Заблудший ангел

Глава 7

Май 1862 года

Пораженная Дора, не веря своим ушам, смотрела на Дэвида.

– Но ты не можешь, война – худшая форма насилия. Должны быть найдены какие-то мирные решения. Ты не можешь стать солдатом.

Из-под широких полей шляпы с низкой тульей Дэвид печально улыбнулся, глядя на нее.

– Ты думаешь, я уже не слышал все эти аргументы? Дора, я должен следовать велению собственного Внутреннего Света, а он говорит, что я должен отстаивать свои убеждения. С рабством должно быть покончено. Разве мы способны измерить, какое зло больше, рабство или война? Если я не буду сражаться, то тем самым стану укреплять рабовладение.

Дора, поджав губы, нахмурилась, насколько это позволяли ее нежные черты.

– Но это же чепуха. Ведь это все равно, что Чарли утверждает, будто он занимает место судейского для нашей общей пользы. Зло есть зло независимо от того, какими словами ты его оправдываешь. Я очень хорошо знаю, что Чарли наживается на своей должности, и знаю так же хорошо, что ты под предлогом необходимости идти на войну стараешься ускользнуть от работы в родительском магазине и от них самих. И не оправдывай свое решение разными возвышенными россказнями. Дэвид отвечал довольно сердито:

– Если я пичкаю тебя возвышенными россказнями, то я не единственный в своем роде. Кого ты думаешь обмануть, живя в Большом доме, хотя у тебя есть возможность выбрать кров других людей? Если бы ты приняла предложение старейшин, они бы уже одобрили наш брак, и мы могли бы жить вдвоем на твоей ферме. Какой тебе резон отказываться исполнить их пожелания?

– Мне не надо никаких резонов! Я здесь нужна. Если ты действительно хочешь на мне жениться, ты должен нарушить приказания старейшин, как ты сейчас и делаешь. Я тебя интересую только из-за этой гадкой фермы. Ну и отправляйся на свою войну. Обагряй кровью свои руки. Но только не думай, что можешь вернуться домой и найти здесь все как было, в том же положении.

Дора подняла корзину и пошла прочь от человека в зимнем сюртуке, стоявшего рядом со старой лошадью. Она слышала, как он ее окликнул, но не обернулась: по щекам ее текли слезы, и она не хотела, чтобы Дэвид их видел. Она не знала, почему плачет – из жалости к себе, чувства утраты или страха. Она только ощущала в сердце своем огромную, зияющую пустоту и ужас, который рвался в душу, чтобы эту пустоту заполнить. Ей бы надо уже привыкнуть к этому ощущению, но с каждой вечной разлукой ткань ее собственного бытия становится все реже.

К тому времени как она добежала до лужайки перед Большим домом, Дора уже плакала навзрыд. Нет, так не годится. Нельзя, чтобы кто-нибудь увидел ее в слезах. Никто не должен заметить, что она страдает. Дора, как прежде, должна оставаться незаметной, невидимой. Это единственное для нее средство защиты.

Споткнувшись оттого, что внезапно остановилась под большим дубом, Дора вытерла лицо рукавом и сделала глубокий вдох. Не стоило прощаться с Дэвидом вот так. Ей надо было остаться спокойной, любезной и похвалить его за благородное решение сражаться против рабства. Нет, она очень скверно себя повела. Но, вспомнив, как ей в тот момент хотелось топать ногами и наброситься на Дэвида с кулаками в ярости от того, как мужчины глупы, Дора подумала, что, пожалуй, было все-таки лучше вот так расплакаться.

Если она возьмет сейчас себя в руки, то прошмыгнет в свою комнату, умоется и займется обычными повседневными делами. Дора давно научилась носить в себе невеселые мысли и чувства. Вряд ли потребуется много времени, чтобы навсегда загнать их внутрь, но чем раньше она начнет, тем будет лучше. Дэвид ушел из ее жизни. Она знала это так же твердо, как то, что на деревьях растут листья. Сколько уже осталось позади таких жизней, опавших, как листва. Она выпрямилась, поджала губы и решила похоронить мысли о Дэвиде, как уже похоронила многих людей в своем прошлом.

