Глава 18

Порочность века складывается из поступков

каждого отдельного человека: одни приносят в мир

предательство, другие – несправедливость, неверие,

тиранию, скупость, жестокость —

каждый по мере своих возможностей.

Монтень Эссе «О тщеславии»

В эту же ночь у Карлсона Николлза был второй удар, и, не приходя в сознание, он умер. Его черная любовница набила карманы всем сколько-нибудь ценным, что смогла отыскать, и еще до рассвета исчезла. Доре пришлось вызывать гробовщика.

Они на три дня отложили день похорон и разослали телеграммы родственникам, расселившимся по всем штатам. Вовремя приехала только Джози Энн. Ни словом не откликнулся Пэйс. Они уже знали, что Чарли приехать не может. Он попал в плен под Атлантой и сейчас находился в североамериканском лагере для военнопленных. Харриет Николлз отказалась присутствовать на похоронах. Декабрьская погода была скверная – влажная и холодная. Возможно, она не хотела подвергать себя опасности простудиться, но положение не из приятных, когда самый близкий родственник на похоронах – невестка. Доре было жаль сердитого старика, но она могла только молиться о покое для его бессмертной души. Ему за многое придется отвечать, многое объяснить, когда он достигнет перламутровых врат.

У Доры было полно своих трудностей. Как только дом покинули соболезнующие соседи, Джози по справедливости приняла бразды правления домашним хозяйством, коль скоро Харриет отказалась от этой роли. Теперь, зная истинную причину утолщения своей талии, Дора стала бояться неминуемого объяснения. Джози, разумеется, заметит все одной из первых.

Дора предусмотрительно распустила швы на своих платьях так, что они сидели свободно. Она надевала большие фартуки и туго их не завязывала, ощущая себя огромной. Вечером, перед тем как надеть ночную рубашку, она проводила рукой по нежно округлившемуся животу и сама поражалась смелости своего поступка. Дора позволила Пэйсу посеять свое семя в ее лоно, и вот плод их соития. Ей надо было знать заранее. Она же должна была понимать, что происходит. Но матушка Элизабет пренебрегла этой стороной ее образования, несомненно, приберегая нужные сведения до первой брачной ночи Доры.

Вот таким образом она пока скрывала от посторонних глаз следствие происшедшего, отодвигая по возможности неминуемую развязку.

Несмотря на все предосторожности, Харриет Николлз заболела плевритом, и состояние ее требовало ежечасной заботы. Дора с благодарностью приняла на себя это бремя, позволявшее ей пребывать в комнате больной, куда и ей приносили еду. Раз-два на дню приходила Джози с Эми, чтобы проведать свекровь, но на Дору она почти не обращала внимания. Она утопала в многочисленных заботах и хлопотах по дому и на полях и радовалась, что Дора взвалила на себя уход за больной.

Пэйс ничего не писал. Никто не знал, где он и чем занят. Злясь из-за неожиданно свалившегося на нее бремени забот, Джози написала ругательное письмо на адрес его полка. Ответа она не получила. Этого и следовало ожидать. Ферма принадлежала Чарли, и Пэйсу до нее нет никакого дела.

К середине января здоровье Харриет Николлз улучшилось, но дом был уже в таком запущенном состоянии, что Доре скрываться и прятаться от других забот было невозможно. Она подозревала, что старуха уже догадалась о ее положении, но не заговаривала об этом из деликатности. И так вскоре все всё узнают. На пятом месяце Дора уже не могла утаивать беременность покроем юбок, и все было заметно для пристального взгляда. Нельзя же оставить все без внимания до апреля, но даже если это и удалось бы, то пищащего младенца не утаишь.

Дора подумывала, не продать ли ферму и потом уехать в город, но была слишком нерешительна и робка. Если она не смогла нарушить приказание Пэйса и стать няней в госпитале, то у нее не могло найтись достаточно решимости бежать в какое-нибудь незнакомое место, где у нее не будет никаких средств к существованию. Здесь, по крайней мере, у нее и ребенка найдется крыша над головой и пища. И вряд ли скандал разрушит ее несуществующую репутацию. Вряд ли кто в доме Николлзов будет настолько жесток, чтобы выгнать ее.

Джози не сразу заметила перемену, совершившуюся в Доре. Надо было очень многое делать по дому, сразу поспевать в десяток мест одновременно. Они с Джози мало проводили времени вместе, тем более что Дора продолжала есть в комнате больной, это вошло у нее в привычку. Но однажды Дора допустила промах. Она встала на стул, чтобы зашить небольшую прореху в тяжелых занавесках, и солнечный свет из окна очень ярко очертил ее силуэт. Джози вошла в гостиную как раз в тот момент, когда Дора вытянулась, чтобы сделать последний стежок.

