Ящик Пандоры

Гари

Мне было одиннадцать, когда я впервые увидел ее.

Стояло великолепное утро. Все в Палм-Спрингс было залито ярким сентябрьским солнцем, пропитано ароматом олеандров, а птицы распевали во все горло. Но меня это не слишком радовало, потому что был первый школьный день и первый день занятий в шестом классе.

Я ехал на велосипеде по Тачева-драйв, стараясь крутить педали как можно медленней. И все равно слишком быстро добрался до знакомого кирпичного здания. С тех пор как я в июне попрощался со школой Кэтрин Финчи, здесь ничего не изменилось.

Мои друзья уже собрались в школьном дворе. Немного побуянив, мы решили погонять мяч, но игра как-то не заладилась. За лето мы надоели друг другу. Каждый день ходили друг к другу в гости, играли друг у друга во дворе, спасались от жары в чьем-нибудь бассейне.

В общем, один за другим мы выбыли из игры.

И тут во двор вошла новенькая, совсем не похожая на наших девчонок. У нее была такая белая кожа, что мне сразу вспомнилось ванильное мороженое и парадный фарфор матери. И потом, она носила платье. Ни одна из моих знакомых девчонок не надевала платья, разве что в церковь или на день рождения, да и то обычно это были юбка и блузка. А эта пришла в настоящем платье, белом в цветочек.

Но больше всего меня поразили ее волосы. Длинные, почти до пояса, золотые, как у Спящей Красавицы из фильма.

Она держала большую клетчатую сумку с книгами, которая била ее по ногам при каждом шаге. Чем ближе она подходила к нам, тем медленнее шла.

— Ты прямо как робот! — крикнул кто-то из ребят. Она залилась краской. Словно ей выплеснули в лицо стакан красного вина.

— Тебя как зовут? — крикнул кто-то еще.

— Не скажу, — мотнула головой она. У нее был странный голос, я такого никогда не слышал — как будто в каждом звуке сливались две ноты.

Здорово, подумал я, что она не сказала нам свое имя.

Прозвенел звонок, и на пороге появилась очкастая Страшила Макклеллан с сизыми волосами. Она сказала, что мы можем войти и выбрать места на предстоящий год.

Все рванули в класс и принялись занимать парты для себя и приятелей. Каждый раз в первый день занятий я делал то же самое, но сейчас не спешил. Мне хотелось посмотреть, куда сядет новенькая.

Она вошла последней. Оставалось всего два места — самых плохих, прямо у двери. Она села на одно, а я занял другое. Том и Бобби, мои лучшие друзья, изумленно уставились на меня.

— С возвращением, Соколы, — возвестила миссис Макклеллан, улыбаясь во весь рот. — С нашей последней встречи вы выросли на целый фут. Надеюсь, вы все прекрасно отдохнули за лето и готовы к работе. — Она выдержала паузу, чтобы класс, как и ожидалось, тяжело вздохнул. — Как вы заметили, у нас в этом году новенькая. Она только что переехала в Палм-Спрингс из Барстоу, и я уверена, что вы поможете ей почувствовать себя здесь дома. — Миссис Макклеллан указала на парту у двери. — Дети, это Пандора Браун.

Все обернулись и вылупили глаза. ПАНДОРА?

Интересно, о чем думали ее родители, выбрав такое бредовое имя? Мы все в прошлом году читали греческий миф о Пандоре, и Рик Джеймсон, который сидел рядом со мной, не удержался от грубой шутки.

— Ящик Пандоры! — прошипел он, убедившись, что миссис Макклеллан его не услышит.

Ящик, копилка, сумка, дырка — интимная часть тела девушки, и все захихикали. Я посмотрел на Пандору. Она смотрела в стол, и ее лицо снова залила яркая краска.

В тот день я не обращал внимания на то, что происходило в школе. Я смотрел только на Пандору — как она сидит, держит ручку, теребит серебряный браслет-цепочку.

Все утро я представлял себе, как заговорю с ней. Подойду во время обеденного перерыва и скажу:

— Привет, я Гари Отис. У тебя классное имя. Я знаю место, где можно поймать почти полуметровую зубатку. Хочешь, я отвезу тебя туда после школы?

И после уроков она сядет на раму моего велосипеда, и мы отправимся в путь.

Когда прозвенел звонок, все вскочили с мест и помчались на спортплощадку. Все, кроме Пандоры, — она осталась сидеть за партой. Кое-кто из ребят, увидев, что она не двинулась с места, остались за дверью, посмотреть, что будет дальше.

— Пандора, — громко и отчетливо произнесла миссис Макклеллан, словно обращаясь к слабоумной, — сейчас перемена. Можно выйти и поиграть.

Тогда Пандора встала и пошла к двери. В тот момент, когда она очутилась на улице, дети обступили ее со всех сторон:

— Пандора! Пандора! Ящик Пандоры!

