Въ домѣ коммерціи совѣтника

ХXV.

За этимъ ужаснымъ днемъ послѣдовала тяжелая безсонная ночь, полная страха, горя и отчаянія.

Никто не думалъ ложиться спать; во всѣхъ комнатахъ горѣли лампы, прислуга безъ всякой цѣли ходила на цыпочкахъ по длиннымъ коридорамъ, не переставая шептаться, и всѣ ожидали, что вотъ наконецъ скрипнетъ дверь и на порогѣ появится хозяинъ дома. Однако ночь прошла, въ окнахъ свѣтилась занимавшаяся, утреннея заря, а совѣтника все еще не было.

Яркій лучъ, озарившій виллу Баумгартенъ, предвѣщалъ теплый и ясный день; онъ робко пробрался сквозь разбитыя стекла въ музыкальный салонъ, освѣтилъ валявшіеся остатки вчерашняго убранства, въ видѣ лоскутьевъ пунцоваго бархата, розоваго крепа и зеленыхъ измятыхъ тропическихъ растеній и ярко отражался въ серебристыхъ осколкахъ громаднаго зеркала. Какой ужасный хаосъ!

Одинъ ударъ разрушилъ всѣ грандіозныя затѣи и обратилъ въ прахъ всю роскошь и богатство расточительнаго совѣтника фонъ Ремера.

Можетъ быть, сегодня въ первый разъ утренній свѣтъ проникалъ съ такою свободою въ аристократическіе покои виллы: всѣ ставни были отперты, всѣ сторы подняты, ничто не мѣшало ему безпрекословно посѣтить всѣ комнаты, не исключая даже и великолѣпной спальни, съ пунцовыми шелковыми драпировками и съ рѣзною, покрытою кружевами кроватью, на высокой эстрадѣ.

Золотые лучи его имѣли полное право отражаться въ брильянтахъ, все еще украшавшихъ пышные локоны президентши, за которой тяжело волочился желтый штофный [17] шлейфъ, когда она шатаясь проходила по длинному ряду комнатъ, съ ужасомъ поглядывая на изломанную мебель и разбитыя статуи.

Тюлевый шарфъ, всегда такъ тщательно скрывавшій нижнюю часть ея подбородка, теперь развязался и выставилъ на показъ морщинистую, костлявую шею. Да, старость брала свое, ей было уже много лѣтъ, но дряхлая голова ея была еще способна исключительно думать о томъ: – кто будетъ наслѣдникомъ Морица?

Сама она не имѣла ни малѣйшаго права на имущество внезапно погибшаго, ей не принадлежала даже кровать, на которой она спала, ни посуда, изъ которой она ѣла. Ей было хорошо извѣстно, что у совѣтника не было родственниковъ того же имени, онъ только изрѣдка говорилъ объ одной бѣдной сестрѣ своей покойной матери, которой иногда посылалъ денежное вспомоществованіе. Возможно-ли, что-бъ эта женщина сдѣлалась его наслѣдницею? Подобная мысль ужасала пожилую даму. Неужели жена какого нибудь писаря, ничтожная бѣлошвейка должна была захватить все громадное богатство совѣтника, а президентша Урахъ, привыкшая къ роскоши, комфорту, блестящимъ экипажамъ, изысканнымъ обѣдамъ и ливрейной прислугѣ, принуждена будетъ снова вызвать на свѣтъ Божій старую, полинялую мебель, давно поставленную на чердакъ, и помѣститься въ небольшой квартиркѣ, безъ конюшни и безъ богатой обстановки, потому что она и ея обѣ внучки не были близкими родственниками милліонера Ремера, умершаго безъ завѣщанія.

Мужчины, пріѣхавшіе на пиршество дѣвичника, сидѣли у президентши далеко за полночь, и хотя никто изъ нихъ не касался этого щекотливаго вопроса, но тѣмъ не менѣе все таки слышались мимолетныя замѣчанія о тяжелыхъ послѣдствіяхъ, неизбѣжныхъ послѣ такой ужасной катастрофы, такъ какъ совѣтникъ всѣ свои документы, книги и цѣнные билеты хранилъ въ башнѣ, а всѣ знали, что отъ пожара не уцѣлѣла ни одна бумажка. Положимъ даже, что весь наличный капиталъ безслѣдно пропалъ, но вѣдь пожилой дамѣ оставалась еще земля, оцѣненная въ нѣсколько сотъ тысячъ; подъ крѣпкими, каменными сводами хранилось не мало серебра, въ конюшняхъ стояли дорогіе кони, въ домѣ богатая мебель и картины знаменитѣйшихъ мастеровъ. Всего этого было совершенно достаточно, чтобы обезпечить жизнь избалованной старушки и упрочить за нею существованіе, полное роскоши и богатства, если-бы она въ состояніи была доказать, что мѣщанская кровь совѣтника течетъ тоже и въ ея жилахъ.