Но тут же какие-то сердитые голоса и переполох на заднем дворе отвлекли Дору от ее печальных размышлений. Идя на шум, она пошла к подъездной аллее, мимо конюшни и кухни, к помещениям для рабов. Крики, вопли и яростные возгласы говорили, что зрелище, ожидающее ее, не из приятных и не ее забот дело. Но это не важно. Сейчас ничто не имело для нее значения.

– Мистер Пэйс сказал, что можно. Он сказал, что ему надобен слуга. Он сказал, что у солдат должны быть сильные руки. А у меня сильные. И я не хочу быть никаким слугой при доме. Больше не хочу.

Этот всплеск справедливого гнева сопровождался звучным ударом кнута и криком боли. Дора ускорила шаги. Лишь один человек пускал здесь в ход кнут, отец Пэйса, и не знал в этом удержу.

– Черт бы тебя побрал! Ты будешь делать, что велят, или я все дерьмо выбью сейчас из твоей дурацкой задницы. Ты знаешь, что бывает в городе с беглыми рабами? Ты сейчас и половины не отведаешь того, что с тобой учинят охотники за рабами, когда схватят!

И кнут снова засвистел в воздухе.

По всей вероятности, Карлсон был прав. Охотники за рабами обычно подвешивали их на крючьях, прежде чем начать стегать. Карлсон предпочитал вымещать свою злость, сбивая рабов с ног на землю. Дора не видела тут большой разницы. Она сморщилась от боли, глядя, как удар кнута располосовал рубашку на спине юноши. Брызнула кровь.

Дора узнала юношу. Он одно время был слугой Пэйса. Армия северян не возбраняла жителям штата Кентукки привозить с собой своих рабов, но Пэйс не позаботился взять юношу, и Дора с удивлением подумала, почему, интересно, юнец захотел примкнуть к хозяину именно теперь.

Она подошла поближе и вступила в круг испуганных черных рабов. Несмотря на достаточно уединенное местоположение усадьбы, слухи о том, что делается во внешнем мире, распространялись в хижинах рабов с быстротой лесного пожара. Они знали, что солдаты армии северян рабов от себя не гонят. Рабы знали также, что, если им посчастливится наткнуться на воинское подразделение федеральных сил, они будут в безопасности. Но до Луисвилла и ближайшего военного лагеря федералов были мили и мили, и негры опасались того, что может произойти с ними по дороге. До сих пор потому никто не отваживался бежать. Но, по-видимому, теперь положение изменилось.

Сбитый с ног юноша всхлипывал от боли, а Карлсон ретиво орудовал кнутом. Он не собирался забить его до смерти, и потому иногда кнут только щелкал в воздухе, но и того было достаточно: кровь ручьями стекала с исполосованных спины и рук несчастного. Дора, пройдя через толпу и ближайший круг зрителей, наклонилась над юнцом, чтобы взглянуть на раны. Ее поступок оказал решающее воздействие на ретивость кнута.

Дору всегда удивляло лицемерие условностей. Капор и длинная юбка защищали ее сильнее, чем оружие мужчину. А то, что Карлсон считал ее гостьей в своем доме, защищало девушку еще больше. Ни один уважающий себя джентльмен никогда не ударит женщину, а женщину-гостью тем более. Это не означало, что Карлсон вообще никогда не поднимал руку на женщин, но он никогда не делал это на публике.

– Черт возьми, что ты такое задумала, девушка? – яростно вскричал он.

– Надо наложить швы ему на руку. А иначе он целую неделю не сможет работать. – И Дора спокойно обратилась к женщине из толпы: – Принеси мою сумку, ладно?

– Проклятие, Дора! Я с ним еще не закончил. Не мешайте мне. Я его так проучу, что он век не забудет.

И кнут щелкнул угрожающе близко, однако взметнул только пыль.

Дора не обратила на его слова никакого внимания и взглянула на одного из мужчин:

– Помоги мне отнести его и положить на постель. И еще мне надо мыло и теплую воду.

