Западня

Глава девятая,

в которой Принцесса снова много плачет,

узнаёт то, чего предпочла бы не знать,

и делает то, чего предпочла бы не делать,

а Многоликий умоляет её забыть о нём навсегда

и выйти замуж за принца Акселя

Всё было серое: крашеные стены и потолок, металлическая спинка кровати, голый мраморный пол, шторы и решётка на окне. Серый цвет был повсюду, почти до белизны светлый, незатейливо мышиный или же густо уходящий в черноту. Эрика, лежавшая на кровати, подняла перед собой руки и совсем бы не удивилась, если бы и они тоже оказались серыми, словно её глаза потеряли способность различать краски. Руки, впрочем, были обыкновенными, только очень бледными. В голове у неё что-то разладилось: мысли, медленно перетекавшие одна в другую, были такими вязкими, словно даже мозг превратился в клейкую серую замазку.

«Мне дали лошадиную дозу снотворного, — вяло подумала Принцесса. — Сколько часов… или дней я спала?» Тёмное ущелье в голубых магических бликах, метель, древний музыкальный инструмент, ночь в Лагошах, побег и то, что ему предшествовало — недавние события перепутались в памяти, слиплись в один громоздкий неудобный ком. В каждом воспоминании присутствовал Многоликий, и оттого каждое воспоминание отзывалось сердечной болью. Боль, наверное, была бы нестерпимой, если бы не снотворное, всё ещё бродившее в крови.

— Я потеряла его, — вслушиваясь в звук своего голоса, прошептала девушка, повторила: — Я потеряла его, — и по её щекам потекли слёзы.

Вытирать их она не стала.

Решётка на окне говорит сама за себя: ничего хорошего ближайшее будущее не сулит. Всё хорошее осталось в прошлом. Принцесса потрогала свои губы — они помнили поцелуй Феликса, так же, как тело помнило жадность его объятий — и всхлипнула, осознавая: это недолгое счастье — всё до капельки счастье, какое было им отмеряно.

Преодолевая слабость, Эрика откинула одеяло и встала. Выяснилось, что одета она в подкрахмаленную сорочку из гладкого серого полотна, очень длинную и закрытую до горла. Рукава, наползающие на кисти, и завязки на спине почему-то вызвали у Принцессы ассоциации со смирительной рубашкой. «Но вряд ли им понадобилась смирительная рубашка… они усыпили меня раньше, чем я поняла, что за катастрофа нас настигла…» Сунула ноги в холодные кожаные тапки, которые дожидались её у кровати, и прошлёпала к окну.

Она считала, что изучила Замок вдоль и поперёк и скрытых от неё уголков в нём не осталось, но где находится эта помесь тюрьмы и лазарета, разобраться не сумела. Вид из окна ничем ей не помог: снаружи шёл снег, такой густой, что за ним едва проступала крепостная стена. Определить, какая это часть Замка, было невозможно. С минуту Принцесса бездумно таращилась на снег, солёные ручейки стекали за ворот сорочки. Потом переместилась к глухой двери, обитой шершавым серым коленкором, подёргала её, ни в малейшей мере не надеясь открыть. От двери перешла умывальнику, над которым висело небольшое овальное зеркало. В зеркале она увидела, что волосы спрятаны под светло-серый платок, и слегка удивилась, что не заметила этого раньше. Лицо было бледным, как простокваша, губы сливались с ним по цвету, а глаза, наоборот, синели ярче обычного, должно быть, от слёз. Всё вместе выглядело нереальным, как будто во сне. «Ах, если бы во сне! Я что угодно отдала бы, чтобы сейчас проснуться в другой жизни!»

Но пробуждения не предвиделось.

Умываться не хотелось. Вообще не хотелось шевелиться, и девушка снова села на постель. Из мебели в комнате были ещё стул и прикроватный столик. На столике стояли кувшин с каким-то питьем, чайная чашка и пара фарфоровых судков с едой. Принцесса приподняла крышку над ближним из них, но тут же опустила обратно — от вида и запаха еды ей стало дурно. Кроме посуды, на столике нашлась мамина фотография в рамке. Соломенная шляпа, летнее платье с открытыми плечами, смеющиеся глаза Королевы… такие счастливые, будто с её дочерью ничего не случилось, с внезапной нелепой обидой подумала Эрика. Странно, кто же был столь заботлив, что догадался оставить тут это фото?

В замке повернулся ключ, дверь отворилась, и в комнату вошёл Король.

— Как ты себя чувствуешь, девочка? — сухо спросил он.

Принцесса со всхлипом втянула воздух.

— Перестань, тебе не пристало плакать, — сказал Скагер, устраиваясь на стуле.

В прежние времена она, наверное, сошла бы с ума от брезгливой неприязни в его взгляде, но сейчас просто ждала, что он скажет. Любовь Эрики к отцу, до сих пор пылавшая, несмотря ни на что, «свидания» в сокровищнице Ирсоль, похоже, не пережила. Король тоже чего-то ждал, скрестив руки на груди и рассматривая дочь сквозь раздражённый прищур. Ладно, она может заговорить первой. Сглотнув, Принцесса задала самый важный для неё вопрос:

— Где он? Что вы с ним сделали?

— Твой ненаглядный оборотень? В подземелье, где же ещё. Там ему самое место. Ключ от пояса ты могла бы спрятать и получше.

Эрика отвернулась к окну и тыльной стороной ладони вытерла мокрые щёки.

— А вот ключ от твоего браслета вы уничтожили совершенно напрасно, — продолжил Король. — Будешь теперь сидеть за решёткой, пока Мангана не придумает другой способ удерживать тебя на месте.

— Вы знали, что я… Одарённая?

— А ты всерьёз рассчитывала это скрыть?

— Зачем, папа? Зачем ты это сделал? — спросила она, помолчав. — Зачем ты надел на меня браслет, когда я была маленькой? — и добавила с запоздалой надеждой: — Ты боялся, что я погибну, как мама?

Его величество удивлённо приподнял брови. Разумеется, ничего такого он не боялся.

— Тогда зачем? Чтобы я не ездила помогать бедным, как она?

— Думаешь, я не нашёл бы на тебя управу? — с равнодушным смешком поинтересовался отец. — Тебе не позволили бы увлекаться благотворительностью. Но вот найти управу на Тангрис…

— Тангрис здесь ни при чём, папа, теперь я это знаю!

— Ещё как при чём, — возразил Король. — Вскоре после того, как погибла твоя мать, Мангана получил предсказание: могущественная волшебница из Икониума заберёт мою власть, когда встретится с моей дочерью. Как ты думаешь, девочка, мог я такое допустить? Значит, нужно было позаботиться, чтобы ты никогда не покидала Замок без меня; единственное, что способно остановить Тангрис — это Корона.

Эрика медленно кивнул. Она знала: древняя магия Короны рассчитана на то, чтобы защищать монарха и его дом от любого опасного воздействия, включая волшебное. Слова отца Эрику даже не уязвили; ей и без них было так скверно, что хуже, кажется, быть уже не может.

— Так значит, ты держал меня взаперти из-за какого-то дурацкого предсказания? — уточнила она. — Ты так боишься за свою власть, что был готов…

— Я лишь устроил всё так, как мне удобней, — пожал плечами Скагер. — Распоряжаться твоей жизнью — моё священное право.

— Распоряжаться моей жизнью… переставлять меня, как пешку… — пробормотала Принцесса. — Вы всё подстроили, да, папа? Ради этого проклятого Наследства?

— Ну почему? Не всё. Потаскушка Ингрид, в самом деле, спуталась с твоим братом. Они, в самом деле, вознамерились меня убить. Малыша Марка уже ждут в пограничном отряде на севере. Там, как ты знаешь, постоянно стреляют… и часто попадают в офицеров. Я не слишком надеюсь, что он вернётся живым.

— А Придворный Маг?

— Он держал их под присмотром. Мангана предан Короне.

— Я думала, ты в опасности, папа… — иссякшие было слёзы потекли снова.

— На это и был расчёт, — спокойно отозвался объект несостоявшегося покушения. — Сначала, правда, мы рассчитывали кое на что другое… но потом обстоятельства изменились, и заговорщики, идиоты, подвернулись очень кстати.

Эрика не ответила. Король, лицо которого вдруг исказилось гримасой разочарования, вздохнул:

— Ингрид, Ингрид… Какая прекрасная вышла бы из неё Королева — не чета твоей матери. Она могла бы упиваться своим могуществом, если бы только не…

— Именно этого она и хотела — упиваться своим могуществом, — тихо заметила Принцесса. — Просто ты оказался слишком стар для неё.

— Не дерзи отцу, девочка, — поморщился Король. — Теперь место твоей мачехи — в Башне Безумцев. Но сначала она должна родить ребёнка.

— Ребёнка? Ингрид беременна?

— Да.

«От кого?» — хотела было спросить Эрика, но прикусила язык.

