Ящик Пандоры

Пандора

В ту зиму я работала как никогда в жизни. В какие-то дни просто ни на минуту не могла оторваться от дел. Контракты один за другим, суета переговоров, бесконечные телефонные звонки. Но мне это нравилось, и все чаще и чаще, подписав контракт или добившись для клиента прибавки, я ловила себя на мысли: дядя Джин гордился бы мной.

Однажды в начале февраля я стояла в очереди в банке, и ко мне подошла пожилая рыжеволосая женщина:

— Вы Пандора Браун?

Я кивнула.

— Меня зовут Алисия Эпштейн. Я дружила с вашим дядей. Вы, как я слышала, теперь управляете его агентством? Ну и как идут дела?

— Довольно хорошо. Хотя мне, конечно, далеко до дяди. Я таким агентом никогда не стану.

— Надеюсь, вы станете лучше.

— Что? — опешила я.

— Ваш дядя был очень славным, но удивительно несовременным. Он жил прошлым. Поэтому он так и не стал первоклассным агентом.

Ее слова не шли у меня из головы. Они преследовали меня — он жил прошлым. Как ни печально признавать, но это правда. Больше всего он любил поговорить о добрых старых деньках и своих тогдашних успехах. Мы с папой через некоторое время знали наизусть все его договоры, неважно, что большинство из них заключены десять лет назад. Тогда это внушало трепет, а теперь вдруг показалось грустным.

Я спросила Лори, насколько хорошим агентом был дядя Джин.

— О, самым лучшим.

Но ответ ее прозвучал слишком быстро.

На выходные я поехала домой в Палм-Спрингс. Дорога оказалась ужасной. На автостраде 10 машины двигались еле-еле, пока окончательно не остановились где-то в районе Помоны. Я просидела в машине три с половиной часа, пока совсем не стемнело. Потом я узнала, что на дороге выставили полицейский кордон. Какой-то человек застрелил из обреза свою жену и четверых детей. После того как он наконец вышиб мозги себе, движение возобновилось.

Когда я приехала домой, папа мучился от страшных болей. Мы с мамой усадили его в раскладное кресло и натерли ему ноги маслом. Его ступни в моих руках выглядели такими беззащитными, такими бледными, мягкими.

— Это было чудесно, Энди-Пэнди, — сказал он, облегченно вздохнув. — Но все-таки мне интереснее тебя послушать. Расскажи все, что там делается. Надеюсь, ты всех поставила на уши?

Я знала, как он будет рад услышать о моей сделке с «Хондой», и рассказала ему. Когда я дошла до того, как выбила прибавку Энрико, он даже порозовел. Он так резко поднялся с кресла, что мне показалось, будто он сейчас взлетит.

— Ты просто молодец! Твой дядя сделал бы то же самое!

Я вспомнила, что сказала Алисия, и решила никогда больше об этом не думать.

— Спасибо, — сказала я папе, — лучшего комплимента ты мне не делал никогда.

Позже мама мне сказала:

— Ты даже не представляешь, как он после этого изменился, он только и делает, что хвастается докторам, какие у тебя замечательные клиенты и какой у тебя успешный бизнес.

Я чуть не заплакала.

После обеда я поехала купить валентинки. Для Лори выбрала веселую, для Стеф — страшненькую, а для родителей очень красивую. Она была сложена гармошкой и растягивалась почти на метр, открывая слова «Я вас люблю».

Я долго раздумывала, как поступить с Гари, и в конце концов решила купить валентинку и ему. Мы почти четырнадцать лет посылали друг другу валентинки, и нет причин нарушать эту традицию.

Когда я вернулась в офис в понедельник утром, на автоответчике меня ждало сообщение. Джинетт Макдугал получила роль со словами в пробном сериале на Эн-би-си.

Первым делом я позвонила папе. Он был просто на седьмом небе. Я пыталась спустить его на землю, напомнив, что это всего шесть фраз и несколько сотен долларов. Но он и слушать ничего не хотел.

— Это еще раз доказывает, что ты первоклассный агент, — твердил он. — Это же ты ее открыла.

Потом я позвонила Джинетт и выслушала нескончаемые восторженные вопли.

После двух этих звонков я сидела в кресле, и по лицу у меня текли слезы. Это всего лишь очередной контракт, еще одна сделка, но меня распирало от гордости. Интуиция не подвела меня, все-таки я оказалась толковым агентом.

