю больше ни шагу по той землѣ, которую сейчасъ на вѣки покину, – сказала она съ болью въ сердцѣ.

– Успокоить! – повторилъ докторъ съ насмѣшкой, – не наградите-ли вы меня новымъ титуломъ, въ родѣ варвара, какъ недавно назвали меня безхарактернымъ? Утѣшьтесь, такой возврастъ самъ отлично съумѣетъ себя успокоить; смѣхъ и слезы тѣсно связаны у нихъ между собою. Слышите, вонъ ужъ они хохочутъ. Пари держу, что они смѣются над моей строгостью. Вѣдь я только ради васъ приструнилъ эту необузданную толпу; какъ можете вы терпѣть, что-бы васъ такъ обступали и тормашили?

– Они это потому дѣлаютъ, что любятъ меня! И я благодарю за это Бога! По крайней мѣрѣ я могу имъ вѣрить! – воскликнула Кети, крѣпко прижимая свои руки къ груди. – Или, можетъ быть, вы на этотъ разъ захотите убѣдить меня, что ихъ сердечныя ласки относятся только къ моему денежному шкафу? Нѣтъ, въ этомъ случаѣ я не уступлю вамъ своего утѣшительнаго убѣжденія! Въ этомъ будьте увѣрены!

Какъ рѣзко звучали эти слова въ устахъ молодой дѣвушки!

Брукъ невольно отступилъ на нѣсколько шаговъ.

– Какая странная идея!

– Да, вамъ кажется страннымъ, что я наконецъ очнулась отъ своей ребяческой самонадѣянности и узнала, что теплое, искреннее чувство и справедливая воля ничего не значатъ въ свѣтѣ. Неправда-ли, я довольно поздно поняла, какъ я смѣшна съ своими своеобразными воззрѣніями на хорошее и дурное, на правду и ложь?

Кети поблѣднѣла отъ чрезмѣрнаго внутренняго волненія, и по членамъ ея пробѣжала потрясающая дрожь.

– Трудно сознаться, что я до сихъ поръ часто обманывалась въ людяхъ, и не имѣю права быть счастливою по своему. Вы спросили меня въ первый день нашего знакомства, какъ я смотрю на свое неожиданное богатство? Только въ настоящую минуту я могу дать вамъ точный отвѣтъ.

– Мнѣ кажется, что съ этимъ богатствомъ посѣтило меня и несчастіе. Теперь всѣ тѣ, которые протягиваютъ мнѣ руки,чтобы притянуть меня къ себѣ, не желаютъ обладать лично мною, но тѣми золотыми волнами, которыя такъ обильно за мною слѣдуютъ.

Докторъ испуганно посмотрѣлъ на свою собесѣдницу.

– Боже мой! Какимъ образомъ пришли вы къ такому возмутительному заключенію?

Кети засмѣялась принужденнымъ смѣхомъ.

– И вы еще спрашиваете? Неужели вы не замѣчаете, что меня ежечасно принуждаютъ подкрѣплять въ себѣ это возмутительное убѣжденіе. Меня стараются увѣрить, что въ моемъ миломъ Дрезденѣ меня любятъ и ласкаютъ только потому, что я богата; учителя раздуваютъ въ мнѣ слабую искру музыкальнаго таланта лишь изъ крупнаго гонорара, который я имъ плачу, а опекунъ ухаживаетъ за питомицей и сватается за нее, потому что лучше всѣхъ знаетъ ея стоимость.

Говоря это, Кети безцѣльно смотрѣла на вечернее небо; а когда она украдкой взглянула на Брука, онъ сдѣлалъ движеніе, точно передъ его глазами блеснула молнія.

– Развѣ это дѣло рѣшенное? – спросилъ онъ, запинаясь. – И вамъ конечно очень больно сознаться, что и Морицъ думаетъ также?

Кети съ любопытствомъ прислушивалась къ его голосу, который теперь казался необыкновенно слабымъ и дрожащимъ.