— Может, это дитя получится лучше, чем ты или твой брат? — вздохнул Скагер. — Повезло мне с наследничками, ничего не скажешь. Один так рвался на трон, что затеял убрать оттуда меня. Другая, наоборот, вместо того, чтобы думать о своём высоком предназначении, сбежала с проходимцем и преступником…

— Вы же сами это подстроили, — с горечью напомнила Принцесса.

— А что нам оставалось? Старая ведьма Ирсоль перемудрила со своим завещанием. Не могли же мы отдать тебя замуж за оборотня! Пришлось свести вас другим способом.

Принцесса молчала, она боялась слушать, как именно их заманили в ловушку. Но, судя по всему, отцу не терпелось посвятить её в подробности «безупречного плана».

— Мангана, как ты знаешь, умеет смотреть и в будущее, и в прошлое. Он давно выяснил, где примерно спрятано Наследство Ирсоль и кому оно предназначено, но достать его без вас мы не могли. Он рассчитал, в какой день твой приятель явится в Замок, дальнейшее было несложным. Всего-то и нужно было: сделать так, чтобы оборотень попался, а ты подслушала наш разговор — помнишь приоткрытую дверь в мой кабинет? Потом подсунуть тебе ключ от пояса — заметила, за какой книгой он лежал?

— «История музыкальных инструментов», — прошептала Эрика.

— И позаботиться, чтобы ты не взяла ключ слишком рано — помнишь лампу, которая всю ночь горела на моём столе? Иначе Мангана не успел бы поставить защиту на крепостную стену. Да и вы, голубки, должны были узнать друг друга получше. Этот прохвост удрал бы один, если бы ты освободила его на день раньше.

— …И ещё нужно было напугать меня, чтобы я захотела сбежать вместе с ним, — дополнила девушка и закрыла глаза от боли. — А если бы мы не поняли, зачем нужен браслет и как от него избавиться?

— Не волнуйся, мы бы вам подсказали, — хмыкнул Скагер. — Но твой приятель соображает быстро.

Ей всё стало ясно. Кроме двух обстоятельств.

— Как вы сумели нас выследить? — это было первое из них.

— А ты не догадалась? — отец кивнул на фотографию в платиновой рамке. — Мамочкин подарок. Где одно заклинание, там и два. Мангана подвесил другое, следящее… а в том, что ты заберёшь эту вещь с собой, мы не сомневались.

— Ты так сильно хотел заполучить Инструмент? — это было второе обстоятельство. — Но для чего, папа? Разве тебя когда-нибудь интересовали справедливость или свобода?

Король изумился:

— Справедливость? Свобода? О чём ты говоришь, Эрика?

— Его же так называют: Инструмент Свободы или Инструмент Справедливости.

Он уставился на неё, как на забавную зверушку, и рассмеялся коротким неприятным смехом:

— Дурочка, с чего ты взяла?! Инструмент Власти — вот что такое твоё Наследство. Каким образом, по-твоему, Ирсоль удавалось держать в подчинении целый Континент?

— Она была мудрой и доброй владычицей. Она любила своих подданных и хотела, чтобы они были счастливы.

— Дурочка, — повторил отец с отчётливым сожалением. — Сентиментальная дурочка, вся в мать. Поэтому и попалась в ловушку.

— У меня был выбор?

— Да! — Король вскинулся, и девушка вдруг поняла, что в нём кипят едва сдерживаемые эмоции. — У тебя был выбор! Ты могла остаться с принцем Акселем! По-честному выйти за него замуж. Мангана предупреждал меня, что шанс на такой исход невелик, но я до последнего надеялся, что ты будешь благоразумной. Наследство Ирсоль никуда бы от нас не делось, мы добрались бы до него позже! Но упустить возможность породниться с самим Джердоном, Эрика… Сорвать помолвку с принцем Акселем — это худшей проступок в твоей жизни!

— Но я не срывала помолвку, папа, — она и сама не знала, почему принялась оправдываться. — Я думала, принцу Акселю скажут, что меня похитили, а потом…

— Его вызвали в Икониум наутро после твоего побега, — прошипел Скагер. — А вечером пришло письмо от Императора. Он всё знает: о том, что вы устроили инсценировку, о том, что ты сбежала — и даже с кем ты сбежала! — о том, что впутала в свой побег его сына… Помолвка разорвана, девочка. И хорошо ещё, если теперь нам не объявят войну.

«Аксель тоже меня предал, — невыносимо усталая от разговора, подумала Принцесса. — Что ж, по крайней мере, замуж я пока не выхожу…»

— Но замуж ты всё равно выйдешь, и очень скоро! — больше не скрывая ярости, вторгся в её мысли отец. — Подготовка к свадьбе уже началась.

Эрика оторопела:

— За кого?!

— За герцога Пертинада. Сегодня он сделает тебе официальное предложение, и только попробуй ему отказать.

Мгновенно сбросив оцепенение, она вскочила с кровати.

— Нет, папа, нет!!!

Король скривился, будто прожевал клопа:

— Да, девочка, да. Или ты хочешь, чтобы твой четвероногий друг издох в подземелье?

«Грядущее изменчиво, известно ли вам об этом?» — кажется, так было написано в «Путеводителе», вспоминала Принцесса. Всякий, кто умеет заглядывать в будущее — будь то сильнейшая и добрейшая волшебница всех времён или пронырливый мерзавец, любитель магических артефактов, никогда не имевший собственного Дара — видит лишь один, наиболее вероятный путь развития событий. Сиятельная Ирсоль не сумела узнать, что её наследников перехитрят и выследят, хотя и предчувствовала возможную беду. Потрошитель всё рассчитал верно, но не сумел предсказать, что в решающие дни к Эрике приедет свататься сын Джердона Третьего.

Как только перестало действовать снотворное, картина случившегося полностью сложилась у неё в голове. Первоначальный план был прост. Предложения руки и сердца ждали от герцога Пертинада, ради чего его и пригласили в замок Эск. Король принялся бы настаивать, чтобы Принцесса ответила согласием, и одного этого хватило бы, чтобы она сбежала с Многоликим. Появление принца Акселя нарушило планы — слишком заманчивой для индрийского монарха оказалась перспектива породниться с самым влиятельным правителем Континента. Но ведь Наследство Ирсоль было уже так близко! Не в силах противиться искушению завладеть Инструментом, Король позволил побегу осуществиться. Быть может, в глубине души он надеялся убить обоих зайцев — но, увы, разрыв помолвки, да ещё такой скандальный, его надежды уничтожил на корню.

Никто не скажет, действительно ли Скагер изначально собирался отдать свою дочь за межгорского борова, или всего лишь хотел использовать его как жупел. Но сейчас его величество был неумолим: через месяц — свадьба! «Он хочет наказать меня за сорванную помолвку с Акселем? Или герцог пообещал ему за меня свою часть Межгорного княжества?» — в отчаянии думала Эрика, свернувшись клубком на узкой и жёсткой койке. Ей было очень противно и очень страшно.

Визит отца, завершившийся бурной и безрезультатной попыткой выяснить отношения, остался позади — у Принцессы до сих пор саднило горло от крика, а лицо распухло от слёз. Король, в таком гневе, в каком она никогда прежде его не видела, в ответ на любые слова дочери твердил, что сегодня же казнит Феликса, а её саму запрёт в Башне Безумцев до конца её дней, если она откажет герцогу. Потом в дверь постучали. На пороге стояла женщина неопределённого возраста, с мягким невыразительным лицом, одетая, как медицинская сестра — в белую крахмальную косынку и строгое синее платье с широким белым нагрудником. В руках у женщины был металлический лоток с заправленным шприцем.

— Что тебе здесь нужно? — гаркнул на неё Король.

— Инъекция для её высочества… — пролепетала сестра, отступая в коридор.

— Не надо больше инъекций, — распорядился отец и вышел, шарахнув дверною створкой на прощание.

Принцесса так и не поняла, как долго её держали в забытьи — подозревала, что в королевской резиденции её объявили больной на время побега и последовавшего за ним скандала, и не хотели, чтобы она с кем-либо общалась, покуда всё не утрясётся. Но теперь уединение, судя по всему, закончилось. Когда тусклый белый свет за окном сменился светом сиреневым, предвещая наступление вечера, в замкé снова повернулся ключ. Эрика поспешно села и поправила одежду, не желая, чтобы новый визитёр, кем бы он ни был, увидел её раздавленной. В комнату, приволакивая ноги, вошёл Мангана, облачённый в чёрный лабораторный халат с изображением короны на нагрудном кармане.

Не говоря ни слова, Придворный Маг развернул стул так, чтобы сесть точно напротив Принцессы, опустился на него и уставился на девушку острыми тёмными глазами. В отличие от отца, никакой новой неприязни, сверх той, что была обычно, в нём не чувствовалось — наоборот, этот господин казался абсолютно довольным всем, что произошло. Эрику привычно передёрнуло от отвращения к нему, к его недоброму взгляду, уродливой старости, лысому черепу и большим шевелящимся ушам. Не желая затягивать паузу, она спросила:

— Чего вы от меня хотите, Мангана?

— Разумеется, поговорить, ваше высочество, — просипел он. — Полагаю, это будет полезным.