Словоохотливые гости не забывали тоже говорить о внучкѣ мельника, лежавшей теперь на верху въ Генріэттиной комнатѣ; каждый зналъ, что все ея состояніе хранилось опекуномъ въ башнѣ, за крѣпкими стѣнками желѣзнаго шкафа.

Президентша такъ предалась отчаянію и горю, что почти не обращала вниманія на эти разговоры: какое ей было дѣло до денегъ мельника? Между тѣмъ Флора, не смотря на хладнокровіе съ которымъ она относилась къ потрясающему событію, съ злобнымъ чувствомъ перечисляла всѣ случайности, которымъ подвергалась младшая сестра, послѣ потери всѣхъ денежныхъ документовъ.

На ея красивомъ лицѣ отражалась злость, когда она, въ десятомъ часу утра, спускалась съ лѣстницы бельэтажа. Она, всѣми прославляемая, всѣми уважаемая красавица, умъ и здравыя сужденія которой такъ высоко всегда цѣнились, должна была теперь унижать свое достоинство и играть жалкую роль лишней въ комнатѣ больной.

Возлѣ кровати, на которой лежала Кети, сидѣла еле живая Генріэтта, съ поджатыми подъ себя ногами и новая сестра милосердія – тетушка Діаконусъ. Впрочемъ старушка волею-неволею должна была искать убѣжища въ виллѣ, потому что въ ея уютномъ домикѣ отъ сильнаго взрыва провалились всѣ трубы, на стѣнахъ образовались трещины, изъ оконъ выпали рамы и всѣ двери сорвались съ петлей. Подруга тетушки, недавно къ ней переѣхавшая, перебралась вмѣстѣ съ кухаркою на мельницу къ Сусаннѣ, а къ разрушенному домику были приставлены два сторожа.

Кромѣ тетушки и Генріэтты, у изголовья больной помѣстился еще докторъ, такъ что для Флоры не нашлось свободнаго мѣста въ комнатѣ. Да и гордой красавицѣ непріятно было смотрѣть на поведеніе старухи, которая такъ ужасно безпокоилась о безопасной ранѣ на Кетиномъ лбу, точно это было самое важное послѣдствіе случившагося несчастія. Докторъ тоже озабоченно смотрѣлъ на больную и поминутно вставалъ, чтобы мѣнять компрессъ на ея лбу. У Флоры не хватало терпѣнія хладнокровно смотрѣть, какими нѣжностями и заботами окружали эту коренастую дѣвушку съ крѣпкими нервами и здоровымъ тѣлосложеніемъ простаго дровосѣка.

Утомившись неумолкаемой болтовней и рѣшивъ, что сегодня ей не съ кѣмъ серьезно поговорить, прекрасная невѣста въ сильномъ раздраженіи спустилась въ нижній этажъ, надѣясь отдохнуть тамъ въ своей уединенной комнатѣ.

Снявъ воздушный, тюлевый нарядъ, она облачилась въ бѣлый кашемировый капотъ греческаго фасона и прилегла отдохнуть на красную отоманку.

Бывшій рабочій кабинетъ Флоры находился теперь въ плачевномъ состояніи: черный, рѣзной столъ стоялъ въ углу пустой и запыленный, почти всѣ книги были сняты съ полокъ и лежали въ большихъ ящикахъ, нагроможденныхъ посреди комнаты, на полу валялись черные и бѣлые куски мрамора – осколки статуй и бюстовъ, и все это освѣщалось слабымъ огнемъ едва мерцавшей лампы, съ чернымъ, закоптѣвшимъ стекломъ.

Впрочемъ Флора не долго оставалась одна и съ первыми проблесками наступившаго дня послала въ бель этажъ и приказала просить къ себѣ доктора. Услышавъ его твердые шаги, громко раздававшіеся по корридору, она торопливымъ движеніемъ поправила мелкіе локончики, упрямо торчащіе изъ подъ кружевъ утренняго чепца, еще глубже прижала блѣдное, взволнованное лицо къ краснымъ, шелковымъ подушкамъ и установила сверкавшіе глаза на дверь, черезъ которую онъ долженъ былъ войдти.

При появленіи Брука, молодая женщина невольно привстала, потому что ее испугало суровое выраженіе его лица; ей даже показалось, что къ ней вошелъ незнакомый мужчина.

– Я очень дурно себя чувствую, Лео, – сказала она тихимъ голосомъ, не сводя глазъ съ его лица. – У меня сильный жаръ; можетъ быть это послѣдствіе испуга, во всякомъ случаѣ скверно и то, что я промочила ноги, это развило во мнѣ лихорадку.

Во время того, какъ Флора говорила, докторъ пытливо посмотрѣлъ на ея черты, и при этомъ взглядѣ вся кровь ея бурно закипѣла.

– Берегись, Брукъ! – продолжала она сдержаннымъ голосомъ, но грудь ея высоко поднималась отъ порывистаго дыханія и на мраморно-бѣломъ лбу показались двѣ глубокія морщинки.

