Западня

Глава вторая,

в которой Принцесса сердится на отца, плачет на балу и приходит посмотреть на пленника, а Многоликий мечется от стены к стене и получает очень скверное предложение

Высокая и тонкая, как тростинка, Эрика, с её летящей походкой и королевской осанкой, выделялась бы в любой толпе даже простоволосая и одетая в крестьянскую блузу. Для того, чтобы притягивать к себе взгляды, ни пышные причёски, ни вычурные наряды ей не требовались. Сама она любила свободу движений и чистоту линий и, кажется, что угодно бы отдала за возможность пойти на бал в тунике и юбке до середины лодыжек по последней столичной моде. Но с этикетом не поспоришь. И потому ближе к вечеру, когда солнце золотило уже не восточные, а западные окна принцессиных покоев, к ней явился портной Диграсиус, специально ради такого случая приглашённый из имперской столицы. Портного сопровождала пара помощниц. Бальное платье было давно готово, но в том, что с ним всё в порядке, мастер желал убедиться лично. В гостиной сразу стало шумно и тесно.

— О, ваше высочество! Прошу вас, одевайтесь скорее! Мне не терпится увидеть моё творение! — взмолился Диграсиус вместо приветствия. Его непросто было понять из-за горлового имперского акцента, его напор и бесцеремонность были притчей во языцех, но и то, и другое, и третье ему неизменно прощалось за идеальный вкус и золотые руки. — Клянусь, это лучшее платье в моей жизни!

Эрика улыбнулась ему одними губами и отправилась переодеваться, горничная уже ожидала её с разложенным на постели нарядом. Серебристо-голубое атласное платье, и правда, получилось очень красивым. Узкий лиф без рукавов был расшит жемчугом и серебряной нитью. Тончайшая серебряная вышивка украшала и пышную нижнюю юбку в пол из многослойной органзы. Верхняя юбка, спереди короткая и гладкая, сзади была собрана складками в виде больших цветов и расстилалась умеренно длинным шлейфом.

— Приступай, Вальда, — со вздохом распорядилась Принцесса.

Потом было много шума и суеты, комплиментов, которые неизвестно кому — виновнице торжества или самому себе? — щедро расточал Диграсиус, и мельтешения помощниц, расправлявших затейливые складки на юбке. Заключительным аккордом к верхнему краю лифа прикололи белые и голубые фрезии. Портной ещё раз оглядел свою работу, поцокал языком и, наконец, удалился.

Не успела Эрика опомниться, как в её покои поднялся во всеоружии придворный парикмахер. Свои прекрасные волосы цвета горького шоколада она предпочла бы, как в другие дни, доверить Валькирии, но кто же её спрашивал? Два часа спустя блестящие густые пряди были завиты в упругие локоны, собраны в сложную конструкцию на затылке и украшены жемчугом и цветами.

К тому моменту, когда удалился и парикмахер, за окнами давно уже было темно. До начала бала оставалось немного времени. Принцесса коротко осмотрела себя в зеркало, равнодушная к собственной безупречности. Макияж ей не требовался. Что-нибудь ещё? Драгоценности? Не нужно. Нынче вечером папа подарит бриллианты — она сама выбирала эскизы.

Сейчас на ней была только одна драгоценность — старинный браслет из платинового кружева в два пальца шириной на левом запястье. Этот браслет тоже был отцовским подарком, им она дорожила сильнее, чем всеми другими своими украшениями вместе взятыми, и никогда его не снимала. Король сам застегнул его на её руке в день одиннадцатилетия — заглянул в глаза, поцеловал ладошку и сказал с необычной для него нежностью: «Пусть этот знак моей любви будет твоим талисманом, моя дорогая девочка!»

«Ах, папа…» — машинально покручивая браслет, в тоске прошептала Эрика. Нежности и сочувствия от отца она давно не видела. Но слово-то своё королевское он держать должен! А значит, исполнит её желание, о котором она сегодня ему расскажет… И незачем откладывать разговор.

— Пора, Вальда. Приготовь мне накидку.

— Меховую? Шли бы вы лучше тёплыми галереями, ваше высочество, не то цветы помнутся, — проворчала горничная.

— Не помнутся. Умираю, как хочется подышать свежим воздухом. До конца бала ты свободна.

Набросив пелерину с капюшоном из лёгкого серого меха, Принцесса выскользнула за порог, дверь за ней захлопнулась.

Винтовая лестница с чугунными перилами, освещённая стилизованными под факелы электрическими светильниками, была пуста — очень неудобная крутая лестница, древняя, как весь королевский Замок. Эрика опасалась спускаться по ней и потому сделала то, что делала здесь всегда, когда бывала одна — легонько оттолкнулась от каменного пола носками бальных туфель и повисла в воздухе. Она низко-низко поплыла над ступенями, готовая сразу же приземлиться, если выйдет из покоев Вальда или поднимут головы стражники при входе. Но всё-таки это был полёт — и как же, Силы Небесные, она мечтала о нём с середины дня, пока вокруг неё крутились люди!

То, что свой Дар следует держать в секрете, Принцесса, Одарённая, как и её мать, крепко усвоила ещё в раннем детстве.

Малышкой, правда, она не понимала, почему. Ведь это же так здорово — парить и кувыркаться в воздухе, доставать руками и ногами до потолка, а потом рыбкой нырять вниз.

Почему нельзя рассказать папе и брату?

Почему нельзя вылететь из окна и кружить над Замком вместе с птицами? Почему нельзя долететь до города или даже до Океана?

«Давай посмотрим на Замок сверху, мамочка!»

«Никто не должен нас видеть, родная! — мягко отвечала Королева, порхавшая по комнатам вместе с дочерью, когда они оставались вдвоём. — Твой папа очень не любит, когда я летаю. Пусть это будет наша с тобой тайна!»

Маленькой Эрике такого объяснения хватало: отец, строгости которого она боялась, не одобрял шалостей, и она думала, что к таким шалостям относятся полёты.