И уж конечно, я не могла не пойти к Лори и не выложить ей эту новость.

— Джинетт получила роль в пробном сериале.

Я ожидала какой-то неловкости. Должна же она помнить, что вообще отказала Джинетт в каком-либо таланте. Но Лори и бровью не повела.

— Поздравляю, это просто потрясающе! — сказала она и широко улыбнулась.

В тот день я поехала по делам и на обратном пути увидела Джона Брэдшоу, подходящего к зданию с другой стороны.

Я ускорила шаг, на ходу пытаясь нащупать в сумке ключи. Надо во что бы то ни стало войти в здание до того, как он окажется у двери.

Но тут я остановилась. Что за глупость, в конце концов. Я веду себя как ребенок. Больше я не позволю ему запугивать меня своим высокомерием.

Я вынула ключи и демонстративно встала у двери, дожидаясь, пока он подойдет. Улыбаясь, я открою дверь для нас обоих, как равная равному.

Джон Брэдшоу дошел до здания, взглянул на дверь, увидел меня и направился дальше по улице.

Сейчас, перебирая в памяти все события, я понимаю, что в тот День святого Валентина заработал некий механизм, в результате чего моя жизнь сделала крутой поворот. Когда тот день прошел и выбор был сделан, конец оказался предопределен, и ничего изменить было нельзя.

Правда это или нет, но с этой мыслью мне легче нести бремя вины.

В то утро, помнится, я проснулась чуть ли не в слезах. Так грустно, когда в Валентинов день у тебя нет любви.

Но, приехав на работу, я повеселела. Лори вручила мне коробку шоколада, почтальон принес прелестную валентинку от мамы с папой и смешную открытку от Стеф.

Но, странное дело, от Гари я не получила ничего. Я все утро ждала, что он войдет и принесет мне открытку, как обычно, но он так и не появился.

Наконец я не выдержала и отправилась в закуток, где он сидел и работал.

— И где же моя валентинка? — спросила я игривым тоном.

Он покраснел и смутился:

— Знаешь, в этом году я ничего для тебя не приготовил.

У меня в сумке лежала валентинка, купленная для него, но теперь, конечно, дарить ее будет странно.

— Ну и прекрасно, — ответила я. — И мне меньше хлопот.

Однако я так расстроилась, что рассказала об этом Лори, когда мы пошли вместе обедать.

Выслушав мой рассказ, она пожала плечами:

— Что же тут странного? Мужчины всегда чувствуют себя неловко в такой ситуации.

— В какой ситуации?

— Разве ты не знала? — она подняла брови. — У Гари появилась девушка.

Я вытаращила глаза:

— Девушка? Да что ты, не может быть.

— Я несколько раз видела их вместе около офиса. Такая маленькая, рыжая.

— Ну и что? — упорствовала я. — Почему обязательно девушка? Может, это клиент.

Лори расхохоталась:

— С клиентами так себя не ведут.

Эта новость буквально выбила меня из колеи. Дело не в том, что Гари завел себе подругу, — он, без сомнения, заслуживает самой прекрасной девушки на свете, — а в том, что он мне ничего об этом не сказал. Я поняла, что совсем ушла из его жизни, и это огорчило меня. А может, он просто не хотел задеть мою гордость?

Остаток дня прошел еще хуже. После обеда позвонили из «Гном Продакшн» и сказали, что корпорация «Вестингхаус» восемнадцатого числа хочет иметь в своем распоряжении Тони Маки. Я позвонила ему домой, потом на сотовый, но нигде не брали трубку.

Я продолжала звонить, пока наконец на сороковой раз мне не ответила его мать.

— Да он же уехал в поход на Шри-Ланку, на два месяца, — сказала она. — Что, этот негодник забыл вас предупредить? Вечно он так.

А потом позвонил Эйб Мартин из Эн-би-си. Они запускают новый сериал, и он хочет пригласить на пробы Конни Хилбрайт. Я в полной эйфории тут же перезвонила Конни и сообщила ей эту новость.

Ответом было долгое молчание.

— Я не могу, Пандора. Прости.

— Что значит — не могу?

— Не могу, и все.

— Но в чем дело? — не сдавалась я. — Такого шанса у тебя, может, больше не появится. Объясни хотя бы причину.