– Вотъ уже нѣсколько мѣсяцевъ, какъ я терпѣливо переношу одиночество, убѣдившись, что для тебя нѣтъ ничего на свѣтѣ дороже твоей практики. Я предвижу даже и то, что и на будущее время участь моя не измѣнится; но это нисколько не пугаетъ меня: – такая преданность своему призванію возвышаетъ въ моихъ глазахъ человѣка, имя котораго я буду носить! Но я рѣшительно протестую противъ всякаго пренебреженія, когда я сама нуждаюсь въ твоей медицинской помощи. Безспорно, мы всѣ потерпѣли отъ ужасной катастрофы, но на мою долю пришлась еще тяжелая обязанность поддерживать полусумасшедшую бабушку и безпомощную Генріэтту, а это не легко! А между тѣмъ тебѣ и въ голову не пришло спросить меня, какъ подѣйствовало на меня это несчастіе?

– Я не спросилъ тебя потому, что знаю до какой степени у тебя крѣпки нервы и что каждое душевное потрясеніе контролируется у тебя разсудкомъ. Мнѣ достаточно было одного взгляда, чтобы убѣдиться, какъ мало ты физически пострадала.

Флора съ ужасомъ слушала его слова; хотя Брукъ наружно и старался быть покойнымъ, но голосъ его дрожалъ, точно отъ мучительнаго, сильнѣйшаго біенія сердца.

– Что касается до твоего втораго замѣчанія, то позволь сказать тебѣ, что ты жестоко ошибся, – сказала она, послѣ минутнаго молчанія. – У меня страшная головная боль и преимущественно въ лѣвомъ вискѣ, что причиняетъ мнѣ сильное страданіе. Относительно-же твоего мнѣнія о моемъ самообладаніи, ты, пожалуй, правъ. Я никогда не позволяю себѣ теряться въ несчастіи и стараюсь прежде всего составить себѣ ясное понятіе о случившемся. А ты вмѣсто того, что-бы похвалить меня за мою тактику, видимо сердишься и оставляешь меня безъ всякаго вниманія. Я никогда не слушалась Морица и не пустила въ спекуляціи того солиднаго капитала, который наслѣдовала отъ покойнаго отца. Если-бы я хоть одинъ разъ ослушалась своей спокойной разсудительности, то стояла бы теперь передъ тобою съ пустыми руками, мое приданое исчезло бы точно также, какъ бумажное состояніе, взлетѣвшее вчера на воздухъ. Можешь смотрѣть на меня, сколько хочешь, я не боюсь твоего взгляда, – сказала она понизивъ голосъ. – Меня никто не проведетъ! Посмотри теперь на бабушку, какъ она мечется изъ угла въ уголъ, оплакивая потерянное богатство; а всѣ наши гости со слезами на глазахъ вспоминаютъ о томъ баловнѣ счастія, котораго злая судьба такъ трагично вырвала изъ его земнаго рая! Я же говорю, что театральная смерть была плохо разыграна, въ кулисахъ образовался пробѣлъ, черезъ который легко видѣть всю истину. Въ непродолжительномъ времени судъ обнаружитъ, что Ремеръ сначала занимался легкомысленными спекуляціями, а потомъ пустился на мошенничества.

Флора видимо увлеклась и не стѣснялась называть предметы ихъ настоящими именами; можетъ быть, она была бы права: эта самая мысль уже со вчерашняго вечера преслѣдовала Брука; но тѣмъ не менѣе ея рѣзкія выраженія глубоко возмутили его.

– Я вижу, что сегодня каждое мое слово раздражаетъ тебя, – снова начала Флора, вставая съ кушетки и дѣлая нѣсколько шаговъ къ окну, возлѣ котораго стоялъ докторъ.

– Не спорю, что мое мнѣніе было высказано немножко смѣло; можетъ быть, из благодарности къ нѣкоторымъ удовольствіямъ, доставляемымъ мнѣ Морицемъ, я не была бы въ правѣ говорить съ такою откровенностью; – она презрительно пожала плечами, – но я врагъ всякихъ прикрасъ и чувствую себя глубоко возмущенной. Изъ-за него моя сестра Генріэтта будетъ теперь нищею, а Кети… будь увѣренъ, что изъ всего громаднаго капитала ей не осталось ни одного гроша.

– Тѣмъ лучше! – едва слышно прошепталъ докторъ и слегка улыбнулся.

– Тѣмъ лучше? – повторила Флора съ изумленіемъ, и съ притворнымъ смѣхомъ всплеснула руками.

– Я конечно никогда не чувствовала особой симпатіи къ нашей младшей сестрѣ, но чѣмъ могла она заслужить такую ненависть съ твоей стороны, что ты даже радуешься ея несчастію?

Докторъ видимо боролся съ внутреннимъ волненіемъ, онъ крѣпко прикусилъ нижнюю губу и прислонилъ голову къ оконному стеклу.