Мама научила её тому, что сама умела: ловить потоки магической энергии, идущей из центра планеты, подхватывать их и управлять ими, чтобы они удерживали тебя в воздухе — и с раннего детства летать стало любимым развлечением Принцессы, главной её тайной радостью.

Когда она чуть-чуть подросла, мама призналась, что обещала её отцу никогда не летать и не позволить детям раскрыть свой Дар, если они его унаследуют. «Одарённой, доченька, в нашем мире быть очень опасно. Однажды я объясню тебе, почему!» Но объяснить не успела — погибла. Принцессе тогда было семь, а её брату — шесть лет. Марку материнских способностей не досталось. Лишь несколько лет спустя Эрика стала догадываться, что за опасность имела в виду Королева.

Вальда не выглянула из покоев, стражники при входе не подняли взглядов вверх, и Принцесса благополучно добралась до нижнего пролёта лестницы. Там она неслышно приземлилась, расправила платье и дальше уже спускалась так, как подобает августейшей особе. Кивнула распахнувшим перед ней дверь и склонившимся стражникам и вышла в заснеженный вечер.

Замок Эск, к воротам которого в этот час один за другим прибывали экипажи и автомобили гостей, блистал и переливался разноцветными огнями. Здесь и в другие дни не жалели света, а сегодня его было больше, чем обычно. Сияли почти все окна, сияли фонари над каждой из многочисленных дверей, сияла даже крепостная стена — на её широком зубчатом крае, очистив его от снега, по всему периметру Замка разложили круглые фонарики, соединённые проводом в единую цепь. Дополняла всё это великолепие большая почти полная луна, взиравшая на владения Короля с таким самодовольным видом, словно они принадлежали ей, а не многим поколениям индрийских монархов.

Эрика полной грудью вдохнула морозный воздух и, аккуратно ступая по каменным плитам, приблизилась к стене.

Королевская резиденция находилась на небольшом плато в предгорьях горы Эск, остроугольные базальтовые уступы которой надвигались на Замок с севера. Гору Эск окружал массив хвойного леса, расстилавшийся до самого горизонта, с частыми прорехами полей и поселений. Сейчас, топорщась в лунном свете покрытыми снегом еловыми верхушками, лес казался шкурой исполинского бледно-голубого зверя. Вдалеке на востоке неярко светилась Нарраха, довольно крупный город, куда Принцесса ещё никогда не ездила. За горизонтом на юге, она знала, дремал холодный Океан, которого она тоже никогда не видела. Внизу, начинаясь у подступов к замку Эск и затем в обход горы изгибаясь на север, играла огнями столица Беллария.

Воспоминание о живописных улицах и пышных парках столицы, о её театрах, магазинах и кофейнях, о весёлых горожанах в простой и удобной одежде заставило Эрику вздохнуть. До сих пор ей доводилось бывать в Белларии лишь с отцом, во время его официальных выездов. Но как же ей хотелось оказаться в этом городе одной, увидеть его жизнь вблизи, не за широкими серыми спинами королевской охраны! А ещё больше ей хотелось перелететь через стену, раскинуть руки и, упиваясь свободой, помчаться над лесом. Но о втором не стоило даже думать.

Между тем усталость потихоньку уходила, на её месте возникало ощущение праздника. «Как бы то ни было, сегодняшний вечер — мой!» — сказала себе девушка. Будет много цветов и подарков, много улыбок, не только фальшивых, но и искренних. Будут шампанское и танцы — а танцевать она всё же любила. И будет беседа с отцом, которая, Эрика верила, изменит всё к лучшему. Решительным жестом она оттолкнулась от стены и устремилась к бальному залу. Тем более, что ноги в лёгких туфлях уже совсем закоченели.

Какая из башен замка Эск в старину называлась Башней Серафимов, Многоликий так и не выяснил. Нестрашно, рассудил он, забраться в Замок можно и без этого знания — а там, конечно, есть архивы и библиотека, где нужные сведения непременно найдутся. Феликс решил не откладывать свою авантюру в долгий ящик — более подходящего времени для проникновения в Замок, чем вечер большого бала, просто невозможно придумать! Старьёвщику Пинкусу он сказал, что, конечно, обмозгует идею, но пока она ему совсем не нравится, а покинуть этот гостеприимный дом ему, в любом случае, пора. Собрал свои нехитрые пожитки, стиснул в объятиях хрупкие плечи старика, бросил прощальный взгляд на «Лавку диковин», которая преподнесла ему такой необычайный сюрприз, да и ушёл своей дорогой.

Дорога, разумеется, привела его к Замку. Обернувшись безобидной кудлатой дворнягой, Многоликий взобрался на плато и обежал древнюю крепость вокруг. Судя по всему, попасть в неё не составит никакого труда. Стену Замка в тёплое время года снизу доверху покрывали кожистые тёмно-зелёные листья плюща. Сейчас листьев не было, но осталась густая сеть узловатых голых веток, местами залепленная снегом. Для маленькой цепкой зверюшки вроде белки такие стены не преграда. Значит, именно белкой он и станет; всё, что осталось сделать — дождаться, пока стемнеет и в Замок начнут собираться гости. В разгар праздника никому не будет дела ни до белки на крепостной стене, ни до сумрачных пыльных комнат, набитых книгами и рукописями. Если повезёт, то и Башня Серафимов окажется пустой — и тогда первая вылазка в Замок станет единственной.

Обедать пришлось в собачьем обличье объедками на заднем дворе знакомой харчевни — показывать лицо в городе в тот же день, когда в газетах напечатали твой портрет и объявили о награде за твою поимку, определённо, не стоило. К счастью, хозяйка харчевни, как Феликсу было доподлинно известно, баба была добрая и тухлятиной бездомных собак не кормила. Потом ему удалось прошмыгнуть в подъезд доходного дома и там под лестницей передохнуть и согреться. К вечеру он совсем измучился ожиданием — и с первыми сумерками со всех лап бросился к замку Эск.