– Дора!

Та едва не свалилась со стула от неожиданности, но успела ухватиться за ткань и медленно повернулась, узнать, что так испугало Джози. И проследила за направлением ее взгляда.

Обреченно вздохнув, Дора оборвала нитку и слезла со стула.

– Мне вовсе не угрожала опасность упасть, – заметила она сухо, подозревая, конечно, что Джози вскрикнула не из желания предостеречь. Если бы Пэйс был дома, он, конечно бы, предупредил, что влезать на стулья в ее положении нельзя. Но Пэйса здесь не было. Хотя она понятия не имела, что бы сделала, узнав о его возвращении. Впрочем, о возвращении никто ничего не говорил.

Джози с чувством неловкости оглядела Дору. Ей трудно было принять мысль о внебрачной беременности. Настоящая леди вообще эту тему затрагивает только в деликатных выражениях, но в положении Доры не было ничего деликатного и благоприличного.

Джози осторожно осведомилась:

– Кто папа? Дэвид?

Да, это легкий выход из положения, но Дора была воспитана в отвращении ко лжи. Впрочем, она научилась удивительно хорошо избегать прямых, откровенных ответов. Наверное, под влиянием Пэйса, а может быть, впечатлений раннего детства.

– Дэвид убит, – ответила она уклончиво. Джози задумчиво кивнула, хотела что-то еще сказать, затем, передумав, пожала плечами.

– Надо найти повитуху. У меня нет таких способностей и умения все делать, как у тебя.

И, повернувшись, вышла.

То, что все обнаружилось, принесло Доре облегчение. Теперь она с не таким тяжелым сердцем занималась повседневными делами. Она легко носила ребенка. Тошнота исчезла, и Дора чувствовала себя почти как обычно, если не считать того, что ребенок все чаще шевелился. Желудок не налаживался, но она так радовалась, ощущая движения плода, что не жаловалась. Дора не только сама познала жизнь, но и несла в себе новую, и это сознание одновременно пугало ее и восхищало.

Единственный мужчина, оставшийся в имении, был Солли, но он был слишком беспокоен и горяч, чтобы отпускать его в город одного. Поэтому, когда им нужны были припасы, Джози ездила вместе с ним в город на единственной лошади, что у них оставалась. Дора была счастлива, что Джози взяла на себя эту заботу. Ей никак не хотелось подвергаться злобным и насмешливым пересудам городских обитателей.

Она даже перестала ездить на собрания. Еще задолго до того, как беременность стала явной, переправляться на тот берег было очень затруднительно. И ей не надо ничего объяснять друзьям-квакерам, которые так внимательно к ней относились. Она была благодарна им, что они ее когда-то спасли и даровали новую жизнь, но теперь она уже выросла. И должна сама распоряжаться своей жизнью.

Но пришел день, когда Эми заболела крупом, а Джози только-только оправилась от сильной простуды, и в доме не осталось серы, чтобы приготовить нужный состав для вдыхания. Дора ходила по комнате, где лежала Эми, все время, щупая ее лобик и мучительно раздумывая, какие еще лекарства существуют против этого ужасного кашля. Рекомендовали обычно использовать в таких случаях рвотное и слабительное, но Доре очень не хотелось подвергать крошку такому жестокому лечению. Она знала, что помог бы серный пластырь, но где же взять серу?

Эми заснула, и Дора поспешила в комнату Джози, чтобы проверить, как дела у ее выздоравливающей пациентки. У Джози все еще был сильный лающий кашель, небольшой жарок и несварение желудка. Конечно, сейчас ей было лучше, но выходить из дому в ветреную холодную февральскую погоду – об этом и речи быть не могло. Поэтому выбора у Доры не было, приходилось ехать в город самой.

Завернувшись в широкий плащ, скрывающий фигуру, Дора накинула на капор еще капюшон и одолжила у Джози муфту. Может, ее незаметность послужит хорошей защитой. Ей нужно только зайти в лавку, в такую скверную погоду там будет не слишком много народу.

Всегда готовый вырваться за узкие границы фермы Солли насвистывал и болтал, погоняя лошадь рысью по проселочной дороге. Дора старалась найти отвлечение в чепухе, которую он нес.

– А почему ты остался, когда все остальные слуги ушли? – спросила Дора, когда они подъезжали к городу.

