Западня

Глава третья,

в которой Принцесса ссорится с отцом и узнаёт о скорых переменах в своей судьбе, а Многоликий чувствует себя выпотрошенным и вывернутым наизнанку, но начинает надеяться на спасение

— Но, папа!..

— Что «папа»? — Король был взбешён и не скрывал этого. — Я знаю, ты терпеть не можешь Ингрид и не чаешь от неё избавиться, но сейчас ты перешла все границы, Эрика! Выдумать, что она изменяет мне с твоим несовершеннолетним братом… уму непостижимо! Скажи мне такое кто-нибудь другой, я бы просто выслал негодяя из страны, но от родной дочери…

— Вот и вышли куда-нибудь меня! — звенящим голосом воскликнула Принцесса. — И не надо мне никаких амулетов! Тогда я умру за воротами Замка, и твоим наследником станет Марк…

— Что ты несёшь?! — Скагер хлопнул ладонью по столу. — Истеричка. Я так хотел вырастить тебя настоящей будущей Королевой, нанимал тебе лучших учителей, показывал пример достойного поведения — а что получилось? Получилась бестолковая взбалмошная девица, для которой важнее всего её мелкие прихоти. Пресветлые Серафимы, ты даже солгать как следует — и то не можешь… выдумываешь потрясающую чушь!

— Я не лгу, папа, — она стиснула зубы от отчаяния. — Я сама их вчера видела и слышала…

Но Король не обратил на её слова никакого внимания.

— Прекрати позорить свой титул, Эрика. Ты второй день подряд заставляешь меня стыдиться того, что я твой отец. Меня предупреждали, что девочкам часто трудно смириться с появлением мачехи, но я думал, ты уже взрослая, и…

— Я взрослая!!!

— Вот и веди себя соответственно. Твоих отношений с Марком это, кстати, тоже касается — живёте как кошка с собакой, — Король придвинул к себе толстую кожаную папку, давая понять, что аудиенция закончена. — Иди к себе, успокойся и переоденься. Принц Аксель будет обедать с нами. Вчера он сказал мне, что восхищён и очарован наследницей индрийской Короны. Надеюсь, ты не дашь нашему высокому гостю повода изменить своё мнение.

— Да, папа, — ответила Эрика, глядя в сторону, и пулей вылетела из кабинета, чтобы отец не заметил её слёз.

«Почему, ну почему я не зашла к нему вчера?» — спрашивала она себя, расстраиваясь всё больше. Получился бы безобразный скандал, Король был бы вынужден спасать лицо перед Манганой и начальником Охранной службы, но зато не смог бы обвинить дочь во лжи, увидев голубков воочию. Или смог бы? Принцесса уже ни в чём не была уверена; а вдруг героиней скандала оказалась бы она сама — если бы её отчитали, как школьницу, при посторонних? Что, если в измену своей ненаглядной жёнушки отец поверит лишь тогда, когда застанет их с Марком в одной постели?

Но если бы речь шла только об измене! «О чём ты хотел поговорить? — О нашем с тобой деле…» — подслушанный кусок разговора стоял у Эрики в ушах. Она была совершенно уверена, что «дела» у этих двоих добрыми быть не могут. И раз отец отказался слушать, значит, придётся ей самой выяснять, что они задумали. «Всё равно я вас выведу на чистую воду! — упрямо тряхнула головой Принцесса. — И сумею доказать папе, что я не вру!»

Стремительным шагом она вернулась в свои покои. Придворные, встреченные по дороге, смотрели на неё с испугом и отступали к стенам — должно быть, решительность и гнев были написаны у неё на лице. Но стоило Вальде запереть за ней дверь, как боевой задор куда-то исчез, осталась только жгучая обида на отца. Эрика упала на диван в гостиной, и слёзы, застоявшиеся в глазах, потекли ручьями. Горничная расспрашивать не пыталась, знала, что хозяйка ничего не станет объяснять. Задала лишь один вопрос:

— К обеду какое платье наденете, ваше высочество, кремовое с кружевами? — и, получив утвердительный ответ, удалилась в гардеробную.