Они дразнили и дразнили ее — сперва из-за имени, потом из-за платья, сумки и, наконец, из-за ее волос. Они делали это беззлобно, по крайней мере большинство, просто им хотелось вывести ее из себя. Если бы она не обратила на них внимания, от нее быстро отстали бы. Но вдруг она часто и прерывисто задышала, будто ее втолкнули в клетку к диким зверям, подхватила сумку с книгами и ударила Мэтта Мелцера прямо в лицо.

Дети бросились врассыпную, кто к тележке с мячами, кто на спортплощадку, а Пандора вернулась в класс и снова уселась за парту.

В обеденный перерыв мы доставали из шкафчиков коробки с едой и рассаживались по скамейкам. Том и Бобби заняли мне место, и я уселся между ними, как было всегда, еще с детского сада. Я поискал глазами Пандору, но не увидел ее ни за одним из столов. Тогда я встал и сказал друзьям, что сейчас вернусь.

В конце концов я нашел ее с другой стороны здания. Она сидела на земле, на самом солнцепеке, и я заметил, что коленки у нее уже покраснели.

— У тебя будет солнечный удар, — сказал я.

— Нет, — она покачала головой, — мне здесь хорошо.

Я прекрасно помню эти первые слова, прозвучавшие так странно, будто на два голоса.

Я увидел, что у нее нет коробки с едой.

— А где твой обед?

— В старой школе был кафетерий. Маме в голову не пришло дать мне что-нибудь с собой.

— Подожди минутку.

Я вернулся к скамейкам и забрал свою коробку.

— Вы уж дальше без меня. — Не дав приятелям времени на расспросы, я быстро вернулся к Пандоре.

Я сел на землю рядом с ней, открыл коробку и вытащил куриную ножку.

— Вот, возьми. Мама всегда дает мне столько, что съесть невозможно.

— Спасибо.

Она откусила кусок курицы и улыбнулась мне:

— Правда, здорово.

Я прислонился к горячей стене и смотрел, как она ест. Я так и не сказал ей про ловлю зубатки, но это казалось неважным. Мне было хорошо, как никогда в жизни. И причина, вероятно, заключалась в том, что я полюбил ее в ту самую минуту, когда увидел.

До встречи с Пандорой у меня были такие одинаковые друзья, словно всех нас сделали под копирку. Все мы жили в районе Мескит, в оштукатуренных домах с черепичными крышами и бассейнами, на день рождения покупали друг другу подарки в одном и том же магазине игрушек «У дядюшки Дэна» и ежемесячно стриглись у Рона в торговом центре. Даже наши родители занимались примерно одним и тем же. Среди отцов имелись хозяин лавки, строительный подрядчик, водопроводчик, а матери работали администраторами, медсестрами, учительницами. Мы почти не расставались, болтались вместе по городу или ходили в гости друг к другу, ездили на велосипедах, купались, бегали в кино. По субботам утром играли в футбол, а потом в видеоигры в компьютерном клубе у Шейки. А если намечалось какое-то особое мероприятие, то оно всегда становилось массовым — соберется одна семья в Диснейленд или аквапарк «Рейджинг Уотерс», так за ней в автофургонах потащится вся округа.

У Пандоры Браун была совсем другая жизнь. Во-первых, она жила в Дрим-хоумс. Их построили в пятидесятых годах для семей с низкими доходами, и к тому времени, когда я появился на свет, этот район стал довольно опасным местом. Днем там еще ничего, зато по ночам грабили, вламывались в дома, торговали наркотиками и даже стреляли на ходу из машин. Всем нашим запрещали туда ходить под страхом домашнего ареста.

Однажды, где-то через неделю после начала занятий, Пандора пригласила меня к себе. Я спросил, где она живет, и она ответила, что в Чиа-плейс. Я ушам своим не поверил. Сначала подумал, что есть еще какой-нибудь Чиа-плейс или она неправильно назвала место.

— А что здесь такого? — допытывалась Пандора, но, раз уж она не знала, я, конечно, не собирался ничего ей говорить.

Я чуть не сказал, что не смогу прийти, но потом передумал. Я все устрою так, чтобы мама не узнала, куда я отправился.

После школы мы сели на велосипеды и поехали к Пандоре. Я никогда не видел такого дома, как у нее. У нас в семье принято гордиться своим домом, мы всегда торопились в очередной раз его покрасить, хотя в этом еще не было необходимости, а в наших садиках не росло ни одного сорняка. Дом Пандоры выглядел неухоженным. На крыше кое-где отвалилась черепица, а сквозь асфальт подъездной дорожки проросла трава. Однако Пандора не сказала об этом ни слова, промолчал и я.

Внутри все тоже было каким-то жалким, с оранжевыми пыльными ковриками и ветхой мебелью. Но комната Пандоры показалась мне замечательной. Там повсюду стояли книги — не какие-нибудь истории про братьев-сыщиков Харди и отважную Нэнси Дрю, которыми зачитывались мои сверстники, а настоящие взрослые книги: поэзия и жизнеописания выдающихся людей. На стенах висели плакаты, как и у нас, но не Мадонна и Марки Марк, а разные афиши старых фильмов.