— Не о чем мне с вами разговаривать…

Потрошитель осклабился:

— Бросьте. Я знаю, вы меня терпеть не можете, да и мне симпатизировать вам не с чего. Вы копия королевы Каталины, а она… Впрочем, это к делу не относится. Главное, ничего хорошего мы друг от друга не ждём. Именно поэтому, я уверен, мы сможем договориться — без обид и разбитых ожиданий, затмевающих разум.

— Договориться? О чём? Чтобы я вышла замуж за герцога Пертинада?

— Не только. Замуж — да, его величество заинтересован в этом браке и не примет никаких возражений. Кроме того, он желает, чтобы вы, как и прежде, не покидали пределов Замка. Но вашим браслетом пользоваться больше нельзя, а другого такого же у меня, к сожалению, нет.

— И что? Вы посадите меня на цепь. как Многоликого?

Он меленько захихикал:

— Не хотелось бы, ваше высочество, ох, не хотелось бы… И прятать вас за решётку, как вашу мачеху — тоже идея не из лучших, вы же почти невеста и пока что наследница трона.

— Это всё?

— Нет. Есть кое-что ещё. Наследство Ирсоль…

— Вы уже его получили, — перебила Эрика, с досадой ощущая, как глаза опять защипало от близких слёз. — Что вам ещё от меня нужно? Я бы хотела никогда в жизни о нём не слышать…

— Боюсь, никогда о нём не слышать у вас не получится, — Мангана глумливо развёл руками. — Более того, ваше высочество, вам придётся на нём играть!

— Что?..

— Играть вам на нём придётся, — повторил он. — «Запустить» клавикорд можно только музыкой — старая ведьма, да сгниёт даже память о ней, говорят, ценила искусство. Но звуки, которые извлекаю из этой штуки я, музыкой назвать сложно. Его величество музыкальными талантами тоже не блещет. А вы отличная пианистка, ваше высочество, уверен, вы справитесь.

Принцесса молчала, поражённая его наглостью.

— Не думайте, что вы незаменимы, — ухмыльнулся Потрошитель. — Неважно, кто играет на Инструменте, важно, кто заказывает музыку. Откажетесь играть — найдём другого музыканта и позаботимся, чтобы он потом никому ничего не рассказал. Откажетесь выходить замуж за герцога — поселитесь в Башне Безумцев, из неё, вы же знаете, выходят только на кладбище. Попытаетесь нас обмануть и сбежать из Замка — не рассчитывайте, что ваш дружок останется в живых.

«Они не посмеют его казнить. Таких, как он, больше нет», — кусая губы, подумала Эрика. Мангана поморщился — дряблая пятнистая кожа пошла гадкими мелкими складками — и каркнул, уточняя:

— Он слишком строптив, ваше высочество. Нам он больше не нужен. Не думайте, что мы станем с ним нянчиться. Если, конечно…

— Если что?..

— В ваших силах облегчить его участь. Вы ведь любите его, не так ли? Делайте, как мы хотим, и он будет жить. Переедет из подземелья в тёплую комнату, чтобы, неровен час, не схватил воспаление лёгких. Кормить его станем от пуза, обещаю. Будьте паинькой — и вам даже позволят иногда его видеть. И сами заживёте, как раньше… как пристало жить наследной принцессе. Просто теперь у вас появится муж, а вечерами вы станете радовать музыкой своего отца и меня. По-моему, это очень выгодная сделка.

Она опустила голову и тихо спросила:

— Раз он вам не нужен, почему бы вам просто не отпустить его… если я буду паинькой?

— После всего, что он натворил?! — Придворный Маг разразился отрывистым кашляющим смехом. — Помилуйте, ваше высочество. Я знал, что вы наивны, но не думал, что до такой степени…

Принцесса и не ждала согласия. Ещё бы они отказались от столь надёжного способа добиться от неё чего угодно! Она уже понимала, что примет Манганины условия: пока её любимый жив, а у неё есть хотя бы видимость свободы, у них обоих остаётся шанс выбраться из беды. Но в том, как Потрошитель держался с ней, что за слова говорил, была какая-то трудно уловимая странность — он выглядел слишком довольным и слишком уверенным в себе, словно это не Король, а он сам недавно осуществил свою мечту.

— Мангана, я хочу знать: что он такое, этот проклятый клавикорд? — решилась она спросить. — Что он всё-таки даёт? Власть? Справедливость? Свободу? Или нечто иное?

Её собеседник как будто удивился вопросу:

— Власть, разумеется. Ничем не ограниченную власть. Неужели вы не знаете, как трудно держать в подчинении целую страну? Особенно такую, как Индрия. Неужели не знаете, как много людей не желают повиноваться своему монарху?

— Мой отец — властолюбец. Ему всегда мало! Он хотел бы, чтобы весь мир исполнял его волю. Но вы, господин Придворный Маг… Вы столько усилий потратили, чтобы добыть эту вещь. Почему? Разве вам не хватает того, что даёт магия?

— Инструмент Власти нужен его величеству, а не мне. А я всего лишь верный слуга Короны, — с непроницаемым видом ответил Потрошитель.

«Врёт», — подумала Принцесса.

— Передайте Королю, что я согласна на сделку, — сказала она с тяжёлым вздохом. — Но Многоликого я должна увидеть сейчас же.

— О да, ваше высочество, это я устрою, — опять осклабившись, как будто даже охотно пообещал Мангана.

Феликс лежал с закрытыми глазами, чтобы не смотреть на сырые и мрачные каменные стены и не вспоминать о своей недавней наивности — о том, как крепко он был уверен, что никогда больше этих стен не увидит. От закрытых глаз ему, впрочем, было ненамного легче. Руки и ноги, зафиксированные на кровати, затекли и онемели, пересохшие рот и горло были словно присыпаны песком, давно опустевший желудок противно ныл, а мочевой пузырь, наоборот, так переполнился, что готов был лопнуть. Но физические неудобства не шли ни в какое сравнение со невыносимой смесью гнева, стыда и страха, терзавших сейчас душу Многоликого.

Гнев и страх были адресованы Потрошителю и Королю, причём второму — в меньшей мере, чем первому. Негодяями-то, разумеется, были оба, но Скагеру, получившему Наследство Ирсоль, вряд ли есть теперь дело до пленника. А вот у Манганы явно были большие планы, при одной лишь мысли о которых у Феликса всё внутри сворачивались узлом от ужаса.

Невыносимый, обжигающий стыд был направлен на самого себя. «Что случилось с моим рассудком? Почему я, злыдни болотные, опять не заметил западню?..» — не понимал оборотень. Всего-то и нужно было, задать себе вопрос: откуда под крепостной стеной взялись мышеловки, если Пинкус не сдавал Многоликого королевской Охранной службе? Всего-то и нужно было, вовремя вспомнить, что визитёра в Замке ждали заранее. «Если бы только я вспомнил! Я был бы сейчас за тысячу миль отсюда…»

Иногда Феликс впадал в неглубокое забытье, и тогда ему снилась Принцесса. То ему чудились цветочный дух её волос, и чистый звук её голоса, и податливость мягких губ, и тонкость девичьего стана, который он прижимал к себе — и он, как наяву, обмирал от восторга и нежности. А то перед глазами вставало её прекрасное лицо, искажённое ошеломлением и отчаянием — последнее, что он видел в сокровищнице Ирсоль, прежде чем Эрику заслонили ноги стражников, со всех сторон обступившие обездвиженного медведя. И неизвестно, что хуже: снова и снова переживать кошмар во сне — или снова и снова возвращаться в кошмарную реальность из сна счастливого.

О самой Принцессе узник беспокоился не слишком сильно. Мучить её попусту не будут — зачем? Для общего спокойствия скажут ей, что оборотень удрал. Она не поверит, но Король и Придворный Маг найдут способ её убедить. Ей ничего не грозит. Настоящего заговора против неё, судя по всему, не было, родственничков просто использовали, чтобы склонить её к побегу. Теперь ей, конечно, очень больно. Её любовь к отцу вряд ли оправится от такого потрясения — что, вероятно, и к лучшему. По крайней мере, бедная девочка будет избавлена от новых разочарований. Что же до любви к нему, Многоликому, то вряд ли это чувство успело пустить глубокие корни в принцессином сердце. Эрика выйдет замуж за сына Джердона. Аксель влюбится в неё — разве можно не влюбиться в такую девушку?! — и сумеет сделать приятным её замужество. Ревновать Принцессу Феликс больше не осмеливался. Если бы он хоть немного умел ворожить, он позаботился бы о том, чтобы она о нём забыла вовсе.

