Выстрел

ГЛАВА

— Легко смогла найти? — спрашивает Деклан, когда я ступаю на борт его роскошной современной яхты.

— Док К 47. Она стоит там, где ты и сказал, — говорю я, дрожа, поскольку от воды дует пронизывающий холодный бриз.

— Давай зайдем внутрь.

Я следую за Декланом в каюту, в которой находятся белый диван и стулья, окружающие деревянный стол.

— Давай быстренько покажу тебе тут все? — предлагает он, хватая меня за руку. И я соглашаюсь, улыбаясь ему, пока он ведет меня через камбуз вниз по лестнице. После того, как он показывает мне каюту на правом борту и еще одну соседнюю, для гостей, в которой есть ванная, он ведет меня к большой хозяйской каюте. Комната шикарная, всюду вишневое дерево, небольшая зона отдыха в углу и огромная кровать в центре.

Деклан не тратит ни секунды, когда поворачивает меня и целует. Расслабляясь в поцелуе, я позволяю ему двигаться так, как он любит, и когда, наконец, он вытаскивает язык из моего рта, усмехаюсь.

— Что такого забавного?

Я говорю с легкой усмешкой:

— Даже без разговоров?

Собственнически поглаживая мою шею, затем опуская руку вниз до грудей, он сжимает их, прежде чем отвечает:

— Мы поговорим после того, как мой член побывает внутри тебя.

Он хватает меня за бедра, приподнимает и бросает на кровать. Он нависает надо мной и протискивается между моих ног с тихим рыком, когда я беру его лицо в свои ладони и вновь целую. Наши губы сталкиваются, и мы становимся неясными очертаниями быстрых движений рук, возящихся с одеждой друг друга. Когда он стаскивает мое платье через голову и отбрасывает его, я понимаю, что мой поход по магазинам стоил того, когда его глаза вспыхивают, пока он рассматривает мой комплект трусиков-шортиков и лифчика. Мы оба стоим на коленях, пока его глаза бродят по мне, впитывая мой вид. Как-то неловко оттого, что у меня есть мужчина, который так смотрит на меня, со всем этим сильным желанием и страстью.

— Ты хоть представляешь, насколько красива? — ласково говорит он, проводя руками вниз по моим ребрам и останавливаясь на моих бедрах, на которых идеально сидят шелковые трусики.

— Прекрати, — шепчу я, желая отрицать его слова.

— Прекратить что?

— Когда ты говоришь подобное… — начинаю я, опуская голову, чтобы разрушить наш пронзительный зрительный контакт, — мне становится некомфортно. — Я вновь смотрю в его глаза и добавляю: — Я не знаю, что тебе ответить.

— Я и не нуждаюсь в ответе, дорогая. Но ты не должна чувствовать себя некомфортно, не со мной. Я обожаю смотреть на тебя. Я люблю то, как ты выглядишь обнаженной, твою безупречную, молочную кожу, — говорит он, начиная медленно водить руками по моей коже. — Твою идеальную грудь, — продолжает он, расстегивая мой лифчик и спуская бретельки по моим рукам. — Твои розовые сосочки. Когда я вижу, как они возбуждаются из-за меня, я становлюсь чертовски твердым.

И затем он вбирает один мой бутон себе в рот, посасывает его и выводит вокруг него круги языком, прежде чем переходит к моей второй груди и проделывает все то же самое.

Я проскальзываю пальцами в его гладкие волосы, и он укладывает меня на спину. Он начинает медленно вести кончиком пальца вниз, по выпуклости моей груди, по сверхчувствительной коже моего живота, посылая мурашки по всему телу.

— И затем еще это, — низко произносит он и просовывает пальцы под резинку моих трусиков и снимает их. — Раздвинь для меня ножки.

Я так и делаю, разводя их широко в стороны и демонстрируя ему мою голую киску. Наблюдая за мной, он высвобождает гортанный рык. Он садится между моими ногами, а руки кладет мне на колени, впитывая мой вид, он говорит:

— Прикоснись к себе.

