Западня

Глава седьмая,

в которой Многоликий возвращает долг, Принцесса принимает спонтанное решение, Придворный Маг делает, что должен, а принц Аксель даёт волю своему авантюризму

Эрике казалось, уже глубокая ночь, так много всего случилось с тех пор, как закончился приём. Однако, когда начали бить замковые часы, она насчитала всего десять ударов — и удивилась бы, если бы сейчас ей было, чем удивляться. Но она была вся, до краёв, наполнена обидой на отца, перемешанной с тревогой и страхом. «Как он мог… как он мог…» — шептала девушка, не находя себе места ни в буквальном, ни в переносном смысле слова. Браслет жёг запястье. Подумать только, отец сам, по доброй воле заставил её пережить те минуты, память о которых липким кошмаром тянулась за ней через годы! Эрика рада была бы свалить вину на Мангану, убедить себя, что тот обманул Короля, подсунув ему магическое украшение вместо обычного — но у неё не получалось. Слишком уж хорошо она помнила момент, когда отец вручал ей «талисман», помнила интонации и выражение глаз Короля, несвойственную ему нежность слов и прикосновений. Теперь-то она ясно видела: он отлично понимал, что делает!

Тем более, что ключ от браслета — камыш на одном конце, стрела на другом — хранится не где-нибудь, а в отцовском кабинете.

Принцесса знала наверняка, что видела этот ключ в ящичке чёрного дерева, найденном ею за книгой «История музыкальных инструментов». Самый маленький, похожий на иголку… тот, за которым только что, нырнув в щель в полу, убежал Многоликий. Сначала она проводила Акселя, условившись с ним встретиться утром до завтрака и обсудить дальнейшие действия, зависящие от того, удастся ли снять браслет. Принц хорохорился, твердя, что ей не о чем волноваться, он-де поможет всё уладить, но смотрел на неё, как на тяжелобольную — это было вполне естественно после того, что он узнал сегодня о её семье, но ужасно больно и стыдно. Потом исчез Феликс, выспросив у неё, где ей удалось найти ключ от пояса.

— Но пропажу того ключа, конечно, уже заметили… Думаете, все остальные остались на прежнем месте? — засомневалась она.

— Не знаю, но проверить должен, — ответил он. — Если ваш отец до сих пор считал нужным держать их у себя, несмотря на суеверия, возможно, он и теперь не отдал их Потрошителю. Куда, по-вашему, он мог перепрятать их, когда понял, что тайник за книгами больше не тайник?

— Может быть, в сейф? — предположила она, чуть подумав.

— Странно, что до этого они были не в сейфе, а в тайнике…

— Ничего странного, Феликс. Сейф стоит рядом с письменным столом. Постоянно сидеть рядом с таким сильным источником магии… полагаю, это было выше папиных сил.

Многоликий кивнул:

— Хорошо, я попробую открыть сейф, но мне…

— Я знаю, как он открывается, — перебила Эрика.

Пять минут спустя Феликс исчез, снабжённый инструкцией по открыванию сейфа и подробными объяснениями, где находятся Кедровый кабинет и два других отцовских кабинета, которыми почти не пользовались, но в которых могли что-нибудь спрятать. И она осталась одна со своей тоской, с ощущением навсегда перевёрнутого мира — мира, где ей придётся заново учиться жить.

Если бы только всё могло стать, как раньше! Пришла бы Вальда, с умиротворяющей будничностью расшнуровала ей платье, расчесала волосы, разворошила печь и расстелила постель, принесла горячего молока с печеньем. Забраться под одеяло, окунать печенье в молоко, читать книжку и ни о чём не думать… Но до возвращения горничной оставалось ещё два часа, а впрочем, какая разница? Её появление не вернуло бы Эрике доверия к отцу — и жуткого заговора бы не отменило.

Если бы только всё могло стать, как раньше!

«И Феликса мучил бы сейчас Мангана. Тебя бы это устроило?» — спросил внутренний голос. Принцесса вздрогнула: «Нет! Нет! Я всё сделала правильно…» — «Кстати, вы никогда бы не встретились, — добавил внутренний голос с оттенком ехидства. — Уж это-то точно было бы хорошо, не так ли?» Ответа на второй вопрос она не знала. Многоликий приводил её в смятение одним своим видом, но от того, как он смотрел на неё, как говорил с нею, как касался её рук, Эрика обмирала и таяла — ничего подобного никогда раньше она не чувствовала.

Минуты летели. Окно отцовского кабинета оставалось утешительно-тёмным, давая надежду, что Феликса хотя бы не застукают, даже если поиски будут безрезультатными. Принцесса решила пока не ломать голову, что делать, если он вернётся без ключа. Она перестала метаться по комнатам и села к роялю. Тронула клавиши — рояль, как обычно, откликнулся с пониманием и сочувствием, — застыла на мгновение, раздумывая, что играть…

И тут в дверь снова постучали, на этот раз — и требовательно, и громко.

Она решила, что мнимый жених вернулся что-то ей сказать, и позвала, прежде чем открыть:

— Аксель, это вы?

— Ваше высочество, это Придворный Маг, — прохрипел из-за двери Мангана. — Впустите, у меня дело государственной важности.

У Эрики ослабели колени.

Едва она приоткрыла дверь, Потрошитель протиснулся внутрь. На нём были полосатый шлафрок и домашние туфли на босу ногу, в руке он сжимал предмет, сначала показавшийся Принцессе канделябром. Присмотревшись, она поняла, что это не канделябр, а платиновый трезубец на толстой деревянной рукояти. От трезубца так и разило магией. Девушка призвала на помощь всё своё самообладание и сухо произнесла:

— Не помню, чтобы я приглашала вас к себе, Мангана.

Ей и раньше-то было сложно удерживать при себе неприязнь к этому человеку, а после того, что она узнала о нём сегодня, хотелось вытолкать его взашей, приложив чем-нибудь тяжёлым на прощание. Кроме того, есть лишь одна причина, которая могла бы объяснить визит в её покои Потрошителя, да ещё в такой поздний час…

— Из подземной тюрьмы сбежал опасный преступник, наделённый магическим даром, — подтверждая её слова, каркнул он. — Во-первых, я пришёл вас об этом предупредить…

Принцесса не удержала лицо, дрогнувшими губами и распахнувшимися глазами выдав свой страх, но, к счастью, Мангана истолковал его по-своему:

— Не извольте беспокоиться, ваше высочество! Я распорядился усилить охрану вашей башни.

Она ответила коротким надменным кивком, пытаясь сообразить, как бы вела себя, если бы не знала, о каком «преступнике» идёт речь, но Придворный Маг больше даже не смотрел на неё. Бесцеремонно отодвинув хозяйку покоев, он двинулся вперёд. Эрика возмущённо повторила:

— Мангана, я вас не приглашала!

Он и не подумал отказаться от своих намерений; выставив вперёд свой трезубец, он шнырял глазами по сторонам:

— Ваше высочество, преступник очень хитёр и может прятаться где угодно.

— Вы считаете, он прячется у меня?!

— Мне донесли, что из ваших покоев доносился мужской голос.

Раньше, чем успела запаниковать, Эрика вспомнила, какими словами отреагировала на стук:

— Это был мой жених. Он заходил пожелать мне доброй ночи. Вы сами слышали: я приняла вас за него, подумала, он зачем-то вернулся.

— Жених? — Придворный Маг вперился в неё мрачным взглядом, в котором, однако, появилось сомнение. — Что ж, не исключено. Тем не менее, я обязан всё здесь проверить. У меня есть разрешение его величества на осмотр любых помещений в Замке…

Он полез в карман за бумагой, но Принцесса, брезгливо поморщившись, жестом остановила его — знала, что, в любом случае, не сможет ему помешать. «Что он рассчитывает найти? — гадала она, идя за ним по пятам и стараясь, чтобы её страх не слишком бросался в глаза. — Не думал же он, что Феликс сидит и ждёт его здесь в человеческом обличье?» Потрошитель заглядывал в все углы, тыкал в них своим трезубцем и что-то бормотал себе под нос. Вероятно, искал невидимые глазу следы, например, потерянные магическим зверем шерстинки — уверенности, что таких следов не осталось, у Эрики, конечно, не было.

Но в этот раз удача, похоже, была на стороне Многоликого. Придворный Маг обследовал все комнаты и ванную, но ничего подозрительного не нашёл. С раздражённой гримасой возвратился к двери, взялся за ручку и, даже не думая извиниться за вторжение и обыск, бросил, прежде чем выйти:

— Спите спокойно, ваше высочество. Вас хорошо охраняют.