Там, в сокровищнице, всё произошло слишком быстро. Он едва закончил метаморфоз — и тут же запутался в наброшенной на него сетке, которая оказалась заколдованной. Через некоторое время он понял, что это какая-то совсем новая магия — Придворный Маг, успев до побега покопаться в голове Многоликого, приготовил для него сюрприз. Тонкое полотно, как выяснилось позже, не мешало превращениям, но ячейки в нём были такие маленькие, что через них не проскочила бы и ящерка. Непонятный материал не рвался и не растягивался — сходу запутавшись в нём, Феликс уже не смог пошевелиться, первобытная сила огромного медвежьего тела внезапно оказалась бесполезной. Становиться человеком он, однако, не торопился — хотел во всеоружии дождаться того момента, когда с него снимут эти путы. Медведя, пыхтя и чертыхаясь, стражники выволакивали из тайника впятером. Каким образом его доставили в Замок, оборотень не понял — в ущелье стояла темнота, а сам он плохо соображал от ярости. Может, его перевезли по короткому проходу в скалах, не обозначенному на древней карте, а может, протолкнули через магический портал, поставленный ради такого случая Манганой.

Так или иначе, в проклятую подземную клетку Феликса вернули ещё до рассвета. Долгие часы он лежал там один на камнях, привалившись спиной к решётке. Толстый медвежий мех спасал от холода, но тело изнывало в неподвижности и бездействии, а от густого и острого запаха плесени и затхлой влаги слезились глаза и щипало в глотке. Потом в узилище вспыхнул свет, и позади, из коридора раздалось ехидное сипение Придворного Мага:

— Не спишь, голубчик? Добро пожаловать домой!

Медведь коротко рыкнул в ответ — зарычать во всю мощь не давала сетка, мешающая вдохнуть полной грудью.

— Фу, как грубо! — развеселился Мангана. — Но я так рад твоему возвращению, что прощаю тебе дурные манеры.

Многоликий рыкнул снова. Его мучитель захихикал:

— Что ты сказал? Ни словечка не понимаю! Но я тоже очень хочу с тобой побеседовать. Нам будет гораздо удобней, если ты превратишься в человека.

«Не дождёшься!» — подумал оборотень. Он всё ещё надеялся, что звериные зубы и когти помогут ему спастись.

— Эй! Не капризничай! — Мангана неожиданно болезненно пнул его под рёбра острым носком ботинка. — Медведем ты будешь только тогда, когда я разрешу. А сейчас я не разрешаю!

Не дождавшись реакции, он с кряхтением сел на корточки и прокаркал в самое ухо:

— Голубчик, ты напрасно ждёшь от меня уговоров. Всё, что мне нужно, я беру сам, когда захочу.

Медведь почувствовал, как Потрошитель положил ладонь ему на загривок. На границе слышимости загудело, сеть вспыхнула зеленоватыми искрами… бах! — и какая-то сила ударила Многоликого со всех сторон сразу, сердце заколотилось, а шерсть встала дыбом. Похоже на электрический ток, успел подумать он, и тут удар повторился, усиленный. Пленник дёрнулся бы, если бы мог, сердце забилось ещё быстрее, перед глазами побагровело.

— Повторим? — с отвратительной вкрадчивостью поинтересовался Мангана.

Бабах! От третьего удара лапы скрутило судорогой, а грудная клетка застыла на вдохе. Когда Феликс, наконец, сумел выдохнуть, Потрошитель отнял руку — сетка тут же перестала мерцать — и отодвинулся.

— Хватило тебе, упрямец? Я жду.

Мысли дробились и разбегались, как ртутные шарики. Внезапно Многоликий испугался, что после очередного удара уже никогда не превратится в человека — просто не сможет вспомнить, как выглядит в этом качестве. Глухо заворчал, попытался, хотя и без толку, принять более удобную позу — и совершил превращение. Сеть обвисла, но сразу же начала стягиваться вокруг уменьшившего свои размеры тела. Феликс повернул голову к Потрошителю и встретился с ним взглядом. С минуту они смотрели друг другу в глаза, после чего Придворный Маг заключил:

— По-моему, тебе не хватило. Что ж, поговорим позже.

Прежде чем пленник произнёс хоть слово, рукой в лаковой чёрной перчатке колдун опять прикоснулся к сетке, и на оборотня обрушился четвёртый удар, которого так хотелось избежать — и который, в итоге, его вырубил.

А когда Многоликий очнулся, он обнаружил, что сетки на нём больше нет, но он распластан на кровати — той же самой кровати, гораздо больше напоминающей экспериментальный стенд, чем ложе для сна. Что вместо собственной одежды на нём паршивое арестантское тряпьё, точь-в-точь такое же, какое было сожжено в Лагошах. Что под этими тряпками знакомо натирает кожу магический пояс, от которого змеится к стене тяжёлая битая ржавчиной цепь. И что на громоздком столе справа от кровати всё так же блестят начищенным металлом Манганины приспособления. Нога, правда, в этот раз не болела. И спасения в этот раз ждать было абсолютно неоткуда.

Внутренние часы у пленника разладились: он даже приблизительно не представлял, сколько прошло времени с момента его повторного заточения, когда где-то вдалеке заскрежетала, открываясь, дверь. Затем — другая, поближе; затопали ноги, загомонили мужские голоса. Феликс встрепенулся, напряжённо прислушался и различил:

— У нас тут всё тихо, ваша милость. Похоже, он спит…

«Ваша милость» — это Мангана. Что ж, давно пора ему появиться, подумал было Многоликий, но тут другой стражник с утроенным почтением пробасил:

— Сюда, пожалуйста, ваше высочество! Не извольте беспокоиться, клетка надёжно заперта, — и оборотень так и подскочил на месте, взвыв от боли в прикованных запястьях.

«Ваше высочество» — это Принцесса! Принцесса?! Проклятье!!! Зачем она тут?! Почему её сюда пустили?!

— У вас пять минут, — где-то поблизости проскрипел Придворный Маг. — Дорогу вы знаете, не так ли?

Вслед за новой порцией шагов, голосов и дверного скрежета наступила тишина. И сразу у решётки появилась Эрика. Чёрный шёлковый плащ, край клетчатого платья, с двух сторон подхваченные гребнями волосы… почти такая же, как в их вторую встречу. Только платье тогда было полосатое, и волосы распущенные — это ему запомнилось. «Злыдни болотные, что за чушь лезет в голову…» И на щеках у неё тогда не блестели дорожки слёз, и губы не ломались от боли. Обеими руками вцепившись в решётку, девушка замерла. Многоликий смотрел на неё, стараясь не упустить ни единой чёрточки, секунды удлинились и стали прозрачными и тягучими, как смола.

— Феликс, — молвила, наконец, Принцесса.

Он вдруг взглянул себя её глазами — беспомощного, жалкого, проигравшего! — и от неприязни к себе чуть не застонал в голос. Прохрипел, кое-как разлепив спекшиеся губы:

— Ваше высочество.

— Говори мне «Эрика», — попросила вдруг она.

Он стиснул зубы, зажмурился и, воспротивившись, повторил:

— Ваше высочество!

— Я вытащу тебя отсюда, — сказала девушка, как будто не заметив его протеста.

— Для вас будет лучше всего, если вы просто обо мне забудете.

— Забыть тебя? — удивилась она. — Я не смогла бы, даже если бы хотела. Но я не хочу.

— Ваше высочество, вы помолвлены. Не откладывайте свадьбу до осени. Принц Аксель позаботится о вас, даже если ваш брак будет… фиктивным.

— Принц Аксель… — её лицо потемнело, подбородок задрожал, она опустила голову.

— Он станет вам хорошим мужем. Останьтесь с ним, умоляю! Хотя бы ради меня… мне больно думать, что я сломал вам жизнь.

Она не ответила и глаз не подняла. Твёрдо, как мог, Феликс проговорил:

— А сюда больше приходить не надо.

— Почему? Не хочешь меня видеть?

— Не хочу.

Принцесса помолчала, потом скользнула по нему пронзительным синим взором и улыбнулась:

— Неправда. Ты не хочешь, чтобы я тебя видела.

Даже такая улыбка, горькая и слабая, печально не похожая на те, что она дарила ему раньше, согрела Многоликому сердце.

Прежние звуки — скрежет двери, шаги и гомон — возвестили о близком конце свидания. Эрика прильнула лицом к решётке и повторила еле слышным шёпотом:

— Я тебя отсюда вытащу.

Феликс покачал головой:

— Я должен справиться сам.

— Вытащу, вот увидишь, — упрямо прошептала она. И добавила одними губами: — Любимый.

«Пора, ваше высочество, пора!» — мерзкий Манганин клёкот, обрывая разговор, разнёсся по подземелью.

— А вот теперь, приятель, мы сможем с тобой поговорить по душам! — Потрошитель взгромоздился на высокий крутящийся стул между столом и кроватью, положил перед собой конторскую книгу и символическим жестом сдул пыль со зловещего арсенала своих приборов.

Он как будто приплясывал на месте. Казалось, сейчас он начнёт по-детски болтать не достающими пола ногами — в сочетании с его обликом престарелой хищной птицы это выглядело бы чудовищно.

— Зачем ты привёл сюда Принцессу? — первое, что сказал ему Феликс.

Изнывающему от жажды рту речь давалась с трудом; лишённое движения тело превратилось в тяжёлый сгусток усталости и боли.

Придворный Маг легкомысленно помахал в воздухе узловатыми пальцами:

— Где твоя хвалёная сообразительность? Это же просто, как полкроны!

— Зачем ты привёл её сюда? — повторил Многоликий. — Вам было бы куда спокойней с нею, если бы вы убедили её, что я сбежал.