Эрике было плохо. Она почти не спала этой ночью. Улёгшись в четвёртом часу, после измотавшего её праздника, изрядного количества выпитого шампанского и нестерпимо-неловкого визита в подземелье, она мгновенно провалилась в сон, но проснулась задолго до рассвета с тяжёлой головой, дурнотой и сердцебиением. События вчерашнего вечера, толкаясь и громоздясь одно на другое, заполонили её сознание.

Бесконечная карусель бала, миллион мазурок и вальсов, утомивших ноги, миллион лучезарных улыбок, утомивших щёки, миллион разноцветных звёздочек фейерверка, гаснущих в зимнем небе.

Голубые бриллианты от отца, которые Эрика, не задумываясь, обменяла бы на охранный амулет от Манганы.

Марк и Ингрид, подлые обманщики и заговорщики, тискавшие друг друга в зимнем саду.

Внимательные глаза и синяя вышитая рубашка принца Акселя — глоток спокойствия в океане безумия.

И Многоликий, конечно же, Многоликий. Но мысли о нём Принцесса от себя гнала — слишком уж это были мучительные и странные мысли.

«Если бы только я могла взять и уйти отсюда, никого не спрашивая!»

Отец прав: это просто истерика. Никогда в жизни больше она не сунется за ворота Замка без магической защиты: кошмар, два раза пережитый ею в отрочестве, когда она сбегала из дома после ссор с отцом, забыть невозможно. Эрика с такой живостью вспомнила, как на шее затягивалась невидимая удавка Тангрис, что поперхнулась и закашлялась, и сердце у неё заколотилось пуще прежнего.

Вскоре слёзы кончились, но легче Принцессе не стало. Однако, хочешь не хочешь, пора было одеваться и делать причёску. Предписанное этикетом платье из кремовой тафты с кипенью белоснежных кружев по вороту и рукавам было Эрике к лицу, но вызвало у неё новый приступ раздражения: с мечтой о простой и удобной одежде горожанок и об их простой и удобной жизни пришлось расстаться на неопределённый срок.

— Что ты делаешь, Вальда?! Ты меня задушишь! — вспылила она, когда горничная затянула широкий пояс.

Валькирия молча его ослабила.

— А так он с меня свалится! Да что с тобой сегодня такое?..

— Не со мной, ваше высочество, а с вами, — флегматично возразила горничная. — Вам бы сейчас не обедать, а чаю с мятой и поспать…

— Знаю, — потеряла запал Принцесса. — Но папа убьёт меня, если я не приду.

— Да уж, с вашим батюшкой шутки плохи, — согласилась Вальда с каплей сочувствия в голосе. — Как будем укладывать волосы?

— Собери повыше и заколи, никаких сегодня глупых локонов… — вздохнула Эрика и уселась к зеркалу.

Вид собственных волос, блестящими плотными волнами ниспадающих до середины спины, и аккуратные движения горничной, ловко управлявшейся с расчёской и шпильками, немного успокоили Принцессу. В носу больше не свербело, и губы сами собой сложились в привычную прохладную полуулыбку.

Такою Эрика и явилась в Круглую столовую — шестиоконную комнату, залитую мягким светом солнечного морозного дня. Компания уже собралась, только место Придворного Мага снова пустовало. Принц Аксель и герцог Пертинад, как и вчера, приподнялись было навстречу Принцессе — посуда на скатерти испуганно брякнула, — но девушка остановила их царственным жестом:

— Оставьте церемонии, друзья мои. Это просто обед в семейном кругу, — и села на свой стул рядом с отцом.

Король бросил на неё быстрый подозрительный взгляд — кто знает, что ещё придёт в голову ревнивой наследнице? — понял, что никаких сцен не будет, и обрёл свой обычный самодовольный вид. Мачеха, в ярко-зелёном шёлковом платье, слишком открытом для середины дня, заговорила о последней премьере в Королевской опере. Обращалась она, главным образом, к имперскому гостю, намеренному нынче вечером посетить столицу, но воркующие интонации явно были адресованы не ему. Марк, вальяжно развалившийся на стуле, вставлял в беседу шуточки разной степени удачности. Пертинад со свойственным ему азартом, от которого Эрику всегда тошнило, поглощал жареного поросёнка, то и дело с неожиданной мрачностью посматривая на Акселя. Сама Эрика впихивала в себя кусок за куском безо всякого аппетита, и выдохнула с облегчением, когда «простой обед в семейном кругу» подошёл к концу.