— «Подводное течение»? «Третий человек»? «Рождество в июле»? Да кто о них слышал?

— Я. Я о них слышала. Мне привозит их дядя Джин.

В тот день мы не застали родителей Пандоры — мать повезла мужа к врачу, — и весь дом оказался в нашем распоряжении. Пандора придумала потрясающую игру ужасов, что-то вроде пряток с вампирами, и мы играли в нее почти до пяти часов, когда мне уже надо было возвращаться домой. И, крутя педали велосипеда, я, помнится, подумал, что Чиа-плейс и Дрим-хоумс не так уж и плохи, в конце концов.

Вот так все началось. Весь учебный год я ездил к Пандоре дважды, а то и трижды в неделю после уроков, а уж субботу не пропустил ни разу, и даже иногда удавалось вырваться в воскресенье. Я до сих пор мысленно проделываю этот путь — сначала по Санрайз до Рамон-стрит, потом прямо по Рамон и дальше к аэропорту Палм-Спрингс.

Только в октябре я набрался смелости и рассказал матери, куда езжу. Она ответила, что давно все знает — в таком городе, как Палм-Спрингс, ничего не утаишь. И поскольку я всегда возвращался до заката, она считала, что бояться нечего.

Когда я впервые пригласил Пандору к себе, то немного боялся показывать ей наш дом. Он был таким большим и ухоженным по сравнению с ее собственным, и я беспокоился, что она расстроится. Но Пандора не выглядела огорченной. Она медленно обходила все комнаты, любовалась мамиными безделушками и пребывала в полном восторге.

И еще я боялся, что ее, девочку, не заинтересует ничего, что нравилось мне — компьютеры, комиксы, модели автомобилей, — но ее все восхищало. Больше всего, однако, ей понравилась баскетбольная корзина у нас во дворе.

Весь день мы играли вдвоем. У нее не очень хорошо получалось, а мне ужасно нравилось ее дразнить, поднимая мяч так высоко, что она не могла до него дотянуться.

Пандора не любила проигрывать.

Когда пришло время ужина, мама предложила ей поесть с нами. Вечер получился замечательный, хотя я чуть не убил свою старшую сестру Джанин, которая все время приговаривала:

— Гари и его подружка.

Утешало только, что Пандора не обратила на это внимания.

После ужина Пандора сказала, что поедет домой на велосипеде, но, конечно, мама и слышать об этом не хотела. Мы загрузили велосипед в наш фургон и отвезли ее в Дрим-хоумс.

Когда мы остановились перед ее домом, Пандора замялась.

— Может, зайдете? — спросила она. Было видно, что ей неловко, и я понял, что она не хочет, чтобы моя мама увидела ее дом.

— В другой раз, — быстро ответил я, — мне еще надо закончить работу по физике.

Меня вознаградили благодарной улыбкой.

По дороге домой я спросил у матери:

— Ну, как она тебе?

— Девочка с характером, мне это нравится.

— И на какой же она полке?

У мамы имелись собственные критерии оценки людей.

Она ответила не сразу:

— Не могу понять, на самой верхней или на самой нижней.

Я не могу этого понять до сих пор.

В следующую пятницу я наконец увидел мать Пандоры. В тот день она не пришла в школу, и после уроков мы с несколькими одноклассниками отправились выпить содовой в ресторанчике «У Дэнни».

Когда мы вошли внутрь, я заметил новую официантку. Она выглядела, как персонаж какого-нибудь телешоу — рыжие волосы заплетены в косу, ярко-оранжевая помада, блестящие синие тени на веках, вся увешана цепочками, браслетами, в ушах длинные позвякивающие серьги с золотыми шариками на концах.

— Привет, ребята! — сказала она нам. — Что вам принести?

Джулия Хайт посмотрела на меня, желая убедиться, что я все понял.

— На самом деле, — залепетала она, изображая малое дитя, — мы хотели узнать, как дела у Пандоры. Ее сегодня не было в школе.

— Какие вы молодцы, что беспокоитесь, — ответила официантка. — У нее все нормально, простудилась немного и все.

Джулия с торжествующей улыбкой взглянула на меня, и только тут я сообразил, что эта женщина — мать Пандоры. Я постарался сохранить невозмутимый вид и не выдать ни своего удивления, ни разочарования.

Когда я узнал миссис Браун поближе, она мне очень понравилась, и, поразмыслив, я решил — как здорово, что она отличается от других матерей. Ей было плевать, как выглядит ее дом, она не собиралась вступать в местные женские клубы и даже готовила со странностями — однажды отправила Пандору в школу, положив в коробку с обедом сырую репу. Но она была очень доброй, любила пошутить, и меня в ее доме всегда ждал самый радушный прием.