— Его величество тоже сомневался в том, что ей нужно знать правду, — Мангана раскрыл журнал, повернулся вполоборота к пленнику и с интересом уткнулся в собственные записи. — Начнёт, мол, скандалить, требовать, чтобы тебя отпустили… Но я смог его переспорить. Смешные вы с Королём люди, право слово. Можно подумать, не знаете, что влюблённые — самые сговорчивые существа в мире. Если, конечно, найти к ним подход. К её высочеству я подход нашёл! — он издал самодовольный смешок и добавил: — Полагаю, и с тобой проблем не возникнет.

— Подход?..

— Ну да. Я всего лишь пообещал ей оставить тебя в живых — и милая девушка согласилась сразу на всё!

«Согласилась сразу на всё!..» — отдалось в голове у Феликса, и его захлестнула новая волна отчаяния, приглушённого было усталостью.

— Мерзавцы… чего вы от неё хотите?!

Потрошитель фыркнул:

— Не твоя печаль, грубиян! Не волнуйся, ничего из ряда вон выходящего. Ничего такого, чего не делают принцессы.

Он перевернул страницу и, бормоча что-то себе под нос и сосредоточенно шевеля ушами, оставил на следующей пометку карандашом. На этот вопрос ответа не будет, понял Многоликий. Зато, разумеется, будет ответ на другой! От неизвестности оборотень устал не меньше, чем от неподвижности — и желал как можно скорее получить из уст Манганы подтверждение тому, до чего успел додуматься сам в эти часы мучительного бездействия и одиночества.

— А от меня вам что нужно? — спросил он, сглотнув. — Наследство Ирсоль, пропади оно пропадом, вы уже получили!

— Нет, всё-таки вы два сапога пара! — Придворный Маг фыркнул снова — он так и фонтанировал хорошим настроением. — Её высочество сказала мне то же самое… и почти такими же словам. Должен признаться, Королю ты, и правда, больше не нужен — разве только затем, чтобы ему легче было ладить с дочерью. Но для меня, голубчик, ты бесценен, — он панибратски похлопал Феликса по руке, и того передёрнуло. — Я ведь только начал свои исследования! Таких интересных объектов, как ты, у меня ещё никогда не было. Ты себе не представляешь, как мне тяжело было прерваться, едва пригубив удовольствие!

— Надеешься, что я тебе посочувствую?

— Надеюсь, что ты не будешь мне мешать.

«Не дождёшься! — подумал Многоликий. — Что ты можешь со мной сделать? Заморозить до смерти? Как дрессировщик кнутом, бить меня током? По второму разу твои уловки не сработают. Я лучше сдохну здесь, чем позволю себя потрошить!» Но время для этих слов ещё не пришло, и вслух он произнёс другое:

— Мешать? Но ведь ты недавно хвастался, что сам можешь взять всё, что захочешь.

— Разумеется, — просипел колдун. — Но зачем упираться, добиваясь от тебя того, на что ты пойдёшь добровольно? Тратить силы и время, портить попусту твои прелестные пушистые шкурки… Это некрасиво и скучно. Я этого не люблю. Наука вещь элегантная, Многоликий, и требует красивых решений, — изрёк он, назидательно подняв палец.

— Наука? — переспросил Феликс. — Ты собираешься… разобрать меня на части лишь для того, чтобы узнать, как устроен мой Дар?

— По-твоему, узнать, как устроен Дар — этого мало?

— По-моему, это не всё! Ты хочешь его у меня отнять. Всё, что рассказывают о тебе — правда. Ты из тех, кто охотится за чужими Дарами. Такие, как ты, виноваты в том, что Одарённость из благословения превратилась в проклятие. Из-за вас Одарённые, как страшную тайну, скрывают свои таланты. Из-за вас, Мангана, мир покидает магия!

— Ты путаешь причину и следствие, — вздохнул с укоризной Придворный Маг. — Никто не знает, что заставляет магию уходить, но охотники возникли именно потому, что её остаётся всё меньше. Дарами не должен владеть кто попало, ими нельзя швыряться! У каждого Дара должно быть достойное применение. Вот ты, например, свой Дар до сих пор тратил на всякую ерунду. Но ничего, не огорчайся — теперь ты в надёжных руках, и…

— Говорят, присвоить себе чужие способности может лишь тот, у кого уже есть собственные. Хотя бы слабенькие, но свои! — перебил оборотень. — Это правда, господин Придворный Маг? Превратить в Одарённого того, кто родился обычным человеком, под силу только Серафимам, не так ли?

— Допустим, — не стал возражать Потрошитель.

— А ты родился обычным человеком! И это терзает тебя всю жизнь! Ты всю жизнь ищешь способ сделать самого себя Одарённым. Одного за другим уничтожаешь тех, кому повезло больше, чем тебе, пытаясь разгадать их секрет… сколько людей уже ты убил, Мангана? Скольких насильно лишил их Дара? Но у тебя так ничего и не получилось, да? Ты бездарь, чужие способности на тебе не держатся. Год проходит за годом, а ты по-прежнему фокусник, но не чудотворец. Даже тело своё не можешь омолодить, прогнившая ты коряга!

Сам не зная, зачем, Феликс пытался разозлить своего мучителя, но тот оставался на удивление спокойным. С любопытством посматривал на пленника, черкался в своём журнале и совершенно не проявлял не только гнева, но даже и раздражения. Либо все выстрелы ушли «в молоко», потому что Многоликий либо совсем ошибся в своих догадках — либо не ошибся, но упустил из виду что-то очень важное.

И вдруг его осенило, что именно он мог упустить!

Оборотень замолчал, со всех сторон примерился к своей идее, а затем поинтересовался, резко меняя тему:

— Ты скажешь мне, зачем нужен предмет, из-за которого вы всё это устроили? Я слышал, у него много имён, но прежде мне было известно только одно — Инструмент Справедливости.

— Конечно, скажу — он ведь был и твоим тоже, хотя и совсем недолго, — ухмыльнулся Придворный Маг. — Наиболее подходящее его имя — Инструмент Власти.

— Не сомневаюсь, эту версию ты выдал Королю. А на деле?

— Разве я посмел бы вводить в заблуждение его величество?

— А на деле, Мангана, это Инструмент Одарённости, верно? Он даёт магические способности тем, у кого их раньше не было — я прав?

— Фантазёр, — после едва уловимой паузы проскрипел Потрошитель. — Но ты развлёк меня, спасибо. Я и не думал, что ты можешь быть таким забавным — последние сутки явно пошли тебе на пользу! А теперь перейдём к делу. Я по-прежнему горю желанием разобраться в природе твоего Дара. И по-прежнему предпочёл бы, чтобы ты сам предоставил себя для моих исследований.

— Не дождёшься! — почти с облегчением выдохнул Феликс. — Бери то, что сумеешь взять, но я тебе помогать не буду.

— Ну-ну, не торопись с ответом, — Мангана опять потрепал его по онемевшей руке. — Предупреждал ведь, что найду к тебе подход. Я знаю, о чём ты думаешь: «Убить он меня всё равно не убьёт, а там, глядишь, принцесса Эрика меня опять отсюда вызволит». Так вот, имей в виду. Во-первых, она тебя не вызволит — ключ от твоего пояса ей никто больше не подсунет. Во-вторых, убивать тебя я, действительно, не буду. По крайней мере, пока. Но эксперименты откладывать не намерен, независимо от того, согласишься ты или нет. Что, если я как-нибудь приглашу её впечатлительное высочество понаблюдать за тем, как мы работаем? Как тебе такая идея, голубчик?

И тогда Многоликий понял, что ловушка захлопнулась. Какое бы решение он ни принял, легко ему не будет. Что собой представляют «эксперименты» этого вивисектора, он уже знает. Согласиться на них значит не только обречь себя на бесконечный кошмар, но и почти наверняка лишиться своего Дара — неизвестно, сумеет ли Мангана присвоить способности Феликса себе, но отобрать их явно сумеет. Отказаться значит принять пытки и, возможно, вовсе их не пережить — но если пережить удастся, появится шанс вырваться отсюда, сохранив Дар целым и невредимым. Но как позволить Потрошителю впутать в свои жестокие игры Эрику? Ранимую, добрую, самоотверженную Эрику, которая уже однажды по милости Феликса чуть не потеряла всего того, чем обладала по праву рождения? «Чем дальше она будет от всей этой мерзости, тем скорее забудет случившееся», — решил оборотень. И уточнил:

— Ты дашь мне слово, что не станешь водить её ко мне и не расскажешь ей правды?

— Разумеется, дам, — не скрывая удовлетворения, проскрежетал Придворный Маг. — Я скажу её высочеству, что ты просто отбываешь заключение. Ведь почётного звания государственного преступника тебя никто не лишал.

— Тогда считай, что мы договорились, — выплюнул сквозь зубы Многоликий.