На площадке за дверью она успела заметить коренастого стражника в серо-красном мундире.

Закрыв дверь, Принцесса прижалась к ней лбом, её трясло, сердце колотилось в горле. «Вас хорошо охраняют». Какие двусмысленные слова! Очевидно, она уже попала под подозрение. Пускай сейчас в её покоях не нашлось следов беглеца — но это всего лишь означает, что Мангана придёт снова, вооружённый чем-нибудь ещё из своего богатого арсенала. И спрашивается, что ему помешает явиться сегодня же ночью?

Синий бархат, выстилавший ящичек за книгами, покалывал пальцы — ложбинки для ключей ещё помнили мощную древнюю магию, с которой соприкасались много лет. Сами ключи там, естественно, отсутствовали — ничего другого Феликс и не предполагал. Странно было бы, если бы после пропажи одного из них остальные лежали бы на прежнем месте. Но и того, что ключик от принцессиного браслета Король отдал Мангане, Многоликий не предполагал тоже, хотя причину своего оптимизма Принцессе объяснять не стал. А причина была в уверенности, что для Скагера этот ключ — символ власти над дочерью, который совсем не хочется передавать другому человеку.

Сквозь щель между плотными шторами в Кедровый кабинет проникал белёсый лунный свет, коего зорким глазам Многоликого было вполне достаточно — не понадобилась даже свеча, прихваченная вместе с парой тонких перчаток в покоях Принцессы. То, чего оборотень не видел, он легко находил на ощупь. После обследования книжных полок он сразу перешёл к королевскому сейфу, лишённому какой-либо магической защиты, но зато исключительно надёжно устроенному. Если бы Эрика не знала, как открываются эти замки, с ними пришлось бы провозиться до утра, и то неизвестно, каким бы был результат. Но её инструкция позволила Феликсу справиться за считанные секунды.

Толстая тяжёлая дверца распахнулась, за ней обнаружились стопки документов и Большая Королевская печать. Многоликий не удержался от соблазна взять печать, чтобы рассмотреть поближе, и едва её не уронил — руки, неудобно обтянутые женскими перчатками, были не такими ловкими, как обычно. Фантастически полезная вещь — Большая Королевская печать! Дух захватывало от того, сколько дел можно было бы провернуть с её помощью, завладей ею Феликс хотя бы на неделю. «Именем Короля…» — и любой чиновник, жандарм или судья выполнил бы любое желание оборотня. Но идею забрать печать с собой Многоликий отринул раньше, чем сформулировал — по отношению к Принцессе это было бы чудовищной подлостью! Он вернул на место увесистый кругляш и принялся за поиски ключика. «Как же так вышло, что эта девочка мне доверилась? — с маетным, щемящим недоумением спрашивал он себя, перебирая бумаги, не предназначенные для посторонних глаз. — Она меня почти не знает, я ничего не сделал, чтобы завоевать её доверие… Почему она уверена, что я не причиню ей вреда? Не обману, не ограблю, не изнасилую, не обчищу сейф её отца?..»

Ответа на вопрос не было; беспочвенное доверие Феликс считал признаком глупости, но на простушку наследница индрийской Короны совершенно не походила.

Ключ, упакованный в бумажный конверт, нашёлся у дальней стенки сейфа, и был точно таким, как положено: соцветие камыша на одном конце стержня, острие стрелы на другом. Феликс не удивился ни капли: наоборот, у него появилось ощущение необыкновенной правильности и уместности происходящего — словно этот конверт дожидался, когда его найдут. Вот она, благословенная возможность отдать долг Принцессе — не весь, но хотя бы часть! Многоликий, как булавку, приколол ключ к грубой шерстяной рубахе, в которую по-прежнему был облачён, запер сейф, вновь обернулся мышью, юркнул под половицу и со всех своих маленьких лап кинулся в обратный путь.

Всё будет в порядке! Снять с Эрики проклятущий наручник, забрать у неё чертежи, проложить для себя маршрут, дождаться утра, убедиться, что она благополучно уехала с принцем Акселем, и бежать, не останавливаясь и не оглядываясь, от замка Эск до ближайшего портового города! Главное, чтобы Принцесса поскорее покинула это мрачное место и оказалась там, где о её безопасности сможет позаботиться жених.

Многоликий догадывался, что девушка изнывает от тревоги, дожидаясь его, но не думал, что, вернувшись, увидит её напуганной до полусмерти. Прямая, как палка, она сидела на краю кровати в спальне, красивое нежное лицо было искажено отчаянием. Злыдни болотные, что с ней стряслось?! Оставаясь мышью, Феликс выбрался на середину комнаты и пискнул, чтобы обратить на себя внимание. Эрика обернулась, заметила его, прерывисто выдохнула и попыталась улыбнуться, но губы у неё задрожали.

— Я одна, Вальды всё ещё нет, — прошептала она едва слышно. — Становитесь человеком, Феликс. Только очень тихо — у меня под дверью стража.

Он не заставил себя ждать — и воскликнул изумлённым шёпотом, как только обрёл человеческий голос:

— Стража? Но почему?!

— Потому что Мангана заподозрил меня в том, что я прячу вас у себя, — хозяйка покоев подвинулась и похлопала ладонью по покрывалу, приглашая Многоликого сесть с нею рядом. — Он только что был здесь и, скорее всего, вернётся.

Феликс едва успел удержать при себе ругательство, но, усевшись, заторопился её успокоить:

— Не бойтесь, ваше высочество, он ничего не сможет доказать — и уж тем более не сможет меня найти!

— Не сможет доказать? А вы уверены, что не оставили следов, Феликс? И откуда нам с вами знать, что за штуки он прячет в своих закромах?.. — разгорячилась она. — Уходите немедленно, может, вы ещё успеете. Держите ваши чертежи и…

Она потянулась было достать чертежи из-за лифа, но Многоликий её остановил:

— Погодите немного. Я принёс вам ключ!

— Да вы что?! Неужели? — она всплеснула руками. — Где он был? Там же, в ящичке за книгами?

— Нет, ваше высочество. В сейфе, — и он вручил ей свою находку.

Эрика брезгливо взяла двумя пальцам платиновую иголку и заметила, снова силясь улыбнуться:

— Я почему-то представляла себе, что вы будете держать его в зубах. Имею в виду, мышка будет держать…

Он покачал головой и серьёзно ответил:

— В этом нет необходимости. Одежда, как видите, остаётся при мне после превращений. Одежда — и всё, что каким-то образом закреплено на ней.

— Удобно, — кивнула Принцесса. И сообщила, глядя в сторону: — Я рассматривала браслет в лупу. И, кажется, нашла отверстие, которое… словом, нашла замочную скважину.

— Ну так давайте проверим, подойдёт ли к ней ключ! — заторопился Феликс.

Эрика зажмурилась, все эмоции, которые обуревали её в эту минуту, шквалом пронеслись по её лицу, и у Многоликого от сострадания к ней сбилось дыхание. Открыв глаза, она поднесла к ним браслет, отыскала отверстие в одном из платиновых лепестков — но ключ, ходивший ходуном в её трепещущих пальцах, вставить не смогла.

— Ваше высочество, позвольте, я сам! — предложил он.

— Да, конечно, — девушка с облегчением отдала ему иголку и протянула руку.

Замочную скважину, если знать, где её искать, было хорошо видно без увеличения. Одним движением Многоликий воткнул в неё крошечную стрелу, раздался еле слышный металлический щелчок, и браслет развалился на две одинаковых части. Ажурные половинки упали на колени Принцессе и затем соскользнули на пол. Эрика охнула и стиснула правой рукой осиротевшее левое запястье.

— Вы свободны, ваше высочество — шепнул Феликс.

— Выходит, вы были правы… — тоскливо отозвалась она.

— Сомневались?

— Не знаю. Хотела верить, что вы ошиблись.

Вскочила и отошла к окну, обхватила ладонями поникшие плечи и замерла изящной печальной статуей.

— Вы свободны, — помолчав, с нажимом напомнил он. — Как бы то ни было, хвала Серафимам, что обман, наконец, раскрылся, верно?

— Верно. Спасибо, Феликс. И простите меня. Вы, должно быть, думали, я обрадуюсь? Так и будет, поверьте. Потом… Но сейчас мне просто очень больно.

Многоликий тяжело вздохнул:

— Не стоит извиняться, ваше высочество, я всё понимаю. И благодарить меня тоже не стоит… избавить вас от этой игрушки — самое меньшее, что я мог для вас сделать.