Феликсу не слишком нравилось подолгу бывать зверем. По сути своей он всё-таки был человеком, причём молодым — ему недавно исполнилось двадцать восемь, — и на редкость здоровым и сильным. Многоликий не отдавал себе отчёта в том, какой мощный импульс жизненной силы от него исходит. Но давно понял, что гораздо выносливей большинства людей; никакая хворь к нему не липла, а раны заживали за считанные часы. О физиологии оборотней он знал мало, с учителями ему не повезло — матушка была обычной женщиной, а отца своего он никогда не видел. Знал, что может стать какой угодно сухопутной четвероногой тварью; всё, что для этого нужно — представлять, как эта тварь выглядит. Знал, что не может плавать под водой и летать — амфибии и летучие мыши, в которых он пытался превращаться подростком, умели передвигаться только пешком. Знал, что ущерб, нанесённый его телу в любой ипостаси, каким-то образом сохраняет свой размер в превращениях: сломанная мышиная лапка человеку доставалась ушибленным пальцем, а царапина на тигриной шкуре — глубоким кровоточащим порезом. Знал ещё, что для частой смены обличий ему следует быть в хорошей форме — впрочем, в хорошей форме Многоликий был почти всегда. Этим его знания исчерпывались.

Но Даром своим Феликс дорожил чрезвычайно. Не только из-за животных возможностей, которые можно было использовать для достижения человеческих целей — но и из-за того богатства впечатлений, что дарили ему превращения. Неуёмное, жадное любопытство было ещё одним сердцевинным свойством его натуры. Многоликий наслаждался, глядя на мир чужими глазами, осязая, обоняя и пробуя его на вкус чужими рецепторами.

Так и сейчас: превратившись в белку, он сначала замер, впитывая новые ощущения. Зрение его изменилось: резко увеличился обзор, но краски, и без того неяркие в лунном свете, исчезли совсем. Обоняние усилилось, десятки незнакомых запахов волновали, пугали и манили. Встопорщенные вибриссы шевелились, улавливая малейшее движение воздуха. Мороз забрался под шёрстку, но не обжигал так сильно, как обжигал бы человеческую кожу. Феликс-белка скакнул вперёд и принялся взбираться по скользким веткам, цепляясь за них коготками-колючками. Крошечное гуттаперчевое тело, снабжённое пушистым балансиром-хвостом, перебиралось с ветки на ветку с немыслимой для человека ловкостью, поднимаясь всё выше и выше.

Вот и он, край крепостной стены, украшенный фонариками по случаю праздника. Многоликий перешагнул через туго скрученный электрический шнур, казавшийся белке толстенным канатом, осмотрелся, выбирая направление, и прыгнул вниз.

И в тот же миг он ослеп, оглох и задохнулся от боли.

Прямые плечи развернуть пошире, вскинуть упрямый подбородок, надеть на лицо самую холодную из улыбок!

Принцесса не глядя стряхнула с себя меховую накидку, которую тут же подхватил кто-то из придворных, и вступила в ярко освещённый зал. Музыка оборвалась, грохнул, отдаваясь в ушах, голос церемониймейстера: «Её высочество Эрика, наследная принцесса Индрийская», и двести человек дружно впились в неё взглядом и подобострастно склонились пред нею. Первая после Короля, ещё бы они не склонялись, с неясной досадой подумала Эрика. Но уж что-что, а принимать неприступный и высокомерный вид, по мнению отца, единственно подходящий для будущей Королевы, и смотреть сверху вниз даже на тех немногих, кто был выше неё ростом, она умела отлично. Ни один человек в этом зале не догадается, насколько чужой чувствует себя в своей роли виновница торжества и наследница трона.

Музыка, пока негромкая, заиграла снова.

Шествуя к королевскому столу на возвышении в центре зала, Эрика машинально отметила, что сегодня здесь собралась едва ли не вся знать сопредельных стран. Преисполненных чувства собственного достоинства имперцев и расфуфыренных посланцев Межгорного княжества она узнавала сразу. С другими соседями ещё предстояло познакомиться. Кого здесь точно нет — так это северян, с которыми у Индрии постоянная вялотекущая война. «А интересно, есть ли гости из колоний? Нужно спросить у папы. Если есть, приглашу их завтра к обеду», — Новые Земли казались Принцессе сказочным миром, рассказы о нём она могла слушать бесконечно.

Отец, уже сидевший за столом, протянул к ней руки:

— С днём рождения, Эрика! Какая ты у меня красавица!

Смотрел он, по обыкновению, куда-то ей за плечо.

Его величество король Индрии Скагер Первый был пожилым, но очень бодрым ещё мужчиной, уверенным, что лучшие годы у него впереди. Седина и обширная лысина, по его мнению, нисколько его не портили, и любящая дочь Эрика это мнение полностью разделяла. Он носил холёные усы, одевался с тщательностью, которая позавидовала бы любая модница, и умел улыбаться так, что у Принцессы таяло сердце. Правда, его улыбку, обращённую к ней, она видела редко — раздражённый прищур его проницательных серых глаз был ей гораздо привычней. Что бы ни происходило, Король всегда выглядел довольным собой, но сейчас был полон столь откровенного самолюбования, словно пять минут назад заполучил нечто такое, чего долго и упорно добивался. Что ж, очень кстати — его хорошее настроение поможет разговору, подумала Эрика.

Кроме отца, за столом уже сидели мачеха, брат, герцог Пертинад — на правах личного гостя монарха — и рыжий молодой человек с аккуратной бородкой, которого девушка прежде не видела. Не хватало только Манганы — Придворного Мага, обычно занимавшего место напротив Короля. Герцог Пертинад и незнакомец вскочили при появлении Принцессы, как ошпаренные, чуть не перевернув стол: герцог был отвратительно толст и неуклюж, а незнакомец — косая сажень в плечах! — так высок, что непонятно было, как его ноги вообще уместились под столом.