Единственное, о чём мечтала Эрика после визита в подземелье — поскорее попасть в свои покои, к тишине и чистому воздуху, к маминым роялю и фикусу, к изразцовой печке и мягкой постели. Упасть на льняное покрывало, зарыться лицом в подушку и лежать так долго-долго, до тех пор, пока не расслабятся плечи и не перестанет колоть в груди. До тех пор, пока не притупятся боль и страх. Но и этому желанию Принцессы не суждено было осуществиться. Зарешёченную серость лазарета сменила безликая роскошь гостевых апартаментов. Отец, обретя своё прежнее равнодушие, объяснил: «Твои покои благоустраивают перед свадьбой, ведь ты скоро будешь жить в них не одна». И Эрика задохнулась от охватившего её горя. Утрата любовно свитого гнёздышка была ерундой по сравнению с остальными бедами, которые постигли девушку. Но именно эта потеря поставила точку в случившемся: приговор вынесен и обжалованию не подлежит!

В апартаментах Эрику встречала Валькирия. Горничная с обычным усердием растопила печь, сервировала обед, нагрела воду и приготовила платье для вечернего рандеву с герцогом Пертинадом. Но и в ней что-то изменилось за эти дни. Она никогда не была принцессиной наперсницей, однако прежде казалась не только усердной, но и заботливой. Если кто-то после Королевы и проявлял интерес к тому, как чувствует себя наследница трона и что у неё на душе, то это была Вальда. Теперь же Эрика лишилась и такой малости. Однако она была слишком измученной, чтобы ломать голову, откуда взялся иронический холодок в интонациях горничной. Предположение, что практичная до мозга костей прислуга презирает хозяйку за то, что та упустила идеального мужа, мелькнуло на краю сознания и исчезло, тут же забытое.

— У тебя есть четыре часа до встречи с женихом. Используй их на то, чтобы подкрепиться, поспать и привести себя в порядок, — распорядился отец, проводив Эрику до её временного пристанища.

— Да, папа, — ответила она чуть слышно.

В этот момент в дверь постучали. Валькирия пошла открывать и вернулась, неся на подносе небольшой белый конверт, запечатанный сургучной печатью.

— Почта для её высочества.

— Дай-ка мне, — не спрашивая разрешения дочери, Король взял конверт и вскрыл его; пробежал глазами письмо и, держа его двумя пальцами, протянул Принцессе: — Полагаю, он врёт. Читай.

Послание было от принца Акселя. Крупным разборчивым почерком он написал следующее:

«Дорогая Эрика! Уверен, Вам сообщили, что разрыв нашей с Вами помолвки произошёл потому, что я признался Императору в нашем сговоре и рассказал ему о Вашем побеге. Мне нестерпимо думать, что Вы считаете меня предателем. Это не так — умоляю, поверьте мне!!! Я не меньше Вас был заинтересован в том, чтобы сохранить тайну. Моя вина лишь в том, что я не сжёг Вашу записку сразу после того, как её получил — и за это я на коленях прошу у Вас прощения. Я собирался уничтожить её позже, но когда вернулся к себе, выполнив Ваше поручение, увидел, что она исчезла. Утром пришла телеграмма от отца, он потребовал моего немедленного возращения домой. К моему приезду записка уже была у него, он предъявил мне её как свидетельство того, что ему всё известно. Клянусь святыми Небесами, я не понимаю, что произошло! Сейчас, когда Вы читаете это письмо, другая принцесса, вероятно, уже приняла предложенную мною руку. Сердце моё, как Вы знаете, навсегда отдано Аните, которую я больше не увижу. Но в нём осталось место и для приязни и благодарности к Вам, дорогая Эрика. Надеюсь, кто бы ни стал Вашим мужем, Ваш брак будет более удачным, чем мой. С безусловным почтением и пожеланием счастья, Аксель, младший сын Джердона Третьего».

Дочитав письмо, Принцесса вздохнула и отложила его в сторону. Пожала плечами:

— Может, и врёт… какая разница?

Ей вспомнились открытое лицо Акселя, прямой взгляд его голубых глаз, широкая дружелюбная улыбка. По правде говоря, поверить в его предательство Эрике было намного сложнее, чем в то, что кто-то нашёл и переправил Императору её записку. При других обстоятельствах она стала бы выяснять, кто и почему это сделал, но теперь она была не в состоянии заниматься расследованием.

Король ушёл, коротко кивнув на прощание и повторив приказ «привести себя в порядок». «Наверное, я очень скверно выгляжу», — подумала Принцесса, но в зеркало смотреть не захотела. Отослала горничную, безо всякого удовольствия приняла ванну, впихнула в себя несколько ложек безвкусного картофельного пюре и улеглась в чересчур просторную чужую кровать. Голова у неё была тяжёлая, слабый свет фонарей, пробивающийся сквозь шторы, раздражал глаза, но спать совсем не хотелось. Перед внутренним взором, не рассеиваясь и ничуть не бледнея, стояла картина из подземелья: обездвиженный Феликс с почерневшим, полным страдания лицом уговаривает Эрику забыть его и выйти замуж за принца Акселя. Добить Многоликого известием о том, что место «отличного парня» Акселя занял старый развратник Пертинад, девушка просто не смогла.

«Я вытащу тебя, любимый! Я тебя обязательно вытащу!» — твердила она про себя, снова дав волю слезам.

И, кажется, всё-таки уснула, потому что не слышала, как вернулась Валькирия — Эрика лишь тогда поняла, что больше не одна в апартаментах, когда увидела горничную, стоящую у кровати с перекинутым через руку платьем.

— Давайте собираться, ваше высочество, времени совсем мало!

Понимая, что оттягивать неизбежное — встречу с герцогом Пертинадом — дело бессмысленное, Принцесса позволила надеть на себя душный тёмно-красный бархат с золотыми парчовыми вставками на рукавах и подоле и соорудить высокую вычурную причёску по последней моде. И платье, и причёска были не в её вкусе, но для того, чтобы протестовать или хотя бы выспрашивать, кому принадлежит идея нарядить её таким образом, сил совершенно не было. Без пяти десять в сопровождении отца Эрика спустилась в Малую королевскую гостиную, чтобы принять участие в очередном ужине «в тесном семейном кругу».

Кроме Скагера и господина герцога «семейный круг» нынче включал мачеху, Придворного Мага и старшую сестру Пертинада королеву Водру, с которой Принцесса никогда раньше не встречалась. Марка, естественно, не было. «Я не слишком надеюсь, что он вернётся живым», — всплыли в памяти слова Короля. Ни облегчения, ни сожаления девушка не ощутила. Несостоявшийся отцеубийца всё-таки был её родным братом, когда-то она любила его, так что вряд ли могла радоваться его скорой гибели. Но любовь эта осталась далеко в прошлом, в той жизни, в которой рядом была мама, а Марк, хорошенький, как куклёнок, с его тёмными локонами и васильковыми глазами, хвостиком ходил за Эрикой и только и ждал случая, когда она позовёт его поиграть. Потом принц подрос, узнал, каким законам подчиняется индрийское престолонаследие, и о былой своей привязанности к сестре забыл напрочь. А потому и огорчаться, что число тех, кто желал ей смерти, в замке Эск уменьшилось на одного, Принцесса тоже не могла.

Отец и Потрошитель оба выглядели спокойными, но то один, то другой бросали на Эрику внимательные взгляды, видно, сомневались, все ли условия договора она готова выполнить — «Силы Небесные, как будто у меня есть выбор!» Мачеха присмирела и притихла. Мучнисто-бледная, с синяками под глазами, одетая в тёмно-зелёное наглухо закрытое платье, она была не похожа сама на себя. Тот факт, что под сердцем она носит ребёнка, ещё ничем себя не проявлял — «Интересно, какой у неё срок?» Когда дитя родится, Ингрид, по всей вероятности, отправят в Башню Безумцев, а его будут готовить к роли наследника трона. Принцесса подозревала, что Король не слишком расстроится, если в один прекрасный день она сама последует за мачехой — для его величества главное, чтобы это не случилось раньше, чем он получит всё, что ему нужно, от Межгорного княжества.

Королева Водра, желчная старуха с длинным лошадиным лицом, сухая и прямая, как жердь, изучала Эрику, как товар в дорогом магазине. Должно быть, примерно так и есть, подумала Принцесса — бездетная дама, по слухам, души не чаяла в брате и теперь собиралась купить ему новую игрушку. Она с головы до пят была одета в чёрное, ибо лет двадцать уже носила траур по мужу; но быть разряженной в пух и прах, как принято в её княжестве, это ей не мешало — в седых волосах и вокруг напудренных костлявых плеч колыхались чёрные страусиные перья, а увядшую шею украшало колье с чёрными бриллиантами.

Единственным пёстрым пятном в компании был герцог Пертинад. Прежде Эрика избегала даже задерживать на нём взгляд, настолько он был ей противен, но теперь набралась мужества рассмотреть его повнимательней. Грузное шарообразное туловище в радужно переливающемся парчовом пиджаке. Светло-жёлтый платок под подбородком, толстые ляжки в узких светло-жёлтых брюках. Волосатые сардельки-пальцы в золотых перстнях с разноцветными камнями. Кучерявый седоватый венчик вокруг блестящей лысины на макушке. Обрюзгшая физиономия с красными влажными губами, крупным мясистым носом, которым, наверное, так удобно хрюкать, и маленькими глазками навыкате. Глазки эти, коими герцог пожирал Принцессу, имели такое выражение, что всякому было понятно без слов: в случае его светлости о фиктивном браке говорить не приходится. «До свадьбы — месяц! — напомнила себе Эрика. — Целый месяц! За месяц многое может измениться, не стоит убиваться раньше времени».