— Ну слушай, — проговорила она. — Муж меня избивает. У меня поврежден сосуд около глаза, и при съемке это видно сквозь любой грим. Я не могу больше сниматься. Годится такая причина?

Потом я считала минуты до конца рабочего дня. В шесть я заторопилась домой. Но на полпути вспомнила, что забыла взять несколько документов, и повернула назад.

Открыв дверь офиса, я услышала в комнате Лори какой-то шум, грохот и крики.

Я бросилась туда. Там царил хаос — опрокинутые стулья, разбросанные бумаги, разбитая посуда. Лори стояла у окна и собиралась опрокинуть подставку для книг. Увидев меня, она замерла.

— Уйди отсюда, — сдавленно произнесла она.

Она выпустила подставку и закрыла лицо руками. Я подбежала и обняла ее.

— Скажи мне, что случилось?

Она только качала головой:

— Уйди, ради бога, уйди!

Но я не могла бросить ее вот так.

— Тебе нельзя оставаться одной. Давай поедем ко мне. Этот вечер ты проведешь со мной, будем делать все, что захочешь.

Лори неожиданно затихла и отстранилась от меня.

— Хорошо, — равнодушно сказала она, — все равно мне больше нечем заняться.

И тогда я поняла. Этот ее ужасный друг, он ужасно разочаровал ее, обидел, подвел — в Валентинов день.

Странно, вспоминая тот вечер, — а я вспоминала его столько раз, — никак не могу понять, что произошло на самом деле, а что — моя фантазия.

Лори пришла ко мне около девяти, выглядела она довольно спокойной. Она принесла вино и до этого уже явно выпила.

Когда она сняла жакет, я увидела у нее на руке синяки. Они походили на браслет, будто кто-то сильно схватил ее за руку. Я сделала вид, что ничего не заметила.

Мы разлили вино. Я смотрела на Лори, которая сидела, ссутулившись, на диване. Она была такая красивая и такая грустная. Я подошла и обняла ее:

— Ты знаешь, как ты мне дорога.

Тут, помнится, она меня поцеловала, а может, я это придумала, и ничего такого не случилось.

Я открыла бутылку водки, и мы выпили немного. Лори улеглась на ковер и заговорила. Она рассказала мне ужасные вещи — о том, что делал с ней отец, что он заставлял ее делать ему. Слушать это было невыносимо.

Я легла рядом с ней и обвила ее руками. Мы долго не вставали с ковра.

Наконец она глубоко вздохнула и села:

— Что за гнусный вечер!

Выпитая водка вдруг подступила к горлу, и я побежала в ванную. Когда я вернулась, Лори стояла у компьютера и просматривала какие-то материалы.

— Я и не знала, что ты ему целый алтарь воздвигла.

Я страшно смутилась, увидев, что она открыла статьи о Джоне Брэдшоу, которые я нашла в Интернете.

— Это не алтарь, просто я пыталась кое-что разузнать.

Лори расхохоталась:

— Да брось, ты же помешалась на нем.

— Вовсе нет.

— Тогда как ты это назовешь?

— Просто он заинтересовал меня, — с достоинством ответила я. — Он такой неприступный. Я хочу испытать себя и посмотреть, как я с этим справлюсь. Со всеми его шипами.

— Как у Спящей красавицы.

Сравнение Джона Брэдшоу со Спящей красавицей показалось мне, особенно спьяну, настолько уморительным, что я захихикала.

— Ну, в общем, у меня только один вопрос, — сказала Лори. — Когда вы поженитесь, то назовете агентство «Браун и Брэдшоу» или «Брэдшоу и Браун»?

— Совсем спятила? — изумилась я.

— Поживем — увидим.

Я покачала головой:

— Жди, сколько хочешь. Он вдвое, а то и больше, старше меня, он самый противный человек на свете, не может посмотреть на меня, не поморщившись. Парочка хоть куда!

Мы снова принялись за вино и прикончили бутылку.

Лори качалась взад-вперед, сидя на полу:

— Мы так это дело не оставим. Надо что-то придумать. Раскрутить на всю катушку.

Я не понимала, о чем она говорит, но мне нравилось, что ей так хорошо и весело.

Она встала и, пошатываясь, снова подошла к моему столу. Конверт с моими фотографиями лежал на самом верху, и она стала вытаскивать их одну за другой. Достав последнюю — где я с задранной юбкой посылала в камеру воздушный поцелуй, — она подняла ее вверх.