Увлажнив пальцы во рту, я удерживаю его взгляд и вытягиваю руку вниз, проскальзываю между половых губ, растирая мое возбуждение по моему клитору, и начинаю медленно выводить круги. Я наблюдаю, как его глаза расширяются от сияющей в них похоти. Он отстраняется, чтобы снять свои штаны, затем возвращается к своему месту между моих коленей, прежде чем берет свой член в руку и начинает гладить себя. Один только этот вид делает меня еще возбужденнее, что очень удивляет меня. Я всегда боролась с этим в прошлом, но с Декланом все иначе. Мое тело отвечает ему, даже если я и пытаюсь бороться.

— Погрузи свой палец в себя, а затем дай мне облизать его, — приказывает он, и я делаю так, погружая палец в свою жаждущую киску, и затем вытягиваю руку к нему. Он хватает мое запястье и опускает свою голову, всасывая мой палец в рот.

— Бл*дь, ты нужна мне.

Он наклоняется вперед и хватает свой галстук.

— Ты доверяешь мне? — спрашивает он, смотря на меня, и я киваю.

Я привыкаю к потребности Деклана связывать и контролировать меня. Только однажды, когда у нас был секс, и я попросила его не делать всего этого, он согласился, но это был один единственный раз.

— Скажи это.

— Я доверяю тебе, Деклан, — говорю я, и он оборачивает галстук вокруг моей головы, закрывая мои глаза импровизированной повязкой.

— Приподними голову, — шепчет он и затем завязывает ее, оставляя меня в темноте.

И я чувствую, что мое сердце бешено колотится. После всех тех лет, что я провела запертой в темной коморке, у меня развилась клаустрофобия. Я слышу шум и чувствую, как Деклан встает с кровати, но возвращается пару секунд спустя.

— Я собираюсь связать тебя, хорошо? — спрашивает он, и я ощущаю жар его тела, лежа здесь. Он берет мои руки и связывает мои запястья колючей, грубой веревкой. Пока он продолжает связывать крепче запястья и привязывать их к спинке кровати, он говорит: — Это веревка из природного волокна. Другой у меня нет, поэтому если ты будешь бороться с оковами, ты ранишь себя. Поняла?

— Да, — отвечаю я, и когда он заканчивает, я пытаюсь повернуть запястья, но грубые волокна больно ранят кожу.

— Сейчас вернусь, — говорит он и спрыгивает с кровати, затем я слышу, как щелкает дверь, закрываясь.

Он ушел, и темнота начинает поглощать меня. Единственный шум, который я слышу — это как вода врезается в яхту. Когда я сдвигаюсь, запястья начинают тереться о веревку. Мое дыхание ускоряется и вскоре становится тяжелым, наряду с сердцебиением. Внезапно, я чувствую, будто комната поглощает меня, становится душно. Я ставлю стопы на кровать, кажется, я не могу больше лежать спокойно. И затем я ощущаю запах. Тот знакомый запах сигарет Карла.

— Деклан, — бормочу я, но все, что я могу слышать — это приглушенные звуки телевизора с другой стороны закрытой двери. Смятение начинает пленить меня, и в голове разрастается невыносимая буря из-за запаха сигарет.

Страх и смятение одолевают меня, когда осознаю, что я обнажена. Карл никогда раньше не закрывал меня голой, и я начинаю дергать руками, пытаясь освободиться. Все мое тело цепенеет и покалывает, когда я начинаю метаться из стороны в сторону, отчаянно желая найти свет и спасение. Все кажется нереальным, когда в моей голове творится такое, и я слышу эхо крика. Стены так сильно давят на меня, буквально падая на мою грудь. Я изо всех сил стараюсь дышать, дергаюсь и извиваюсь, делаю все возможное, чтобы освободиться.

Кто-то хватает мои руки, и потом свет просачивается внутрь. Открывая глаза, я понимаю, что давление на моей груди — это из-за мужчины, который кричит и говорит со мной. Яростно отрываю свои руки от него и выплевываю:

— Отпусти меня.

— Не дергайся, Нина. Успокойся.

Кто, мать вашу, эта Нина и этот парень? Где я? Где Карл?

— Слезь с меня! — воплю я. Как только он освобождает мои руки, я даю деру, махом спрыгивая с кровати, чтобы затем меня крепко схватили.

— Нина, дыши! — кричит мужчина, притягивая меня ближе к себе. Я пытаюсь слезть с его коленей, но он продолжает крепко держать меня.

— Отпусти!

— Дыши, малышка. Пожалуйста, дыши.