Он поднялся и приблизился к ней, чтобы лучше её слышать — Эрика окинула его взглядом, света в котором было не больше, чем в пасмурном и безлунном ночном небе. Совсем недавно Многоликий обещал себе не рушить принцессин хрустальный мир — не раскрывать ей правды о «проклятии Тангрис». Тогда ему пришлось совершить над собой усилие, чтобы принять такое решение — очень уж хотелось отомстить Королю, сделав так, чтобы у его дочери не осталось иллюзий о том, что за человек Скагер Первый. А сейчас Феликс был готов на что угодно, лишь бы не видеть её горя — но кошмарный заговор не оставил ему выбора.

— Зато теперь вы сможете побывать, где захотите, — прошептал он, впрочем, не особенно рассчитывая её утешить. — Ведь вы мечтали увидеть мир, ваше высочество?

— Я… да, я уеду… — неуверенно начала она, и вдруг вздрогнула, тронула его за рукав, в распахнутых глазах плеснулся страх — вспомнила то, о чём ненадолго забыла, пока они возились с браслетом. — Но сейчас ваша очередь, Феликс, вы должны уйти! И побыстрее… надеюсь, я принесла всё, что для этого нужно.

Он помотал головой:

— Никуда я не уйду, пока не удостоверюсь, что вы в безопасности. Как только принц Аксель посадит вас в свой автомобиль…

— Вы с ума сошли! — вскинулась Принцесса. — При чём тут я?! Потрошитель может вернуться с минуты на минуту, и к тому времени…

— Это вы сошли с ума, если думаете, что я брошу вас тут без помощи, — перебил Феликс и добавил жёстко: — Вас хотят обвинить в отцеубийстве, вы что, забыли?!

Она закрыла себе рот ладонью, глаза как будто стали еще больше, и теперь в них не было ничего, кроме панического вопроса: «Что же делать?!»

— Всё будет в порядке, ваше высочество, — уверенно сказал Многоликий. — Дождитесь утра, поговорите с отцом и женихом и отправляйтесь в путь. Я спрячусь и прослежу, чтобы вы уехали, а Короля… не убили до вашего отъезда. А потом…

— Нет, Феликс, нет! — с неожиданной твёрдостью воспротивилась Эрика. — У меня есть идея получше.

Лицо её мгновенно просветлело, и он почуял неладное. Осторожно спросил:

— Какая идея?..

— Я сбегу вместе с вами! — выпалила она.

— Что?!

Злыдни болотные, что она придумала, сумасшедшая девчонка?!

— Я сбегу вместе с вами, Феликс! — повторила Принцесса и зашептала жарко: — Вам не нужно придумывать, как выбраться из Замка — я перенесу вас через стену, а сама спрячусь — до тех пор, пока Олаф не выведет заговорщиков на чистую воду. Вы поможете мне спрятаться? Правда ведь, поможете?

Оторопев, он машинально ответил:

— Конечно, помогу… — но тут же опомнился: — Бежать со мной? Зачем?! Ваш жених…

— Аксель ненастоящий мой жених, вы же знаете, — отмахнулась Принцесса. — Ему только на руку, если я исчезну. Никто не скажет ему, что я сбежала, скажут, что меня похитили. Он не расторгнет помолвку — будет «ждать», пока меня найдут… но раньше Весеннего равноденствия я не вернусь! Я вообще вернусь только тогда, когда папа… — на слове «папа» она болезненно споткнулась, — …разберётся с виновными. Его не тронут, не зная, где наследница и что она задумала — у него будет достаточно времени, чтобы разобраться!

Феликс нахмурился, придумывая, как возразить, но, похоже, она не собиралась слушать возражений.

— Подумайте, Феликс: это лучший выход для нас обоих! Если мы… улетим вместе прямо сейчас, ничего не случится — просто не успеет случиться! — ни с вами, ни со мной, ни с моим отцом. Ещё неизвестно, как бы сложилось с Акселем. Может, папа всё равно бы поехал с нами? Или задержал бы наш отъезд? Или сам принц передумал бы связываться со всем этим ужасом? Но ведь чем дальше, тем опасней, я правильно вас поняла?

— Правильно, — кивнул Многоликий.

Нужных слов у него так и не нашлось, напротив, он всё яснее понимал, что Эрика права: позволить ей немедленно исчезнуть — самый надёжный способ разорвать путы сплетённого вокруг неё заговора.

— У меня нет ни кроны, но есть драгоценности, много, — призналась она, продолжая его убеждать. — Не знаю, сколько они стоят, но на первое время их точно хватит. Вы только объясните мне, как устроена жизнь за стеной, и помогите замести следы, а потом я как-нибудь сама…

Ни о каких «сама» не может быть и речи, подумал Феликс, пропадёт она там в первую же неделю, если оставить её одну. Изнеженная, невинная, прекраснодушная — как пить дать, пропадёт! Лучше даже не думать, какая судьба ждёт её за стеной замка Эск. Что ж, значит, его задача — позаботиться, чтобы принцесса Эрика не пропала и ни на день не оставалась без присмотра.

— Хорошо, ваше высочество, — вздохнул он. — Уговорили. Вынужден признать, что вы правы… хотя меня это совсем не радует.

И тогда она улыбнулась ему, тепло и искренне, вознаграждая его за все сомнения — он так соскучился по её улыбке, словно полжизни минуло с тех пор, как видел это чудо в прошлый раз. Будь что будет… пора собираться в путь!

— Когда, вы сказали, вернётся ваша прислуга?

— В полночь.

— Значит, у нас есть час на то, чтобы подготовить побег. Неплохо бы удрать до её возвращения, чтобы ничем её не насторожить.

Эрика охнула:

— Всего час?

— Целый час, — усмехнулся Многоликий. — Увидите, мы всё успеем.

— Мы бы успели, Феликс, если бы я могла просто выйти наружу и улететь. Но Мангана оставил стражника у меня за дверью, помните?

— Помню. Вы выйдете не через дверь, а через окно.

— Но меня увидят! Внизу тоже есть стража. Сегодня она повсюду — вы заметили?

Принцесса выглядела озадаченной и сосредоточенной, но тосковать перестала, от чего у Многоликого сразу полегчало на душе.

— Заметил. Кроме всего прочего, они патрулируют стену. Стало быть, стражников нужно отвлечь. Дважды. Первый раз — на несколько секунд, пока вы будете из окна перебираться на крышу башни; эти секунды я возьму на себя. Второй — когда мы полетим из Замка, чтобы никто не вздумал стрелять и не узнал, в какой стороне нас искать. Здесь понадобится что-то более серьёзное, чего я сам, естественно, сделать не смогу. Значит, у нас должен быть помощник.

— Помощник? — переспросила она так растерянно, что он сразу понял: ни единого друга в замке Эск у неё нет.

Не было. До этого дня. Но теперь…

— Ну да, помощник, — с улыбкой подтвердил Феликс. — Что-то мне подсказывает, что принц Аксель не только одобрит идею вашего побега, но будет готов ему поспособствовать…

— А если нет?

— Нет, так нет, тогда в час мы не уложимся, только и всего… Но если я хоть чуть-чуть понимаю вашего жениха, авантюризм ему совсем не чужд. Так что, скорее всего, он согласится. В Замке есть нежилые постройки?

Эрика пожала плечами:

— Конечно, есть. Например, Южная башня. Её начали реставрировать ещё в середине лета, но работы остановили до весны.

— А как по-вашему, знает ли принц Аксель толк в автомобилях?

— Он говорил, что любит их и умеет с ними обращаться.

— Отлично. Это всё, что нам нужно… помимо его согласия! — обрадовался Многоликий.

Он опасался, что девочка станет спрашивать, что он задумал — не то чтобы хотел избежать объяснений, однако времени на них совершенно не было, — но она, умница, лишь кивнула и задала совсем другой вопрос:

— Я, наверное, должна написать ему записку? О том, что вы действуете от моего имени?

— Разумеется. И рассказать мне, где его апартаменты.

Принцесса снова кивнула:

— Сейчас же напишу, — и двинулась в кабинет.

Феликс пошёл следом, на ходу её инструктируя:

— Ваше высочество, пока меня не будет, вы должны собраться. У вас есть поясная сумка?

— Должна быть, — деловито ответила она, раскладывая перед собой письменные принадлежности.

— Берите только то, что в неё поместится. Наденьте костюм для верховой езды, желательно тёмный, чтобы издали вас было не видно. Шапка, шубка, варежки, обувь… выбирайте самое тёплое, что у вас есть, лететь придётся долго.