Но рабы заколебались, они не смели последовать ее приказаниям. В этот момент Дора увидела, как по ступенькам крыльца быстро сбегает Чарли. А Чарли – это уже совсем другое дело. Не легче ей стало, когда она увидела, что за мужем поспешает, насколько позволяла уже очень заметная беременность, Джози. В эти последние месяцы у деликатной Джози язык стал бранчливым и резким.

– Что, черт побери, здесь происходит? – потребовал ответа Чарли, подходя к собравшимся.

Тридцать с лишним лет и чересчур обильные возлияния нагнали жирку на его мускулистые формы, но он был все еще сильным мужчиной. Он зорко взглянул на Дору, копавшуюся в пыли, затем обратил вопросительный взгляд на отца.

– Да убери ты у меня из-под рук эту проклятую девчонку, чтобы я мог закончить то, что начал! – раздраженно крикнул Карлсон.

Он был страшен в гневе, который, однако, так же быстро угасал, как вспыхивал. Ему уже не хотелось боль­ше размахивать кнутом, но самолюбие требовало удовлетворения.

Но когда Чарли двинулся туда, куда ему было сказано, его за рукав схватила Джози.

– Не смей к ней прикасаться! Дора, уводи этого беднягу отсюда.

Дора почувствовала, как внутри, в душевной пустоте, стал разрастаться страх. Ей хотелось убежать и спрятаться или сделать вид, что ничего не происходит, но она понимала, что надо действовать, не полагаясь ни на чью помощь. Она знала также, что сейчас последует и какое это будет неприятное зрелище. Дора становилась свидетельницей этого много раз. Чарли не любил, чтобы ему перечили. Ему не нравилось мнение Джози о его обращении со слугами. Конечно, Чарли никак не могло понравиться то, что их несогласие по этому поводу станет широко известно.

Дрожа, Дора выпрямилась и стряхнула пыль с юбки, что сразу же отвлекло Чарли от мысли пустить в ход кулаки.

– Мне кажется, этот юноша принадлежит Пэйсу, – сказала она, тщательно выбирая слова, и сразу же переключила внимание Чарли с Джози на себя. – Я хотела только, чтобы он не пострадал чересчур серьезно. Извините мое вмешательство, если что-нибудь не так сделала.

– Не важно, кому он принадлежит, – крикнула Джози. – С ним нельзя так обращаться. Ведь он совсем еще мальчик.

Дора съежилась при виде того, как Чарли взмахнул рукой и нимало не задумываясь оттолкнул Джози, чтобы не мешалась под ногами. Да, джентльмену не полагается бить леди, но жена принадлежит мужу и он может делать с ней все, что угодно. Это Дора узнала еще очень давно. Она схватила Джози за руку, потому что та зашаталась и едва не упала. Однако Джози урезонить, таким образом, было уже нельзя. В отличие от матери Доры она не смирилась и ее обычная застенчивость сменилась безрассудной смелостью.

Джози изо всей силы ударила своим маленьким кулаком в массивную грудь мужа:

– Если ты еще хоть раз, грубиян, посмеешь толкнуть меня, я перееду жить к своей матери! Ты не смеешь обращаться со мной, как со своими рабами! Пэйс меня предупреждал насчет тебя, а я его не послушалась. Но теперь я сделаю, как он советовал. Ты пожалеешь, что день, когда…

Вмешивать в эти дела Пэйса было не самой удачной мыслью. Яростно фыркнув, Чарли развернулся и ударил жену кулаком в челюсть. Она вскрикнула и упала на руки Доре, а слуги, вытаращившись и разинув рот, молча глазели на безобразную сцену.

– И мне не нужна жена-сука, которая все время меня пилит! Убирайся с глаз моих, пока я тебя тоже не огрел кнутом.

С этими словами он выхватил кнут из руки отца и повернулся к юноше, чтобы стегнуть его, но жертва сообразила вовремя отползти за пределы досягаемости. Кто-то из пожилых мужчин-рабов почти на руках оттащил его к негритянским лачугам, и теперь мишенью для гнева оставалась одна Джози.