Герцог, к кабаньей внешности которого прилагался тонкий визгливый голос, залепетал:

— Ваше высочество, позвольте заверить вас в том, что ваша красота превосходит все известные мне произве…

Но властный баритон Короля прервал начинающееся словоизвержение:

— Хочу представить тебе нашего высочайшего гостя, моя дорогая девочка. Принц Аксель, сын императора Джердона.

— Младший сын, — смущённо уточнил принц и поклонился Эрике с удивительной для его облика грацией. — Примите и мои поздравления!

Как и положено представителю знатного рода, по-индрийски он говорил без малейшего акцента.

— Счастлива познакомиться с вами и благодарю, — ответила она, сделав перед ним реверанс, но не утратив надменного вида, — Садитесь обратно, Аксель. И вы, герцог, тоже.

— Вот ты и взрослая, сестричка! — подал голос брат. — Теперь тебе никто не указ! Признайся честно, пустишься во все тяжкие прямо завтра? — и улыбнулся широкой жизнерадостной улыбкой.

— Непременно, братишка, начну брать пример с тебя! — в тон ему отозвалась Принцесса.

Франтоватый Марк, очень похожий на сестру чертами лица, цветом волос и кожи и тонкой костью, был слишком смазлив для мужчины. Пытаясь выглядеть взрослее и подражая отцу, он отпустил усы, но росли они пока плохо. Он умел быть галантным и остроумным и нравился женщинам, но на сестру его чары не действовали. Она абсолютно точно знала, что сейчас, в этот самый миг он завидует ей и ненавидит её чёрной, испепеляющей ненавистью — за то, что она посмела родиться на год раньше него, загородив ему дорогу к трону.

— С днём рождения, Эрика, — промурлыкала мачеха. — Не будь сосулькой, повеселись сегодня как следует.

Ингрид, как обычно, налегала на мороженое, щедро сдобренное вареньем. Губы её, и без того пухлые и яркие, казались ещё более соблазнительными, будучи выпачканы сиропом. Её алое бархатное платье с декольте до нижней границы приличий ослепительно контрастировало с молочно-белой кожей и гладко уложенными белокурыми волосами. Возраст этой женщины никому, кроме Короля, известен не было, но Эрика полагала, что между ней самой и мачехой вряд ли больше десяти лет разницы.

— Спасибо, Ингрид, — ответила Принцесса, отыскивая глазами часы, — и за пожелание тоже.

— Напрасно ты выбрала эти цветы, милая. Они делают тебя совсем бледной, — заметила Ингрид всё тем же мурлыкающим тоном.

— Зато ты всегда выглядишь, как клубничный пудинг, — мгновенно рассердилась Эрика.

— Девочки, не ссорьтесь! — фыркнув, вмешался Марк. — Вы обе — украшение вечера.

Ссориться, в самом деле, было совершенно некогда. Часы показывали четверть десятого — торжественная часть бала начнётся через сорок пять минут. Самое время напомнить Королю о его обещании! Принцесса коснулась отцовского плеча и позвала:

— Мне бы хотелось поговорить с тобой наедине, папа. Прямо сейчас.

— Поговорить? Да-да, конечно, — легко согласился Скагер. — Я как раз собирался сходить к себе в кабинет. Пойдём со мной, Эрика.

Он поднялся и предложил ей руку, за которую она с радостью ухватилась. Покинув зал через один из неприметных боковых выходов, лабиринтом темноватых пустых коридоров они направились к Кедровому кабинету — любимому кабинету Короля.

— Так о чём ты хотела поговорить? — поинтересовался отец, как только музыка за спиной стала тише.

Принцесса перевела дух, набираясь храбрости, и молвила с улыбкой:

— Помнишь о своём обещании, папа?

— О каком обещании, Эрика?

— Ты обещал, что в день совершеннолетия я смогу попросить тебя о чём угодно и ты выполнишь мою просьбу…

На лице отца было написано, что ничего подобного он не помнит. У девушки сжалось сердце.

— Конечно, помню, моя дорогая девочка. Так чего же ты хочешь?

И тогда Эрика — как в воду прыгнула! — выпалила то, о чём так давно мечтала:

— Я хочу в Белларию, папа! Я хочу немного пожить там одна, а потом…

— В столицу?! Одна?! — Скагер даже поперхнулся от изумления, но сразу же взял себя в руки. — Ты в своём уме? Ты забыла, что ждёт тебя за пределами Замка?

— Но папа! Ведь я же ездила туда с тобой, и всё было в порядке.

— Это совсем другое дело. Против моей Защиты бессильна даже Тангрис.

— Ты можешь распорядиться, чтобы Мангана изготовил для меня охранный амулет. Я возьму телохранителей, папа, если мне нельзя поехать одной, — в голосе Принцессы против её воли зазвенели умоляющие нотки. — Целую роту телохранителей…

— Когда придёт время, ты получишь лучший в мире охранный амулет — королевскую Корону, — отрезал отец, вполне овладевший собой, и прибавил шагу. — И, боюсь, оно придёт совсем скоро, если ты сведёшь меня в могилу такими просьбами.

Едва поспевая за ним и уже сознавая, что её мечта рухнула, но ещё не веря в это, Эрика стиснула отцовский локоть и сделала последнюю попытку достучаться до Короля:

— Я должна сама увидеть столицу. Я должна увидеть Индрию! Мне предстоит когда-то ею править, а я только по книгам и докладам твоих министров знаю, как она живёт…

— Хватит тебе пока и такого знания, девочка, — раздражённо прервал её Скагер. — Ни о какой столице не может быть и речи. Я не хочу, чтобы ты повторила судьбу своей матери.

— Я поняла, папа, — Принцесса сглотнула подступившие слёзы и остановилась.

— Вот и славно, — неумолимым движением Король высвободил свою руку. — Возвращайся в зал, я тоже скоро приду. Без меня, в любом случае, не начнут. Надеюсь, ты хорошенько подумаешь и сумеешь порадовать меня желанием, достойным наследницы трона.