— Я понимаю, — вечное перо в принцессиных пальцах легко побежало по бумаге. — Что дальше?

— Без четверти двенадцать нужно будет приоткрыть окно в спальне, будто вам стало жарко. Встаньте за шторой рядом с ним и наблюдайте, что происходит снаружи. Когда все стражники, как один, посмотрят в другую сторону — а этот момент, — Феликс хмыкнул, — я уверен, непременно наступит, вы должны выйти на карниз и перелететь на крышу. Спрячьтесь там за трубами и ждите меня.

— Кем вы будете? — со смешком уточнила девушка. — Если мышкой, я боюсь не заметить вас в темноте.

— Заметите! — пообещал оборотень. — Горностая не заметить трудно.

— Но вдруг вы не сумеете уговорить Акселя нам помочь?

— Если не сумею, вернусь раньше, чем вы откроете окно.

— Хорошо, — Эрика сложила записку вчетверо, запечатала её личной печатью и отдала Многоликому. — Нужно ещё написать Олафу, чтобы он… позаботился об отце. Я скажу ему, что сама подслушала разговор Марка и Ингрид, а уж он тогда…

— Скорее пишите, — поторопил Феликс. — Я отнесу и эту записку тоже, оставлю так, чтобы он нашёл её, когда вас тут уже не будет. Сверните трубочку, я возьму её в зубы.

Со вторым посланием она управилась мгновенно — должно быть, выложила всё, как есть, не стесняясь в выражениях. Тугой бумажный рулончик он положил на пол у своих ног.

— Теперь, ваше высочество, я расскажу, куда лететь… потом у меня не будет такой возможности.

— Разве не в город? — удивилась она.

— Ни в коем случае! В Белларии вас узнают, у вас слишком приметная внешность. Да и мне тоже, после того, как мой портрет напечатали в газетах…

— Я не подумала, — смутилась Эрика. — Тогда куда же?

— В одно укромное место, где мы сможем спокойно поразмыслить, как нам быть дальше…

Она подняла на него глаза, готовая слушать. Феликс подробнейшим образом растолковал ей дорогу, после чего она растолковала ему, где находятся спальни её жениха и начальника Охранной службы. Вот вроде бы и всё; осталось только выполнить работу почтальона и поговорить с принцем Акселем. Многоликий чувствовал себя очень усталым, должно быть, не совсем восстановил форму, но деваться некуда — ещё несколько превращений нынче ночью пережить придётся. С некоторым усилием вызвав в памяти поднадоевший за сегодняшний день мышиный образ, он совсем было приготовился к метаморфозу, как вдруг Принцесса шёпотом воскликнула:

— Постойте!

— Да, ваше высочество?

— Пожалуйста, Феликс… — она порозовела, — помогите мне снять платье. Без Вальды я с ним не справлюсь.

Его бросило в жар. Отказать в этой просьбе было невозможно, он сдавленно шепнул:

— Давайте.

Эрика встала из-за стола, подошла к нему и повернулась спиной — очень ровной спиной, обнажённой до середины лопаток, с нежной ложбинкой вдоль позвоночника. На хрупкой девичьей шее змейкой свернулась выпавшая из причёски шелковистая прядь. Волосы переливались, как расплавленный шоколад. В мягком свете настольной лампы и они, и кожа, и даже жемчуг и светло-серый атлас вечернего платья казались золотистыми. Многоликий вдохнул уже знакомый ему цветочный аромат, хотя никаких цветов нынче на Принцессе не было, ладони у него стали горячими от волнения и неловкости, в ушах застучало.

— Там несколько крючков и шнуровка, — подсказала девушка.

— Разберусь, — буркнул Феликс.

Точёный стан, гладкие прямые плечи, длинные руки с музыкальными пальцами.

Может быть, однажды он услышит, как она играет… это всё, на что он может рассчитывать.

Но как ему жить, зная, что его губы никогда не коснутся её плеч? Что его ладони никогда не почувствуют тонкости её талии? Что сама она никогда не обнимет его в человеческом обличье, не приласкает так, как ласкала горностая? Злыдни болотные, как теперь жить?! Как забыть её после всего, что случилось, после тех дней, что он провёл и ещё проведёт рядом с нею?.. Многоликий зажмурился, словно думал, что сможет прогнать видение. Но Эрика, со всей её нестерпимой красотой, никуда не исчезла. Она спросила:

— Разобрались?

— Угу, — отозвался он, расстегнул крючки у верхнего края лифа и принялся распутывать шнуровку.

Нельзя сказать, чтобы это занятие было ему внове, но прежде ему не случалось освобождать от одежды женщину, столь недоступную и столь желанную одновременно — поэтому со шнурками он провозился гораздо дольше, чем ему самому хотелось. Наконец, платье зашелестело и сияющей грудой упало к ногам Принцессы, оставив её в белом кружевном корсаже и белой же нижней юбке.

— Дальше я сама, — не оборачиваясь, прошептала она. — Бегите!

Повторять ей не пришлось.

— До встречи на крыше, — молвил Многоликий и с облегчением перекинулся в мышь.

Мышь пискнула, подхватила с пола бумажную трубочку и стремглав убежала.

Он ушёл — а она осталась. У Эрики от всего случившегося голова шла кругом. Если бы кто-нибудь спросил сейчас Принцессу, что она чувствует, ответа бы не получил — она попросту не смогла бы выбрать самую острую и самую сильную среди владевших ею эмоций. Приступы боли, причинённой разочарованием в отце, чередовались с изнурительными волнами страха за отца и за саму себя; от неприязни к мерзкому трио заговорщиков к горлу подкатывала тошнота; предстоящий побег пугал, как всегда пугают нежданные перемены, особенно столь резкие — но предвкушение нового опыта будоражило кровь. Экзотической специей ко всему этому безумию прилагалось ни разу прежде не испытанное Эрикой томление, которое вызывал у неё образ спасённого ею пленника.

Сейчас его рядом не было. Но все время, пока она отыскивала в гардеробной и затем собирала компактную кожаную сумку с широким поясным ремнём — всё это время Принцессе чудилось, что Феликс по-прежнему стоит за у неё спиной, его горячее дыхание долетает до её шеи и плеч, а сильные мужские пальцы распутывают тугую шнуровку. Лицо и уши у неё пылали; в её воображении вслед за платьем Многоликий расстёгивал на ней кружевной корсаж, а потом… Потом девушке становилось стыдно собственных мыслей, и они шли по кругу: «Пожалуйста, Феликс… Помогите мне снять платье…»

Руки, между тем, методично наполняли вещами сумку. Раньше Эрике не случалось заниматься сборами, поэтому минуту-другую она была в замешательстве — но потом решительно взялась за дело, оказавшееся не таким уж сложным. Пара смен белья, ещё кое-что из одежды, носовые платки, зубная щётка и щётка для волос, шпильки и гребни — «Как же я с ними справлюсь?..» — украшения… Шкатулку с драгоценностями будущая беглянка опустошила почти всю, оставила только фамильные перстни и диадемы да голубые бриллианты, подаренные Королём на совершеннолетие. Несколько колец и рубиновое ожерелье надела на себя, в дополнение к вечернему жемчугу. Последним предметом, который Эрика положила в сумку, прежде чем её закрыть, был портрет матери в платиновой рамке. Иных памятных вещей девушка решила не брать, хотя в том сумбуре, что переполнял сейчас её душу, не понимала, намерена ли когда-нибудь сюда вернуться.

Половина двенадцатого! Нужно переодеться, приоткрыть окно и ждать. Эрика одним движением сбросила нижнюю юбку, изогнулась и попыталась расстегнуть крючки на корсаже, однако ни с первой, ни со второй попытки ничего не вышло. Корсаж был узкий и немного стеснял движения, но на третью попытку времени не было. Извлекла из шкафа тёмно-серый зимний костюм для верховой езды: короткий приталенный жакет с отложным воротником, лосины из мягкой замши и длинную расклешённую юбку с разрезом сбоку — добавила к нему светло-серую шерстяную блузку и толстые чулки. Торопливо оделась, радуясь, что этот удобный наряд наконец-то пригодился для чего-то более стоящего, чем скучные до зубовного скрежета конные прогулки вдоль крепостной стены. Высокие тёплые сапоги, чёрный полушубок мехом внутрь, вышитый серебристой нитью, серая пушистая шапочка-капор и широкий вязаный шарф в тон к ней. Поверх полушубка девушка закрепила сумку, спрятала в карманы варежки и осмотрелась.