– Правда, что положеніе Кети не такъ отчаянно: у нея остается еще мельница, которая все таки стоитъ не мало денегъ; но бѣдная Генріэтта, ее очень жаль! – продолжала Флора послѣ короткой паузы. – Кети можетъ переселиться въ мое убѣжище, когда здѣсь все перевернется вверхъ дномъ, и для нашей бѣдной страдалицы я не желала-бы лучшаго пріюта; онѣ такъ любятъ другъ друга, что вѣрно, проживутъ въ мирѣ и согласіи. Впрочемъ дѣлать больше нечего. Бабушкѣ не изъ чего будетъ содержать Генріэтту, а я, конечно, не позволю себѣ навязать тебѣ на шею больную сестру.

Съ этими словами она ласково взяла его за руку и взглянула на него съ обворожительною нѣжностью.

– Не могу сказать тебѣ, Лео, съ какимъ нетерпѣніемъ я жду той минуты, когда мы завтра сядемъ съ тобой въ карету и далеко умчимся отъ всѣхъ этихъ дрязгъ и непріятностей.

Брукъ поспѣшно вырвалъ руку и съ такимъ укоромъ посмотрѣлъ на свою невѣсту, что дрожь пробѣжала по ея тѣлу.

– Неужели ты въ самомъ дѣлѣ, рѣшаешься покинуть своихъ бѣдныхъ родныхъ въ минуту самаго ужаснаго несчастія? – вскричалъ онъ внѣ себя. – Поѣзжай, куда хочешь – я остаюсь.

– Лео! – воскликнула Флора, точно острый кинжалъ поразилъ ее прямо въ сердце. – Ты, вѣроятно, не подумалъ о томъ, что сказалъ, и потому я не могу придавать важности твоимъ опрометчивымъ словамъ. Замѣть только, что если завтра мы не уѣдемъ отсюда, и не выполнимъ того, что давно задумано, то намъ придется отложить свадьбу на неопредѣленный срокъ.

Брукъ упорно молчалъ и стоялъ, какъ окаменѣлый, не двигая ни однимъ мускуломъ, что видимо раздражало молодую женщину.

– Я только что говорила тебѣ, что согласна по цѣлымъ днямъ не видать тебя, если того требуетъ твое докторское призваніе и твоя практика, – продолжала она настойчиво. – Но никогда не уступлю своихъ правъ другимъ женщинамъ, помни это, Лео! Я не понимаю, почему я обязана оставаться теперь здѣсь и терпѣть всякія лишенія, когда я могу спокойно удалиться въ мирный уголокъ, обѣщанный тобою; и зажить своимъ хозяйствомъ? Такой жертвы ты не вправѣ отъ меня требовать. Вѣдь не въ моей-же власти измѣнить что нибудь въ этомъ дѣлѣ? Къ чему же напрасно волноваться и путаться въ чужія дѣла? Или ты хочешь, чтобы я тоже испытала удовольствіе, быть предметомъ всеобщаго состраданія? Нѣтъ, я скорѣе пѣшкомъ уйду отъ сюда, чѣмъ дожидаться той минуты, когда на меня будутъ указывать пальцами!

Флора нѣсколько разъ прошлась по комнатѣ, щеки ея пылали и глаза горѣли лихорадочнымъ огнемъ.

– Какія у тебя причины, для того, что-бы оставаться здѣсь? – спросила она, быстро повернувшись и ожидая какого нибудь отвѣта. – Тебѣ даже невозможно сослаться на нашихъ больныхъ верхняго этажа. Генріэтту ты и безъ того рѣшился предоставить ея судьбѣ, а что касается до Кети, то тебѣ не удастся убѣдить меня, что вполнѣ безопасная царапина на ея лбу требуетъ всего твоего искусства и вниманія. Правду сказать, смѣшно было смотрѣть сегодня ночью, какъ ты и тетушка возились около больной. Если Генріэтта плачетъ и распинается при видѣ нѣсколькихъ капель крови, то это понятно, она слаба и крайне нервна; но что ты нѣжничаешь съ нашею младшею сестрою, этою здоровою дѣвушкою, какъ будто она создана изъ воздуха и свѣта… – Сказавъ это она вдругъ замолкла.

Брукъ грозно посмотрѣлъ на нее и поднялъ руку съ выраженіемъ сильнаго раздраженія.

Флора злобно захохотала.

– Не думаешь ли ты, что я боюсь тебя? Ты грозишь мнѣ, а у меня тоже есть противъ тебя угроза: берегись – еще не произнесено роковое „да“, и въ моей власти сдѣлать такой шагъ, который едва-ли будетъ тебѣ по вкусу. Еще разъ повторяю тебѣ, что твое обхожденіе съ Кети мнѣ просто противно. Мое положеніе крайне неловкое, ты пренебрегаешь мною, а за нею ухаживаешь и бережешь ее, какъ какую нибудь принцессу.

– Нѣтъ, не какъ принцессу, а какъ дѣвушку, дорогую моему сердцу, какъ первую и единственную любовь, Флора, – произнесъ Брукъ твердымъ, звучнымъ голосомъ, съ трудомъ скрывая свое волненіе.