Отец Пандоры мне тоже нравился, хотя и он был весьма необычным. Отцы всех моих приятелей где-нибудь работали, в конторе или в магазине, но мистер Браун, казалось, никогда ничего не делал. Каждый раз, когда я приходил, он сидел в своей комнатенке, уставившись в телевизор или разгадывая кроссворд.

— Твой отец что, не работает? — спросил я как-то у Пандоры.

— Больше нет. Он был грузчиком в компании «Сирс», но несколько лет назад на него упал холодильник, и с тех пор он нетрудоспособен.

Я не понял толком, что значит «нетрудоспособен», но в этом слове слышалось нечто жуткое. Сам Фрэнк Браун жутким не выглядел, по правде говоря, он вызывал у меня странную печаль, когда часами сидел в своей каморке в полном одиночестве. Пандора сказала, что он обожает играть в парчизи[1], и я каждый раз подбивал его сразиться со мной, когда приходил к ней.

Программа шестого класса давалась Пандоре с большим трудом. При всем своем уме она не могла сосредоточиться на уроках и далеко не всегда делала домашнее задание, поэтому отметки у нее были неважные. Она не пользовалась успехом у одноклассников, никогда не стараясь ни сблизиться, ни подружиться с кем-нибудь из них. Я-то знал, что ей мешала застенчивость, но из-за этого никто, к сожалению, не любил ее.

Девочки дразнили ее медузой за бледность и длинные волосы. Но ей было все равно. Она считала, что все девчонки злобные и скучные.

— Кроме Стеф, конечно, — всегда добавляла она.

Стеф Брэдли жила в Барстоу и с раннего детства была лучшей подругой Пандоры. Я выслушивал ее бесконечные рассказы о Стеф, о том, чем они занимались, и порой даже немного ревновал.

Как-то на выходных Стеф приехала навестить Пандору, и мы наконец познакомились. К моему удивлению, мы прекрасно поладили с этой веселой конопатой девчонкой-сорванцом. Мы как сумасшедшие гоняли втроем на скейтбордах по всей округе. Пандора в тот день провозгласила нас «моей несравненной подругой Стеф и моим лучшим в мире другом Гари». Мне казалось тогда, что я сдал самый главный экзамен в жизни.

Учебный год продолжался, и я думал, что у Пандоры появятся новые друзья. Но она так ни с кем и не подружилась. Ее по-прежнему считали странной и шепотом судачили у нее за спиной. Такое отношение стало распространяться и на меня, потому что я ни на миг не расставался с Пандорой. Раньше у меня было полно приятелей, а сейчас дело принимало совсем другой оборот. Две девчонки, которые раньше были неравнодушны ко мне, теперь в упор меня не замечали, а кое-кто из одноклассников перестал звать в гости. Только Бобби с Томом относились ко мне по-прежнему. Мама ужасно переживала, что я утратил популярность, но меня все это мало беспокоило. Для полного счастья мне требовалась одна Пандора.

Вспоминая дни, проведенные с ней, я понимаю, что мы не нуждались в чем-то особенном. Просто у Пандоры был дар превращать самые обычные занятия в веселые приключения.

Ее интересовало все на свете, и каждую неделю она придумывала что-нибудь новое. Наблюдение за птицами, гимнастика, прыжки в воду — все превращалось в захватывающую игру. Мы шпионили за соседями, собирали коллекцию камней, пекли хлеб, а когда начали писать пьесу, даже моя сестра Джанин вызвалась нам помогать.

Пандора обожала походы, и мы провели много дней в каньоне Таквиц. В первый раз, когда мы отправились туда, она добралась до водопада, я и поверить в такое не мог.

Но главной страстью Пандоры были старые фильмы. Ее дядя Джин, владелец небольшого голливудского актерского агентства, присылал ей все старые классические фильмы, так что мы обходились без видеопроката. Нажарив себе попкорна, мы усаживались на кровать и смотрели все — от «Гражданина Кейна» до «Филадельфии».

А иногда, что мне нравилось больше всего, мы уходили на задний двор ее дома и просто разговаривали. Она все время строила планы на будущее, но они постоянно менялись. То ей хотелось стать актрисой, потом она мечтала о карьере художника, а то вдруг ее привлекала работа детского врача. Но главная цель всегда оставалась неизменной — стать богатой, настолько богатой, чтобы обеспечить родителей.

В конце дня мы с Пандорой обычно переходили дорогу и добирались до аэропорта. Там мы могли простоять целый час у проволочного забора, глядя, как взлетают самолеты.

— Как мне хочется туда, — вздыхала она.

Я не любил, когда она так говорила, и гнал прочь мысль, что когда-нибудь она может уехать.

В тот год на Хэллоуин я нарядился пиратом, а Пандора изображала Одри Хепберн в фильме «Завтрак у Тиффани». Она приехала ко мне на велосипеде, и мы обошли всех соседей с традиционным предложением — откупиться угощением, чтобы избежать мелких пакостей с нашей стороны. Все это закончилось часам к восьми, когда на улице совсем стемнело. Я не отпустил Пандору домой одну, и мы смылись потихоньку, пока мама не видела.