Только сейчас Принцесса вспомнила слова Многоликого о том, что он вернётся раньше, чем она откроет окно, если не сможет уговорить Акселя им помочь. Не вернулся — значит, уговорил? Она вздрогнула: на периферии зрения что-то мелькнуло, как будто вдоль плинтуса побежала мышь. Обернулась, но никаких мышей не увидела — померещилось? На всякий случай, позвала тихонько: «Феликс!» — он не появился. Вот и славно, значит, всё вышло, как он задумал! Предположение, что Многоликий попал в беду, пока путешествовал между апартаментами, Эрика в испуге отбросила. Обошла комнаты, проверяя, не забыла ли что-нибудь важное, глянула на половинки отцовского браслета, валяющиеся на ковре в спальне, и вспомнила, что нужно избавиться от ключа — без него половинки соединить не удастся. Ключ всё ещё был вставлен в скважину. Девушка вынула его двумя пальцами и, морщась, приколола к подолу. Вздохнула — и бесшумно приоткрыла окно.

Морозный вкусный воздух хлынул в щель; стало слышно, как хрустит снег под ногами вышагивающих вдоль стены стражников. Их было двое, они то сходились, то расходились. Третий стражник топтался под дверью башни, его Принцессе видно было плохо. Перемигивались огоньки на стене, багровела вдоль провода аура магической преграды. Несколько минут ничего другого не происходило. Затем раздался звук, больше всего похожий на низкий утробный рык, очень тихий, на границе слышимости. Стражники насторожились: притормозили и посмотрели туда, откуда он исходил. Звук повторился, став громче. «Там!» — крикнул один и включил фонарь, другие тут же вскинули оружие. В круге жёлтого электрического света на снегу возникла огромная тень косматого большеголового зверя.

Время пришло, поняла Принцесса. Открыла окно настежь — с карниза на подоконник обвалился снег, — оттолкнулась от пола, вылетела наружу, проскользнула вдоль стены и секунду спустя зависла над коньком заснеженной крыши. Проплыла к печным трубам и спряталась между ними.

Небеса явно были на стороне беглецов: луна, совсем недавно шалевшая от собственной яркости, скрылась за облаками. Наверху темень была такая, что рассмотреть человека за трубами не удалось бы, даже если искать его там намеренно. Но стражники вверх не смотрели, они были слишком заняты внизу. У Принцессы душа ушла в пятки, когда в царившей во дворе сумятице ей показалось, что кого-то схватили. Однако минуту спустя её потянули за край юбки, девушка опустила глаза и увидела у своих ног горностая.

— Милый вы мой! — выдохнула она, подхватила его и прижала его к груди. — Всё в порядке? Удалось?..

«Да».

Белый пушистый зверь выпутался из её рук, пробрался под шарф и уютно свернулся вокруг шеи. Руки уже успели замёрзнуть. Эрика вспомнила о варежках, надела их, шарф затянула потуже — и принялась ждать, не отводя глаз от остроконечного силуэта Южной башни. Она не знала точно, чего ждёт, но, конечно, догадывалась, что должен случиться переполох, причиной которому станет эта самая башня. Стрелки главных часов приближались к двенадцати. Охрана внизу, в конце концов, угомонилась и снова размеренно задвигалась вдоль стены.

— Почти полночь, Феликс, — прошептала Принцесса, начиная паниковать. — И… ничего. Что должен был сделать Аксель? Вдруг ему помешали?

Горностай уткнулся носом ей в шею и утешительно засопел из-под шарфа.

И тут башенные окна-прорези тревожно полыхнули рыжим, одно из них выпустило густой клуб дыма.

— Пожар! На помощь! Пожар! — откуда-то снизу разнёсся по Замку зычный голос принца.

Пламя стремительно усилилось, дым повалил и из других окон Южной башни. На пожар и на крики Акселя обернулись не только стражники, караулившие Принцессу, но и часовые на смотровых вышках, и, надо полагать, все прочие обладатели серо-красных мундиров, которым не положено было спать в эту ночь. Скорей, скорей, пока никто из них не опомнился! Эрика свечкой взмыла к чёрному зимнему небу. Уши заложило, внутренности как будто провалились вниз, щёки опалило холодом, но все неприятные ощущения перекрыла бешеная радость свободного полёта. Замковые часы отбивали полночь.

Магическая энергия ослабевала по мере удаления от земли, переставая поддерживать полёт. Достигнув своего «потолка», летунья двинулась на север, прочь от заколдованных стен, обогнула гору, к которой примыкал Замок, ласточкой нырнула к лесу и понеслась над вершинами деревьев, никем не замеченная.

В какой-то момент Эрике стало страшно. А если Феликс всё же ошибся насчёт «проклятия Тангрис»? А если браслет — пускай, в самом деле, волшебный и запертый особенным образом — был предназначен не для того, чтобы, запугивая, удерживать её в Замке, а для какой-то другой цели? Чем ближе к земле летела Принцесса, тем отчётливей ей представлялось, как на шее опять затягивается невидимая удавка, и накатывал ужас: никто не придёт на помощь; никто не найдёт бездыханное тело наследницы трона в еловых дебрях на горном склоне… Но минуты проходили одна за другой, сверкающая громада королевской резиденции давно скрылась за горой Эск, а на Эрику никто не нападал, и становилось ясно, что уже не нападёт. Многоликий не ошибся и не обманул — лучшее доказательство его правоты просто невозможно придумать!

Избавившись от последних сомнений, Принцесса на лету отколола от юбки ключ, сломала его на несколько мелких частей и раскидала их над лесом.

Страх рассеялся бесследно. Никогда прежде не было у неё такого полёта! Подниматься украдкой под потолок в своей комнате, скользить над ступенями лестницы, воровать сладкие мгновения в закрытых со всех сторон галереях Замка — совсем не то же самое, что мчаться с головокружительной скоростью над таинственным заснеженным лесом, переворачиваться в морозном воздухе, планировать, раскинув руки и чувствуя, как надувается парусом широкая юбка. Летать для Принцессы всегда было главным удовольствием, но о том, каким оно может быть сильным, до этого дня она не подозревала. Горностай, замерший сгустком напряжения вокруг её шеи, должно быть, переживал не лучшие минуты в своей жизни — воздушная акробатика его пугала. Но сейчас Эрика не думала даже о нём — радуясь каждому своему движению, она упивалась полётом!

Сначала перемещаться пришлось впотьмах, ориентируясь лишь на ночные огни огибающей гору столицы. Огни сияли справа внизу, в их отсветах щетинистый бок горы, проплывавшей слева, был едва различим — лишь настолько, чтобы летунья могла держаться невысоко над макушками деревьев, не рискуя ни врезаться в какую-нибудь из них, ни сбиться с курса. Но затем луна вырвалась из облачного плена, и всё вокруг, и на земле, и в небе, стало серебряным и голубым — у Принцессы дух захватило от красоты распахнувшегося перед ней мира! Беллария осталась позади, теперь со всех сторон расстилался лес, расчерченный дорогами и просеками и разделённый на две части широкой волнистой лентой реки Палаэты. Эрика притормозила, потом совсем остановилась, зависла в воздухе и осмотрелась. Потрясённая и разгорячённая, она, кажется, готова была лететь всю ночь напролёт! Но для полётов у неё отныне будут другие ночи и дни — а сейчас всё-таки следует вспомнить, что именно Феликс говорил насчёт «укромного места», и выбрать правильное направление.

С первой частью пути — в обход горы, до тех пор, пока внизу не появится Палаэта — летунья уже справилась. Теперь предстоит следовать над рекой почти до Наррахи. Берега реки, сбегающей в долину с отрогов горы Эск, сперва будут скалистыми и крутыми, потом — пологими и низкими, а потом правый берег резко возвысится. На обрыве в самой высокой части берега притулилась умирающая деревенька Лагóши. Жителей, по словам Многоликого, в Лагошах давно уже нет, не считая двух-трёх древних старух, но брошенные дома облюбовали для себя охотники, бывающие там наездами — охотничьи угодья в тех местах отличные. В одном из таких домов, на опушке леса, Феликс устроил себе схрон, которому и предстоит стать конечным пунктом сегодняшнего путешествия.