Дора поспешила встать между потрясенной, дрожащей Джози и ее впавшим в ярость мужем, в то время как Карлсон пытался утихомирить сына. Что-то шепча, Дора потянула Джози в сторону дома. По справедливости ей надо было бы сейчас пойти к юноше-негру и наложить швы на его раны; но беременная Джози была совсем беспомощна. Перед глазами, однако, стояло лицо матери, такой же некогда беспомощной. Если бы у матери имелись друзья, способные ее защитить, она, возможно, была бы жива. Поэтому самое мудрое сейчас обеспечить безопасность Джози.

– Я уеду домой, – прорыдала Джози, когда Дора вела ее к черному крыльцу. – Пэйс был прав, я здесь чужая. Я считала его джентльменом! – всхлипывая, докончила она уже в доме.

Дора понимала, что Джози говорит о муже, но такое умозаключение о Чарли было попросту глупо и не заслуживало ответа. Да, кстати, слово «джентльмен» уже вышло из моды. Если когда-нибудь джентльмены и существовали, то такая порода людей уже вымерла.

– Но он твой муж. Ты не можешь бросить его и уехать. Ты должна научиться ладить с ним, – сказала Дора, пока они шли по холлу, направляясь к лестнице.

Знает Бог, у нее самой был достаточный опыт, позволявший говорить, что бегство проблем не решает и Чарли вполне может ринуться в дом и до потери сознания избить ее. Жены были так же бесправны, как рабы. Отличие только в том, что жен, если они бегут от мужей, в тюрьму за это не сажают.

– Я все расскажу Пэйсу. Он придумает, что надо делать, – твердо ответила Джози, выпрямляясь и тем самым, освобождаясь от поддержки Доры.

Мысленно Дора простонала от такой глупости. Может, Джози и надо было дать по физиономии. Должен же кто-то вбить немного здравого смысла в ее самолюбивую головку. В каком-то отношении Джози и Чарли два сапога пара.

– Что же, по-твоему, может сделать Пэйс? Ты же вышла замуж за его брата. Ты хочешь, чтобы он пристрелил Чарли? Ты же носишь ребенка, и Пэйс не сможет взять тебя с собой, даже если ты согласишься жить с ним в палатке и путешествовать с одного поля битвы на другое. Здесь и его дом, ты забыла? И ему больше некуда увезти тебя! Так на что же ты рассчитываешь? На то, что все изменится по мановению волшебной палочки?

Джози подхватила широкие юбки и стала неуклюже взбираться по широкой лестнице.

– Ты просто ревнуешь, потому что Пэйс не замечает твоего существования. Он велит Чарли перестать меня бить. – И она торжествующе, с вызовом, взглянула сверху вниз на Дору. – Ты, наверное, даже и не знаешь, что Пэйс снова в городе? Так вот, он здесь. И прежде чем уедет, воздаст Чарли по заслугам.

Дора остановилась. Пустота внутри стала еще тяжелее. Она взяла черный саквояж, который вручил ей молча слуга, и повернула в обратную сторону. Значит, Пэйс дома. Ей бы следовало об этом знать. Мир вокруг нее перевернулся и лежал в руинах. И кто же в этом виноват, кроме Пэйса?

Дора снова прошла через теперь затихший двор. Карлсон и Чарли отсутствовали, наверное, ушли по делам. Рабы рассеялись по окрестностям. На крыше амбара самозабвенно распевал пересмешник, но в этот прекрасный весенний день только эта мелодия была радостной. Где же Пэйс, – раздумывала Дора, – и что он здесь делает? Вряд ли его полк побывал в той ужасной бойне при Шайло в прошлом месяце. Его имя не значилось в списке погибших и раненых. Да они и услышали бы уже сейчас, если что случилось.

Когда Дора пришла, один из слуг пытался очистить открытые раны на спине юноши и почтительно уступил ей место, чтобы Дора принялась за дело.

– Почему же ты не попросил мистера Пэйсона взять тебя с собой, вместо того чтобы пытаться бежать? – спросила она с любопытством, очищая раны и доставая иглу, чтобы наложить швы на самые большие.