До этого я никогда не был в Дрим-хоумс настолько поздно, и там действительно оказалось жутковато. Несмотря на тишину, меня не покидало чувство, что в любой момент может случиться что-то плохое.

Когда мы свернули к дому Пандоры, то увидели, что над ним поиздевались вовсю. Все кусты забросаны полосами туалетной бумаги, на крыльце навалены кучи мусора, забор размалеван краской из аэрозольных баллончиков.

При виде этого кошмара Пандора застыла. В свете уличных фонарей я увидел, что лицо ее побелело.

— Ненавижу это место, — прошептала она. Голос ее звучал жестко, как у взрослой. — Не останусь здесь ни за что.

Я не знал, как ее утешить. Пандора заплакала, и я обнял ее и держал так, пока она не успокоилась.

На следующий день, в субботу, я приехал к ним рано утром и до вечера помогал Пандоре с матерью приводить дом в порядок.

В ноябре я познакомился с дядей Пандоры, который присылал ей плакаты и видеокассеты. Он приехал из Лос-Анджелеса на День благодарения, и Пандора пригласила меня на чай.

Надо сказать, дядя Джин не произвел на меня особого впечатления. Выглядел он как типичный агент — патлатый, в расстегнутой чуть ли не до пупа рубашке. Говорил он только о шоу-бизнесе и раскрученных им актерах и актрисах. Я о них даже не слышал, для меня все это был пустой звук, зато Пандора и ее отец старались не пропустить ни слова.

Когда я собирался домой, дядя Джин пожал мне руку:

— Рад был познакомиться с тобой, Гари. Если надумаешь попробоваться, позвони мне. Есть в тебе что-то от Тома Сойера. Может, я смогу для тебя что-нибудь подыскать.

Мне было неловко, но Пандора прямо задрожала от восторга.

Утром она позвонила и сообщила, что дядя пригласил ее в Лос-Анджелес на выходные. Она была вне себя от радости и говорила только о том, куда он ее повезет и что они будут там делать.

— А я-то думал, мы пойдем в поход в воскресенье, — напомнил я.

Пандора осеклась и замолчала. После долгой паузы я собрался с духом и сказал ей, что она, конечно, должна поехать, если там будет так здорово.

Все выходные я с ужасом ждал, что она позвонит и скажет, что навсегда останется в Лос-Анджелесе. Но в воскресенье днем она вернулась, и я тут же помчался к ней.

Она взахлеб рассказывала, как все было классно:

— Мы ездили в голливудский Музей восковых фигур, и на сельскую ярмарку, и на смоляные ямы Ла Бреа[2], а когда дядя Джин привез меня в свой офис, я встретила там знаменитого агента, который работает на верхнем этаже.

Судя по всему, я выглядел настолько жалко, что Пандора сменила тему.

— Чуть не забыла, — она улыбнулась, — я тебе кое-что привезла.

И протянула мне маленького пластмассового «Оскара» с прикрепленной на основании табличкой с надписью «Лучший друг на свете».

— Он не настоящий, его в Китае сделали, — сказала она.

Мне было все равно, где его сделали. Это был самый прекрасный подарок в моей жизни.

Шестого декабря день рождения моего отца. Он умер, когда мне исполнилось восемь лет, но мы с мамой и Джанин все еще отмечали этот день с тортом и подарками друг другу. Как-то вечером, стоя около ограды аэропорта, я рассказал об этом Пандоре. Я боялся, что она сочтет это чудачеством, но ей ужасно понравилось.

— Какой он был, твой отец? — спросила она. Мне не хотелось пускаться в воспоминания — я до сих пор очень скучал по нему. Но кое-что рассказал. Рассказал, как он любил ходить в походы, как здорово пел.

Внезапно я замолчал, почувствовав, что сейчас разревусь.

Пандора взяла меня за руку, и больше мы о нем не говорили. А в день рождения отца Пандора забежала ко мне и сунула в руку маленький сверток.

— Ты знаешь, в честь кого это.

В первый день рождественских каникул для пятого и шестого классов устроили специальное собрание. К нам приехал профессиональный художник, иллюстратор детских книг. Но вместо того чтобы читать лекцию, он обошел весь зал и вручил каждому лист бумаги, прикрепленный к дощечке, и карандаш.

— Нарисуйте что-нибудь с натуры. Единственный способ узнать, что такое искусство, это заниматься им. — Он оглядел сидящих детей и указал на Пандору: — А ты послужишь нам моделью.

Художник спустился по ступенькам, подошел к Пандоре и, как взрослой, предложил ей руку. Потом отвел ее на сцену и усадил на стул. По лицам остальных девчонок я понял, как они ей завидовали.

За следующие двадцать минут мы должны были нарисовать портрет Пандоры. Девчонка слева от меня нарисовала карикатуру с палочками вместо рук и ног, а та, что сидела справа, изобразила какое-то чешуйчатое чудовище с торчащими зубами.