Замёрзнуть Эрика ещё не успела, не только от адреналина, игравшего в её крови, но и потому, что в Замке и близ горы нынче ночью стояло безветрие. Над Палаэтой, однако, гулял ветер, не слишком сильный, но очень холодный, порывами налетавший то спереди, то сбоку. Проникал под шарф и под шубку, норовил сорвать капор, больно щипал лоб и щёки. Принцесса попыталась было лететь быстрее, стремясь скорее увидеть Лагоши, но от этого холод только усилился. Тогда она, наоборот, сбросила скорость, поправила шапку, закутала лицо краем шарфа — горностай под шарфом зашевелился. Стянула варежку, пробралась ладонью к тёплому меховому боку, пощекотала его, погладила — и сообщила:

— Феликс, я уже над рекой.

Бок поднялся и опустился долгим измученным вздохом.

Пьянящее, жаркое, переполняющее душу и тело удовольствие, не оставлявшее места для усталости, начало уходить. Принцесса плыла над рекой, постоянно посматривая на небо — караулила луну, опасалась промахнуться мимо Лагошей, если она снова спрячется. Но, к счастью, облака совсем рассеялись, в чёрном небе проступили крошечные льдистые звёзды. Долгое время — слишком долгое, как показалось утомлённой Принцессе — оба берега Палаэты оставались низкими. Нарраха, между тем, светилась уже совсем рядом. Летунья начала волноваться, не перепутала ли что-нибудь, не пропустила ли нужное место, и подыскивать среди сугробов пятачок для посадки. Там её спутник смог бы вернуть себе человеческий облик — и сказал бы, заблудилась она или нет. Но тут горностай снова завозился, выглянул из-под шарфа и шумно фыркнул. Правый берег крутыми уступами пошёл вверх.

— Здесь? — спросила Эрика.

Не увидела, но догадалась: «Да». И выдохнула:

— Хвала Серафимам!

Не знай Принцесса, где искать деревеньку, промахнулась бы мимо неё непременно! Ни запахом дыма, ни светом в окнах Лагоши себя не выдавали. Дюжина приземистых длинных строений, заваленных снегом по самые крыши, сливалась с окрестным пейзажем. Единственным знаком того, что иногда здесь бывают люди, был санный путь, тянувшийся из леса. Эрика поднялась выше, чтобы охватить взглядом всё поселение целиком, нашла глазами дом на отшибе и устремилась к нему.

Только сейчас, уже достигнув цели, Принцесса поняла, как сильно замёрзла. Когда она выскребала снег из щели между брусьями над дверью, чтобы отыскать там ключ от дома, у неё тряслись руки. Поиски увенчались успехом, и девушку почему-то обрадовало, что ключ оказался обычной железкой, без какой бы то ни было магии — после всего, что Эрика узнала в эти дни, к волшебным отмычками прикасаться было противно. Летунья закоченевшими ногами расчистила заснеженное крыльцо, не будучи уверенной, что иначе сумела бы сдвинуть дверную створку. Ещё мгновение — и скрипнул податливо замок, дверь открылась, и Эрика через высокий порожек шагнула в тёмные, пахнущие старым деревом сени.

В ту же секунду горностай вырвался из-под шарфа, свалился на пол и, ни секунды не мешкая, совершил превращение.

— Ступайте в дом, ваше высочество, — велел Многоликий и отступил к стене. — Я пока запру.

Она нащупала перед собой ещё одну, незапертую дверь, за которой обнаружилась длинная комната с громоздкой печью, низким потолком и дощатым полом в призрачных лунных бликах. Феликс, вошедший вслед за ней, зажёг керосиновую лампу, и в её свете Эрика увидела, что он встревожен. Подняв лампу на уровень головы, он впился взглядом в лицо Принцессы и с облегчением воскликнул:

— Красные!

— Что — красные?! — изумилась она.

— Щёки у вас красные, ваше высочество. И нос. Значит, вы их не обморозили — иначе бы они побелели.

Она улыбнулась холодными непослушными губами:

— Не обморозила. Но ветер был сильный — я замёрзла. А вы?

— Замёрзну, если сейчас же не растоплю печку, — проворчал он, отодвигаясь от неё.

Поставил лампу на грубый некрашеный стол напротив двери, снял с крючка при входе чёрный тулуп, набросил его поверх своей робы и сел на корточки перед печной заслонкой, подле которой аккуратной стопкой были сложены дрова. Эрика ощутила внезапный укол сожаления — она успела соскучиться по Многоликому-человеку за те часы, пока его не видела, и теперь хотела не просто наблюдать, как ловко он управляется с печью, и любоваться его чеканным профилем, но слушать его и встречаться с ним глазами.

Принцесса не бывала раньше в сельском доме и сейчас получила бы массу новых впечатлений, если бы обошла его и осмотрелась. Но она была настолько вымотана, что стояла у входа, не шевелясь и глядя только на Феликса, пока в печи не зашумел огонь. Волна тёплого воздуха окатила девушку ещё до того, как Многоликий, отряхивая руки, поднялся, проверил, открыта ли вьюшка, и сообщил:

— Готово. По-моему, в этой печке запрятали какую-то магию. Я не нашёл, какую и где, но всякий раз вижу результат — дом прогревается мгновенно!

Эрика кивнула и расстегнула ремень на сумке, но удержать её не смогла — сумка упала с тяжёлым стуком. Потянула с головы шапку, размотала шарф, взялась за шубку — и Феликс тут же оказался рядом, чтобы подобрать предметы, один за другим летящие на пол, и сложить их на сундук у двери. Сочувственно поинтересовался:

— Устали, ваше высочество?

— В жизни так не уставала, — призналась Принцесса.

Она и представить себе не могла, что бывает такая усталость — бездонная и оглушительная, как обморок!

— Сейчас поедим, и спать, — пообещал он.

— Я совсем не хочу есть. Пить только…

— Скоро будет питьё. А мне без еды никак, — вздохнул Многоликий. — Сегодня было слишком много превращений, это изнурительно, — он выдвинул из-под стола большую прямоугольную корзину и стал доставать из неё коробки и жестянки, поясняя. — Чай… мясо… сухари… сухофрукты… Может, вы всё-таки поедите, ваше высочество?

— Нет-нет, — Эрика на ватных ногах переместилась к столу и села на лавку. — Буду только чай.

Он опять умолк. Вернул на место тулуп, в котором больше не было необходимости. Из бочки в углу налил воды в закопчённый крутобокий чайник, поставил его на плиту и начал с сосредоточенным видом вскрывать жестянки. Принцесса согрелась, вышла из оцепенения нескольких последних минут, и тут же на неё нахлынуло ощущение неправдоподобности момента. Она одна, без отца и без охраны, глубокой ночью, в какой-то глухомани, вдвоём с мужчиной, с которым четыре дня назад не была знакома, и сложно представить, что её ждёт впереди… быть не может, чтобы всё это происходило наяву! Попыталась облечь ощущение в слова:

— Поверить не могу, Феликс, что мы сбежали. Неужели мы действительно это сделали?!

— Выходит, сделали, — он бросил быстрый взгляд на неё и продолжил заниматься едой. — Самому не верится, если честно.

Ей захотелось утолить любопытство:

— А что Аксель? Взял и сходу согласился нам помочь?

— Представьте себе, взял и сходу согласился! — хмыкнул Многоликий. — Сдаётся мне, ваше высочество, ваш жених — в глубине души такой же любитель приключений, как я. Мне даже жаль, что у нас с ним больше не будет никаких… общих дел. Он прочитал вашу записку и мгновенно понял, чего мы от него хотим — у него, знаете ли, даже глаза заблестели от азарта! Мне почти ничего не пришлось ему объяснять. Вы были правы, в автомобилях принц разбирается, так что добыть ёмкость с топливом и поджечь башню для него труда не составило…

— Надеюсь, её быстро потушили, — башню Эрике было жаль, хотя дело, безусловно, того стоило. — А весной там всё равно продолжат реставрацию…

— А башню, в которой вы живёте, давно реставрировали? — неожиданно серьёзно спросил Многоликий.

— Двенадцать лет назад, перед тем, как я там поселилась.

— Всю, от чердака до подвала?

Принцесса подняла брови:

— Наверное. Я плохо помню… маленькая была. А что?

Вместо ответа он задал ещё один вопрос:

— Ваше высочество, а правда, что в прежние времена она называлась Башней Серафимов?

— Ну да, называлась. А почему вы спрашиваете, Феликс?

— Просто так, — отмахнулся он, но в его интонациях ей почудилось нечто многозначительное; на расспросы, однако, сил не было.

