Глава 32

Да охранят нас ангелы Господни! —

Блаженный ты или проклятый дух,

Овеян небом иль геенной дышишь,

Злых или добрых умыслов исполнен, —

Твой образ так загадочен, что я

К тебе взываю…

У. Шекспир «Гамлет»[10]

У Пэйса мелькнула мысль, что если он закроет дверь за сбитым с ног посетителем, то тем самым захлопнет ящик Пандоры. Но яростные вопли старшего из мужчин и стоны второго, распростертого на земле, убедили его, что проблема сама собой не разрешится. Появление на лестнице Джози спасло положение. На ее лице выразилось недоумение, она бросила на пострадавшего удивленные взгляды и спустилась вниз посмотреть, насколько велик нанесенный ему ущерб.

Преодолев нежелание вмешиваться, Пэйс взглядом приказал Джози оставаться на месте, а сам, широко шагая, прошел через холл. Когда мужчина с усилием поднялся, держась за нос, Пэйс скрестил руки на груди и преградил прибывшим вход. Он радовался, что был в рубашке с короткими рукавами и запачканных рабочих штанах. На нем были старые, стоптанные башмаки, из одного торчал большой палец. Он выглядит обтрепаннее, чем любой крестьянин, с которым этим элегантным господам когда-либо приходилось общаться, и они были так шокированы, что почти рассмешили его.

– Могу я вам чем-нибудь помочь, господа?

Он намеренно, чтобы поиздеваться, разговаривал самым учтивым тоном. Сбить обескураженного противника с ног и с толку всегда было его лучшим приемом.

Было ли тому причиной его собственное поведение или то, как повела себя Дора, но оба посетителя целую минуту молча пялились на него, прежде чем что-либо сказать. Потом, очевидно, по какому-то безмолвному соглашению старший выступил вперед, а второй зажал нос платком. Пэйс обратил внимание на то, что ни один из них не снял цилиндр. Придется поучить их учтивости, прежде чем впустить в дом.

– Извините, но я сэр Арчибальд Смизерс, поверенный Джорджа Генри, третьего графа Бомонта. Это его сын Гарет, виконт Доран. Нам нужно обсудить с владельцем этого поместья дело чрезвычайной важности. Он дома?

Пэйсу по-прежнему не нравился тон этого человека. Не нравился ему и вид ублюдка с задранным кверху расквашенным носом. Это Гарет![11] Так он и думал. Вот уж кому не подходит это имя! Он едва не усмехнулся, представив себе, как можно обыграть его, но Пэйсу не давала покоя реакция Доры на появление этих людей. Они назвали ее Александрой. Мокроносый, значит, знаком с ней. Пэйсу это решительно не нравилось, и вид у него был мрачный.

– Я Пэйс Николлз, и это моя усадьба. Моя жена оскорблена вашим грубым обращением и фамильярностью, поэтому изложите суть дела, и немедленно уезжайте.

Это полностью противоречило правилам южного гостеприимства. Если бы мать слышала, она бы сразу спустилась вниз и надрала ему уши. Однако Дора скрылась не без причины. Пусть эти люди поскорее уйдут, и тогда он сможет подняться к ней.

Оба посетителя смотрели на Пэйса недоверчиво. Они взглянули на его старые башмаки, затем на богато убранный холл позади него. Потом увидели в глубине холла Джози. Старый нахмурился.

Мистер Николлз, дело, которое мы должны обсудить, весьма деликатное, и требуется время для объяснений, а также конфиденциальность. Мы настаиваем, чтобы вы впустили нас в дом.

Я уже сказал, что моя жена недовольна вашим поведением. Вы либо выскажете, что вам надо, здесь, на месте, либо отправитесь восвояси.

Пэйса все это забавляло. Он был офицером и умел отдавать приказы, но никогда прежде не владел собственностью, никогда не занимал такого положения, которое давало ему право на законном основании вышвырнуть кого-нибудь со своей земли. Ему действительно было приятно сознавать, что он имеет подобную власть над этими господами.

Седовласый пришел в соответствующее случаю негодование. Руками в серых перчатках он сжимал трость черного дерева и зло смотрел на загородившего дорогу Пэйса.

