Выстрел

ГЛАВА

Завтра мой день рождения. Вы думаете, я вся в предвкушении из-за того, что мне исполнится десять, но это только напоминает мне, что жизнь так и не станет лучше. Раньше я ложилась спать и думала, что завтра новый день и оптимистично загадывала желание на звезды. Но звезды не исполняют желания. Я живу с Пиком в этом доме уже два года и знаю, что завтра будет такой же день, как и сегодня, а звезды — это просто светящиеся громадины.

Интересно, позволят ли мне выйти из этой коморки на мой день рождения. Вряд ли. С тех пор, как Карл впервые связал меня здесь, полтора года назад, я провожу тут практически каждые выходные. Когда я рассказала Бобби, что случилось, она просто ответила:

— Ну, а чем ты его спровоцировала?

Ага, оказывается, ей глубоко плевать на нас с Пиком. Мы — просто ее зарплата. Средство, чтобы она оплачивала счета и покупала еду на стол, еду, которую я едва пробовала с тех пор, как меня постоянно запирают со связанными руками.

Я чувствую, что живу больше в темноте, чем при свете. Пик приходит каждую ночь, чтобы поболтать со мной. Не было ни одной ночи, которую он не провел бы по ту сторону двери. Я быстро научилась спать днем, чтобы ночью, когда приходит Пик — бодрствовать. Я никогда не хотела остаться наедине с собой, без него.

Карлу нравится шлепать меня перед тем, как привязать, и теперь с другой стороны двери тоже есть замок. Я хотела рассказать моему соцработнику, но я слишком напугана тем, что потеряю Пика. И нет никакой гарантии, что следующий дом будет лучше этого, и, по крайней мере, здесь у меня есть брат. Так что, когда мой дерьмовый соцработник решила показаться, первый раз за несколько месяцев, я просто промолчала.

Поднявшись на ноги, я позволяю крови прилить обратно к рукам. Я писаюсь, пока жду Пика. Вся эта грязь из-за того, что я мочусь, больше не беспокоит меня. Раньше это смущало, а теперь, это нормально.

— Элизабет, — слышу я шепот Пика и расслабляюсь, он наконец-то со мной — мое отвлечение.

— Хэй.

— Ты в порядке?

— Я даже не знаю, почему ты до сих пор задаешь мне этот вопрос, — отвечаю я.

— Извини, — говорит он. — Счастливого дня рождения. Уже за полночь, так что официально уже твой день рождения.

— Пожелаешь мне счастливого дня рождения, когда мне исполнится четырнадцать, — говорю я ему.

— Осталось еще четыре года.

— А кажется, что четыре сотни лет, — говорю я расстроено. Я начинаю чувствовать себя так, будто никогда не сбегу из этого ада и никогда не увижу папочку. Я не верю, что жизнь может измениться в хорошую сторону.

— Ну, осталось не четыре сотни, а просто четыре, — говорит мне Пик.

Я усаживаюсь обратно на пол, а мои руки остаются задранными над головой, и говорю:

— Поскольку сегодня мой день рождения, могу я выбрать игру?

— Да, вперед.

— Уммм… как насчет еды, но это должна быть вредная еда, — выдаю я. Мы с Пиком постоянно играем в «слова». Один из нас выбирает тему, и на какую букву заканчивается слово первого игрока, нужно придумать свое слово по теме. Если не придумаешь — проиграл. Это Пик придумал играть в такие игры. Раньше я просто сидела и плакала, когда он приходил, так что таким способом он решил занимать мой разум.

— Хорошо, вредная еда, — он начинает, — тянучки «AirHeads».

— Жевательные мармеладки «Swedish Fish».

— «Happy Meal».

— Это не еда, Пик. Это набор, — смеюсь я.

Он пытается защитить свой вариант и говорит:

— Да, а что находится в этом наборе? Еда.

— Но по факту это не еда, ты еще можешь выбрать, что хочешь туда положить.