Впереди, у двери Кедрового кабинета внезапно стало светло — там зажгли свет люди, подошедшие с другой стороны коридора, в которых Эрика узнала Мангану и Олафа, начальника Королевской Охранной службы. Оба были до крайности чем-то довольны. Заметив их, возликовал и Король.

— Какой сегодня замечательно удачный день! — пробормотал он себе под нос, скользнул по дочери коротким непонимающим взглядом, словно уже успел забыть, как и зачем она тут оказалась, повторил: — Возвращайся в зал, Эрика, — и заторопился к кабинету.

«Вот и всё, — прошептала Принцесса и всхлипнула, — вот и всё, не будет мне Белларии… Птичка в золотой клетке — вот кто я такая!» И пусть повинна в этом старая ведьма Тангрис, одержимая ненавистью к Королеве — но обижаться на злые чары бессмысленно, никто ведь не обижается на пожары и эпидемии. По-настоящему обидным было то, что Король пальцем о палец не захотел ударить, чтобы хоть что-нибудь исправить ради своей дочери. Эрика ещё раз всхлипнула, зажимая себе рот, чтобы звук не разнёсся по коридору, потом вытерла слёзы и, путаясь в платье, побрела обратно. От праздничного настроения, и раньше неустойчивого и хрупкого, теперь не осталось и следа.

Компания за столиком, развлекавшая себя светской беседой, при появлении Принцессы примолкла, все четверо подняли глаза на неё. Братец смотрел ехидно, словно знал, о чём она говорила с отцом и чем закончился разговор, мачеха — с привычной смесью снисходительности и насмешки, герцог Пертинад — так, словно готов был проглотить девушку целиком не сходя с места, и лишь во взгляде принца Акселя мелькнуло что-то, похожее на сочувствие. Герцог с полным бокалом в руке приподнялся на стуле, устремляясь к Эрике всем своим тучным неповоротливым телом, затянутым в бирюзовую парчу и украшенным орденами, и предпринял вторую попытку произнести речь в принцессину честь:

— Ваше высочество, позвольте признаться вам, что сегодня я стократ сильнее, чем прежде, пленён вашими красотой и очарованием, хотя ещё вчера я был уверен, что быть пленённым в большей мере, чем…

Но страсть к пышным словесам подвела его и в этот раз: он прервался, чтобы набрать воздуха, и в крошечную паузу тут же втиснулся принц Аксель:

— Дорогой герцог, совсем скоро наступит момент, когда вы сможете поздравить её высочество перед всеми собравшимися — разве вы не хотите и им тоже дать возможность насладиться вашим красноречием?

Раздосадованный было Пертинад на секунду задумался и, видимо, перспектива ему понравилась, потому что он выдохнул и грузно откинулся на спинку стула. Эрика улыбнулась принцу, надеясь, что он различит благодарность в её улыбке. Аксель улыбнулся тоже, а потом перевёл глаза на одну дальних из стен, плотно завешанную старинными полотнами.

— Я разглядывал портреты, пока вас не было, Эрика. Вон та дама в костюме для верховой езды — это ваша прабабушка с материнской стороны, не так ли?

— Верно, — подтвердила Принцесса. — Меня назвали в память о ней.

— Я бы с удовольствием взглянул на картины поближе. Может быть, покажете мне других ваших предков?

Эрика ответила ему слегка озадаченным взглядом, не понимая, с чего вдруг ему не терпится посмотреть фамильные портреты. «Соглашайтесь!» — одними губами сказал Аксель. Она улыбнулась ему снова:

— Идёмте.

Взяла его под руку и пересекла зал вместе с ним, гости почтительно расступались, давая им дорогу. У портрета прабабушки Аксель и Эрика остановились, здесь рядом с ними никого не было.

— Я просто хотел увести вас от ваших славных родственников и от этого не в меру темпераментного межгорского вельможи, — объяснил принц. — Я видел, что вы вернулись расстроенной.

— Спасибо, Аксель, — от души поблагодарила Эрика.

У него была открытая и тёплая улыбка. Ни улыбкой этой, ни лицом, ни статью он не напоминал своего отца — императора Джердона, самого могущественного из континентальных правителей. От отца ему достались разве что глаза, светло-голубые и очень внимательные. Только глаза и улыбку и различала Принцесса сквозь пелену охватившей её обиды… да ещё серебряную вышивку на его тёмно-синей шёлковой рубашке, удивительным образом перекликавшуюся с вышивкой на её платье.

— Молодец наш Диграсиус, везде успевает! Не удивлюсь, если в его нарядах щеголяют все модники Континента, — со смешком заметил принц, который тоже заметил сходство. И добавил серьёзно: — У вас изумительное платье. И вам очень идут ваши фрезии, Эрика. Они такие же нежные и изысканные, как вы.

Но она была не в состоянии поддерживать разговор, даже такой любезный.

— Простите меня, Аксель. Я, в самом деле, расстроена. Мне нужно побыть одной…

— О, конечно! Давайте, я подожду вас здесь, вернёмся к столу вместе, — с готовностью откликнулся он.

Она взбежала по лесенке на балкон, опоясывающий зал; оттуда, она знала, можно перейти в какой-нибудь в тихий закуток — и сидеть там, стараясь притушить обиду, пока часы не пробьют десять и не лишат виновницу торжества права прятаться от назойливого внимания гостей. Краем глаза она заметила, что за королевским столом остался только герцог Пертинад, мачеха и брат тоже куда-то исчезли.

Ниша, отгороженная плотными бархатными портьерами от коридора, распахнутыми окнами выходила в зимний сад. Он не был предназначен для посторонних, сейчас тут было темно и тихо, и лишь луна сквозь стеклянную крышу бросала бледно-голубые блики на широкие гладкие листья тропических растений. Эрика села на подоконник и закрыла глаза, вдохнула душистый и влажный оранжерейный воздух… но не успела даже вспомнить, о чём намеревалась подумать, как внизу, прямо под ней, стукнула дверь, застучали шаги, зашелестел подол женского платья.