Солли весело ухмыльнулся:

– Я жду, когда вернется мастер Пэйс. Я, наверно, уже свободный негр, но я ничего нигде не могу заработать, потому что разные сволочи только и ждут, как бы меня заграбастать и опять заставить работать на плантациях. Так что я решил подождать малость. Мастер Пэйс собирался мне помочь, и я потом сумею позаботиться о своих домашних.

Дора возразила:

– Но ведь ферма принадлежит Чарлзу, Солли. А у него может быть другое мнение на этот счет.

Солли передернул плечами:

– Ну, это мы еще посмотрим. Мастера Чарлза уже давно дома нет. И он не пишет. Может, он вообще не вернется. Я подожду.

За незрелыми суждениями Солли чувствовалось довольно большое упрямство, и Дора не стала с ним спорить. Она радовалась, что в хозяйстве есть хоть один мужчина, или почти мужчина, который берет часть забот на себя.

Дора отослала Солли напоить лошадь, а сама пошла в лавку. Она не хотела, чтобы бедный парень стал свидетелем ее возможного унижения, если станут шушукаться сразу же, как она войдет.

В лавке она застала жену Билли Джона, лениво вязавшую чепчик для младенца. Салли удивленно взглянула на Дору и оживленно ее приветствовала:

– Целый век тебя не видела, Дора! Где ты пропадаешь?

Она заговорщически понизила голос и быстро обвела взглядом помещение, узнать, не прислушивается ли кто к разговору.

– А что станут делать Джози и миссис Николлз, когда дом будет продан с аукциона? Переселятся к тебе?

Дора заморгала, чтобы глаза поскорее привыкли к тусклому свету, и пыталась понять, о чем говорит Салли. Осторожно она осведомилась:

– С аукциона?

Лицо Салли вспыхнуло, как фонарь.

– А ты ничего не слышала? Билли Джон с пеной у рта вчера толковал об этом. Он уверен, что Джо Митчелл и его папочка уже запустили в это дело лапы, но у нас с Билли и двух пенсов нет в копилке, и поэтому он не осмеливается поднять крик против мэра и его папаши. То же самое было, когда они хотели завладеть фермой Томми Маккоя. А я думала, вы стараетесь вызвать домой Пэйса поскорее, чтобы он позаботился обо всем.

Голова у Доры закружилась, она взялась руками за прилавок и перешла к сути дела:

– Ты хочешь сказать, что Митчеллы собираются продать дом Николлзов за неуплату налогов?

Салли жизнерадостно кивнула. Наконец-то ее поняли.

– Ну, разве не ужас? Ты думаешь, они дадут время бедной вдове собрать вещи?

Ребенок перевернулся в животе у Доры так сильно, что она вся напряглась.

– Но это какая-то ошибка. Брат Карлсон всегда без задержки платил по счетам, и мы не видели никаких уведомлений о том, что у него есть задолженность. Разве они не должны были нас известить?

Выражение лица Салли сделалось сочувственным.

– Так ты, значит, все еще у них живешь? А я думала, что теперь хозяйством заправляет Джози. – И нахмурилась, поняв, что не ответила на вопрос. – Да, наверное. Но точно я не знаю. У нас в семье бумажными делами ведает Билли Джон.

– А ты каким образом узнала об аукционе? – терпеливо спросила Дора.

Салли приободрилась. Ответ был ей известен.

– А Билли Джон вчера был в окружном суде и видел объявление. И сказал, что аукцион состоится сегодня, за неуплату налогов. Он бы с удовольствием тоже поторговался, но налоги по владению такие, что мы за целый год не зарабатываем. И неизвестно, за какую цену дом пойдет с молотка.

Желудок судорожно свело. Значит, Митчелл опять обделывает свои грязные делишки. Она считала, что он друг Чарли, но, очевидно, дружбой можно и пожертвовать за такой лакомый кусочек, особенно если этот друг сейчас очень кстати попал за тюремную решетку. До нее доходили слухи, что Джо Митчелл за бесценок скупает собственность во всем графстве. Как мэр, он знал, кто, чем и с каких пор владеет. И с отцом, представляющим в конгрессе весь округ, он всегда мог рассчитывать на поддержку закона. Без сомнения, если кто-нибудь опротестует повод, они объявят аукцион «несостоявшимся», а сами постараются сделать все негласно. Дора не могла этого допустить.

Купив серу, она поспешила туда, где оставила повозку. Солли еще не вернулся. Ладно, это хорошо. Надо с кем-то срочно посоветоваться, кто был бы на ее стороне или, по крайней мере, поддерживал Пэйса. Дружкам Чарли она не доверяла ни на йоту.