Молодая женщина вздрогнула отъ испуга, точно молнія блеснула передъ ея глазами и невольно подняла руки, точно ища какой нибудь помощи и опоры.

– То, что я нѣсколько мѣсяцевъ съ неимовѣрными усилиями скрывалъ въ своей груди – я долженъ открыть тебѣ теперь. Не стану, конечно, оправдываться и защищать своего поступка, – я измѣнилъ тебѣ съ той минуты, когда въ первый разъ увидѣлъ Кети.

Флора тихо опустила руки. Не смотря на откровенность исповѣди Брука, она не повѣрила его словамъ и обвинила себя за то, что такъ безрассудно поддалась испугу. Часто случалось, что всѣми уважаемая красавица привлекала къ себѣ мужскія сердца, а потомъ снова неожиданно отталкивала ихъ – это повторялось нѣсколько разъ въ зиму; но что-бы мужчина могъ отказаться отъ нея, это было слишкомъ смѣшно! Да такому событію никто не повѣритъ! Пожалуй, скорѣе можно было допустить, что докторъ Брукъ рѣшился отмстить ей за ту угрозу, которую она, нѣсколько минутъ тому назадъ, осмѣлилась высказать. Можеть быть, долгое испытаніе истощило его терпѣніе, и онъ хотѣлъ наказать ее тѣмъ, что возбуждалъ въ ней ревность? Неимовѣрное тщеславіе и легкомысліе успѣли разогнать въ ней горькое разочарованіе и она снова овладѣла своимъ всегдашнимъ хладнокровіемъ.

Красавица слегка улыбнулась и, скрестивъ руки на груди, сказала съ ироніей:

– Вотъ какъ! Ты измѣнилъ мнѣ при первой же встрѣчѣ съ нею? Въ ту минуту, когда она вступила въ нашъ домъ, не успѣвъ еще отряхнуть пыли съ ногъ и снять съ себя дорожнаго платья?

Насмѣшливыя слова Флоры сильно возмутили доктора; но онъ все таки по возможности сдерживалъ себя и, рѣшившись довести до конца начатое объясненіе, старался сохранить нѣкоторое спокойствіе и хладнокровіе.

– Нѣтъ, въ тотъ день я уже узналъ ее прежде, такъ какъ встрѣтился съ нею на мельницѣ и проводилъ до виллы, – отвѣтилъ онъ, послѣ минутнаго молчанія.

Сильная краска разлилась по блѣднымъ щекамъ Флоры, она не ожидала подобнаго отвѣта и ея острые зубы крѣпко вонзились въ нижнюю губу.

– Вонъ оно что! Однако это новость! И эта дѣва съ „чистымъ сердцемъ“ вѣрно, не безъ основанія скрывала эту интересную встрѣчу. Что-же дальше, Брукъ? – спросила она, смѣясь, и еще крѣпче скрестила руки на груди.

– Если ты не прекратишь твоихъ насмѣшекъ, Флора, то мнѣ придется объясниться съ тобою письменно.

Съ этими словами Брукъ хотѣлъ выйти изъ комнаты, но молодая женщина загородила ему дорогу.

– Боже мой, какую важность ты придаешь моимъ словамъ, я только поддерживаю твою маленькую комедію. Неужели ты серьезно хочешь завести между нами письменную борьбу? Дорогой Лео, хотя я и знакома съ твоими медицинскими брошюрами, но въ этомъ случаѣ могу тебя увѣрить, что тебѣ придется уступить.

Дерзкая улыбка замерла на губахъ красавицы, когда она встрѣтила его холодный и суровый взглядъ. Теперь только она начинала чувствовать, что онъ дѣйствительно говорилъ серьезно.

Его любви къ Кети она еще не допускала, но боялась, что онъ не на шутку рѣшился порвать связь съ капризною невѣстою, не желая всю жизнь подвергаться „испытанію“. Флора даже раскаивалась въ своей опрометчивости, но упрямство и своевольный характеръ одержали въ ней верхъ.

– Такъ ступай! – сказала она поспѣшно отходя въ сторону. – Подобныхъ взоровъ я не желаю выносить. Иди, куда знаешь, я не буду удерживать тебя.

При этомъ она разразилась громкимъ хохотомъ.

– Вотъ вамъ и хваленый мужской характеръ! Были минуты, когда я чуть не на колѣняхъ просила отдать мнѣ свободу, но тогда ты старался еще крѣпче заковать меня въ ненавистныя цѣпи. Такъ я совѣтую тебѣ брать примѣръ съ меня, для которой въ подобныхъ случаяхъ единственнымъ руководствомъ служитъ гордость.

– Да, именно гордость и заставила меня тогда оставаться непреклоннымъ, но совершенно другая гордость, чѣмъ смѣсь упрямства и злости, которую ты называешь этимъ именемъ, – замѣтилъ Брукъ спокойно, хотя лицо его покрылось ужасною блѣдностью.