— Что ж, полагаю, теперь мы позволим его высочеству совершить долгожданную поездку в столицу, — провозгласил Король, разделавшись с десертом. — Ингрид и Марк проводят вас к автомобилю, дорогой Аксель. Герцог, я знаю, любит отдохнуть после обеда часок-другой. А мы с дочерью, пожалуй, выпьем ещё кофе.

«Он хочет что-то сказать мне наедине? Но что же?!» — встрепенулась Принцесса.

Пробуждение было отвратительным.

— Хватит спать, голубчик! — Придворный Маг из-за решётки самым бесцеремонным образом тыкал Феликсу в пятку каким-то твёрдым предметом. — Нас ждут великие дела!

Пленник попытался было открыть глаза, но тут же зажмурился: свет теперь сиял не только в коридоре, но и в клетке, Мангана успел приволочь сюда тысячесвечный хирургический прожектор. Где-то неподалёку, видимо, затопили печь — воздух стал заметно теплее и суше, чем был накануне вечером. Но ни этот воздух, ни кровать — хоть и жёсткая, но вполне пригодная для сна — не могли примирить Феликса с удручающей реальностью.

— Подъём! — Потрошитель фонтанировал хорошим настроением и как будто даже сбросил полтора десятка лет. — Приведи себя в порядок и поешь, сил тебе понадобится много.

Многоликий выругался и сел, рассматривая своё узилище сквозь щёлочки между веками. Тесное помещение — пять шагов в поперечнике, это он запомнил на всю жизнь вперёд — было забито устройствами непонятного назначения и устрашающего вида. Какие-то ящики с кнопками, проводами и стрелками, блестящие рычаги, металлические спирали и стеклянные колбы… Высокая хромированная кровать с подлокотниками, на которой он сидел, производила наихудшее впечатление — мимолётного взгляда на неё хватило, чтобы понять, как удобно на ней удерживать в неподвижности распростёртое человеческое тело.

Феликс попытался восстановить в памяти остаток минувшей ночи, но оказалось, что помнит лишь немногие разрозненные куски.

Вот он ломает ногти, пытаясь сорвать с себя ненавистный пояс, трясёт решётку, кричит что-то невнятное, срываясь на хрип, давая волю ярости — она единственная сейчас его согревает.

Вот, обессиленный, сидит на полу, прижав колени к груди и привалившись спиной к стене, чувствует, как древние камни вокруг покрываются тонкой ледяной коркой, и сжимает зубы, чтобы не звать Мангану — ведь он слишком ценный «экземпляр», чтобы ему позволили замёрзнуть насмерть!

Вот с ужасом понимает, что не только ноги его, окоченевшие давно, но и руки, и туловище, перехваченное магическим поясом, уже ничего не чувствуют; инстинкт самосохранения голосит что есть мочи: «Зови на помощь!» — но губы не шевелятся, грудь не может втянуть достаточно воздуха, глаза закрываются, и подступает сон, от которого уже не суждено проснуться.

И вот сквозь предсмертное оцепенение сна пробивается грохот распахнувшейся решётки, и голос Манганы почти приветливо спрашивает над ухом: «Ну как, ты передумал, голубчик?» — сил едва хватает на то, чтобы кивнуть. «Стоило ли устраивать цирковое представление? — ворчит Потрошитель. — Тебе бы уже десятый сон снился в тёплой постельке…» — и чьи-то руки рывком поднимают пленника с пола, чьи-то руки суют ему под нос кружку с остро пахнущим снадобьем, от первого же глотка которого он согревается, а от второго ему кажется, что внутри у него вспыхнул пожар.