— Вот это!

— О чем ты?

— Мы пошлем ее Джону Брэдшоу.

— Ты ненормальная! Допилась до зеленых чертиков!

Я встала и попыталась добраться до фотографии. Однако ковер оказался для меня непреодолимым препятствием, и, споткнувшись, я свалилась на пол.

Лежа там, я представляла себе сцену: Джон Брэдшоу, такой чопорный, застегнутый на все пуговицы, сидя за столом, открывает конверт, а там, на фотографии, я — с задранными ногами.

Меня разобрал смех. Я лежала на полу и хохотала до боли в животе. Это меня как-то отрезвило, я даже попыталась подняться, но тут передо мной снова встало лицо Брэдшоу, и я опять растянулась на полу.

— Давай сделаем это, — я давилась от смеха.

Тут я вспомнила про валентинку, которую купила для Гари, но так и не отдала. Я схватила сумку и вытащила открытку.

— Вот! Мы пошлем их вместе.

Эта идея привела меня в полный восторг. Уж я поквитаюсь с Брэдшоу за все его чванство.

Я замазала белым надпись на конверте и свою подпись. Однако попытка написать «Джону Брэдшоу» ничем не кончилась. Ручка не слушалась, и я не смогла вывести ни одной буквы.

— Дай мне, — сказала Лори.

Она положила все в конверт из манильской бумаги, написала на нем «Джону Брэдшоу лично» и запечатала.

Я сказала:

— В понедельник утром первым делом сунуть ему под дверь.

— Нет, — ответила Лори. — Мы сделаем это сейчас.

— Невозможно. Уже слишком поздно, и мы не в состоянии сесть за руль.

— Пустяки, здесь рукой подать.

Она уже не улыбалась. У нее был такой странный взгляд, что мне стало не по себе.

— Нам надо сделать это сейчас, — повторила она.

— Ну ладно, — сдалась я.

Мы добрались до машины. Подморозило, но надевать пальто было лень. Лори села за руль, а я смотрела по сторонам, чтобы не нарваться на полицейских.

Мы доехали до офиса, и я велела Лори припарковаться на стоянке.

— Мне нельзя. Там только для арендаторов.

— Как верховная богиня, я позволяю тебе сегодня здесь припарковаться, — заявила я.

Это прозвучало глупо, и я заметила, что ей не понравилось.

В здании оказалось темно, и глаза покойных кинозвезд смотрели на нас со стен сверху вниз. Мы на цыпочках прошли мимо нашей двери, не издав ни единого звука — меньше всего мне хотелось, чтобы Гари услышал и вызвал полицию. Впрочем, скорее всего, он ушел куда-нибудь со своей девушкой праздновать День святого Валентина.

Мы прокрались наверх, к офису Брэдшоу, и я, встав на четвереньки, просунула конверт под дверь.

Я поднялась и вдруг мгновенно протрезвела.

Притихшие, мы поехали обратно ко мне. Там я предложила Лори остаться на ночь, но она отказалась. Голос ее звучал отрешенно, словно она была где-то далеко отсюда.

Назавтра я проснулась в полдень, и в голове у меня жуткой вспышкой пронеслось все, что случилось прошлой ночью.

Я оделась так быстро, насколько сумела, приехала в офис и помчалась вверх по лестнице к офису Брэдшоу. Распластавшись на ковре, я минут пятнадцать пыталась вытащить конверт с помощью ножа для разрезания бумаги, но он оказался недосягаем.

Все выходные я хваталась за любое дело, подворачивающееся под руку, стараясь занять себя чем угодно, лишь бы не думать о том, как утром в понедельник Джон Брэдшоу вскроет конверт и увидит фотографию.

В воскресную ночь я составила план. Я приеду в офис рано утром и дождусь прихода Эммета. Я просто попрошу свой конверт обратно, объяснив, что он попал под дверь по ошибке.

Но когда в понедельник я приехала в восемь утра, «мерседес» Брэдшоу уже стоял на стоянке, дверь в его агентство была открыта, и конверта на полу не обнаружилось.

Казалось, день никогда не кончится. От Брэдшоу не доносилось ни звука — каждый час я на цыпочках прокрадывалась на лестницу, словно убийца на место преступления, и прислушивалась.