Она быстро поехала по боковой дороге, моля небо, чтобы нужный ей человек был еще жив. На этой дороге она уже бывала несколько лет назад. И надеялась, что все это время Пэйс поддерживал с ним отношения.

Хижина показалась ей еще более ветхой, чем прежде. Никто не полол сорняки, и они шуршали под ногами. Но в окошке, затянутом желтой бумагой, мерцал огонек. В хижине кто-то жил.

Когда она постучалась, раздался все такой же зычный голос дяди Джэза, крикнувшего, чтобы вошли. Дора нерешительно открыла дверь и заглянула внутрь. Перед очагом сидел старик и обтесывал полено.

– Входи, дитя, и закрывай за собой дверь. Сквозняк невыносимый.

Она скользнула внутрь и закрыла дверь, как только можно крепче.

– Извините, что беспокою вас, дядя Джэз.

– Тебе и сейчас не стоило сюда являться, как тогда, в детстве, помнишь? Никак не научишься уму-разуму, да?

Он покачал головой, и когда посмотрел на нее, она увидела у него на глазах бельма. Дядя Джэз слеп. Но Дора не обратила внимания на его ворчание.

– Мне нужна помощь. И я не знаю, где еще могу ее получить.

Дядя Джэз фыркнул и помахал резаком.

– И поэтому ты пришла к слепому старику? Надо очень ему верить, девочка.

– Ты знаешь обо всем, что здесь происходит, – ответила она с упреком. – Почему ты не предупредил нас о том, что будет аукцион?

Джэз пожал плечами.

– А я ничего не должен мастеру Чарли. Пусть сам о себе позаботится.

– А как насчет Пэйса? Ведь это и его дом тоже! Пусть дом ему не принадлежит, но все равно он имеет свою долю в собственности.

Старик кивнул каким-то своим невысказанным мыслям.

– Все еще бегаешь по той же самой дорожке? И ребенок, наверное, от него?

Дора напряглась, а Джэз рассмеялся.

– Но это дело не мое. Но я бы с удовольствием поглядел, как этому парню Джо натянули нос. Как ты думаешь, что, по-твоему, я могу сделать?

– Ты знаешь друзей Пэйса, которым можно доверять. Если бы мне удалось помешать Джо явиться на аукцион, я бы могла его задержать, отложить или еще каким-нибудь образом не допустить продажу дома.

Джэз проницательно взглянул на Дору:

– Не легче ль заплатить налоги?

– Я об этом думала. Сегодня суббота. Банк в Сити не работает. Бьюсь об заклад, извещение об аукционе из-за этого было разослано только вчера. Но если Джо не будет на аукционе, я смогу заплатить прямо в здании суда.

– Но до него долго ехать. Можешь повредить своему младенцу.

– Я чувствую себя прекрасно. Я здорова. Мне это по силам. Я просто не могу допустить, чтобы Джо удалась его затея. Кто-то должен положить конец этому скверному делу. Если его не остановить, он скоро всем городом завладеет.

Джэз пожал плечами.

– Да я вижу, что он и его папаша так и делают, но меня это не касается. Я не имею права голоса и голосовать против мерзавцев не могу. И мне никакая собственность не светит из того, что они к рукам прибрали. Мне даже и жить не положено так, как мне хочется. Но ладно, ради Пэйса я согласен. Он малость диковатый парень, но сердце у него там, где полагается ему быть. А ты теперь поезжай прямиком в суд. А я подумаю насчет Джо.

– Спасибо тебе, – с облегчением прошептала Дора, прежде чем уйти и поспешно уехать.

Солли уже слонялся по улице, глазея в окна магазинов, когда Дора снова выехала на главную дорогу. Он рассеянно оглянулся, когда она его окликнула, но сразу посерьезнел, когда она велела поспешить домой. Она хотела послать дяде Джэзу копченый окорок в благодарность за совет. И корзину с джемами и соленьями. А если он действительно поможет, то она уж позаботится, чтобы он впредь никогда не беспокоился о хлебе насущном.

Когда показался дом, она велела:

– Засыпь кобыле овса, Солли, но не распрягай ее. Мы поедем в городской суд. Я только сбегаю в дом и обратно.

– Что-нибудь случилось, мисс Дора?

– Случилось, и нечто очень скверное, Солли, и ты мне поможешь положить этому конец.

И Солли промолчал всю дорогу до дому, только настегивая кобылу, чтобы поскорее доехать. Он ни о чем не спрашивал, а Дора ничего не объясняла. Для обсуждения найдется время позже, а сейчас надо найти достаточно денег, чтобы заплатить налоги.

Загрузка...