— Да, но независимо от того, что ты выберешь, еда по-прежнему вредная.

Пик так серьезно все аргументирует, что это заставляет меня рассмеяться. Наша связь очень сильна. Он именно такой, каким должен быть брат: заботливый, защищает меня, раздражает, и в нем есть все остальное, что я предполагаю, должно быть в родном брате.

— Ха-ха. Ты не можешь использовать это в игре, — говорю я ему.

Я слышу его раздраженный вздох, прежде чем он говорит:

— Прекрасно. Тогда — шоколадные батончики «Ho Hos».

— Они такие вкусные.

Он хихикает и соглашается:

— Знаю.

Мы продолжаем играть, и в конечном счете я побеждаю и удостоверяюсь, что утерла ему нос, поскольку в последние два раза выигрывал он.

Через некоторое время Пику нужно вернуться в свою комнату, и я остаюсь одна. Откидываю голову назад к стене и закрываю глаза, пытаясь расслабиться достаточно, чтобы хоть немного подремать.

Я резко просыпаюсь, когда яркий свет бьет в глаза. Открываю глаза, затем быстро зажмуриваюсь от боли, потому как провела последние три дня в темноте. Кто знал, что свет может быть таким болезненным? Но это так. Всегда проходит пару часов, прежде чем мои глаза приспосабливаются.

Я чувствую запах Карла так же, как и зловоние моей мочи, и я просто в шоке, когда он начинает развязывать ремень, которым привязывает меня. Он расстегивает ремень? Мои руки похожи на лапшу, когда безвольно падают по бокам. Тепло медленно растекается по рукам, и покалывание начинает пробегать по моим безжизненным нижним конечностям.

— Боже, ты ужасно воняешь, ребенок, — рычит он, а я ползу на карачках к углу шкафа, где стоит бутылка с белизной, искоса поглядывая на него. На данный момент — это уже моя рутина, как только меня отвязывают, я тут же мою пол с белизной.

Когда я поднимаюсь наверх, сразу направляюсь в душ, чтобы помыться. Я не предполагала, что меня освободят раньше завтра, так что веду себя тихо и стараюсь быть невидимой, чтобы Карл не передумал и не вернул меня обратно в ту черную дыру.

После того как помылась, я возвращаюсь в свою спальню и вижу, что Пик лежит на моей кровати. Он всегда появляется здесь, чтобы утешить, когда меня выпускают из коморки. Мчусь к нему, бросаюсь в его объятия и позволяю держать меня.

— У меня есть кое-что для тебя, — шепчет он, и когда я поднимаю голову с его груди, спрашиваю:

— Что?

— Подарок на день рождения.

Я опускаю голову обратно и вздыхаю.

— Ты не должен был ничего покупать.

— Ну, а я купил, так что будь вежливой и притворись, что ты счастлива.

Сажусь, складывая ноги «по-турецки», пока Пик бежит в свою комнату и затем возвращается с пластиковым пакетом. Он подает его мне и садится на кровать. Внутри лежит кукла с ярко-рыжими волосами, сделанными из пряжи. Улыбка появляется на моих губах, и он говорит:

— Цвет ее волос напомнил мне о тебе.

Без сомнения, Пик украл ее из какого-то магазина, но мне плевать. Это единственный подарок, который у меня будет на этот день рождения, и я обожаю его за то, что он принес мне его, потому что у меня очень мало вещей, которые я могла бы назвать своими собственными.

— Я люблю тебя, Пик, — говорю я, смотря на него, пока он сидит с таким взволнованным выражением лица и спрашивает меня:

— Ты не думаешь, что это глупо?

— Нет, она идеальна, и я обожаю ее.

Он тянется ко мне, чтобы обнять, и я тону в его объятиях с куклой, зажатой между нами, он произносит:

— Я просто не хотел, чтобы тебе сегодня было грустно.