Лори весь день была молчалива. Никто из нас и словом не обмолвился о том, что произошло в пятницу ночью.

Время подошло к трем часам, но ничего так и не случилось. Я понемногу успокаивалась. Мне вдруг пришло в голову, что Брэдшоу мог и не понять, что на том снимке — я. Он же агент и ежедневно получает, возможно, десятки фотографий от актрис, нуждающихся в представителе. Так что, скорее всего, он просто взглянул с отвращением на снимок и отшвырнул его прочь, даже не заметив, кто на нем.

И слава богу, что у меня хватило ума не подписывать валентинку.

В пять часов заглянул Гари и сказал, что сегодня рано уходит.

— Собираешься куда-нибудь со своей девушкой? — спросила я.

Он слегка покраснел:

— Вообще-то да.

— Знаешь, мог бы сказать мне о ней.

Он кивнул:

— Я хотел.

— Она хороша?

— Очень.

— Что ж, я рада за тебя.

— Спасибо. — Он помолчал, и потом добавил: — Еще я хотел сказать, что скоро уеду отсюда. Ты прости, что я так надолго у тебя застрял. Я вот-вот получу достаточно денег, чтобы снять собственное жилье.

— Это просто замечательно, — сказала я и добавила, что он может оставаться, сколько захочет.

— Я очень тебе благодарен, но думаю, что мне правда пора съезжать.

После его ухода я села за стол и почувствовала, что мне почему-то стало тоскливо. Через несколько минут раздался стук в дверь. Все-таки он вернулся, подумала я, и бросилась открывать. За дверью стоял Джон Брэдшоу.

От неожиданности я онемела. Он тоже молчал. Потом спросил:

— Можно мне войти?

— Да-да, конечно.

Я была так смущена, что едва смогла провести его к себе в кабинет. Краем глаза я пыталась увидеть выражение его лица, но мне это не удалось.

Оказавшись в кабинете, он, казалось, совершенно забыл обо мне. Неторопливо прохаживаясь по комнате, он рассматривал фотографии в рамках и перебирал книги на полках.

— Вижу, вы мало что здесь поменяли.

— Да. Мне хотелось оставить все, как было у дяди.

— Понимаю, — сказал он с резкой усмешкой. — Он был очень симпатичным человеком.

Мы стояли так близко друг от друга, что я чувствовала легкий, дорогой запах лайма от его костюма. Я заметила, что у него глаза цвета застиранной синей рубашки. А руки белые, как у моего папы, только с превосходным маникюром.

Мы молчали. Он отвернулся от меня, положил на стол портфель и открыл его. Сердце у меня упало при виде конверта из манильской бумаги.

— Я пришел сюда в связи с этим.

От стыда я не могла поднять глаз.

— Я был несколько заинтригован, получив это, — продолжал он. — Вы хотите подыскать себе агента, я так должен понимать?

Я была так ошарашена — меньше всего я ожидала от него подобных слов, — что меня разобрал смех.

Он положил конверт на стол и словно забыл о нем. Потом пристально посмотрел на меня:

— Вам нравится в Лос-Анджелесе?

Голос его звучал ласково. Почти как голос дяди Джина.

Я ответила, что очень.

— А работать агентом вам тоже нравится?

— Да. У меня даже случились некоторые достижения.

Я рассказала про Джинетт. Он кивнул:

— Да, это очень захватывающие моменты.

Опять воцарилось молчание, потом Брэдшоу посмотрел на часы и сказал, что у него есть дела. Я надеялась, что он забыл о конверте, но он взял его со стола и аккуратно уложил в портфель. Я проводила его до двери. В холле он повернулся ко мне.

— Может, когда-нибудь вы окажете мне честь поужинать со мной?

После его ухода я уселась за стол в полной прострации.

Все, что произошло, слишком невероятно. Я не могла поверить, что Джон Брэдшоу — надменный, высокомерный Джон Брэдшоу — сейчас приходил сюда и оказался таким привлекательным и любезным.

Я чуть не позвонила Лори, но потом решила этого не делать. Если бы я рассказала ей, то вся история превратилась бы в шутку, а это не шутка. Я не понимала, что случилось, кроме того, что это самое невероятное происшествие на свете, но я точно знала одно: шуткой здесь не пахло.

У меня из головы не выходила его усталая улыбка и печальные, прекрасные руки. И неужели он правда хочет пригласить меня на ужин?