Он крепко держит меня, продолжая говорить, медленно возвращая меня в мое тело. Туман в голове рассеивается, и я начинаю вспоминать, где я, реальность начинает проясняться. Найдя свой выход из туннеля, в который я попала, я осознаю, что, должно быть, у меня были галлюцинации. Мое бешеное сердцебиение сотрясает тело, и когда я смотрю вниз, я вся покрыта кровью, и это вызывает новую волну паники.

— О, боже мой, — мой дрожащий голос едва можно расслышать.

— Все хорошо, малышка. Ты в порядке, — успокаивает меня Деклан.

— Там кровь.

— Ш-ш, малышка. Все в порядке, — шепчет он. — Просто дыши со мной.

Я таю в его руках, моя спина прижата к его груди, и я сосредотачиваюсь на своем дыхании. Я пытаюсь его восстановить. Через пару минут он кладет меня на спину и садится рядом.

Я лежу, смущенная тем, что только что произошло, и тем фактом, что Деклан видел это. Он натягивает на меня одеяло, прикрывая мое обнаженное тело. В его глазах отчетливо читается беспокойство, когда он смотрит на меня. Он берет мои запястья в свои руки, и тогда я замечаю, откуда кровь.

— Нам нужно вытереть тебя, — его слова такие осторожные. — В ванной есть аптечка, — говорит он, и когда я киваю, он встает и выходит. Я сажусь, опираясь на спинку кровати, задаваясь вопросом, что, черт возьми, только что произошло. Раньше, когда была подростком, после побега, у меня были панические атаки, как будто я возвращалась в прошлое. Но это было так давно. Я чувствую оцепенение, будто оглушена ударом. Деклан однозначно будет задавать вопросы, но я сбита с толку, чтобы переживать об этом. Он возвращается, садится передо мной и начинает вытирать кровь с моих рук теплым полотенцем.

— Больно? — спрашивает он, а я остаюсь сфокусированной на его руках, которые нежно обрабатывают мои раны.

Я качаю головой, не желая говорить прямо сейчас, пока он продолжает очищать мои запястья, а затем перевязывает их небольшим бинтом. Как только он заканчивает, он все отодвигает и садится рядом со мной, прижимая меня к своей груди.

Он просто обнимает меня несколько минут, а затем спрашивает:

— Что произошло?

— Прости.

— Черт, я тут единственный, кто должен извиняться, не ты. Я не должен был оставлять тебя одну в таком положении.

— Куда ты уходил?

— Запереть дверь в кабину, — говорит он, и затем отстраняется, чтобы посмотреть на меня, пробегая рукой по моим волосам, зачесывая их назад. — Расскажи, почему ты запаниковала.

Глубоко вздыхая, я решаю быть с ним честной, только опустив пару деталей.

— Я страдаю клаустрофобией. Предполагаю, что повязка и отсутствие способности двигаться, просто… я почувствовала, будто задыхаюсь.

— Ты смотрела на меня так, будто не узнавала.

Я закрываю глаза и прижимаюсь к его груди.

— Я не знаю. Я почувствовала, как будто у меня были галлюцинации.

Он целует меня в макушку, и когда я поднимаю глаза и смотрю на него, он оставляет еще один поцелуй на лбу. Щетина на его щеках покалывает мне кожу, и на долю секунды, мне кажется, как будто это отец. Я снова закрываю глаза, полностью переполненная эмоциями, которые продолжают одолевать меня, и неожиданно спокойно говорю ему:

— Твоя щетина напомнила мне об отце.

Он обнимает меня крепче, когда слова начинают бесконтрольно срываться с моих губ:

— Он всегда целовал меня в лоб, точно так же, как и ты. — Через пару мгновений, я добавляю: — Мне нравится, что ты это сделал.

— Вы были близки?

Горло стягивает и мне становится невыносимо больно говорить, тогда я просто выдыхаю:

— Да.

Я сдерживаю слезы, потому что он кладет щеку на мою макушку. Время останавливается между нами, и я чувствую, как волна печали завладевает мной, и я, наконец, решаюсь спросить Деклана:

— Почему ты это делаешь, Деклан?

— Делаю что?

— Связываешь меня. Ты всегда связываешь своих женщин?

Он убирает голову с макушки, когда я смотрю на него. Он пристально вглядывается мне в глаза и медленно кивает.

— Почему?

— Все просто — контроль.