На этом пожаре воспоминания заканчивались. Должно быть, потом его переодели: сейчас на Феликсе были штаны и рубаха из толстой некрашеной шерсти, а под ними, поверх магического пояса, очень грубое, но чистое бельё, — уложили в постель и дали подействовать снадобью и немного поспать. Следов обморожения он на себе не увидел, осязание вернулось, ничего не болело, кроме травмированной ноги, которая будет заживать ещё пару дней. «Я живой, — подумал оборотень и, наконец, решился полностью открыть глаза. — Главное, злыдни болотные, что я живой, а уж удрать отсюда я сумею!»

Манганы рядом с клеткой уже не было. На столе, придвинутом к кровати, обнаружились большая миска горячей похлёбки, краюха хлеба, давешняя железная кружка и кувшин с каким-то питьём. Феликс поел, стараясь делать это как можно медленней — и как можно меньше думать о том, что ему предстоит. Ничего хорошего наступивший день не сулил.

Но даже завтрак перед казнью невозможно растягивать до бесконечности. Как только был съеден последний кусок хлеба и выпиты последние капли безвкусного питья, тощая фигура Потрошителя тут же возникла за решёткой — похоже, «естествоиспытатель» в нетерпении считал минуты где-то рядом. Он был облачён в чёрный лабораторный халат с вышитой на нагрудном кармане индрийской Короной и зажимал под мышкой толстую конторскую книгу в коричневом потёртом переплёте.

— Как видишь, голубчик, свою часть договора я выполнил — от голода и холода ты не умрёшь. Надеюсь, что и ты меня не разочаруешь! — проскрипел Мангана.

— Что я должен делать? — стараясь не выдать охватившего его страха, спросил Многоликий.

— Ляг, — Придворный Маг показал подбородком на кровать. — Руки на подлокотники.

Феликс подчинился. Как только он коснулся подлокотников, раздался щелчок, запястья прижало тугими металлическими зажимами. Ещё один щелчок, и тяжёлая перекладина в изножье опустилась, прижимая к матрасу лодыжки.

— Вот и славно! — Мангана потёр ладони и зазвенел ключами, отпирая клетку. — Ты-то, приятель, выспался от души, а я сегодня глаз не сомкнул от волнения — так мне хотелось поскорее приступить к работе!

Череда неприятных и тревожных событий, начавшаяся вчера вечером, похоже, и не думала заканчиваться. Даже неизменно-флегматичная Валькирия удивлённо подняла брови, когда Принцесса вернулась с обеда ещё более возбуждённой и расстроенной, чем была.

— Уходи и не появляйся до вечера, — с необычной для неё резкостью распорядилась Эрика.

— Но, ваше высочество, как вы-то? Кто вам поможет поменять пла…

— Ерунда, сама справлюсь, — отмахнулась девушка. — Печка натоплена? Ну и иди. Съезди в город, — у неё кольнуло сердце от одного лишь упоминания о недоступной столице. — Поужинай с этим… как его…

— С ветеринаром Ларсеном, — подсказала Вальда.

— Вот-вот. Ты говорила, он хороший парень… Я никуда сегодня не пойду и никого не желаю видеть.

Горничная присела в книксене — исполнять почтительные движения, не теряя чувства собственного достоинства, она умела не хуже Принцессы, — пожелала приятного вечера и скрылась за дверью.

«Поужинай с ветеринаром Ларсеном…» Эрика представила, что бы подумала практичная Валькирия, узнай она, как её хозяйка в эту минуту рвёт и мечет из-за того, что придётся выйти замуж за императорского сына, и расхохоталась — но радости в её смехе не было.

Придётся ведь, как пить дать, придётся! Достаточно было видеть лицо отца во время недавнего разговора, чтобы понять, что никаких возражений Король не примет.

— У меня для тебя отличная новость, — когда они остались вдвоём в столовой, сообщил Скагер, улыбаясь так сердечно, будто утренней ссоры между ним и дочерью не было вовсе.

— Какая, папа? — замирая, спросила Эрика.

Ей вдруг представилось, что он передумал — и собирается выполнить её вчерашнюю просьбу… но долго это сладкое заблуждение не продлилось.

— Ты выходишь замуж, — сообщил отец.

— Я — что?.. — Принцессе показалось, она ослышалась.