Весь ужин она просидела, уставившись в тарелку и стараясь не вслушиваться, о чём отец беседует королевой Водрой и её братом — хватало и того, что от несуразно-высокого голоса и визгливых интонаций герцога звенело в ушах. После десерта Король велел ей показать Пертинаду коллекцию старинного фарфора, выставленную на внутреннем балконе второго этажа, и Эрика безропотно согласилась. Будущий жених, на полголовы ниже неё, попискивая от восторга и расточая ядрёный парфюмерный запах, подставил ей локоть. Под бдительным присмотром Короля и королевы Водры Принцесса превозмогла отвращение и взяла герцога под руку. Сказала дежурное:

— Коллекция прекрасна, надеюсь, вам доставит удовольствие с ней ознакомиться, — и проследовала наверх вместе с ним.

Едва они остались наедине, боров затормозил, отступил на полшага и шумно втянул воздух с явным намерением разразиться речью.

— Мне нездоровится, господин Пертинад, — опередила его девушка. — Я бы хотела пойти к себе как можно скорее. Сделайте одолжение, переходите сразу к сути.

Свиные глазки растерянно заморгали, но их обладатель, похоже, не собирался сходить с намеченного пути:

— Ваше высочество, вселенная не знает таких слов, какими я мог бы выразить ни с чем не сравнимое блаженство, переполнившее моё сердце, когда я получил известие о том, что вы…

Она повысила голос:

— Пожалуйста, переходите к сути!

— Великолепная, божественная Эрика! — залепетал герцог. — Не смея поверить своему безмерному счастью, прошу вас…

— Ну же!

— Окажите мне величайшую честь стать моей супругой, — поперхнувшись, закончил он.

— Я согласна, — без выражения ответила Принцесса и отвернулась, чтобы больше его не видеть.

Но за месяц ничего не изменилось.

Торжеств по случаю новой помолвки устраивать не стали — обитатели Замка ещё не успели забыть, каким скандалом закончилась помолвка предыдущая. Свой перстень — массивное золотое изделие с громадным кроваво-красным рубином — герцог Пертинад, потея от волнения, надел на палец Принцессы в тот же вечер, когда сделал ей предложение. А уже глубокой ночью, после того как межгорские гости отправились спать, Эрику властным движением взял за предплечье Придворный Маг — и повёл за собой со словами: «Идёмте, ваше высочество, вы убедитесь, что я не забыл про свою часть сделки!»

Крытыми галереями они перебрались в постройку, где располагалась королевская больница, и прошли через крыло с решётками на окнах, в котором Принцесса очнулась утром минувшего дня. Одна из медицинских сестёр сочувственно объяснила девушке, перед тем как ту забрали из палаты, что в этом крыле «ухаживают за больными с горячкой, кто может сам себе навредить». «Крыло для буйных… Следующая станция — Башня Безумцев!» — подумала тогда Эрика. Ночью здесь, да и во всей больнице, царили темнота и тишина; было бы легче лёгкого заблудиться, если бы не тусклые лампочки в начале и в конце каждого коридора. Не выпуская рукав Принцессы из цепких пальцев, Мангана спустился вместе с ней на подземный этаж, где свет горел гораздо ярче и четверо стражников охраняли внушительную обитую железом дверь. Один из них с подобострастной суетливостью её отпер, впуская поздних посетителей внутрь. Эрика увидела ещё один коридор, очень короткий, с тремя дверями с каждой стороны. Эти двери казались довольно хлипкими, но бледное свечение говорило о том, что на них стоит магическая защита.

Потрошитель подвёл свою спутницу к самой дальней двери слева, открыл на ней «глазок», сначала заглянул в него сам, а затем предложил посмотреть Принцессе. С сильно бьющимся сердцем она прильнула к отверстию. За дверью была унылая камера-палата, почти такая же, в какой сама Эрика провела предыдущие несколько дней, только безоконная. Феликс в серой рубахе с завязками на спине и в серых штанах сидел на койке, опустив лицо на руки и упираясь локтями в расставленные колени. На столике рядом с ним стояли две тарелки с нетронутой едой. Под рубахой просматривались очертания магического пояса, от которого сползала на пол маслянисто блестящая новая толстая цепь, другой её конец крепился к кольцу, вбитому в стену. Пыточных приспособлений видно не было, что немного успокаивало.

— Довольны, ваше высочество? — сиплым шёпотом поинтересовался возле уха Придворный Маг. — Жив-здоров ваш оборотень, не мёрзнет и не голодает. Любой заключённый полжизни отдал бы за такие условия!

Эрика не ответила, не в силах отвести взгляда от Многоликого. Она бы сейчас полжизни отдала за то, чтобы войти к нему, прижать к себе его склонённую голову, и хотя бы сказать ему, что любит его, раз ничего другого она пока не может для него сделать.

— Устраивать вам свидание не стану, не обессудьте, — продолжил Потрошитель. — Он просил меня больше вас не приводить. Не хочет почему-то, чтобы вы его видели.

— Знаю, что не хочет, — ответила Принцесса и отодвинулась от «глазка».

— Будете хорошо себя вести — станете бывать здесь каждую неделю, — пообещал Мангана. — А там посмотрим, может, я всё же как-нибудь позволю вам с ним поговорить.

Вечером следующего дня Придворный Маг явился к Принцессе в апартаменты вместе с Королём, чтобы напомнить ей ещё об одном условии договора.

Клавикорд Ирсоль Справедливой установили на столе в Манганиной гостиной. Исходившее от Инструмента сияние магии было столь сильным, что аура прочих волшебных предметов, которых было полным-полно в обиталище Придворного Мага, стала почти неразличимой. Король, у которого первый восторг от обладания Наследством уже прошёл, вспомнил о своих суевериях и забился в кресло с высокой спинкой подальше от клавикорда. Потрошитель, положив рядом с Инструментом какие-то ноты, наоборот, устроился поближе. Эрика в нерешительности остановилась посреди комнаты.

— Не медли, девочка, приступай! — из своего угла поторопил её отец.

Она шагнула вперёд, и тут к ней сам собой подкатился табурет, требовательно ткнулся краем кожаного сиденья ей под колени. Ничего не поделаешь, пришлось сесть. Подняла изукрашенную резьбой красно-коричневую крышку клавикорда и спросила:

— Что мне играть?

— Что хотите, ваше высочество, что хотите! — ёрзая от нетерпения, предложил Мангана.

— Ничего не хочу, — равнодушно ответила она.

— Идеальным вариантом была бы музыка из книги, переданной вам Хранителем, — вкрадчиво заметил колдун. — Не помните ли вы случайно, что это за музыка?

Эрика, несколько удивлённая, подняла на него глаза:

— Там не было никаких нот и названий. Разве вы не знаете? Книга не у вас?

— Нет, — поморщился Потрошитель. — Мы не нашли её ни в карманах оборотня, ни в той лачуге, где вы ночевали.

Принцесса точно помнила, что Феликс взял «Путеводитель» с собой. Помнила она и то, что указаний на музыку в книге не было. Последние слова гласили: у наследников уже есть всё, чтобы отыскать Инструмент и воспользоваться им. Но она не располагала ни идеями насчёт того, каким может быть «ключ», ни силами для разгадывания шарады, ни желанием сообщать всё это Мангане и Королю. Радуясь, что хотя бы книга избежала попадания во враждебные руки, Эрика повторила:

— Там не было никаких нот и названий, — и добавила: — Хотите — проверяйте меня в «Окне Памяти».

— В «Окне Памяти»? Что вы, ваше высочество, как можно! — деланно возмутился Придворный Маг; похоже, он поверил ей — должно быть, Феликс сказал то же самое, и уж того-то испытывали всеми доступными способами. — Что ж, тогда — вот! — и он поставил перед ней свои ноты. — Малая соната Гордано. Четырнадцать раз упомянута в дневниках Ирсоль, считается, что это была её любимая вещь.

Принцесса положила руки на клавиши. И хотя ей, в самом деле, было неважно, что именно играть и вообще удастся ли активировать магические свойства клавикорда, она испытывала немалый трепет, когда брала первые такты. Ей казалось, вот-вот грянет гром, случится что-то невероятное, такое, чего никогда и ни с кем не случалось. Но музыка лилась и лилась из-под её пальцев, глубокий чистый звук рвался наружу из полутёмной и переполненной вещами гостиной, а больше ничего не происходило.

Когда соната закончилась, на хищном лице Потрошителя читалось разочарование, впрочем, не слишком сильное. Отцовского лица Принцесса не видела; ни малейшего желания повернуться, чтобы взглянуть на него, у неё не возникло.