– Если нам придется повторять свой визит, то уже под защитой закона. Вы не сможете и впредь держать леди Александру в рабстве, сэр, не сможете, пока я жив!

Дело принимало нешуточный оборот. Пэйс пристально посмотрел на пожилого мужчину, пытаясь прочитать правду в искаженных яростью чертах. Может быть, он рехнулся, но, чтобы это выяснить, его, по-видимому, сначала надо впустить и выслушать. Стиснув зубы, Пэйс отошел от двери.

Джози медленно прошествовала вниз и с нескрываемым интересом оглядела обоих мужчин – точнее сказать, их дорогую одежду. Пэйс был вынужден представить их друг другу:

– Джози, это сэр Арчибальд… как его… и его верный спутник Гарет. Джентльмены, моя невестка Джозефина Николлз.

Мрачный Гарет сделал вид, что не заметил протянутой руки Джози. Поверенный почтительно склонился над ней:

– Рад познакомиться с вами, мэм, – и с упреком посмотрел на Пэйса: – Виконта следует назвать лорд Доран.

Пэйс нетерпеливым кивком указал в сторону гостиной.

– Мне это ни к чему. Я хочу услышать ваши россказни, все равно сегодня больше нечего делать. Джози, принеси, пожалуйста, посетителям что-нибудь выпить, хотя они надолго не задержатся.

Джози сердито посмотрела на него:

– Пэйс, ты непростительно груб, и удалилась, шурша шелковыми юбками и оставляя аромат французских духов.

Посетители сели на вышитый диван, едва взглянув на любовно отполированную мебель, которую когда-то везли долгим путем через горы из Виргинии. Часть ее предки Пэйса доставили морем из Англии, когда Америка была еще колонией. Но для этих людей все эти старинные вещи просто хлам, что отнюдь не возвышало их в глазах Пэйса. Это был его дом, и он им гордился. До настоящего момента, когда эти снобы с пренебрежением смотрели на все, чего его семья добилась тяжелым трудом нескольких поколений, он не осознавал этого в полной мере. Да, он чертовски гордился достижениями своей семьи. Он готов был побиться об заклад, что ни один из этих двоих ни на что подобное не способен.

– Ну что ж, джентльмены, я жду. – Пэйс не сел на стул, а прислонился к камину, нетерпеливо постукивая носком башмака. – Расскажите мне, как это я держу в рабстве мнимую леди Александру. Как вы понимаете, война окончена, и у нас больше нет рабов.

Виконт помрачнел, предоставив возможность отвечать поверенному.

– Как я уже говорил, я представляю интересы графа Бомонта. Он получил сообщение от некоего Карлсона Николлза, что у него есть основание полагать, будто леди Александра Теодора Бомонт проживает в его семье под именем Доры Смайт. Из-за войны и неповоротливости следователей, посланных выяснить правду, а также из-за других несчастий мы до сих пор не имели возможности принять меры по этому письму. Мы приехали, чтобы вернуть леди Александру домой.

Пэйс смотрел на них недоверчиво, но сосущее чувство под ложечкой свидетельствовало, что столь неправдоподобная история должна, наверное, содержать в себе частицу истины. Произношение Доры напоминало акцент поверенного. Она прибыла из Англии. Пэйс всегда считал, что она на ступень выше своего окружения, но ему, невежественному ослу, казалась ангелом. Он не был близко знаком с английской аристократией, но полагал, что такому дураку, как он, дочь графа и должна была показаться нездешним существом. Что хуже, Дора узнала этих людей.

Однако не бросилась к ним с распростертыми объятиями. Пэйс осторожно разглядывал гостей. В своей чопорной одежде, с выхоленными лицами, они казались неопасными. Дора легко бы сбила с ног высокого. Но Пэйс хорошо знал, как велики правовые возможности закона. На стороне графа большая сила. И поэтому посетители были достаточно опасны.

– У вас есть доказательства? – спросил он небрежно и взял из рук Джози джулеп – смесь виски с водой, сахаром и мятой. Хотя Пэйс вообще-то презирал эту дрянь, но сейчас был рад хорошему глотку виски в любом сочетании.