— Я расстроена каждый день, но было бы хуже, если у меня не было тебя.

— Пик! — мы слышим, как Карл орет снизу. — Иди сюда.

Живот скручивает, когда я вижу, как выражение лица Пика каменеет. Он ненавидит этого мужчину, так же как и я.

— Секундочку.

Когда Пик выпрямляется, я спрашиваю, задаваясь вопросом, почему Карл кажется таким взбешенным:

— Ты что-то натворил?

— А разве ему нужна причина? — это все, что он говорит и выходит из моей комнаты, к горлу подкатывает тошнота, когда я следую за ним из комнаты и остаюсь наверху лестницы, в то время пока он спускается вниз.

Карл хватает Пика за затылок и тащит его, говоря:

— Быстро в подвал, маленькое дерьмо.

Он опускает голову, пока Карл открывает дверь, которая ведет в подвал. Пик спускается по лестнице. Я ненавижу то, что он всегда оказывается там. Он говорит, что Карл водит его туда, чтобы избить, и я ненавижу то, что не могу ничего сделать, чтобы защитить его. Каждый раз, когда его уводят в подвал, я просто сажусь и жду его возвращения, и когда он все-таки возвращается, то даже не смотрит на меня. Как будто он сердит на меня. Я однажды спросила его об этом, но он ответил, что клянется, что никогда не злится на меня. Это так по-разному для нас, потому что, когда меня запирают, Пик всегда появляется, чтобы поддержать меня. Но когда Пик возвращается из подвала, он не хочет общаться со мной. Он игнорирует меня и прячется в своей комнате. Это ужасно, когда все, что я хочу — это просто обнять его, заставить его почувствовать себя лучше, как всегда делает он, но он не позволяет.

Я лежу на своей кровати с наушниками в ушах и обнимаю новую куклу, пока слушая музыку, пытаюсь заглушить боль, которая заполняет грудь. Закрываю глаза, и, в конце концов, начинаю засыпать от усталости, когда внезапно куклу вырывают у меня из рук. Открываю глаза и вижу Карла, который нависает надо мной. Вынимаю наушники, и он выплевывает мне:

— Тащи свою задницу в подвал.

Слишком напуганная, чтобы задавать вопросы, я тащусь позади него, пока страх сковывает мое тело. Карл открывает дверь, ведущую в подвал, и мои ноги трясутся, когда я иду вниз по лестнице. Я никогда прежде не была внизу, и паника, никогда так всесильно не захватывала, когда я вижу Пика, который стоит только в одних боксерах, а остальная его одежда валяется на полу.

Выражение лица Пика пугает меня. Он никогда так не смотрел на меня, как будто тоже напуган. Но Пик никогда не бывает напуган. Я останавливаюсь в паре футов от него и нервно поворачиваю голову, и вижу грязный матрас, который валяется на цементном полу. Поворачиваюсь обратно к Пику, мои глаза расширяются, сердце бешено колотится, слезы жгут глаза, и я слышу вопрос Карла:

— Сколько лет исполняется тебе сегодня?

Я смотрю в его лицо, когда он устраивается на металлическом стуле, который стоит в углу.

Слабым, дрожащим голоском я отвечаю:

— Уммм… десять.

Он не отвечает, только кивает, а потом через пару минут добавляет:

— Ты напугана?

Я быстро смотрю на Пика, чей взгляд прикован к полу, затем обратно на Карла и киваю: «да».

Его следующие слова изменили мою жизнь навсегда. Это был мой десятый день рождения, и я была слишком взрослой, чтобы верить в сказки. Я знала, что Прекрасный Принц, летающие кони и говорящие гусеницы не существуют, но то, что произошло дальше, заставило меня понять, что монстры как раз таки реальны. И оказалось, что с одним из них я жила рядом.

Настоящим

Живым

Монстром.

Низким, строгим голосом, он приказывает:

— Сними свою одежду.