– Меня еще больше удивляетъ то, что каждый считаетъ своимъ долгомъ непремѣнно вмѣшаться въ это дѣло, – отвѣчала она съ гордостью, выпрямившись во весь ростъ и нервно тряхнувъ головою.

– Бѣдная золотая рыбка, не легко ей обороняться, что-бы не сдѣлаться жалкою игрушкою въ рукахъ эгоистовъ. А я этого положительно не хочу. Вѣдь, вы сами, докторъ, того мнѣнія, что сирота должна отдать себя на распоряженія старшихъ. Отсюда вы меня изгоняете, а между тѣмъ тамъ, – готовы сковать мои ноги цѣпями, что-бы я осталась. Желала-бы я знать, кто даетъ вамъ право на такое самовольное распоряженіе? Въ послѣдній разъ спрашиваю я васъ: что я вамъ сдѣлала?

Кети едва удерживала слезы, душившія ея горло; даже губы слегка тряслись отъ упорной борьбы.

– Ни слова болѣе, Кети! – прошепталъ Брукъ, схвативъ ее руку своими холодными, точно желѣзными пальцами. – Счастіе, что я знаю всю вашу честность и вашу неспособность разыгрывать комедіи, а то я подумалъ бы, что вы преднамѣренно избрали эту утонченную пытку для того, что бы вырвать у меня мою самую сокровенную тайну. Но я не хочу этого.

Брукъ скрестилъ руки на груди и сдѣлалъ нѣсколько шаговъ по направленію къ дому, потомъ остановился, снова подошелъ къ Кети и сказалъ:

– Впрочемъ, мнѣ очень интересно знать, какимъ образомъ я надѣваю на васъ цѣпи, чтобы вы здѣсь остались? – спросилъ онъ совершенно спокойно.

Кети сильно покраснѣла; нѣсколько минутъ она медлила отвѣтомъ, но потомъ рѣшительно сказала:

– Вы желаете, чтобы я сдѣлалась хозяйкою въ виллѣ Баумгартенъ.

– Я?

Докторъ удивленно посмотрѣлъ на молодую дѣвушку и, судорожно прижавъ руки къ груди, громко засмѣялся.

– А на чемъ основано это предположеніе? Для чего мнѣ желать, чтобы вы сдѣлались владѣтельницею виллы? – спросилъ онъ, сдерживая свой голосъ.

– Потому что, если вѣрить Флорѣ, вамъ не хочется оставить больную Генріэтту на произволъ судьбы, – отвѣчала Кети откровенно. – Вы находите, что я съ любовью ухаживаю за бѣдною сестрою; а для того, чтобы и на будущее время положеніе ея въ домѣ совѣтника не измѣнилось, я должна сдѣлаться женою Морица.

– И вы думаете, что я тоже участвую въ этой семейной интригѣ? И вы не шутите? Неужели-же вы забыли, какъ я возставалъ противъ вашего желанія ухаживать за Генріэттою и совѣтовалъ вамъ воротиться въ Дрезденъ?

– Съ тѣхъ поръ многое уже измѣнилось, – возразила она поспѣшно; – въ сентябрѣ мѣсяцѣ вы на-всегда уѣдите отсюда, и тогда вамъ будетъ безразлично, кто живетъ и хозяйничаетъ въ виллѣ. Ваше спокойствіе не будетъ нарушаемо несимпатичною личностью…

– Кети! – воскликнулъ Брукъ съ упрекомъ.

– Что прикажите, докторъ? – Впрочемъ, мысль подобнаго устройства весьма понятна и естественна, и только такое неразвитое существо, какъ я, могло такъ долго не замѣтить, что вокругъ него происходитъ, – сказала она съ притворнымъ равнодушіемъ, точно вдругъ пріобрѣла многолѣтнюю опытность.