— Как наша дурочка назвала тебя, вишнёвым пирогом? — хохотнул тенорок Марка.

— Клубничным пудингом, — раздалось грудное воркование Ингрид.

— А ведь она чертовски права… ты такая сладкая… м-м-м… и так вкусно пахнешь!

От этих слов и непристойного звука поцелуя вслед за ними Принцессу бросило в жар. То, что её мачеха и брат — любовники, Эрика подозревала давно, но получить подтверждение своим догадкам вот так внезапно… Кровь бухала у неё в висках, голова закружилась.

— Довольно, дружочек, довольно, — прервала поцелуй Ингрид. — Ещё слишком рано для десерта. О чём ты хотел поговорить?

— О нашем с тобой деле, — нервно ответил Марк.

— Я догадалась. О чём именно? Пока всё идёт по плану…

— По плану? Ты что, не видела, как она на него смотрит?! Ведь это же спутает нам все карты…

— Вовсе нет. Это лишь самую малость изменит расклад. Чего ты испугался, бедняжка? Идём, я сейчас всё тебе объясню…

И они двинулись вглубь оранжереи, алое платье мачехи пламенело среди синевато-серых деревьев. Через несколько шагов парочка остановилась, чтобы снова предаться поцелуям. Эрика соскочила с подоконника, прижала ледяные ладони к пылающим щекам и прошептала: «Нужно сказать отцу! Нужно сейчас же сказать отцу! Пусть он увидит их своими глазами!» Её мутило от мысли, что Марк и Ингрид не только обманывают Короля самым подлым образом, но и замышляют что-то за его спиной.

Так быстро, как позволял её бальный наряд, Принцесса слетела с лестницы, едва не столкнулась с Акселем, ожидавшим её с двумя бокалами шампанского, торопливо предупредила: «Ступайте без меня, я должна срочно найти отца!» — и почти бегом кинулась к Кедровому кабинету.

Массивная дверь кабинета, покрытая снизу доверху искусной старинной резьбой, была приоткрыта. Совсем чуть-чуть, но достаточно, чтобы снаружи можно было услышать происходящее внутри — и это остановило Эрику, уже протянувшую руку к дверной ручке. Ровное гудение голоса Олафа и сиплое карканье Манганы разом остудили её пыл. «Силы Небесные, что я делаю? — девушка прислонилась спиной к косяку и прерывисто выдохнула. — Собираюсь сказать папе, что его жена ему изменяет… и хочу, чтобы эти двое тоже всё узнали?..»

Ставить отца в неловкое положение перед приближёнными, определённо, не следовало. Радуясь, что не успела наделать глупостей, Принцесса уже решила идти обратно, как вдруг разобрала слова, которые произнёс чрезвычайно довольный отцовский голос:

— …И три недели отпуска каждому!

— Благодарю вас, ваше величество, — пророкотал в ответ начальник Охранной службы. — Мои люди действительно заслужили награду.

— Я бы и тебя повысил в должности, но королевский трон в нашей стране уже занят! — усмехнулся Король. — Но он точно не сбежит? Мангана, ты его как следует запер? Ты же знаешь, удержать его может только магия…

— Отлично я его запер, Скагер, — раздражение в голосе Придворного Мага свидетельствовало, что он не в первый раз отвечает на этот вопрос. — В подземелье магия работает как надо. Многоликий никуда оттуда не денется.

«Они поймали Многоликого!» — ахнула Принцесса, слабея коленями. Не многовато ли сюрпризов для одного неполного часа, прошедшего с тех пор, как она покинула свои покои?

«Злыдни болотные, как же я так влип?!» — Феликс шарахнул кулаком по стене, и к боли в травмированной ноге добавилась боль в ушибленной руке. Стена была холодная и сырая, и остро пахла плесенью. Нога, по счастью, хотя бы не сломанная, болела почти нестерпимо и требовала покоя, но стоило остановиться, и холод пробирал до костей, а сесть в подземелье было и вовсе негде. Поэтому Феликс ковылял от стены к стене, считая шаги — пять в одну и пять в другую сторону, счёт пошёл уже на вторую тысячу. Босые ступни заледенели и потеряли чувствительность — обувь с него, разумеется, сняли. Одежду забрали тоже, оставив ему только надетые им утром в дорогу кожаные брюки — удобные и довольно дорогие, как и все вещи Многоликого, норовившего отыграться за детство в обносках, но от холода совершенно не спасавшие.

Тяжёлая битая ржавчиной цепь между магическим поясом и железным кольцом в стене камеры, лязгая, волочилась вслед за пленником. Пояс из плотной, как брезент, ткани, прошитой платиновой проволокой, нещадно натирал голую кожу. Но даже будь у пояса меховая подкладка, он и тогда заставлял бы оборотня рычать от ярости, поскольку назначение имел убийственное — начисто лишал пленника способности к превращениям. Подобной игрушки не хватило бы, чтобы одолеть Дар Многоликого наверху. Но Феликс недаром всегда сторонился подземелий: по мере приближения к источнику магической энергии, скрытому в недрах планеты, мощность любых колдовских приспособлений стремительно возрастала.

Спереди концы пояса скреплял плоский замок с выбитым на нём изображением трёх стеблей камыша, перекрещенных с двумя стрелами. Пленнику эта эмблема была знакома. Оковы, отмеченные клеймом давно исчезнувшей мастерской «Камыш и стрелы», нельзя разорвать, разрубить или разрезать, нельзя отпереть отмычкой, ни обычной, ни даже волшебной, можно только открыть их собственным ключом. Впрочем, ни ножа, ни отмычки у Многоликого всё равно не было. Единственное, что он мог сейчас сделать — сыпать проклятиями в адрес людей, надевших на него пояс, предателя Пинкуса, отправившего его в западню, а больше всего проклинать самого себя, так легко и глупо попавшегося. «Я спятил, злыдни болотные! — бормотал Феликс. — Я попросту спятил! Наследство Ирсоль одурманило меня!» Никогда прежде он не заглатывал наживку. Никому прежде удавалось его выследить.