Тем временем дом наполнялся смолистым сосновым теплом, в печи трещали поленья, а чайник пыхал паром. Многоликий заварил чай, поставил на стол две больших керамических кружки и сел напротив Принцессы. Подцепил ножом и, жмурясь от удовольствия, положил в рот большой кусок консервированного мяса, смачно захрустел сухарём. Принцесса оплела пальцами кружку, жар от которой потёк по рукам вверх.

Когда Эрика сюда вошла, каждый её мускул был напряжён после перелёта, но теперь напряжение уходило. Плечи опустились, веки налились дремотной тяжестью. Из-под ресниц она смотрела на своего визави — её не смущало больше, что он при ней поглощает пищу. Сквозь сплошную пелену утомления в ней одно за другим прорастали новые, доселе ей неведомые желания. Обойти стол и сесть на лавку рядом с Феликсом. Взять ладонями и развернуть к себе его лицо. Перехватить и долго-долго удерживать его задумчивый сумрачный взгляд. Прильнуть щекой к его щеке, пригладить взъерошенные волосы — узнать, каковы они на ощупь. Узнать, каковы на вкус его тонко очерченные твёрдые губы…

— Что-то вы и не пьёте, ваше высочество, — озабоченно заметил Многоликий, расправившись с содержимым первой жестянки, — чай остынет!

Эрика растерянно моргнула:

— Я пью, пью! — помотала головой, прогоняя морок, и пригубила напиток.

Он оказался чуть горьковатым и удивительно вкусным, с запахом летнего солнца и лесных ягод, кружка опустела очень быстро. В сон клонило всё сильней, комната, скупо освещённая керосиновой лампой, начала медленно кружиться по часовой стрелке.

— Я, похоже, усну прямо тут, — запинаясь, пробормотала девушка.

Феликс встрепенулся:

— Погодите немного, не спите! Спать будете на печке…

— А вы?

— Возьму ещё одно одеяло и лягу на пол, он скоро нагреется.

— Хорошо, — согласилась она. Вдруг вспомнила: — Нужно только убрать куда-нибудь всё это, — и стала снимать неудобные толстые кольца.

Сложила их кучкой на столе; последним, помедлив, положила перстень, подаренный принцем Акселем на помолвку. Освободила шею от ожерелий. Попыталась вытянуть из волос жемчужную нить, но та запуталась напрочь. Поймав принцессину беспомощную улыбку, Многоликий вскочил и вновь принял на себя функции горничной — откинув голову, Эрика невольно подалась к нему. Многострадальную нить, наконец, извлекли из причёски, за ней последовала дюжина шпилек с жемчужинами, и волосы рассыпались по спине и плечам ворохом живых упругих прядей.

— Украшения есть ещё в сумке, — сказала Принцесса. — Спрячете?

— Конечно, — он порылся в одном из сундуков и выложил на стол довольно большой кожаный кошель. — Сюда войдут?

— Да. Интересно, надолго их хватит, если продать все? Кроме подарка Акселя, конечно.

Многоликий пожал плечами:

— Только того, что я вижу, хватит на год безбедной жизни, не меньше, — и нахмурился: — Ваше высочество, вы меня поражаете. Ладно, вы не боялись меня в замке Эск, где кругом стража и откуда я не мог удрать. Но теперь-то почему не боитесь? Представьте, вы проснётесь утром… а меня и след простыл, вместе с вашими безделушками! Чем я заслужил ваше доверие, Принцесса?

Зачем он задаёт такие сложные вопросы? Мрачное выражение его лица, неподвижного на фоне кружащейся комнаты, убедило Эрику: он не шутит. Но она не знала, что ему ответить. Как можно его бояться — такого тёплого, сильного и настоящего? Как можно ему не довериться?.. Она сердцем чувствовала: он ей не врёт — и тянулась к нему каждой своей клеточкой, готовая принять как должное всё, что он скажет и сделает.

— Кому же мне верить, Феликс, если я не буду верить даже вам? — проговорила она вслух после паузы.

Он помолчал, внимательно на неё глядя, сложил в кошель её драгоценности и ровным голосом сказал:

— Я научу вас, кому и как их продать. Не хотелось бы, чтобы вас облапошили.

Потом показал своей гостье постель, устроенную на широкой ступени высотой в половину человеческого роста на дальней стороне печки. Зажёг свечу и вывел Принцессу в сени, где обнаружилась ещё одна дверь, за которой была холодная пристройка с баней и уборной. Извинился за отсутствие горячей воды: «В бане буду топить утром, тогда и умоетесь», — Эрика, впрочем, об умывании не помышляла, она мечтала поскорее лечь. Уборная заставила её растеряться и смутиться, но девушка не подала виду, решив, что как-нибудь с ней справится — ведь справляются же люди, от рождения до смерти живущие в домах без канализации! Оставив свечу в пристройке, Многоликий вернулся в тёплую комнату, Принцесса последовала за ним.

— Прогуляюсь, — объявил он. — А вы ложитесь спать, ваше высочество, утро вечера мудренее.

Снял грубые арестантские башмаки и с отвращением запихнул их в топку, сунул ноги в высокие мохнатые сапоги, оделся, в меховой шапке и в подпоясанном тулупе с поднятым воротником став похожим на возницу или на егеря. Послал Эрике короткую ободряющую улыбку:

— Не бойтесь, я буду недалеко, — и ушёл в ночь.

Пятнадцать минут спустя Принцесса, кое-как разувшись и раздевшись — руки её не слушались, — взлетела на печь и забралась под толстое стёганое одеяло. Ложе было удобным и уютным, одеяло — тяжёлым и тёплым, подушка пахла сеном, и стоило Эрике её коснуться, как навалился сон. Беглянка представила, что прижимается щекой не к подушке, а к плечу Многоликого, прошептала: «Феликс…» — и уснула с этой блаженной грёзой.

«Какого ляда я стал донимать её глупыми вопросами? — перемахивая через занесённые снегом покосившиеся изгороди, злился на себя Феликс. — Не мог подождать хотя бы до утра!» Вопрос-то, конечно, был не глупый, вот только ответ на него, прочитанный Многоликим в усталых глазах принцессы Эрики, совершенно выбил его из колеи. Одно дело — мечтать о прекрасной и недоступной девушке, зная, что мечта никогда не сбудется, и даже находя в несбыточности свою прелесть. И совсем другое — видеть, что девушка сама желает быть твоей — протяни руку и возьми! — но понимать, что на обладание ею у тебя нет ни малейшего права. Секрет доверия Принцессы оказался древним, как человеческий род: она влюбилась. «Кому же мне верить, если я не буду верить даже вам?» — трепет и горячий взгляд, с которыми были сказаны эти слова, не оставляли места для сомнений.

Злыдни болотные, этого ещё не хватало! Что теперь с этим делать?! Между ним и Эрикой ничего не будет, ничего не может быть, он — последний мужчина, с которым стоит связываться наследнице Индрийского трона. Никто не позволит ей остаться с ним, об этом нелепо даже думать! Она выйдет замуж за свою ровню и лет через двадцать станет Королевой. Он — продолжит странствовать по свету, находя утешение в объятиях скучающих молодых вдовушек и разбитных мещаночек, охотно меняющих свою благосклонность на развлечения и подарки. Многоликого бросало в жар, стоило ему представить, что безумные желания, одолевающие его с прошлой ночи, ночью нынешней могли бы осуществиться. «Протяни руку и возьми!» Но он бы умер со стыда, если бы отплатил Эрике за своё спасение тем, что соблазнил её и разбил ей сердце.

Он обошёл деревню, дабы удостовериться, что всё в порядке. Лагоши спали мёртвым сном в белёсом лунном свете; казалось, кроме Принцессы и Многоликого, в них нет не души. Но Феликс понимал, что это обманчивое впечатление. К старухам, доживавшим здесь свой век, вполне могли прибавиться охотники. Как знать, вдруг завтра кто-нибудь наблюдательный не только заметит дым из трубы, но и удивится тому, что обитатели дома на отшибе ухитрились не оставить следов на снегу? Вызывать удивление не хотелось — пришлось, утопая по пояс в сугробах, протаптывать тропинку от крыльца до санного пути. Это было бестолковое и утомительное занятие, но оно, по крайней мере, отвлекло Многоликого от мыслей о его спутнице.

Вскоре Феликс успокоился и даже почти убедил себя в том, что выдал желаемое за действительное. Она не признавалась ему в любви; она, бедняжка, просто-напросто устала и переволновалась, от этого — и дрожь в её голосе, и лихорадочный блеск в глазах. А он, дурак, успел сочинить целую драму! И даже если ему не померещилось… что такого? Молоденьким девушкам свойственно влюбляться в романтических героев. Но он-то — не безусый юнец, не знающий, как отваживать влюблённых дам; неужто не сумеет показать ей, что не так хорош, как она себе вообразила? Сейчас главное — надёжно её спрятать… не только от королевских ищеек, но и от самого себя.