– Он не захотел меня брать, – угрюмо ответил парень, – он сказал, что это помешает ему быстро ехать.

По слухам, армия двигалась со скоростью улитки в январе. Но Дора промолчала. Зная Пэйса, она могла предположить, что он не передвигался вместе с армией, как это было заведено. Он был слишком нетерпелив, чтобы исполнять чьи-то приказы, слишком горяч, чтобы сидеть и ждать приближения врага. Он служил в кавалерии, а когда он присоединился к армии, там еще не было конницы. И армия федералов иногда просто не знала, что делать с мятежными отрядами из Кентукки. И Дора понятия не имела, как они справляются с Пэйсом.

– Ты должен набраться терпения. Я с ним поговорю, хотя ничего тебе не обещаю. Друг Николлз прав. Если охотники за рабами тебя схватят, они тебя изобьют до полусмерти. Придет время, и ты станешь свободен, но оно еще не наступило.

Хотя ему было очень больно, юнец сердито проворчал:

– Но я не хочу ждать, пока стану седым и старым. Дора вздохнула. Мальчишка многому научился у Пэйса.

– Позволь, я поговорю с другом Пэйсоном, прежде чем ты совершишь какой-нибудь опрометчивый поступок.

Чья-то тень заслонила дверной проем маленькой хижины, отрезав путь солнцу. Доре не надо было глядеть в ту сторону и слышать его голос. Она знала, чья это тень. Пэйс.

– О чем это моя райская голубая птичка желает со мной поговорить? —спросил он ворчливо, войдя в крошечную комнату, где ему было не повернуться.

Дора всегда считала, что Пэйс некрупный мужчина. Он был на голову ниже старшего брата и весил в два раза меньше. Но, однако, его присутствие наполнило маленькое жилище до отказа, и девушка подумала, что сейчас задохнется. Пэйс отбрасывал длинную тень. Уголком глаза она усмотрела его синий мундир и сияющие пуговицы. Голова была непокрыта, и солнце ярко выцветало каштановые волосы. Вокруг глаз появились новые морщинки – он слишком много бывал на солнце. И, поняв вдруг, что затаила дыхание, Дора шумно вздохнула.

– Вот этот глупый молодой человек, – отвечала она строго, – подумывает о том, чтобы сопровождать тебя на войну.

Пэйс оглянулся через плечо на ощетинившегося юнца, распростертого на постели.

– Ну что ж, Солли, ты наступил на змеиное гнездо. Наверное, твоя мама тобой гордится.

Юнец сердито сверкнул глазами, но не сказал ни слова. Дора его за это не осуждала. Она бы сама с удовольствием лягнула этого мужчину, а пока продолжала накладывать заживляющую мазь на менее серьезные рубцы.

– Как ты думаешь, твой отец разрешит мне нанять Солли? – спросила Дора осторожно. – Джексону требуется еще пара рабочих рук.

Она чувствовала затылком проницательный взгляд Пэйса, но не повернулась к нему. Девушка знала, что это Пэйс, наверное, уговорил Дэвида, и, наверное, знал о его решении идти воевать раньше ее. По крайней мере, он был не такой уж большой лицемер, чтобы поинтересоваться, зачем ей потребовался еще рабочий.

– Но он все равно останется рабом, – возразил Пэйс.

– А у тебя есть предложение получше? – отрезала она. Сегодня ее терпение вот-вот лопнет. Ей с трудом удавалось сохранять свое тщательно взращенное спокойствие.

– Но я не могу тебя взять с собой, Солли, – сказал Пэйс, – я долго нигде не задерживаюсь и очень быстро передвигаюсь. Если мне удастся уговорить отца отдать тебя на сторону, ты останешься, чтобы помогать мисс Доре? Ты, по крайней мере, у нее заработаешь немного денег, пока не придет час, и ты станешь свободным по закону.

– Но я смогу заработать столько денег, чтобы выкупиться на волю, если мятежники победят? – воинственно спросил мальчишка.

– Но мятежники проиграют войну, – решительно заявил Пэйс. – Если бы у тебя сейчас даже оказались деньги на выкуп, ты все равно не смог бы жить здесь как свободный человек. Это противозаконно. Ты должен был бы уехать куда-нибудь на Север и расстаться с матерью. Ты этого хочешь?