— Ты выходишь замуж, — с удовольствием повторил Король. И добавил, прежде чем она успела отреагировать: — Принц Аксель намерен просить твоей руки.

— Но я не хочу замуж, папа! — бухнула Эрика и тут же пожалела о своём порыве.

Бесценная улыбка пропала с его лица, пронзительные серые глаза раздражённо сузились.

— Разве я спрашивал, хочешь ли ты замуж, девочка? Ты не хуже меня знаешь, какие возможности для королевства откроет твой союз с сыном Джердона. И я не допущу, чтобы этот шанс был упущен.

Потрясённая Принцесса склонила голову, не зная, как возразить. Идею о том, что замуж она выйдет в интересах Короны, ей вдалбливали с самого детства и, кажется, успешно вдолбили. Но в глубине души она верила, что с ней случится чудо — она возьмёт и влюбится в человека, предназначенного ей в мужья, как влюбилась однажды мама в принца Скагера. И уж конечно, Эрика не думала, что перспектива замужества обрушится на неё так скоро — на следующий же день после совершеннолетия.

— Принц Аксель молод, красив и умён, — сухо проговорил отец. — Известно, что у него спокойный и добрый нрав, любая женщина была бы с ним счастлива. Ты не морщить носик должна, девочка, а благодарить меня за то, что у тебя будет такой муж. Наследницам трона обычно везёт куда меньше.

— Спасибо, папа, — послушно ответила Эрика, думая о своём.

Молод, красив и умён… верно. Вчера он весь вечер заботился о ней и прикрывал от нападок Ингрид и от назойливого внимания Пертинада. Но представить себя женой Акселя ей не удавалось. А если сделать так, чтобы он сам отказался от этого брака? Она могла бы, например…

— И не вздумай срывать помолвку, — острым лезвием врезался в её мысли голос Короля. — Иначе ты не только меня вгонишь в краску, в чём преуспела за последние два дня, но покроешь позором всё королевство. А следующим кандидатом в твои мужья станет…

— Ну что ты, папа, мне бы и в голову не пришло нарушить твои планы, — перебила Принцесса, испугавшись, что чудовищное «герцог Пертинад» в окончании фразы просто-напросто её раздавит.

— Умница. Тогда ожидай официального предложения, — немного смягчаясь, заключил Скагер.

«Силы Небесные, как же мне быть?» — шептала сейчас Эрика, беспорядочно перемещаясь из одной комнаты в другую. Постояла в гостиной, зарывшись лицом в душистую охапку вчерашних фрезий. Раздражённо оттолкнулась ногой от пола и поплыла в спальню, собираясь прилечь, но поняла, что всё равно не уснёт. Роняя шпильки, распустила волосы, кое-как выпуталась из узкого и неудобного обеденного наряда, подавив искушение отправить его в печку, переоделась в уютное домашнее платье из фланели в тонкую красно-белую полоску… и, наконец, сделала то, что нужно было сделать ещё утром: уселась к роялю.

Она играла то одно, то другое, перелетая от ларгамэнтэ к аллегро аджитато, от фа минор к до-диез мажор, ощупью отыскивая ту единственную мелодию, что войдёт в резонанс с её нынешним взбудораженным состоянием. Мысли Принцессы точно так же перелетали от предмета к предмету.

Папа. А что — папа? Можно подумать, вчера и сегодня произошло что-то необычное. Можно подумать, ему когда-нибудь не было наплевать на её желания…

Аксель, с его мальчишеской улыбкой и вдумчивыми глазами. Спасибо ему, конечно, за вчерашнее, но совершенно неважно, доведётся увидеть принца ещё раз или нет.

Мачеха и брат… девушка брезгливо передёрнула плечами, вспоминая подслушанную сцену. «Ты что, не видела, как она на него смотрит?! Ведь это же спутает нам все карты…» — о ком они так сказали? Не о ней ли, Эрике — и об Акселе, и не в связи ли с будущей помолвкой? Вполне возможно; но не стоит ломать голову над тем, о чём ты пока слишком мало знаешь…

Принцесса взяла несколько громких и страстных аккордов, рояль, не привыкший к такому обращению, жалобно всхлипнул.