Продрогнув оттого, что в сапоги насыпался снег, и решив, что прошло достаточно времени, чтобы Эрика успела улечься и уснуть, Многоликий вернулся в дом. В комнате было так тепло, словно она не стояла нетопленой несколько недель подряд, на столе мирно горела керосиновая лампа под матовым стеклянным абажуром, на сундуке у печки лежала, свесившись до полу, широкая темно-серая юбка. И пахло здесь теперь всё теми же нежными белыми цветами — должно быть, их запах следовал за Принцессой повсюду. У Феликса даже сердце защемило от этой идиллической картины. Эрика спала, свернувшись калачиком под одеялом, роскошные волосы разметались по постели. Он вспомнил, как совсем недавно прикасался к ним, помогая разобрать причёску, и с трудом преодолел искушение сделать это ещё раз.

Нельзя. Ничего нельзя. И даже смотреть на неё лишний раз не стоит!

…Спи, малышка, сладко,

И проснись счастливой…

«Спи! Я тебя не трону. Ты не моё сокровище — я верну тебя в замок Эск в целости и сохранности!»

Теперь нужно придумать, где поселить Принцессу на те недели или месяцы, пока её отец разбирается с интриганами. Многоликий был абсолютно уверен, что Скагер выйдет из этой схватки победителем, но не знал, сколько она продлится, учитывая, что против Короля играет Мангана. А вот ищейки, посланные за сбежавшей наследницей, наводнят страну уже завтра. Обычного человека проще всего было бы спрятать в Белларии, Наррахе или другом крупном городе — помочь затеряться среди других людей, да и все дела. Но портреты её высочества регулярно печатают в газетах, так что в Индрии это лицо знает каждая собака. Пожалуй, Принцессе вообще не стоит оставаться в родной стране. Придётся нарушить данное Джердону слово и наведаться в Империю. Многоликий понимал, что если его схватят по ту сторону границы, это плохо кончится — Император не простит обмана. «Но я буду очень осторожен, — сказал себе Феликс. — Отвезу девочку в безопасное место и сразу уеду, ни во что больше не ввязываясь!»

Где оно, это безопасное место? Он перебрал в голове всех своих имперских друзей, прикидывая, к кому из них можно отвезти Принцессу, и отбрасывая одну кандидатуру за другой. Требовалось найти спокойный уединённый дом, хозяева которого не станут задавать лишних вопросов, но согласятся ухаживать за своей гостьей, не умеющей даже причесаться самостоятельно, как за особой королевской крови. Многоликий усмехнулся: о том, что Эрика как раз и есть такая особа, им знать необязательно. Матушка Аржни — вот кто приютит беглянку! Он вспомнил приветливое южное побережье, старую усадьбу, скрытую в глубине фруктового сада, и её добродушную, заботливую и совсем не любопытную хозяйку. Госпожа Аржни привязана к нему и, конечно, не забыла, кто спас от вырубки её виноградники — она не откажется выполнить его просьбу.

От мысли, что придётся оставить Эрику и уехать, Феликсу стало тошно. Значит, именно так и нужно поступить — пока всё не зашло слишком далеко!

Он будет навещать её время от времени, покуда не наступит момент, подходящий для её возвращения домой — скорее всего, в газетах напишут о том, что его величество снова овдовел. Денег у Многоликого достаточно, принцессины драгоценности продавать ни в коем случае нельзя — у Эрики должен быть запас на чёрный день, неизвестно, сколько продлится её изгнание. Хотелось бы верить, что не слишком долго.

Он взял со стола кошель с украшениями, которые, ему чудилось, всё ещё хранили тепло её тела, и переложил туда дорогие игрушки из её сумки. Увесистая пухлость кожаного мешочка его порадовала: даже если с ним самим что-нибудь случится, голодной и холодной смертью девочка точно не умрёт.

Феликс спрятал мешочек в тайник, затем, стараясь не шуметь, убрал со стола остатки позднего ужина; на пол, который, в самом деле, был уже совсем тёплым, бросил запасное одеяло — и замер в замешательстве. Усталость боролась в нём с брезгливостью: он был измотан не меньше Принцессы, но отчаянно хотел вымыться и поменять одежду. Брезгливость победила: оборотень тяжело вздохнул и отправился топить баню.

Полчаса спустя он с наслаждением плескал в себя горячей водой из кадушки, смывая не только пот и грязь, но все те боль, страх и мерзость, которые, казалось, налипли на него в подземелье. Как только гадкие тюремные тряпки вспыхнули и запылали в печи, Многоликий, наконец, почувствовал себя освобождённым — замок Эск бесповоротно остался в прошлом. Противореча своим недавним решениям, Феликс позаботился о том, чтобы Эрике, когда она проснётся, было приятно на него смотреть. Он надел белую льняную рубашку — лучшую из тех, что хранил в этом доме, — и побрился перед мутноватым осколком зеркала, рассматривая своё лицо с непривычным критическим вниманием.

После этого, потушив свечу и лампу, со стоном утолённого желания он растянулся на одеяле — и в ту же секунду уснул сладким здоровым сном без тревоги и сновидений.

Пробуждение было таким же здоровым и сладким. С лёгкостью вскочить на ноги, потянуться до хруста, коснувшись ладонями потолочной балки… Оказывается, вот оно, настоящее счастье — быть свободным и сильным, как прежде, и знать, что ты хозяин своему телу и своей жизни!

Принцесса ещё спала, теперь она лежала на спине, во сне щёки её разрумянились, на губах играла едва уловимая улыбка — Феликс мимолётно приласкал взглядом свою гостью. В окна сочился жиденький свет зимнего утра, в доме стало прохладно, печь остывала, а дров рядом с ней больше не было — последние были потрачены ночью на обогрев бани. Физическую работу Многоликий любил, а потому, не откладывая, нашёл в сенях топор и отправился на поиски подходящего полена.

И так увлёкся, раскалывая на мелкие щепки здоровенный сосновый чурбан, что даже не заметил, как Эрика вышла на крыльцо. Только остановившись, чтобы вытереть вспотевший лоб, он ощутил, что на него кто-то смотрит. Обернулся — и правда, вот она, Принцесса, стоит на верхней ступеньке, в своей вышитой шубке и в сером капоре поверх распущенных волос, синие глаза сияют, улыбается, но улыбка почему-то слегка виноватая.

— Доброе утро! — воскликнула девушка, встретившись с ним взглядом. — Здорово у вас получается!

— Доброе утро, — неожиданно охрипнув, отозвался Феликс. — Выспались, ваше высочество?

— Ещё как! — она шагнула вперёд, но не ступила в сугроб, а заскользила над ним, как будто танцуя.

Многоликий впервые видел её летающей. До сих пор он летал вместе с ней, оба раза будучи едва живым — сначала от боли, потом от страха, — и, признаться, не слишком хотел повторения. Но когда тонкая девичья фигурка порхала и кружилась посреди сказочного снежного леса, это было волшебное зрелище!

— Вы созданы для полётов, — от всего сердца сказал он, когда она приблизилась и опустилась на утоптанный снег, чтобы стать с ним вровень.

Эрика шевельнула плечом:

— Наверное! — и смущённо проговорила: — Феликс, простите меня… я только сейчас поняла, что спутала вам все карты своим побегом. Если бы не я, вы бы уже плыли в Новые Земли, верно?

Опять она извиняется, несносная девчонка!

— Я же говорил, не смейте просить у меня прощения, — проворчал он. — Никуда бы я не уплыл, пока не убедился, что вам не грозит опасность.

Эрика открыла рот, чтобы ответить, но в этот момент морозную тишину прорезало заливистое ржание. Беглецы одновременно вздрогнули и обернулись на звук. Из глубины леса выкатились маленькие сани, запряжённые мохноногой каурой лошадью в сизой попонке, промчались было мимо дома, но резко остановились неподалёку. Щуплый невысокий пассажир, крест-накрест обвязанный вязаной женской шалью поверх тулупа, выбрался из-под полости, вытащил за собой трость, помахал рукой Многоликому и Принцессе:

— Друзья мои, как я счастлив, что вас нашёл! — и заспешил к ним по протоптанной Феликсом тропинке.

Перед ними был предатель Пинкус собственной персоной.