– Тогда ничто не измѣнилось-бы въ семейномъ кружкѣ, въ составъ котораго не вошло бы посторонней личности; все домашнее устройство осталось-бы, какъ было, всѣ привычки, порядки въ виллѣ не измѣнились-бы ни на волосъ. Все, даже мой желѣзный шкафъ въ башнѣ могъ-бы остаться на мѣстѣ. Да, очень практично придумано.

– И это кажется вамъ настолько натуральнымъ, что вы остаетесь, не колеблясь? – спросилъ докторъ съ волненіемъ.

– Нѣтъ, докторъ, вы слишкомъ рано торжествуете, – вскричала она съ злорадствомъ. – Со мною трудно справиться; сегодня я уѣзжаю. Я пришла сюда, чтобы проститься съ тетушкою Діаконусъ, и, конечно, засмѣялась бы, узнавъ, что вы такъ поздно вздумали изгонять меня, если-бы это не оскорбило мое самолюбіе. Мои сестры сегодня только открыли мнѣ глаза и разсказали мнѣ о той счастливой будущности, которую для меня подготовляютъ. Въ моментъ неожиданнаго открытія я почувствовала, что изъ голубой гостинной президентши мне осталась только одна дорога, а именно: на станцію желѣзной дороги; и я бы тотчасъ уѣхала, если-бы не вспомнила о принятыхъ на себя обязанностяхъ. Впрочемъ, я уѣзжаю только на время, а тамъ постараюсь убѣдить Морица, чтобы онъ на-всегда потерялъ надежду на мое къ нему расположеніе, никогда не расчитывалъ на другія отношенія со мною, кромѣ строго родственныхъ, и возьму съ него слово не принимать со мною другаго тона, кромѣ тона опекуна.

Сказавъ это, Кети низко опустила голову, ея грудь порывисто поднималась и опускалась, все лицо горѣло яркимъ румянцемъ женской стыдливости; но она, во что бы то ни стало, хотѣла высказаться человѣку, который, по ея мнѣнію, такъ несправедливо судилъ о ней.

Брукъ вздохнулъ свободнѣе и выпрямился, точно съ плечъ его свалилась тяжесть.

– Съ того памятнаго дня, какъ мы внесли въ вашъ домъ больную Генріэтту, между ею и тетушкою Діаконусъ завязалась тѣсная дружба, – продолжала Кети съ поспѣшностью. – Теперь я спокойнѣе уѣду, зная, что тетушка возьметъ Генріэтту на свое попеченіе. Объ этомъ хотѣла я просить ее, когда, нѣсколько минутъ тому назадъ, приближалась сюда. Но теперь я напишу ей изъ Дрездена, потому что вы сами поймете, можетъ-ли изгнанная изъ вашего дома, снова вступить на его порогъ?

Съ этими словами молодая дѣвушка прошла мимо него.

– Прощайте! – сказала она, слегка поклонившись, и направилась къ мосту.

Дойдя до группы тополей, Кети обернулась, чтобы еще разъ взглянуть на дорогой домикъ; тамъ, изъ за угла, торчали дѣтскія головки, стараясь пробраться впередъ, а у дерева молча стоялъ докторъ, крѣпко опершись обѣими руками о зеленую доску стола и устремивъ на удалявшуюся дѣвушку пристальный взглядъ съ почти дикимъ выраженіемъ.

Загадочное дѣвичье сердце! Не задумавшись ни на минуту, бросилась Кети назадъ, быстро пробѣжала по той землѣ, на которую нога ея не должна была больше ступать, и ласково положивъ свои теплыя руки на холодные пальцы доктора прошептала со страхомъ въ голосѣ:

– Боже мой! не больны-ли вы?

– Нѣтъ, я здоровъ, Кети, но я чувствую слабость, хотя не ту слабость, въ которой вы меня недавно обвиняли! – сказалъ онъ едва слышно. – Ступайте, – ступайте! Развѣ вы не видите, что я нахожусь въ такомъ настроеніи, когда каждое теплое слово, каждый ласковый взглядъ превращаются въ пытку! – воскликнулъ онъ и, поспѣшно нагнувшись, прижалъ свои горячія губы, крѣпко и страстно, къ рукѣ, все еще лежавшей на пальцахъ.