Я не нарисовал ничего. Я просто смотрел на нее, такую красивую и спокойную на этом стуле, с высоко поднятой головой и волосами, спадающими на плечи. Весь лист я исписал ее именем, каждый раз придумывая новый шрифт. Пандора Браун. Пандора Браун. Пандора Браун.

Когда все закончилось, я ждал ее у шкафчиков. Наконец она появилась, держа в руках большой лист бумаги.

— Что это?

— Да ничего особенного.

Но я все равно схватил его. Это оказался набросок, который художник сделал с Пандоры, пока мы рисовали. Портрет был так хорош, что я даже оробел.

— Он правда очень знаменит. Ты могла бы получить за рисунок кучу денег.

Пандора скорчила гримаску, схватила рисунок другой рукой, и я понял, что она готова разорвать его пополам.

— Не надо, — попросил я.

Она остановилась и протянула мне лист:

— Хочешь?

— Давай, — пожал плечами я.

Я никогда ничего так не хотел.

Я был нормальным двенадцатилетним мальчишкой и, конечно, часто предавался сладостным мечтам о Пандоре. Я представлял себе, как держу ее за руку, целую, но в жизни никогда не пытался сделать ничего подобного. Пандора всегда насмехалась над нашими парочками, и я решил, что лучше не пробовать, чтобы ее не обидеть. Важнее всего наша дружба, остальное подождет. Однако при этом я оказался ревнивым, как Отелло.

В апреле к нам в школу перевели нового мальчика, Джейсона Мосса. Я видел, что он здорово запал на Пандору, но не мог понять, как она к нему относится. Когда я заговаривал об этом, она только смеялась. Но в этом смехе явно чувствовалось желание подразнить меня, а это могло означать что угодно. Я просто сходил с ума.

Однажды утром Пандора сказала мне, что потеряла свой любимый шнурок для ключей, который сплела для нее Стеф. В тот же день, проходя мимо шкафчика Джейсона, я увидел шнурок у него на полке.

— Откуда это у тебя? — грозно спросил я.

— Не твое дело.

Мы бросились с кулаками друг на друга тут же, около шкафчиков, под одобрительные крики столпившихся вокруг ребят. Весь этот шум и гам привлек внимание миссис Макклеллан, которая немедленно помчалась за директором. Через несколько минут появился мистер Биб и собственноручно растащил нас в стороны. В тот день меня впервые в жизни оставили в наказание в школе после уроков.

Я сидел в учительской с пузырем льда на заплывающем глазу и утешался тем, что вышел из этой драки непобежденным.

Дверь кабинета открылась. Я ожидал, что сейчас войдет мистер Биб с сообщением о моем исключении из школы, но это оказалась Пандора. Она была не на шутку испугана.

— Зачем ты это сделал, Гари? — Она взяла меня за руку. — Прости, что я тебя дразнила.

В июне мы закончили шестой класс и собрались отпраздновать это событие у Сьюзен Чалмерс. Я боялся, что Пандора не появится, но она пришла, и мы здорово провели день, купаясь и играя в пинг-понг. После ужина все собрались в комнате Сьюзен, смотреть «Психоз» Хичкока. Мы с Пандорой видели этот фильм буквально на днях, поэтому остались в кабинете. У Сьюзен был планшет для спиритических сеансов, и мы попробовали его покрутить. Сначала ничего не получалось, но в конце концов стрелка задвигалась. Правда, на все мои вопросы ни одного внятного ответа я не получил.

А потом Пандора спросила: «За кого я выйду замуж?» Стрелка двинулась к букве Д. Я решил поначалу, что это окажется Джонатан Тейлор Томас, от которого Пандора была без ума, а поскольку я вовсе не хотел, чтобы она выходила за него замуж, то начал толкать стрелку к букве Г. Следующей моей целью была, естественно, буква А, но тут стрелка замерла как вкопанная. Я понял, что это Пандора не давала ей вывести мое имя. Мы продолжали толкать стрелку каждый в свою сторону, и в конце концов она отвалилась и полетела на пол. Мы расхохотались и больше об этом не заговаривали.

Почти все лето мы провели вместе, предаваясь любимым занятиям — походам, катанию на скейтборде, киносеансам в комнате Пандоры, и не успели оглянуться, как пришел сентябрь, а с ним седьмой класс.

Мы оказались в разных школах, но поначалу я не придал этому значения, считая, что все останется по-прежнему. Первые несколько месяцев так и было, мы встречались так же часто. Я приезжал к ней на велосипеде при любой возможности, мы смотрели кино или отправлялись в поход и, конечно, наблюдали сквозь проволочный забор в аэропорту, как взлетают самолеты.