Двое других взяли стаканы и осторожно потягивали напиток маленькими глотками. Когда Джози ушла, они снова сели. Уходя, она бросила на Пэйса выразительный взгляд, означавший, что в отместку за его грубое поведение она учинит ему попозже основательный допрос, но Джози представляла самую легкую из его забот.

Виконт впервые заговорил. В его голосе звучали высокомерие и раздражение.

– Моя сестра была похищена у моего отца шайкой лживых, бесчестных религиозных фанатиков, когда ей было всего восемь лет. У меня есть ее миниатюрный портрет, который докажет, что она за эти годы не особенно сильно изменилась. Ваша служанка почти ее точная копия.

Он протянул написанный маслом портрет в золоченой раме. Пэйс осторожно взял его и посмотрел в голубые глаза похожей на фею девочки, которую он так хорошо помнил со времени своей шестнадцатой весны. Безмерное отчаяние сжало его сердце, но Пэйс не подал виду и вернул портрет.

– Этот портрет напоминает мою жену Дору в детстве. Но она никогда не упоминала о похищении. Ее удочерила пожилая супружеская чета, и Дору воспитали в правилах религии квакеров. Ей, по-видимому, было хорошо в этой семье. Я думаю, что леди Александра решительно возражала против возвращения к своим настоящим родителям, если ваша история правдива.

Лицо виконта покрылось пятнами от злости, потому что кто-то сомневался в правдивости его слов, но тут вмешался поверенный:

– Все очень просто, мистер Николлз. Позовите девушку, и пусть она скажет правду.

Пэйс выпрямился, сжав челюсти.

– Эта «девушка» – моя жена, господа. Я спрошу, желает ли она говорить с вами, но не стану приказывать ей делать то, чего она не хочет.

– А откуда мы знаем, что вы честно передадите ее ответ? Если ее удерживают здесь против воли, то мы не можем на это рассчитывать, – злорадно усмехнулся виконт в отместку за нанесенные ему оскорбления.

Очень хотелось дать нахалу в зубы, но с самообладанием, которого он от себя не ожидал, Пэйс удержался. Глядя на посетителей в упор, он медленно направился к двери.

– Это ваше дело, верить мне или нет, – сказал Пэйс и вышел.

Пэйс не знал, что ждет его наверху. Не хотелось верить ни единому слову, но зачем, с какой стати кому-то измысливать столь невероятную историю? В ней чувствовалась правда, и самое тут главное – отношение ко всему Доры.

Она сидела в кресле-качалке в комнате его матери и, раскачиваясь, убаюкивала Фрэнсис. Мать была на ногах и одета и, когда Пэйс вошел, окинула его ледяным взглядом. Он не обратил на это внимания и повернулся к Доре. Жена не смотрела на него. Он похолодел, но все же должен был через это пройти.

– Они говорят правду, Дора? Ты действительно та леди Александра, о которой они толкуют?

Дора улыбнулась, потому что Фрэнсис схватила ее палец и потянула к себе. Она погладила щечку ребенка, потом подняла глаза на Пэйса. Он всегда считал, что у нее лик ангела, а теперь, когда боялся, что ее оторвут от него, уверился в этом еще сильнее. Солнечный луч из окна золотил ее локоны и подчеркивал прозрачность кожи, которой славятся лица на картинах старых мастеров. Она пристально посмотрела на него, взгляд ее был тверд, лицо спокойно.

– Леди Александра утонула вместе со своей матерью. Это было очень давно. Она мертва, Пэйс. Она мертва уже много лет. Никто ее не оплакивал, никто о ней не пожалел. Пусть уходят с миром, Пэйс, и пусть оставят нас в покое. Так и скажи.

Горячие слезы обожгли ему глаза. Пэйсу хотелось плакать от жалости к ребенку, которого он так хорошо помнил, к прекрасному эльфу, к девочке, которая пела, укачивая куклу, и говорила об ангелах, и подарила жестоко обиженному мальчику голубое перышко. Если кто-нибудь заслуживал любви, то это ангельски прекрасное дитя, так же как поклонения и почитания со стороны всех, кто знал Дору. Ее слова о том, что никто ее не жалел, уязвили его в самое сердце.