— Ты расскажешь мне об этом? — спрашиваю я быстро, и он поспешно несмело отвечает:

— Я никогда ни с кем не говорил об этом.

— Почему нет?

— Потому что это достаточно болезненно.

Я могла видеть это на его лице, в каждой черточке, в каждой морщинке.

Я провожу ладонью по линии его челюсти и принуждаю его посмотреть на меня, затем говорю:

— Как ты думаешь, сможешь рассказать мне это? Поможешь мне лучше тебя понять?

Его глаза становятся светлее, намного светлее, чем всегда, это знак того, что он сдерживает слезы.

— Иди ко мне ближе, — протягивает он еле слышно, и я делаю, как он говорит, утыкаясь головой в центр его крепкой груди. В течение пары минут я слушаю, как стучит его сердце, перед тем как он разрезает тишину своими воспоминаниями.

— Мой отец много путешествовал, когда я был младше. Он всегда говорил мне, что уверен во мне, что дома есть мужчина, и это было моей работой — защита моей матери. Я всегда защищал ее. Когда мне было пятнадцать, мой отец улетел в штаты по делам. Мать сидела в кабинете и читала книгу, я сидел в комнате родителей и смотрел фильм. Я медленно приоткрыл дверь и увидел, как она сидела в старом кожаном кресле моего отца, которое он так любил. Мать всегда говорила отцу, насколько оно выглядело страшным, но вот парадокс, когда отец уезжал, она все время сидела и читала в нем. Она обожала это кресло, но по каким-то неизвестным мне причинам, ей нравилось поддразнивать отца об этом кресле.

Я рассмеялась на выдохе и пробормотала:

— Очень забавно.

— Она была забавной и милой, — отвечает грустно Деклан. — В ней было столько жизни, — я чувствую, как мышцы на его руках напрягаются, когда он обнимает меня. — В ту ночь я задремал на их кровати, но когда услышал громкий шум, то проснулся. Крики моей матери были ужасающими, и когда я заглянул в кабинет, я увидел человека, который приставил чертову пушку к ее виску.

Это была самая последняя вещь, которую я ожидала от него услышать, и когда я поднимаю взгляд на него, его челюсть сжимается так, что поскрипывают зубы. Я вижу в глубине его глаз стыд, он продолжает:

— Я трус.

Я качаю отрицательно головой, задавая встречный вопрос:

— Но почему?

— Потому что… потому что, когда я увидел, как этот ублюдок приставил пистолет к ее виску, я прокрался обратно и спрятался под кровать.

— Деклан…

— Ты не понимаешь, я мог их видеть. Моя мать плакала и умоляла о пощаде, чтобы он сохранил ей жизнь, пока я ничего не делал для ее спасения. Я даже не попытался ей помочь, — открывается он мне, и я замечаю, как в уголках его глаз появляются слезы. — Я просто лежал там, как долбаный трус, слишком напуганный, чтобы сделать хоть одно движение. Я лежал и смотрел на то, что там происходило. Мужчина взвел курок и выстрелил в голову моей матери.

— Господи Иисусе.

Лицо Деклана приобретает жесткое выражение, когда он пытается перебороть боль, но слезинка срывается и скользит по его щеке. Я тянусь и убираю ее пальцем, проводя по влажной дорожке, что она оставила. Он смотрит на меня, и затем неизвестно почему, и у меня катятся слезы по щекам. И в этот момент я понимаю, что мы разделяем одинаковую боль. Оба наших родителя были убиты, их отняли у нас, и никогда нам не будет дано шанса, вернуть все назад.

— Мне так жаль, — я чувствую, как эти слова шепчет мое сердце, и они срываются с моих губ, потому что я действительно ощущаю каждой клеточкой его боль.

— Это была моя мама, — его голос ломается, — и я ничего не сделал.

— Ты был простым ребенком.

Он качает головой, не желая принимать оправдания и сожаления, я знаю это чувство, поэтому я отлично понимаю Деклана.

— Мой отец винит меня в ее смерти. Он всегда винил меня.

— Но это же смешно.

— Думаешь?

— Да, — говорю я достаточно четко и уверенно. — Что было бы, если бы ты кинулся ее спасать, и стал бы тем, кого настигла пуля? Твоя мать страдала бы всю свою жизнь, оплакивала потерю единственного сына. Это губительные мысли, но я все же спрошу, что бы ты выбрал — быструю смерть или оплакивать всю свою жизнь родного человека?