Подростку вряд ли было больше четырнадцати, от силы – пятнадцати лет. Дора знала, что у него много младших братьев и сестер и матери, умевшей шить, приходилось очень много работать, а кроме того, заниматься домашними делами и деньги для семьи были необходимы не меньше, чем свобода. И вряд ли они непременно будут потрачены для выкупа.

– А сколько времени надо, чтобы победить этих самых мятежников? – спросил он кровожадно.

Дора облегченно вздохнула. Парень начал, видно, понимать, что они ему втолковывают.

– Точно не могу сказать, Солли, но, полагаю, у мистера Линкольна есть план, как их разбить. Тебе остается только немного подрасти. Но когда ты сможешь пойти на войну, твое участие, возможно, и не потребуется.

– Ладно, – ответил юнец сонным голосом, – хотя я на плантации никогда не работал, но мисс Доре помогу.

Дора закрыла бутылочку со снадобьем и поставила ее в саквояж, затем осторожно, чтобы не задеть Пэйса, встала и пошла к выходу. Даже находясь в тени молодого человека, она остро ощущала его близость. От него пахло кожей седла и дымом костров и чем-то неуловимым, чем-то всецело мужским, чем-то всецело Пэйсовым.

Негритянка, стоявшая у двери, благодарно улыбнулась Доре. Наверное, это тетка юноши, подумала Дора, но она с трудом разбиралась в здешних родственных связях. Девушка была не так уж близко знакома со здешними обитателями.

– Он должен лежать спокойно. Пусть не двигает рукой, пока она не начнет заживать. Я опять его навещу, как только смогу выбраться.

Женщина понимающе кивнула, и Дора неохотно вышла на солнечный свет, зная, что Пэйс последует за ней.

– Я наверное, теряю чутье. Я должен был сразу тебя найти, а не слоняться вокруг да около, – сказал он, когда они снова шли по двору.

– Не ожидала тебя увидеть, хотя при виде черной тучи можно ждать и молнию.

Он заставлял ее нервничать. Этого никогда не было раньше. В его присутствии Дора чувствовала себя так же спокойно и надежно, как с приемными родителями. Но этот человек в синем мундире с блестящими пуговицами и был незнаком. Она никогда не замечала, например, как он высок и какой у него пружинистый шаг. И ей неприятно было открытие, что от него как-то по-особенному пахнет. Несмотря на то, что они были на свежем воздухе, Дора ощущала этот запах. При нем не было ни ружья, ни сабли, но она все равно чувствовала их присутствие, и ей это также не нравилось. От него пахло насилием.

– Вот уж нечего сказать, любезное приветствие. Что же, это я виноват в том, что у моего отца адский характер? – возмущенно воскликнул Пэйс.

Дора круто обернулась и зло взглянула на него:

– Вряд ли можно упрекать тучи за ураган, который ломает деревья. Дэвид ушел воевать. Солли избит и мучится от побоев. Джози выплакала все глаза и получила синяк в подтверждение того, что тебя нет поблизости и она беззащитна. А твой брат уж, конечно, сожжет еще одну лачугу бедняка, чтобы выместить на ком-нибудь свою ярость. Но я не считаю, что во всем виноват ты. Ты пришел и уйдешь, как уходит туча, предоставив другим расхлебывать за тобой кашу.

Не веря ушам своим, Пэйс уставился на Дору:

– Ну а что, черт возьми, ты желаешь от меня? Чтобы они все разом навалились и поучили меня уму-разуму?

Она отвернулась и снова пошла по дороге.

– Да ничего. Тебе ничего не надо. Уходи играть в свои военные игры. Застрели несколько сбившихся с пути истинного юнцов. Стань героем, а мне все это безразлично.

Пэйс на минуту остановился и прокричал ей вслед, когда она стала подниматься по ступенькам крыльца:

– Ангелы так не визжат.

Пробормотав нечто нечленораздельное, Дора с размаху захлопнула дверь прямо перед его носом.