– Я откровенно сознаюсь въ своемъ тяжеломъ заблужденіи; тебя я не обвиняю, я самъ виноватъ, что слишкомъ понадѣялся на свою собственную силу и твердую волю. Я не хотѣлъ возвратить тебѣ твоего слова, потому что считалъ его ненарушимымъ и смотрѣлъ на наше обрученіе какъ на бракъ: во мнѣ говорилъ остатокъ студенческой чести. Въ тотъ вечеръ я сказалъ тебѣ, что не хочу присоединиться къ числу тѣхъ мужчинъ, которыхъ ты, разъ одаривъ своимъ вниманіемъ, прогоняла потомъ съ тріумфомъ. Теперь я стою выше этого воззрѣнія, потому что вижу, что въ такихъ случаяхъ компрометтируетъ себя женщина, а не мужчина.

Молодая женщина злобно взглянула на своего противника и, повернувшись къ нему спиною, начала нервно барабанить пальцемъ по столу.

– Я никогда не скрывала отъ тебя, что у меня было много жениховъ до того дня, какъ ты за меня посватался, – сказала она, какъ бы самой себѣ и не повертывая головы.

– Этого никто не скрывалъ отъ меня, – отвѣтилъ онъ. – Но не должно забывать, что ты была предметомъ всей моей юности, моимъ дорогимъ идеаломъ, о которомъ я постоянно мечталъ. Въ университетѣ и въ послѣднемъ походѣ меня часто подстрекала мысль, что гордое сердце красавицы, окруженное толпою поклонниковъ, еще никому не отдано и глубоко осчастливитъ того, кто однажды имъ завладѣетъ.

– Не вздумаешь-ли ты утверждать, что я любила кого-нибудь изъ толпы моихъ поклонниковъ? – поспѣшила замѣтить Флора.

– Любила? нѣтъ, ты никого не любила, не исключая даже и меня, – воскликнулъ онъ съ жаромъ.

– Ты можешь любить только свою красоту, высокое общественное положеніе, всѣми восхваляемый умъ и будущую славу знаменитой Флоры Мангольдъ.

– Скажите, пожалуйста, теперь ты легко находишь всѣ эти льстивые эпитеты, а когда былъ нѣжнымъ женихомъ, тогда не находилъ для меня ни одного ласковаго слова.

Брукъ покраснѣлъ, какъ молодая дѣвушка. Давно уже онъ не цѣловалъ эти чудныя уста, а между тѣмъ ему казалось, что дѣлая это, онъ грѣшилъ противъ другой, которая впервые осуществляла его идеалъ женщины. Стараясь всѣми силами скрыть свое лицо отъ инквизиторскихъ глазъ, устремленныхъ на него, онъ выглянулъ въ садъ.

Флора во время напомнила ему прекрасныя минуты прошедшаго и тѣмъ выиграла игру.

– Неужели, Лео, ты пришелъ сюда только для того, что-бы такъ жестоко обвинять меня? – спросила она, быстро подходя къ нему и положивъ ему руку на плечо.

– Но ты забываешь, что сама посылала за мной, Флора, – отвѣтилъ онъ серьезно. – Я бы не могъ придти теперь по собственному желанію, такъ какъ у меня наверху двѣ больныя. Болѣзнь Генріэтты сильно безпокоитъ меня, ей теперь гораздо хуже и я не оставилъ-бы ее, если-бы ты не вызвала меня къ себѣ. Кромѣ того, я и не думаю въ эти несчастные дни, полные страха и безпокойства, привести въ исполненіе высказанное тобою рѣшеніе.

– Рѣшеніе? Потому что я съ ребяческимъ упрямствомъ просила тебя уѣхать? Можно-ли придавать столько важности дѣвичьему капризу?

И эти слова говорила Флора, которая прежде всегда отвергала въ себѣ всякія ребяческія вспышки! Боже мой, какая измѣнчивая натура! Съ такой женщиной трудно было тягаться.

Кровь бросилась въ лицо доктора, онъ нѣсколько разъ прошелся по комнатѣ и нѣсколько секундъ не зналъ, что сказать.

– Опять таки повторю тебѣ, что ни въ чемъ не обвиняю тебя, – сказалъ онъ нетерпѣливо. – Я самъ захотѣлъ тебѣ во всемъ признаться и невольно увлекся.

– Что-же, развѣ тебѣ измѣнила твоя твердая воля, о которой ты не давно говорилъ?

– Нѣтъ не измѣнила, но подчинилась лучшему убѣжденію. Я уже говорилъ тебѣ, Флора, что сопротивлялся нашему разрыву, потому что того не позволяло мнѣ самолюбіе. Я давно зналъ, что въ твоемъ сердцѣ нѣтъ ни одной искры любви ко мнѣ, а съ моей стороны было только восторженное поклоненіе красотѣ, но не теплое, искреннее безграничное чувство. – Мы оба ошиблись. Хотя я часто ужасался моей будущности, зная, что природа надѣлила меня любящимъ сердцемъ, чувствуя, что я не могу прожить безъ ласки и любви, которыя только думалъ найти у своего семейнаго очага, но я все таки подчинился судьбѣ, надѣялся на супружеское счастіе; а ты тѣмъ скорѣе помирилась съ мнимою соперницею, моею постоянною практикою, и охотно согласилась на мои частыя отлучки, такъ какъ это не требовало отъ тебя никакихъ жертвъ.