— Не получилось. Жаль, — прохрипел Мангана. — Что ж, ничего страшного, у меня есть другие идеи. Давайте теперь попробуем вот что…

— Как понять, что Инструмент заработал? — остановила его Эрика. — Или этого вы тоже не знаете, господин Придворный Маг?

Он отмахнулся:

— Вот уж тут ошибиться будет невозможно, — и вытащил откуда-то ещё одни ноты.

С тех пор колдун требовал, чтобы она играла для него каждый вечер, и находил для неё всё новые и новые произведения. Они были разными — старинными и современными, малоизвестными и популярными, незатейливыми и виртуозными, — но результат всегда был один и тот же. Вернее, результата не было. Потрошитель злился, чем дальше, тем сильнее, но назавтра каждый раз был одержим новой идеей, а запасы нот, похоже, у него были бесконечными. На «концертах» обычно присутствовал Король, но иногда он оставлял свою дочь наедине с «концертмейстером». Эрика терпеливо отбывала повинность, закутавшись в своё безразличие, как в кокон, не позволяя взять над собой верх ни ненависти к Мангане, ни страху перед будущим, ни тоске и тревоге о Феликсе. Музыка, сколь бы прекрасной она ни была, не задевала принцессину душу, проплывала мимо — бессмысленная череда звуков разной высоты и длительности.

День проходил за днём, но Принцессе ни на шаг не удалось приблизиться к тому, чтобы освободить Многоликого. Нет, ни на цепь, ни в клетку её не посадили — очевидно, поверили, что оковы, удерживающие её в королевской резиденции, прочнее любых решёток и цепей. Но её ни на миг не оставляли без присмотра. Король или Придворный Маг сопровождали её во всех перемещениях по Замку. Вальда, которой, судя по всему, было поручено следить за хозяйкой, ночевала в апартаментах и дежурила в коридоре рядом с ними, если Эрика пыталась её отослать. У дверей и под окнами маячили многочисленные стражники. Когда одному из соглядатаев приходилось отвлечься, его место тут же занимал другой. И раньше-то невеликая надежда вызволить Феликса из заключения до того, как состоится свадьба, через пару недель испарилась совсем.

Пертинад и его сестра сразу после помолвки отбыли в Межгорное княжество, чтобы, как они сказали, подготовиться к переезду герцога в Индрию. В замке Эск полным ходом пошли приготовления к свадьбе, но единственными хлопотами, в которых требовалось участие невесты, было шитьё свадебного платья. Вскоре во временном жилище Эрики возник имперский портной Диграсиус, чья популярность среди континентальной знати была настолько велика, что позволяла ему игнорировать конфликты между монаршими семействами. Он высыпал перед Принцессой целый ворох альбомов с изображениями платьев, но она не стала заглядывать ни в один из них:

— Делайте, как считаете нужным, я доверяю вашему вкусу.

Диграсиус всплеснул руками:

— Но, ваше высочество, это же подвенечное платье! Как я могу решать за вас?! Свадьба бывает раз в жизни.

— Посоветуйтесь с моим отцом, если не хотите решать сами, — вздохнула она.

— Впервые вижу такую неинтересную… не интересничающую… простите — не-за-ин-те-ре-со-ван-ную невесту, — поражённый портной с трудом выговорил длинное слово и, не откладывая дело в долгий ящик, отправился к Королю.

Для Эрики совершенно не имело значения, в каком наряде она будет сочетаться браком с герцогом Пертинадом — в шедевре портновского искусства или в холщовом рубище — но примерки она переносила стоически.

Вечером накануне свадьбы ей позволили не музицировать. Придворный Маг раньше обычного привёл её убедиться, что Многоликий по-прежнему жив.

— Разрешите мне с ним поговорить, — попросила Принцесса у двери.

— Не сегодня, — сухо и безапелляционно ответил Мангана.

— А если в следующий раз я откажусь для вас играть?

— Ничего хорошего из этого не выйдет, ваше высочество. Условия сделки вы знаете, они не поменялись. О том, что вы будете общаться с вашим дружком, когда захотите, уговора не было.

К глазам подступили слёзы, но она сдержалась, не дав им пролиться — и держалась до тех пор, пока не осталась одна в своей спальне, как держалась весь этот кошмарный месяц. Но теперь плотину прорвало. В ночь перед свадьбой Принцесса плакала так отчаянно, как она не плакала даже тогда, когда умерла её мама.

Подняли Эрику очень рано, небо ещё не начало светлеть. Отсутствие сна привело к тому, что соображала она плохо, передвигалась медленно, а окружающий мир казался ей смазанным, как скверная акварель — и всё это, странным образом, подействовало на невесту, как обезболивающее. Её купали, кормили, одевали, причёсывали. Вокруг неё мельтешили люди, которых становилось всё больше: Вальда, ещё две горничных, призванные ей на помощь, портной с ассистентками, парикмахер, флорист… Принцессе что-то объясняли, она кивала, не различая слов, и ей казалось, будто сейчас здесь присутствует не она, а какая-то другая девушка. Ощущение оформилось в слова, когда она увидела в зеркале особу в невыносимо белом атласном платье и в длинной вышитой фате:

— Это не я, — прошептала невеста. — Это просто не могу быть я.

Под руку с отцом Эрика вышла в Малую гостиную, где её давно дожидался жених с огромным букетом белых фрезий. Принимая букет, она с абсолютной ясностью поняла, что любимые цветы теперь всегда будут у неё ассоциироваться с герцогом Пертинадом и с тем ужасным днём, когда она стала его женой.

Церемонию бракосочетания проводил Придворный Маг, облачённый в хламиду с традиционной ритуальной отделкой. Бирюза и перламутр — земные символы Небесных Сил — смотрелись на нём кощунственно. В прежние времена семейные союзы освящали Серафимы. Те пары, что не получали Небесного благословения, откладывали свадьбу или вовсе расставались, дабы не совершить ошибку. Потом Серафимы исчезли, но люди жениться не прекратили, и функцию посланников Небес взяли на себя градоначальники и маги. Стоя вместе с герцогом перед Манганой под сводами древнего храма, Эрика думала о том, что в прежние времена ей удалось бы спастись: у Серафима язык не повернулся бы спросить, согласна ли она выйти замуж за этого человека. Но Придворный Маг ничтоже сумняшеся задал все вопросы, предписанные ритуалом, выслушал все ответы, объявил о том, что Эрика, наследная принцесса Индрийская, и герцог Пертинад, владетельный лорд такой-то провинции Межгорного княжества и кавалер таких-то орденов, становятся супругами отныне и до скончания их дней — и предложил скрепить союз поцелуем. Принцесса задержала дыхание и сжала губы, когда к ним припал мокрый рот её мужа.

Среди всех, кто поздравлял её с обретением статуса замужней дамы, она запомнила только королеву Водру, по случаю свадьбы заменившую чёрные бриллианты — жемчугом, а чёрные страусиные перья — белыми.

— Я так рада, что мой брат, наконец, нашёл своё счастье, — проговорила она, коснувшись щеки Эрики своею впалой пергаментной щекой. — Надеюсь, вы оправдаете все его ожидания, милочка.

Дальше, как и положено, были приём и бал, который молодожёны покинули на два часа раньше, чем гости, под шумные славословия собравшихся. В покои, принадлежащие теперь им обоим, Принцесса и Пертинад вошли одновременно. Основательно поевший и изрядно принявший на грудь, потный и раскрасневшийся герцог с самодовольным видом обвёл рукой преображённое пространство:

— Мои рекомендации, я вижу, напрасными не были. Возлюбленная моя супруга, не сомневаюсь, вы оцените, сколь много роскоши и изящества я сумел привнести в вашу жизнь. А сейчас позвольте мне оставить вас на незначительное время — я должен немного освежиться.

Он скрылся в ванной, а Эрика, еле сдерживая тошноту, прошлась по комнатам. Из прежней обстановки в них не осталось ничего, кроме маминого кабинетного рояля. Чудовищная мебель с гнутыми ножками и позолотой, бордовые бархатные портьеры с тяжёлыми золотыми кистями, аляповатые расписные вазы, многоярусные хрустальные люстры… «Я был уверен, что королевские особы ровно так и живут…» — возник в ушах слегка насмешливый голос Феликса. Кровать под парчовым балдахином, разумеется, тоже нашлась — монструозное ложе загромоздило всю спальню.

Откуда-то неслышно возникла Валькирия в компании одной из утренних горничных. Они помогли Принцессе снять фату и платье и разобрать причёску, переодели девушку в тонкую белую сорочку с кружевами и лентами, расчесали ей волосы и так же неслышно удалились.

Несколько долгих минут она стояла, прислонившись плечом к фигурном столбику под балдахином и бездумно слушая, как за стенкой плещется вода. Наконец, плеск прекратился, и новобрачный в пурпурном шёлковом халате, едва сходящемся у него на животе, появился из ванной.

— Моя дорогая, сейчас ты узнаешь, что такое настоящий мужчина, — провозгласил герцог Пертинад и устремился к Эрике.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ.

Больше книг на сайте — Knigoed.net