Мое сердце ухает прямо в пятки, а тело начинает трястись. Я замираю. Я не могу ответить, так что просто стою. Мне кажется, даже воздух замирает, когда Карл рычит:

— Снимай одежду. Всю!

Я поворачиваю голову к Пику, и он сморит прямо на меня. Я знаю, что должна напугаться слез, которые катятся по его щекам и этого несчастного выражения в его глазах. Не моргая, я чувствую, как мои собственные слезы тоже свободно бегут по лицу. Смущенно качаю головой, Пик кивает, говоря, что нужно повиноваться.

Дрожащими руками я тянусь к краю футболки, и когда хватаю ткань, страдальческий всхлип вырывается из моего горла. Он эхом отражается от цементного пола и стен. Зажмурив глаза, я стаскиваю футболку через голову и затем прижимаю к груди, даже притом, что груди-то у меня еще и нет.

— Штаны, — требует он.

Я не смотрю на него. С закрытыми глазами я расстегиваю джинсы и спускаю их по ногам, выступаю из них, по-прежнему удерживая в руках футболку.

— Отпусти ее.

Его ледяной голос пугает меня, поэтому я разжимаю пальчики и позволяю ей упасть на пол.

— Хорошая девочка, — говорит он, и я практически слышу улыбку, с которой произнесены эти слова. — Теперь снимай нижнее белье.

Боже, если ты существуешь, пожалуйста, помоги мне.

Снимаю трусики и пытаюсь прикрыть себя руками и ладонями, пока стою там. И когда я, наконец, открываю глаза, Карл вновь начинает говорить.

— Ты когда-нибудь видела член раньше? — спрашивает он, прежде чем расстегивает молнию и спускает свои штаны. Его член — это первый, который я когда-либо видела, и мое горло горит от желчи, которая скапливается там.

— Ты когда-нибудь его трогала раньше?

Мои рыдания становятся сильнее, и я не могу сдержать их, умоляя его:

— Пожалуйста, не делай мне больно. Я сделаю все, что угодно.

— Все? — Я громко реву, когда он приказывает: — Этого-то я и хочу. Ты позволишь Пику оттрахать тебя, а я буду смотреть. Если ты сделаешь это, то я и пальцем не прикоснусь к тебе.

Я решительно качаю головой, не понимая, что он имеет в виду, и когда смотрю на Пика, он спокойно стоит, а потом делает пару шагов ко мне и произносит тихим, расстроенным голосом:

— Ты не хочешь, чтобы он трогал тебя.

Моя голова не перестает качаться из стороны в сторону, и я не могу прекратить рыдания, когда пытаюсь произнести, заикаясь:

— Я не-не понимаю, чего он х-хочет.

Он расстроено выдыхает и говорит:

— Он хочет, чтобы мы занялись сексом, — когда он замечает мое смятение, он спрашивает: — Ты знаешь, что это такое?

— Я не д-д-думаю. Я имею в виду… я не-не, уммм… — я не могу произнести слова сквозь ужас, который заполняет меня изнутри. Я слышала о сексе. Я знала о нем. Я просто не понимаю, что именно это означает.

— На матрас! — громкий голос Карла заставляет меня подпрыгнуть на месте.

Очень тихо Пик молит:

— Пожалуйста, не бойся меня, — он берет меня за руку и ведет к матрасу.

— Ложись на спину, — произносит он шепотом, который могу услышать только я. Он снимает боксеры, прежде чем ложится на меня, и мой беспомощный крик заполняет комнату. Он опускает голову к моему уху и тихо говорит: — Все будет хорошо. Не смотри на него. Тебе даже не обязательно смотреть на меня, только пообещай, что не будешь смотреть на него.

Я киваю рядом с его головой так, чтобы он мог почувствовать мой ответ.

Его последними словами, прежде чем я потеряю последнюю надежду на хоть какую-то нормальную жизнь, были:

— Мне очень жаль, Элизабет.