А потом я стал замечать, что что-то изменилось. У нас с Пандорой теперь были разные занятия, разные учителя, разные темы для шуток. Я организовал команду по плаванию, и тренировки стали отнимать у меня почти все дневное время. Пандора, в свою очередь, записалась в школьный драмкружок. У нас просто не оставалось времени друг на друга. И даже когда мы встречались, выяснялось, что нам почти не о чем говорить. Пандора начала как-то странно робеть в моем присутствии, и я от этого чувствовал себя неловко. Мне было грустно видеть, что наша дружба распадается, но я ничего не мог придумать. Я все еще мечтал о поцелуях, но сейчас это стало совсем невозможно, я так и не набрался смелости.

А потом, где-то в январе, Андреа Крамер, первая красотка нашего класса, пригласила меня в кино и ясно дала понять, что поцелуи только приветствуются. Этим мы и занимались весь сеанс, забравшись на последний ряд.

После этого я стал меньше думать о Пандоре. Мы не виделись неделями, потом недели превратились в месяцы.

Девятый класс я начал в средней школе Палм-Спрингс. Пандора тоже перешла в эту школу, но к тому времени мы давно перестали встречаться. Наши пути разошлись окончательно. Я стал одним из лучших учеников и председателем компьютерного клуба, а чтобы меня не держали за ботаника, стал играть в баскетбол в одной из школьных команд.

Пандора же училась так себе, и оценки у нее были не блестящие. Иногда мы сталкивались где-нибудь в школе, махали друг другу рукой, говорили «привет» и разбегались по своим делам.

Мне уже не верилось, что когда-то мы были неразлучными друзьями.

И вот осенью, когда мы заканчивали последний класс, в школе устроили традиционный выпускной бал.

Сейчас я понимаю, что это были обычные школьные танцы, но на душе у меня было тогда тоскливо оттого, что это мой последний год в школе и наш последний бал. Все вроде бы веселились от души, моя подружка Алисия, как всегда, оказалась в центре внимания, и лишь один я думал о том, как изменится наша жизнь в ближайшие годы.

Я подошел к столу с напитками и обнаружил, что кто-то подлил в пунш спиртного. Я равнодушен к алкоголю, но в этот раз выпил пару стаканов. А может, и больше.

И тут я увидел Пандору, танцующую с моим приятелем Биллом Хиггинсом. Я не знал, что они знакомы и что она пришла на бал с ним. Видеть их вдвоем почему-то было неприятно.

Когда танец кончился, Билл отошел к приятелям обсудить дела футбольной команды, и Пандора осталась одна.

Я решился к ней подойти. В свободном темно-зеленом платье и с распущенными волосами она походила на русалку.

— Я не знал, что ты придешь, — сказал я.

— Не стоило мне приходить.

Мы вышли на террасу, под усеянное звездами небо.

— Как вообще дела?

— Нормально.

— Ты что-нибудь решила про колледж?

— Я подала заявление на стипендию в пару институтов на Западе, — она пожала плечами. — Но вряд ли что-нибудь получу. У меня не слишком хорошие отметки. Наверное, все закончится местным колледжем.

— Это хорошее место. Я тоже туда иду.

Никакой радости это сообщение не вызвало.

Я спросил про ее родителей.

— У них все хорошо. Мама все еще работает у Дэнни.

Я сказал, что иногда ее там встречаю.

— А как отец? Все так же здорово играет в парчизи?

— Конечно. А как твои?

Я рассказал ей, что Джанин вышла замуж и переехала в Даллас.

— А мама работает в благотворительном сэконд-хенде несколько дней в неделю. Но это ей дорого стоит. Покупатели выпрашивают у нее скидки, а потом ей приходится доплачивать разницу из своего кармана.

Пандора рассмеялась.

И в этот момент она вдруг словно стала прежней, той одиннадцатилетней девчонкой, медленно бредущей по школьному двору в первый день шестого класса. И когда я смотрел на нее, заливающуюся смехом под яркими звездами, в этом зеленом русалочьем платье, все, что было когда-то в моей душе, вспыхнуло снова, и не осталось места сомнениям. Я схватил ее за плечи и стал целовать, целовать, целовать.

Потом она откинулась назад и удивленно уставилась на меня:

— Прошло столько лет!

Я сделал вид, что всему виной пунш.

Весь оставшийся год я старался держаться подальше от Пандоры. В апреле из колледжей прислали данные о поступивших, и в школе вывесили списки с распределением учеников. Пандора оказалась права — как и я, она попала в местный колледж. Мне было жаль ее, она ведь так хотела уехать из Палм-Спрингс.

Учеба в колледже почти не оставляла мне свободного времени. Я решил заниматься компьютерными технологиями в сфере бизнеса и проводил целые дни в компьютерной лаборатории. А по выходным подрабатывал в парфюмерном магазине и копил деньги на «Ямаху».

Моя личная жизнь тоже была достаточно насыщенной. У меня появилось много друзей, и я встречался с девушкой, с которой познакомился на лекциях по политологии.

На первом курсе я иногда видел Пандору в аудитории или в кафетерии, и тогда мы перекидывались парой слов. Она выбрала журналистику и после окончания колледжа собиралась стать ведущей теленовостей. Я подумал, что в чем-то подобном она проявит себя наилучшим образом, и одобрил ее решение.