Многоликий!

Вот о ком она избегала думать всё это время.

Вот о ком она всё это время думала непрестанно.

Принцессе стало жарко, а музыка внезапно полилась широко и свободно, взахлёб рассказывая об авантюре, увенчавшей безумную ночь.

О том, как вскружили голову шампанское, танцы и фейерверк, и как правдами и неправдами удалось сбежать из бального зала без провожатых.

О коротком путешествии через тоннели и вентиляционные колодцы, вероятно, неведомые никому, кроме Эрики, излазавшей в детстве Замок вдоль и поперёк — о путешествии туда, где в прежние времена держали узников.

О бешеном смущении, овладевшем ею при виде обнажённого до пояса мужчины, молодого, красивого и отменно сложенного.

О том, как смущение перемешалось в ней с обжигающей жалостью к нему, растерянностью оттого, что он узнал про её Дар, и стыдом из-за брошенных им на прощание слов: «Здесь вам не зверинец!»

«Я должна увидеть его снова, — вдруг подумала Эрика. — Наверное, его уже забрали куда-нибудь из той ужасной клетки… но ничего! Я найду его и объясню… что совсем не хотела его обидеть».

Именно так и нужно поступить, решила она — и успокоилась в ту же самую секунду.

Главное — не закрывать глаза!

Пока Многоликий смотрел по сторонам, на ржавую решётку своей клетки, на щербатые каменные стены, подёрнутые бурой плесенью, на хромированную спинку кровати, отражающую жёлтый электрический свет, он мог убедить себя в том, что ничего особенного с ним не произошло. Усталость, однако, была сильнее благоразумия, веки стремились друг к другу, как намагниченные, смыкались, стоило на секунду отвлечься, и тогда на пленника наваливался кромешный ужас предыдущих часов.

Больно ему не было. Потрошитель не обманул, сказав, что пока не причинит своему подопытному боли. «Сегодня я только настрою на тебя свои приборы», — похрюкивая от восторга, сообщил Придворный Маг. Он завязал Феликсу глаза, закрепил на висках и на груди холодные платиновые датчики, и дальше наступил кошмар, для описания которого в индрийском языке не было подходящих слов. Многоликому казалось, словно к нему — не к телу его, а к душе, к сердцевинной сути! — присосались гигантские пиявки, и тянут, вбирают в себя из него самое дорогое, самое важное, то, без чего он уже никогда не будет таким, как прежде.

Потом он целую вечность лежал без мыслей и без чувств, высосанный и опустошённый.

А потом его заполнили заново, но так, словно его внутренности успели за это время превратиться в фарш.

Злыдни болотные, если это — «настройка приборов», что же будет дальше?! Соглашаясь на сделку, Феликс рассчитывал, что дождётся того момента, когда с него снимут пояс, и тогда — поминай как звали! Но сейчас он начинал жалеть о своём согласии: «Если Мангана продолжит в том же духе, до момента, когда с меня снимут пояс, я просто не доживу!» — «Доживёшь, — услужливо подсказало подсознание. — Уж теперь-то Потрошитель не позволит тебе умереть, даже если ты будешь молить его об этом!» Многоликий догадывался, что Придворный Маг успел получить какую-то власть над его жизнью и смертью. Перспектива двинуть кони от холода казалась теперь едва ли не более привлекательной.

Главное — не закрывать глаза!

Уходя, Мангана с изуверской улыбочкой пожелал пленнику доброй ночи и погасил прожектор в клетке, но лампы снаружи продолжали гореть, доставляя Феликсу дополнительные мучения. На столе стояла нетронутая еда, желудок скручивало при одной лишь мысли о ней. Что-нибудь впихнуть в себя всё-таки нужно, подумал Многоликий, зашевелился, приподнимаясь, и в этот миг в коридоре раздался шорох.

«Нет, о нет, только не это! Хватит!!! Он не должен сегодня вернуться!»