Кети вздрогнула отъ испуга, но, не смотря на то, почувствовала, что сердце ея переполнилось какимъ-то блаженствомъ и она чуть не вскричала:

– Нѣтъ, я не пойду, я нужна тебѣ.

Но снова взглянувъ на доктора, стоявшаго передъ нею съ болѣзненно-блѣднымъ лицомъ и молча указывавшаго на мостъ, молодая дѣвушка, не оглядываясь, убѣжала, точно за нею гнался злой духъ съ огненнымъ мечемъ.

Нѣсколько часовъ спустя, Кети въ шляпкѣ и въ вуали, съ дорожною сумкою черезъ плечо, спускалась по боковой лѣстницѣ виллы, стараясь, чтобы никто не замѣтилъ ея отъѣзда.

Бѣдная Генріэтта, хотя и горько плакала, прощаясь съ дорогою сестрою, но все таки не задерживала ее, предчувствуя, что непрошенное вмѣшательство Флоры, непремѣнно повлекло бы за собой цѣлый рядъ тяжелыхъ сценъ. Больная согласилась тоже не говорить никому объ отъѣздѣ сестры, пока они сами не узнаютъ о ея намѣреніяхъ изъ письма, которое Кети не замедлитъ прислать изъ Дрездена.

Впрочемъ Генріэтта взяла слово съ Кети, что въ ту минуту, когда она почувствуетъ необходимость съ нею видѣться, то Кети тотчасъ пріѣдетъ, все равно гдѣ бы она не находилась.

Больная долго стояла у окна и съ отчаяніемъ протягивала руки, какъ бы желая удержать удаляющуюся Кети, которая еще разъ обернулась, съ любовью посмотрѣла на сестру и опустила вуаль надъ заплаканными глазами.

Между тѣмъ въ домѣ ужасно суетились; всѣ залы и гостинныя были облиты свѣтомъ, къ главному подъѣзду то и дѣло подъѣзжали карета за каретою, а по широкому корридору, уставленному тропическими растеніями, по-минутно проходили дамы въ дорогихъ бальныхъ нарядахъ, старательно поправляя передъ большимъ зеркаломъ нѣсколько измятыя кружева на платьѣ и пушистые локоны высокой прически.

Лакеи широко растворили двери голубой гостинной, среди которой въ полномъ блескѣ и красѣ стояла ослѣпительная Флора, въ кружевномъ платьѣ на блѣдно-розовомъ чахлѣ; она съ гордою улыбкою принимала гостей, являвшихся отпраздновать день ея рожденья, и медленно переходила отъ одной дамы къ другой.

Бросивъ робкій взглядъ на это зрѣлище, Кети, все еще стоявшая въ темномъ углу двора, ощутила острую боль въ сердцѣ. За что, въ самомъ дѣлѣ, это дерзкое, своевольное созданіе пользуется полнымъ счастіемъ, которое положительно всюду за ней бѣгаетъ, тогда какъ молодая сестра должна прятаться, какъ грѣшница, и только издали смотрѣть, какъ веселятся другіе? Зачѣмъ такое изобиліе любви и счастія выпало на долю той, которая добровольно отталкиваетъ его и не умѣетъ цѣнить, тогда какъ другая обречена на одиночество и на жизнь, полную тяжкихъ самоотверженій!

Широкія двери скоро снова закрылись и бѣдная Кети опрометью бросилась въ паркъ; сильное негодованіе глубоко потрясло ея молодое, горячее сердце. И въ то время, какъ разряженная горничная напрасно ждала свою барышню, чтобы помочь ей одѣться на вечеръ, она громко стучалась въ освѣщенное окно мельницы и звала Франца, чтобы онъ проводилъ ее на станцію желѣзной дороги.