Он берет в ладони мое лицо, и я вижу, как его горло стягивается, и он напряженно глотает комок, затем произносит с нотками стальной уверенности:

— Мне нужен контроль. Мне нужно знать, что я контролирую все, и ничего не произойдет без моего ведома, когда я нахожусь с тобой, я как никогда чувствую жажду контроля и власти.

Я кладу сверху на его ладони свои, он все еще продолжает держать мое лицо.

— Эти вещи уже произошли, Деклан. Это дерьмовая часть жизни, про которую нам и не нужно ничего рассказывать. — Действительность этих слов пронзает мое сердце, словно острой иглой, потому что я знаю реальную правду. — Мир никогда не спрашивает у нас, чего мы хотим. Ему совершенно безразлично, что может случиться. А то, что произошло с твоей матерью… Мы уже ничего не можем с этим поделать.

— Я понимаю это, но одновременно с этим чувствую, будто это самая мерзкая ложь.

— А что твой отец?

— При каждом удобном случае, он напоминает мне, что я недостаточно хорош. Что я не состоялся как мужчина. Поэтому всю свою жизнь я надрываю задницу, чтобы он признал во мне равного. Но ты была права!

— В чем?

— В том, что ты сказала в отеле в ту ночь. Я ненавижу имя, что он дал мне. Ты права. На самом деле я имею часть в бизнесе отца, я не создавал ничего своего, это просто еще один способ, чтобы влиять на меня.

— Но «Лотос» твой. Твой отец не участвовал в этом, — напоминаю я ему.

— Ему и не надо участвовать в этом. Оно носит имя Маккиннон.

— Мне нужно кое-что рассказать тебе, — говорю я ему, чтобы рассказать ему информацию, которую знаю про его отца. — Твой отец ищет возможность инвестировать в бизнес Беннетта. Он едет в Нью-Йорк, и я вместе с ним, чтобы встретиться с твоим отцом.

— Когда?

— Через неделю.

Я могу точно сказать, что он раздражен от мысли о том, что придется совмещать бизнес вместе. Он заключает меня в свои объятия, и когда выдыхает, произносит шипящим звуком:

— Я хочу, чтобы ты была подальше от этого человека.

— Я знаю, но я также знаю, на что он способен.

Его руки сильнее кольцом сжимаются вокруг меня, когда я кладу голову ему на грудь.

— Это, бл*дь, убивает меня, просто сидеть дома и гадать, что этот мудак делает с тобой. Ты представляешь, как я мучаюсь? Я чувствую себя самым ужасным ублюдком из всех, когда отправляю тебя к нему.

— Нет, ты не такой.

Он берет мою руку, подносит к своим губам и целует запястье, где натерла веревка, перед тем как посмотреть на меня, он говорит:

— И поэтому я чувствую себя ублюдком. Я должен был сказать тебе, когда завязывал галстук, и ты не могла видеть. Я очень испугался за тебя. Мне нужно, чтобы ты была всегда честной со мной, особенно в сексе.

Когда я киваю, он склоняет голову и дарит мне бережный поцелуй, втягивая мою нижнюю губу, затем отпуская. Он держит свою голову рядом со мной, его нос упирается в мой, его глаза все еще закрыты, а дыхание прерывистое, и он выдыхает:

— Я люблю тебя.

Трепет в моем сердце волнует меня — знать, что он чувствует это ко мне, но также это ранит, потому что он становится тем человеком, который мне нравится. Я ненавижу себя за то, что мне придется уничтожить этого человека для личной выгоды, но это необходимо сделать. Также я чувствую вину, потому что не чувствую таких же чувств в ответ, просто это все часть игры. Деклан — инструмент, с помощью которого я должна сыграть свою партию. Это часть продуманной мести. Я никогда не чувствовала раскаяния по отношению к Беннетту, но Деклан хороший парень. Это невыносимо ранит, что мне приходится делать такие вещи с ним, тем более что он так открылся мне. Я открываю глаза и смотрю на него, его ресницы трепещут, я поглаживаю пальцами его затылок, провожу рукой по волосам, даю ему частичку комфорта, только она пропитана чистейшим ядом, затем слова срываются с моих губ:

— Я люблю тебя.