Шорох не умолкал — такой же, как и вчера: шелестение ткани, не сопровождаемое звуком шагов. Быть того не может! Принцесса Эрика?! Игнорируя тошноту, головокружение и тянущую боль в ноге, Феликс поспешно сел и поправил одежду, которая всё время сбивалась комом над осточертевшим поясом. Что угодно говорить, что угодно делать, лишь бы не упустить ещё раз королевскую дочку! Третьего шанса не будет.

Девушка замерла за решёткой, глядя на него широко распахнутыми глазами. Глаза у неё оказались синими и прозрачными, как вечернее небо. Она молчала, он тоже молчал, боясь спугнуть гостью неудачным словом, и рассматривал её в нынешнем ярком свете, радуясь возможности переключить внимание. На ней был чёрный шёлковый плащ — похоже, пришла сюда, минуя открытый воздух, — из-под которого виднелся край полосатого домашнего платья. Какая она красивая, в самом деле, принцесса Эрика… красивая той шершавой неприрученной красотой, что бывает лишь в юности. Капюшон слетел, густые волосы разметались по плечам. Тонкая кость и тонкая кожа — видно, как бьётся голубая жилка на длинной белой шее. Продолговатое лицо с чуть приподнятым носом, который казался бы слишком большим, если бы не был таким милым. Изящный нежный рот, лёгкий румянец на высоких скулах, разлёт соболиных бровей…

Чем дольше Многоликий смотрел на Эрику, тем сильнее недоумевал, как мог вчера принять её за безмозглую светскую пустышку, охочую до сенсаций, а ещё раньше — тоже вчера, но будто бы тысячу лет назад! — как он мог содрогнуться, увидев её улыбку на фотографии? Сейчас Принцесса не улыбалась, но он нисколько не сомневался, что улыбка у неё окажется мягкая и слегка застенчивая.

Молчание затягивалось. Девушка явно хотела что-то сказать, но не могла решиться, и Феликс пришёл ей на помощь.

— Вы гораздо моложе, чем на фото, ваше высочество, — проговорил он. — И гораздо красивей.

Она тотчас улыбнулась, именно так, как он и ожидал, махнула рукой:

— Ничего удивительного. Терпеть не могу позировать для парадных портретов, — и добавила с заминкой: — Вы тоже… не такой, как на картинке в газете.

— А какой? — он попытался улыбнуться в ответ, но у него не получилось, дурнота не отпускала ни на миг.

— На самом деле вы сильнее и ярче, — подумав, ответила Принцесса — и заторопилась объяснить свой визит: — Я хочу извиниться перед вами, Многоликий.

— За что, позвольте спросить? За то, что меня заперли тут по приказу вашего отца? — он прикусил язык, пожалев о вырвавшихся словах — ведь собирался же очаровывать её любой ценой! — да и не было у него больше к ней ни капли злости.

Но Эрика потупилась, словно приняла на себя часть отцовской вины:

— Наверное, он не мог иначе… ведь вы же государственный преступ… Нет, что я говорю… Не за это! За то, что я вчера явилась сюда, как в зверинец. Вернее, заставила вас так думать. Я не хотела. Я слышала о вас удивительные вещи. Вы не… — она запнулась, взволнованно глотнула и продолжила: — Вы не экзотическая тварь! Вы защитник униженных и слабых. Все знают, скольким людям вы помогли в беде! — она вздохнула и подняла глаза. — Я… восхищаюсь вами. Вы верите мне, Многоликий? Вы на меня не сердитесь?

Правду она сказала или нет, в любом случае, чувствовать себя романтическим героем ему нравилось гораздо больше, чем экспонатом паноптикума. Не говоря уже о том, что приблизить его к освобождению могло только первое, а никак не второе. Он пожал плечами:

— Верю, ваше высочество. Не сержусь. И вы меня тоже простите!

— А мне-то за что вас прощать?! — изумилась она.

— За то, что я был с вами груб. И за то, что не стал скрывать… что догадался о вашем Даре.

Она смущённо порозовела, от чего стала ещё милее, в её улыбке появилось лукавство:

— Вы же обещали, что никому не скажете.

— Не скажу, — серьёзно подтвердил он.