В ней была вся его душа, вся его жизнь, и вот теперь она говорит, что ее никто не любил. Все равно, в каких словах она это выразила, но смысл был таков. Леди Александра, или Дора Смайт, покинула Англию нелюбимой и неоплаканной. И сидевшие внизу люди в этом повинны. Ярость вскипала в нем, странная, холодная ярость, которая могла пройти сама по себе, как обычно.

Пэйс тихо подошел и поцеловал Дору в лоб. Улыбка, которой она его одарила, стояла перед его мысленным взором все время, пока он спускался по лестнице. За такую улыбку мужчина готов был сражаться и умереть. Пэйс приготовился сражаться, когда вошел в гостиную.

– Моя жена сообщила мне, что леди Александра утонула вместе со своей матерью, господа. Не знаю, как вы, но я не подвергаю сомнению слова леди. Сожалею о вашей утрате, но мне кажется, что люди, которым понадобилось четырнадцать лет, чтобы приехать искать пропавшую девочку, вряд ли особенно беспокоились о ее благополучии. А теперь прошу меня извинить, я занятой человек.

Испытав чувство удовлетворения при виде ярости, отразившейся на лицах посетителей, Пэйс повернулся и зашагал прочь, предоставив им самим искать выход.

Дойдя до конюшни, он тоже дрожал от ярости и других обуревавших его чувств, которые не мог правильно определить. Он чувствовал себя так, будто только что вышел невредимым из логова льва. Ему хотелось бушевать и плакать, а потом броситься наверх, заключить Дору в объятия и никогда не выпускать. Он явно терял контроль над собой, но Дора нередко доводила его до этого. Она была единственным человеком на свете, с которым он чувствовал, что жив. Сейчас его охватило чувство радости жизни и безумного веселья.

Пэйс подождал, пока карета уехала, и вернулся в поле. Ему нужен был физический труд, чтобы снять возбуждение и успокоиться. В поле он узнал, что эта работа настолько изматывает, что уже не до вспышек раздражения. К тому времени как они засеют поле, он растеряет весь свой воинственный пыл. И сейчас ему хотелось только одного: вернуться домой к Доре, принять горячую ванну и немного поговорить.

Однако его встретила Джози. Он еще до холла не успел дойти.

– Кто эти люди? Что им нужно? Дора ничего не говорит. Она ведет себя так, как будто их вообще не было.

Пот капал у него со лба, стекал струйками по запыленному лицу, оставляя на нем полосы. Пэйс потер усталой рукой лоб и хотел оттолкнуть Джози, но, вопреки распространенному мнению о нем, он был воспитан джентльменом.

– Если Дора предпочитает не упоминать об их существовании, то и нам надлежит поступать так же. Посторонись, Джози. Мне нужно вымыться.

Джози топнула ногой, однако благоразумно отошла, когда Пэйс протянул к ней руки.

– В кои веки в округе появились интересные люди, а ты даже не хочешь сказать мне, кто они! Это очень нехорошо с твоей стороны, Пэйс Николлз! – крикнула она ему вслед.

Не обращая внимания, Пэйс поднялся по лестнице.

Дора приготовила ему горячую ванну. Когда он вошел, она как раз вливала последнее ведро горячей воды. В этот короткий миг взаимопонимание между ними было таким полным, что слова, почувствовал Пэйс, совсем не нужны. С чувством благодарности он начал устало расстегивать рубашку.

Дора не осталась, чтобы помочь ему, но он этого и не ожидал. Ему это было бы приятно, но он еще не приобщил ее к чувственным наслаждениям. Дора все еще оставалась маленькой скромной квакершей. Ему трудно было поверить, что она, может быть, леди Александра. Это было слишком невероятно. Графские дочери не наливают ванну для своих мужей, грязных разоренных фермеров.

Но Пэйс знал, что сэр Как-Его-Там и проклятый виконт еще вернутся. Они не похожи на людей, которые легко отступают. В то же время они не похожи на людей, готовых проделать утомительный путь до глухих мест Кентукки в поисках давно пропавшей родственницы. Им что-то нужно, и это что-то для них чрезвычайно важно, раз уж они лично за ним отправились.

Во время ужина Джози дулась, а Дора весь вечер весело болтала о всяких пустяках. Пэйс предоставил обеим женщинам достаточно времени, чтобы уложить детей спать, и только после этого поднялся наверх. Он не знал, где сейчас Джози, но Дора тихо сидела у колыбельки Фрэнсис и поглаживала раскрашенные от руки изображения ангелов в своей Библии.