Осенняя встреча в Икониуме — не в счёт. Человек, заставивший Многоликого покинуть Империю, умнее и сильнее его — и великодушен настолько, насколько и должен быть великодушен тот, кто умён и силён по-настоящему.

От хозяина замка Эск и его подручных великодушия ждать не приходилось.

Рука прошла, но скручивающая боль в ноге и не думала утихать. Ещё бы: беличью-то хрупкую конечность в ловушке размозжило в мелкое крошево! Многоликий помнил, как, утопая чёрном омуте боли, вдруг испугался, что умрёт — белкой. Судорожным последним усилием перекинулся в человека и тут же потерял сознание от болевого шока. Очнулся он уже в подземелье. Четверо дюжих молодцов в форме королевской Охранной службы держали его за руки и за ноги, как будто их добыча была сейчас способна сопротивляться, а пятый, торжествующе ухмыляясь, застёгивал на нём магический пояс. Сообразив, что это за штука, Феликс от ужаса чуть не вырубился снова. Потом они выпустили его и, пятясь, вышли из клетки. Трусы! Как бы он справился один с пятерыми, даже если бы мог пошевелиться? В голове мутилось, тело отказывалось подчиняться, но ледяной каменный пол весьма быстро привёл Многоликого в чувства и вынудил его встать.

С этого момента, трясясь от холода и от гнева и тщетно пытаясь унять дрожь, он измерял шагами свою клетку — квадратную выемку в базальтовой толще, отгороженную от сводчатого узкого коридора толстыми прутьями решётки. Где-то в стороне, у входа в коридор, жидким желтоватым светом горела лампочка — без неё казалось бы, что подземелье королевского замка чудесным образом застряло в средневековье. Феликс ждал. Он знал, что к нему придут — хотели бы просто избавиться, убили бы без затей, пока он валялся в беспамятстве! — и даже предполагал, кто именно придёт. Ещё минута, и тошнотворно-глухую тишину подземелья нарушит шарканье старческих шагов. И станет понятно, что мрачная репутация, которую господин Придворный Маг имел среди Одарённых, вполне соответствует действительности.

Но вместо этого чуткие уши Многоликого уловили совсем другой, неожиданный звук — мягкое шелестение ткани. И донеслось оно со стороны, противоположной входу.

— Кто здесь? — крикнул пленник, нервы которого готовы были порваться от напряжения.

Шелестение стихло.

— Кто здесь? — настойчиво повторил он.

Снова зашелестело, и у решётки возникла стройная высокая женщина в пышном платье и меховой накидке с капюшоном, низко надвинутым на лицо. Повеяло тонким и нежным цветочным ароматом, и немного — шампанским. В стылой заплесневелой дыре ничего более неуместного, чем эти запахи, нельзя было вообразить!

Женщина молчала и не двигалась, только грудь её ритмично вздымалась, будто от волнения или долгого бега. Зачем она пришла сюда? Что ей от него нужно? Он моментально разозлился и на неё тоже, хотя она-то уж точно не запирала его в клетку!

— Кто вы? Чего вы хотите? — рявкнул Феликс, и она испуганно отступила на полшага.

А потом проговорила, запинаясь:

— Так вот вы какой, Многоликий… Я столько слышала о вас, что непременно должна была… вас увидеть.

По её голосу он понял, что она очень юная — совсем девчонка! — и тут же сообразил, кто она такая. Раз она прячет лицо, значит, не желает быть узнанной — но с какой стати ему щадить чувства королевской дочки?

— Вот как? И что же вы слышали обо мне, ваше высочество?

С негромким удивлённым возгласом девушка отступила на полшага.

— Откуда вы знаете?

— Догадаться было несложно. Вы пришли не с той стороны, где вход, значит, знаете другую дорогу в подземелье — стало быть, вы живёте в Замке. На вас бальное платье, у вас выговор знатной дамы, вы пили шампанское на балу — стало быть, вы не прислуга. Возраст у вас, судя по голосу, как раз такой, как у принцессы Эрики… А главное, вы умеете летать, — Многоликий, у которого зуб на зуб не попадал от холода, перевёл дух и продолжил: — Летать умела королева Каталина, но она, мир её памяти, скончалась пятнадцать лет назад. Этот Дар передаётся только по наследству… и вряд ли в Замке есть ещё одна летунья, кроме Принцессы.

Надо отдать девчонке должное, теперь она ничем не выдала своего изумления и страха, лишь чуть-чуть помолчала, прежде чем ответить:

— Летать? Что за дикая мысль?

— Бросьте. О том, что её величество — Одарённая, не писал разве что «Вестник короны».

— Я не об этом. С чего вы взяли, что летать умею я?

Многоликий, конечно, с первого раза понял, о чём она спрашивает. Он вздохнул:

— Ваше высочество, какая на вас обувь? Туфли на каблуках и на твёрдой подмётке, верно?

— Верно, — упавшим голосом подтвердила Принцесса.

— Здесь тихо, как в могиле. Я бы услышал шаги, даже очень лёгкие. А слышал только шелест вашего платья. Значит, вы не пришли, а прилетели. Не волнуйтесь, ваше высочество, я никому об этом не скажу! — удовлетворённо заключил Феликс.

Плечи девушки поникли. «Похоже, я первый, кто узнал про её Дар», — осознал он. На мгновение ему стало её жалко, и захотелось увидеть её лицо.

— Снимите капюшон, пожалуйста, — попросил Многоликий, стараясь, чтобы его слова прозвучали мягко.

Она неожиданно послушалась. Светлый мех соскользнул ей на плечи, открывая белые брызги цветов в тёмных волосах, высокий лоб, большие ошеломлённые глаза. Глаза эти торопливо ощупывали его фигуру, и ошеломления в них становилось всё больше.