Однако на втором курсе я совсем потерял ее из виду, пока однажды в апреле мы не столкнулись у входа в магазин.

— Сто лет тебя не видел, — сказал я. — Как жизнь?

Пандора опустила глаза:

— Вообще-то я ушла из колледжа. Отец болен. У него рак костей. Я решила, что мне нужно пойти работать.

Я очень расстроился, что она бросила учебу, но не мне указывать ей, как жить.

— Мне так жаль. Передай ему мои лучшие пожелания.

Она обещала передать.

Прошло еще два года, прежде чем мы встретились снова.

Как-то в субботу, примерно за месяц до окончания колледжа, мне позвонил Том и спросил, не хочу ли я погонять с ним по бездорожью. Мне не терпелось испытать свое новое сокровище, «Ямаху-ОТ 250», и я с радостью ухватился за подвернувшуюся возможность. Мы выехали на скоростное шоссе, с которого я свернул прямо в дюны. На полпути к вершине я услышал странный визг мотора, и тут же земля ушла у меня из-под колес. Последнее, что помню, — как провалился в кромешную темноту.

Когда я очнулся, то увидел рядом Тома. Ситуация, казалось, глупее не придумаешь. Никаких ран, если не считать задетой колесом мотоцикла щеки, зато руки и грудь ободраны до мяса, а от прилипшего к ним серого песка я стал похож на ящерицу.

Когда мы добрались до пункта «Скорой помощи», я уже ничего не соображал от боли, перед глазами все плыло. Том поддерживал меня, как я ни старался убедить его, что могу идти и сам.

Мы доковыляли до регистратуры, и сидевшая там девушка посмотрела на нас. Пандора. При виде меня она побледнела, дыхание у нее перехватило. К тому времени я полностью утратил чувство реальности, и явление Пандоры меня совсем не удивило. Я попытался сострить, но отключился на полуслове.

На следующий день Пандора пришла меня проведать и пригласила заходить в гости, когда поправлюсь. Неделю спустя я вновь оказался у нее дома. Все был, как раньше. Ее мать кормила нас пирожными и по-прежнему была неистощима на шутки.

Как и прежде, мы играли с ее отцом в парчизи, а Пандора порхала вокруг, будто прелестная златоперая птичка.

После игры мы отправились к ней в комнату и поставили на видео последний фильм, который прислал дядя Джин. Но я все смотрел на Пандору. Где-то на середине фильма я обнял ее за плечи и начал целовать.

Думаю, все, что случилось потом, не могло не случиться.

Тот наш первый раз с Пандорой был полон очарования и нежности. Я помню, как естественны для меня были наши ласки, какими неожиданно знакомыми мне показались движения ее тела, прохлада ее кожи, золото волос, словно все это давным-давно стало частью меня.

А потом она лежала в постели, свернувшись, как дитя, и волосы волнами покрывали ее перламутровое лицо. Я не мог отвести от нее взгляд и мысленно повторял:

«Я всегда любил тебя».

Но не сумел произнести это вслух.

Мы встречались почти год, и это было прекрасное время. Мне казалось, что я вернулся в самые счастливые дни моего детства.

Пандора не утратила дара делать из всего что-то необыкновенное, а я, если б мог, просто остановил бы время навсегда.

При этом с ней не всегда было просто. У нее случались приступы дурного настроения, но я не обращал на это внимания и считал, что мне безмерно повезло, раз она со мной. Когда мы гуляли или смотрели кино, я мог, не отрываясь, смотреть на нее и пытаться понять, как случилось, что после стольких лет Пандора наконец стала моей.

После окончания колледжа я решил основать собственное дело и занялся созданием компьютерных сетей для небольших местных компаний. Мне удалось сразу заполучить несколько клиентов, и я мечтал, что когда-нибудь вся округа будет пользоваться моими услугами.

Когда отцу Пандоры стало немного лучше, я думал, она вернется в колледж и закончит учебу. Но она сказала, что переросла школу. Однако работа в больнице тоже не приносила ей особой радости, и мне казалось, что все-таки лучше получить диплом.

К тому времени каждый из нас обзавелся собственным жильем, но месяцев через десять после того, как мы стали любовниками, Пандора вернулась домой. Ее отцу опять стало хуже, и она решила пожить дома, чтобы помочь матери ухаживать за ним.

И вот тогда все у нас начало разваливаться.

Я чувствовал, что Пандора постепенно отдаляется от меня.

И не понимал, что происходит. Она просто не хотела больше быть со мной. Отменяла свидания, перестала приходить ко мне. Она стала рассеянной и беспокойной, и мы все реже оказывались в постели.

Ее отец был очень плох, и мне не хотелось принуждать ее, создавать ей лишние проблемы, но меня беспокоило будущее и наши дальнейшие отношения. Говорить с ней об этом я боялся из страха услышать то, что она могла мне сказать.

Я слишком ее любил и не хотел ничего слышать.