— Вы первый, кто узнал мою тайну. Знаете, я думала, умру от страха, если это однажды случится… но почему-то не умерла. Будто так и надо, что вы её знаете.

— Неужели совсем меня не боитесь?

— Нисколько. О том, что вы человек слова, не писал разве что «Вестник Короны».

Она посмотрела в его глаза своими лучистыми синими глазами, а потом перевела взгляд ему за спину — и перестала улыбаться.

— А теперь, сударь, объясните мне, что это такое!

— Вы о мебели, ваше высочество? Да, со вчерашнего дня её у меня несколько прибавилось…

Принцесса нахмурилась.

— Всё правильно. Вам поставили кровать… и стол… и всё остальное… и дали тёплую одежду… Но эти странные штуки, — тонким пальчиком она указала на арсенал Манганы, — зачем они здесь нужны?

Слабенькое, едва уловимое предчувствие, которое страшно было спугнуть, которому страшно было поверить, зашевелилось в груди у пленника.

— Видите ли, господин Придворный Маг оборудовал здесь свою лабораторию, — осторожно произнёс он.

— Потрошитель? Здесь? Зачем?! — ахнула девушка. — Только не говорите мне, что этот вивисектор…

— Именно так: он пользуется случаем исследовать мои способности.

— И вы согласились? Но почему?!

— Потому что не хотел превратиться в глыбу льда в этой паршивой яме.

На лице у Эрики было написано отчаянное непонимание.

— В глыбу льда? О чём вы, Многоликий? Вас будут судить… Видимо, вы это заслужили… но вряд ли приговорят к…

— Меня уже приговорили, ваше высочество. Тогда, когда я отказался пойти на службу к Королю. А что касается моих заслуг… думайте что хотите, но я-то знаю, что никого не убивал и не участвовал ни в каких заговорах.

— Но как же так? — Принцесса судорожно сжала руки, костяшки пальцев побелели. — Папа не мог… если вы невиновны, он не стал бы…

Предчувствие стремительно крепло.

— Я виновен, — ровным голосом сказал Феликс, — И вы знаете, в чём моя вина. Я делал то, от чего отказалось королевское правосудие — защищал бедных и слабых. И подрывал тем самым авторитет Короны в глазах богатых и сильных. Чего стоит власть Скагера, если он не может найти на меня управу? — Многоликий перевёл дыхание и закончил: — Его величество, полагаю, с удовольствием приказал бы убить меня при поимке. Но у Манганы были другие планы.

— Чушь какая-то! — вымолвила Эрика. — Не может этого быть. Но если вы меня и обманываете…

— Не обманываю.

— …Если вы меня и обманываете, позволить Потрошителю ставить на вас опыты… — голос у неё задрожал и сорвался. — Я помогу вам сбежать! Что для этого нужно? Открыть клетку?..

— Клетку открывать бесполезно, — покачал головой Феликс. — Вы видите — я прикован к стене этой цепью. Но если её разрубить, я всё равно не смогу отсюда выбраться — дюжина молодчиков наверняка охраняет дверь в подземелье.

Принцесса покосилась в сторону упомянутой двери.

— Судя по тому, что вам уже дважды никто не помешал ко мне прийти, охрану поставили снаружи, из внутренних переходов тут никого не ждали, — уточнил он. — А вашим путём…

— Моим путём в человеческом обличье вы не пройдёте, — кивнула она. — Там колодцы. Так что же делать, Многоликий?

— Снять пояс, — ответил он, трепеща от волнения.

— Каким образом? — озадаченно поморгала Эрика. — Отмычкой? У меня нет с собой даже шпильки, но…

— Волшебный замок шпилькой не откроешь, ваше высочество, вы же понимаете, — пленнику наконец-то удалось растянуть губы в улыбке. — Нужен ключ… и хранится он, я думаю, у самого Короля.

Где-то недалеко стукнуло, оба одновременно вздрогнули от этого звука.

— Он необычный… с одной стороны как камыш, с другой стороны как стрела… — торопясь, сумбурно объяснил Многоликий.

— Я принесу вам ключ, обещаю! — порывисто прошептала Принцесса и упорхнула.