— Вам холодно! — выдохнула, наконец, Принцесса.

Жалости к самому себе Феликс не выносил.

— Удивительно, не правда ли? — он саркастически улыбнулся. — Я-то думал, меня поселят в комнате с печкой и горячей ванной!

Она растерянно захлопала ресницами:

— Но зачем же… так?

— Ваш отец считает, что мне самое место в клетке, — никакой симпатии к титулованной кукле он больше не чувствовал, притихшая было ярость вспыхнула с новой силой. — А вы сами, ваше высочество? Разве вы думаете иначе? Тогда зачем вы явились сюда? Глазеть на меня, как на экзотическую тварь?!

— Я не… Силы Небесные, я не думала, что вы так это воспримете!

— А как ещё?! Простите великодушно, — Феликс согнулся было в шутовском поклоне, но дёрнулся от боли не только в ноге, но и под рёбрами, куда твёрдым краем впился магический пояс. — Я бы и рад показать вам несколько весёлых трюков, да подарок вашего батюшки мешает! — он дёрнул пояс и выкрикнул: — Уходите! Здесь вам не зверинец!

Ни говоря ни слова, Принцесса бросилась прочь.

Обессиленный Многоликий привалился к стене и закрыл глаза, сердце колотилось, в ушах гудела кровь. Он и сам не смог бы объяснить, чем его так рассердила эта девочка — её визит был явно не худшим событием дня. Едва туман в голове рассеялся, до Феликса дошло, что он совершил новую глупость. «Я болван!!! Злыдни болотные, зачем я её прогнал?! Ведь она могла принести мне ключ!..» Один шанс из тысячи, что он сумел бы обаять её и сделать своей сообщницей — но и этот шанс он только что упустил.

В коридоре вдруг стало светло как днём — длинные лампы под потолком, неуместные в анахроничном средневековом мраке, вспыхнули все до единой, высвечивая испещрённую трещинами древнюю каменную кладку. А вот и Мангана, понял Многоликий, отодвинулся от стены и выпрямился. Через восемь вдохов за решёткой возник лысый, как коленка, носатый и ушастый сухопарый старик в чёрной соболиной шубе, наброшенной поверх клетчатого домашнего халата, и поинтересовался, осклабившись:

— Что, голубчик, заждался?

— Век бы тебя не видел, — ответил Феликс.

— Ай, до чего невежливо! — Мангана меленько рассмеялся и закашлялся. — А я так мечтал с тобой встретиться! Так готовился к встрече! Не правда ли, мы прекрасно тебя приняли?

— Переходи сразу к делу, Мангана. Зачем я здесь? Чего вы от меня хотите?

— Он ещё спрашивает! — Придворный Маг снова хихикнул. — Государственный преступник спрашивает, зачем его арестовали! Смешная шутка. Сегодня же расскажу его величеству!

— Ты не хуже меня знаешь, что я не убийца и не заговорщик.

— У королевской Охранной службы другое мнение, и суд, конечно, спорить с ним не будет. Ты никогда не выйдешь на свободу, Многоликий.

— Суд? Да ладно… к чему вам такие хлопоты?

— Его величество чтит законы и никого не карает без суда и следствия. Чтил бы и ты законы, голубчик, никогда бы здесь не оказался.

Феликс промолчал, выжидая. Мангана буравил его чёрными глазами с белёсым старческим налётом и разве что губами не причмокивал от удовольствия.

— Процесс будет коротким. Твоё присутствие на нём не понадобится. Тебя приговорят к пожизненному заключению и просто оставят здесь. Хорошая новость в том, что заключение продлится недолго… особенно если тебе забудут приносить еду и воду.

— К чему такие хлопоты? — снова спросил Многоликий. — Не легче ли было меня убить?

— Убить тебя мы всегда успеем, — Придворный Маг снова осклабился. — Но пока у нас с его величеством на тебя другие планы.

— Ты не пришёл бы сюда, если бы не хотел, чтобы я о них узнал.

— Разумеется, голубчик, разумеется, — Мангана стёр с лица улыбку и продолжал уже серьёзно: — Мы хотим понять природу твоего Дара. Я собираюсь его исследовать.

«У него же прозвище — Потрошитель!» — исключительно вовремя вспомнил Многоликий. Грудь стиснуло змеиными кольцами страха. Он давно знал, что зачем-то нужен этому человеку, но если бы понимал, зачем именно — удрал бы из Империи не в Индрию, а в Новые Земли или куда подальше!

— Но я должен получить твоё согласие, иначе всё получится не так, как надо, — продолжал Мангана. — Работать с упирающимся агрессивным объектом — занятие неблагодарное. Ты всё-таки не кролик… и не белка, — он фыркнул, вспоминая. — Хотя, я уверен, до кроликов, белок и других милых зверюшек дело у нас дойдёт. Со временем. Когда я научусь тобой управлять.

— А если я откажусь? — спросил пленник, догадываясь, каким будет ответ.

— Лучше спроси, что будет, если ты согласишься, голубчик! Ты сразу же получишь тёплую одежду, еду и постель. Из Замка ты, конечно, никогда не выйдешь, но небо, может быть, ещё увидишь. Если будешь послушным мальчиком. Откажешься… пеняй на себя.

«Откажешься — пеняй на себя…» Но согласиться было немыслимо!

Придворный Маг уставился на Многоликого, надеясь прочитать ответ по его лицу. Увиденное его не устроило, он скривился и каркнул:

— Дурак. Передумаешь через два часа… или даже раньше.

После чего развернулся и, подволакивая ноги, потащился к выходу. Свет погас, осталась только прежняя лампочка.

— Нет, — сказал ему вслед Феликс, — нет. Я не передумаю.

И тут он услышал новый звук — протяжное скрежетание далёких дверей, одной, другой, третьей… — и понял, что каждую из них распахивают настежь, чтобы вековечная сырость подземелья потеснилась, освобождая место смертельной зимней стуже.