Пэйс удостоверился, что ребенок спит, потом взял у Доры из рук Библию и отложил в сторону. Он поднял ее со стула, отнес к кровати, сел, усадил к себе на колени и обнял, прислонившись к спинке.

– Они вернутся, Дора, – сказал он тихо. Минуту она сидела, напряженно вытянувшись, потом, обмякнув, прислонилась к его плечу.

– Она действительно умерла, Пэйс. Что они могут сделать?

Пэйс крепко обнял жену, наслаждаясь тонким ароматом лаванды, исходившим от платья. Ее шелковистые локоны слегка задели его подбородок, и он прижался к ней.

Ни о чем не могу думать, пока ты не расскажешь мне всю историю, мой ангел. Я полагаю, что в Англии граф обладает громадной властью, но в нашей стране дело обстоит иначе. Вот почему твой брат привез с собой модника-адвоката.

Он мне не родной брат, – возразила Дора, впервые проявляя враждебность. – Он мой сводный брат. И я была бы рада больше никогда в жизни его не видеть.

Пэйс почувствовал, что ступает на зыбкую почву, и осторожно заметил:

– Я тоже не могу сказать, что очарован его физиономией. Как ты думаешь, почему спустя столько лет он приехал тебя искать?

Пэйс не спросил, почему жена не сказала ему, что она дочь графа. Он не задал ни одного из многих вопросов, теснившихся у него в голове и требовавших ответа. Пусть скажет сама.

– Потому что ему что-то нужно, – ответила Дора, не колеблясь. – Сомневаюсь, что за эти годы Гарет изменился к лучшему.

Это совершенно совпадало с его собственным мнением. Пэйс осторожно нащупывал почву:

– А ты многое помнишь? Ты была маленькой девочкой, когда уехала из Англии.

Ее пальцы вцепились в его рубашку под расстегнутым жилетом.

– Меня много лет преследовали кошмары. Я помню все. – Она запнулась, спрятав лицо у него на плече, и слова звучали глухо. – Это как будто вспоминаешь сцены из давно прочитанной книги. Я только не знаю, точно ли я все помню. Я их больше чувствую, чем сознаю. И это тяжелые чувства, Пэйс.

Он провел рукой по ее спине и слегка помассировал плечи. Дора была такая хрупкая. Он мог бы чуть не дважды обхватить ее стан рукой. Пэйс проверил это предположение и слегка коснулся ее груди. Дора не вздрогнула от его прикосновения, и он погладил ее, осторожно, нежно, не торопясь и не требуя большего. Пэйс чувствовал возбуждение, но знал, что сегодня ничего не предпримет.

– Дети часто чувствуют себя несчастными, Дора. Может быть, ты просто была одинока?

Она резко покачала головой:

– О нет. Я помню кое-что пострашнее. Он убил маму. Он бил и бил ее, пока она не убежала, а потом убил. И думаю, что того мужчину он тоже убил. И они не вернулись за мной. Никто не пришел. Меня спас папа Джон.

Дора как будто вернулась в детство, в тот страшный день. Ее слова как иглы вонзались в сердце Пэйса. Он не хотел вникать, но боялся, что слишком хорошо все понял. Ему стало понятно также, почему Дора вздрагивала всякий раз, когда видела его с поднятой рукой.

Кто убил ее? Гарет?

Граф, – решительно ответила она. – Мой отец. Я не вернусь туда, Пэйс. Я лучше умру. Александры больше нет. Скажи им это, Пэйс.

Я уже сказал и скажу еще раз, но если здесь примешивается убийство, то власти должны об этом знать. Они могут потребовать, чтобы ты была свидетелем. Ты можешь представлять опасность для этих людей. Я считаю, что тебе лучше держаться поближе к дому, пока они не уедут.

Дора кивнула и словно растворилась в его объятиях.

Спустя минуту она выгнулась и откинулась назад, чтобы видеть его взгляд. Голубые глаза стали темно-синими. У Пэйса перехватило дыхание, когда она прошептала:

– Ты будешь любить меня сегодня, Пэйс?

Загрузка...