Молодая женщина молча смотрѣла на запыленный узоръ ковра; совѣсть не позволяла ей взглянуть въ лицо говорившаго.

– И, не смотря на мои вѣроломныя мысли въ отношеніи тебя, я старался все крѣпче держаться за ненарушимость моего слова.

– Какъ, и этому можно повѣрить?

– Да, Флора. Я боролся съ своимъ новымъ чувствомъ любви, какъ съ самымъ смертельнымъ, злымъ врагомъ.

Тяжелый вздохъ вырвался изъ его груди.

– Я долго былъ жестокъ къ самому себѣ и къ дѣвушкѣ, внушившей мнѣ такую склонность. Я строго избѣгалъ каждаго невиннаго сближенія, я почти не говорилъ съ ней и не хотѣлъ даже оставить въ своей комнатѣ цвѣты, которые она по разсѣянности забыла въ моей комнатѣ. Она охотно посѣщала мой домъ, а я, нескрывая, противился этому, точно она вносила заразу подъ мою кровлю. Я заставлялъ себя мрачно и холодно смотрѣть на лицо, которое между тѣмъ, приводило меня въ восторгъ своею прелестью, нравилось мнѣ, какъ никакія черты самой знаменитой красавицы въ свѣтѣ.

– Еще бы! Это очень понятно! Что можетъ быть пріятнѣе для врача, какъ смотрѣть на круглое, бѣлое, румяное лицо здоровой дѣвушки!

Съ этими словами Флора будто оживилась и прижала правую руку къ груди.

– И ты рѣшаешься говорить мнѣ подобныя вещи? Да вѣдь молодая дѣвушка тогда и бросаетъ цвѣты въ комнату мужчины, когда хочетъ привлечь его къ себѣ!

– Замолчи! – воскликнулъ онъ, поднявъ руку и строго посмотрѣвъ на Флору. – Меня ты можешь осыпать упреками: я буду принимать ихъ безропотно; но невинную Кети не смѣй трогать, за нея я буду заступаться до послѣдней капли крови; она ничѣмъ не старалась возбуждать мою любовь; вернувшись въ Дрезденъ, она не могла даже подозрѣвать моихъ чувствъ. Почему она тогда уѣхала, это ты знаешь лучше всѣхъ. Я былъ свидѣтелемъ той сцены, когда ее выгоняли изъ ея комнаты, понадобившейся для важной аристократки.

Мнѣ стоило много труда, чтобы не наговорить въ тотъ вечеръ дерзостей президентше, а между тѣмъ, когда мнѣ предложили принять ее къ себѣ въ домъ, я отказался. Кромѣ того, бѣдная Кети совершенно случайно принуждена была выслушать, какъ я убѣдительно просилъ тетушку не принимать ее у насъ, пока я еще жилъ въ домѣ. Тогда она уѣхала, оскорбленная до глубины своей гордой и въ тоже время мягкой души, а я былъ на столько жестокъ и безнравственъ, что ради какого-то принципа, ради фальшиваго понятія о чести, упорствовалъ во лжи, стараясь убѣдить въ ней ее, себя, и всѣхъ окружающихъ.

Онъ замолчалъ на секунду; въ это время Флора бросилась на диванъ и зажала уши руками, точно не хотѣла больше его слушать, но Брукъ продолжалъ:

– Я былъ безжалостенъ и, отпустивъ ее, вздохнулъ свободнѣе, надѣясь, что теперь сердце мое успокоится. Но я ошибся! Съ ея исчезновеніемъ злой демонъ привязался къ моимъ пятамъ. Практика вовсе не такъ дорога для меня, чтобы я ради этого лишалъ себя общества и удовольствій, – я усиленно работалъ только потому, что искалъ себѣ въ этомъ забвенія, сильныя страданія мучили меня, сердце мое рвалось къ той, которая увезла съ собою все мое спокойствіе, все мое счастіе!

Флора снова вскочила на ноги и вскричала съ дикимъ хохотомъ:

– И все это ради Кети! Жаль, что покойный отецъ не можетъ видѣть теперь, какъ его старшая дочь была права, когда она не хотѣла назвать сестрою новорожденную внучку мельника! Что-же касается до того принципа, котораго ты придерживался, то онъ вовсе не фальшивый; тѣ люди, которые осуществляютъ свои идеи, будутъ всегда называться честными людьми.

– Я не хотѣлъ касаться прошедшаго, – сказалъ Брукъ дрожащимъ голосомъ, но видимо рѣшившись довести дѣло до конца, – но ты вынуждаешь меня припомнить сцену, происшедшую между нами послѣ печальнаго случая въ лѣсу. Ты конечно помнишь ту минуту, когда громогласно сказала, что ненавидишь меня за то, что судьба не сдѣлала меня знаменитостью. День спустя, вслѣдствіе монаршей милости, эта ненависть быстро превратилась въ самую горячую любовь; но я, между тѣмъ, продолжалъ влачить свою прежнюю жизнь, потому что желалъ оставаться честнымъ человѣкомъ.

– И я довелъ бы до конца этотъ отвратительный обманъ, если бы только мы одни были страдающими лицами, если бы только мнѣ одному предстояла мука отравленной жизни. Но кромѣ твоего сердца, которое соглашается произнести „да“, исключительно для того, что бы достичь почетнаго положенія въ свѣтѣ, и кромѣ меня есть еще третье существо, которое питаетъ ко мнѣ истинную, теплую любовь, и я не въ правѣ дѣлать ее насчастною.

Слабый крикъ прервалъ его слова.

– И это лицемѣрное созданье осмѣливалось смотрѣть на жениха своей сестры? Развѣ она призналась тебѣ въ своей преступной любви?

Брукъ молча взглянулъ на Флору, и въ глазахъ его виднѣлись гнѣвъ и сильная злоба.

– Можешь употреблять выраженія, какія тебѣ угодно; но тебѣ никогда не удастся очернить въ моихъ глазахъ эту достойную дѣвушку, – сказалъ онъ съ жаромъ. Со дня ея отъѣзда я не слышалъ отъ нея ни одного слова, она не поздоровалась со мной въ ту минуту, когда сознаніе вернулось къ ней, и я не зналъ даже, что она вчера пріѣхала изъ Дрездена, а совершенно случайно увидѣлъ ее около плота, когда спѣшилъ въ свой уединенный уголокъ, гдѣ намѣревался отдохнуть отъ утомительнаго шума дѣвичника.

Онъ замолчалъ на секунду, чтобы перевести духъ, и лицо его покрылось яркимъ румянцемъ; въ эту минуту передъ его глазами предстала молодая дѣвушка, въ любви которой онъ только недавно убѣдился.

– Послѣ несчастнаго событія, я сталъ искать ее по парку, – продолжалъ Брукъ, стараясь казаться спокойнымъ, – и когда я поднялъ ее полуживую съ земли, то убѣдился, что смерть прошла мимо этого дорогаго для меня созданія для того, что-бы еще сдѣлать меня счастливымъ. Въ ту минуту пренебрегая свѣтскими приличіями, я разорвалъ узы, сковывавшія меня съ тобою, и далъ себѣ клятвенное обѣщаніе отказаться отъ титула лицемѣра и признаться тебѣ въ моей любви къ Кети.

Выраженіе лица Флоры быстро измѣнялось; теперь она видѣла, что игра была проиграна, и все кончилось. Но эта хитрая интригантка своею рѣзкою проницательностью моментально съумѣла освоиться съ своимъ новымъ положеніемъ. Вмѣсто злости и упрямства, въ глазахъ ея виднѣлась теперь ласка, а движенія стали плавны и какъ-то особенно нѣжны. Подвинувъ дрожащими руками свалившійся чепчикъ на пушистые локончики, красавица съ ѣдкою улыбкою посмотрѣла на стоявшаго передъ ней кающагося грѣшника и сказала:

– Значитъ ты рѣшился на это, не сказавъ мнѣ предварительно ни слова о твоей любви къ этой дѣвочкѣ? Отлично, господинъ докторъ! Теперь мнѣ невольно приходитъ въ голову мысль: что за жизнь пришлось бы мнѣ влачить возлѣ подобнаго мужа? И потому счастіе для насъ обоихъ, что все это такъ устроилось. Я возвращаю тебѣ твое слово, но свободой ты будешь пользоваться на столько, на сколько ее дають птичкѣ, привязанной къ ниткѣ, конецъ которой крѣпко держатъ въ рукѣ.

Съ этими словами она, многозначительно взглянувъ на Брука, указала ему на обручальное кольцо.

– Можешь посвататься за какую угодно столичную барышню, будь она даже врагомъ моимъ, и я охотно передамъ ей это кольцо, но Кети я не уступлю его! Слышишь! И если бы даже ты бѣжалъ съ ней за море и вѣнчался въ самомъ глухомъ, неизвѣстномъ мѣстѣ, то и тогда я съумѣю отыскать васъ и явлюсь во время, чтобы помѣшать этому браку.

– Ну, это слава Богу, не въ твоей власти, – замѣтилъ Брукъ, блѣдный отъ чрезмѣрнаго внутренняго волненія.

– Ты думаешь? Нѣтъ, будь увѣренъ, что я позабочусь о томъ, чтобы ты никогда не былъ счастливъ по твоему желанію! Ты еще не разъ услышишь обо мнѣ.

Сказавъ это, коварная невѣста насмѣшливо захохотала, быстро вышла изъ комнаты и заперла за собою дверь. Въ ту же минуту изъ корридора появился лакей; онъ былъ посланъ за докторомъ, такъ какъ бѣдной Генріэттѣ сдѣлалось опять хуже.