Запретный огонь

Глава 21

Открыв глаза, Кинг увидел водопад огненно-рыжих волос и полуобнаженную грудь. Он застонал. В висках стучало, голова кружилась, влажные волосы разметались по подушке. Казалось, все медленно плыло перед глазами — женщина, лениво поднимающийся от чайника пар, тени от язычков свечей. Должно быть, уже стемнело.

Кинг снова застонал и облизнул пересохшие губы. Почувствовав привкус соли, он шевельнул распухшим языком, сглотнул и попытался подняться, но твердая рука удержала его.

— Ну-ну, тихо, — произнес женский голос. — Нептун только что выплюнул тебя из соленых глубин прямо к моему порогу, любимый… совсем близко. Ты не в состоянии никуда идти.

— Х-хейзл?..

— Совершенно верно, Хейзл, — промурлыкала женщина. — Уилл принес тебя из бухты, чтобы я поухаживала за тобой.

Ее голос эхом отдавался в ушах Кинга. Он попытался снова шевельнуться, но острая боль пронзила левый бицепс. Рука была туго стянута окровавленными бинтами. Хейзл подоткнула одеяло, ее руки были прохладными. Несмотря на боль. Кинг отодвинулся. Он лежат под одеялом голым.

— Ты не мог оставаться в мокрой одежде, любимый, — ответила на его движение Хейзл. — Будто я никогда не видела, что под ней находится, — продолжала она и провела рукой по одеялу, пока не нащупала его мужское естество. — Это было давно, Кинг, так давно…

— Перестань, — скрипнул он зубами, оттолкнув ее руку. — Все кончено. Хейзл.

— Это ты ему скажи, любимый, — пропела она, снова лаская его копье. — Судя по виду твоего дружка, он об этом не знает.

— Прекрати, я сказал! — рыкнул Кинг, пытаясь подняться. — Все это было в другой жизни… мы были очень молоды… и я был безрассуден. Теперь я женат, милая.

— И я замужем, — пожата плечами Хейзл. — Какое это имеет значение? Кто узнает? Уилл сегодня вечером не вернется, и одному Богу известно, вернется ли когда-нибудь мой муж Джим, он так давно в море, что я его уже и не жду. Все останется между нами.

— Я пойду. — Кинг застонал, приподнявшись на правом локте. Левая рука висела плетью. — Я не должен здесь оставаться… не нужно им было меня сюда приносить.

— У них не было выбора, Кинг. Ты потерял много крови. Рана на руке серьезная, не говоря уже об ударе, который ты получил по голове. Возможно, у тебя проломлен череп. Мы не узнаем этого, пока завтра не приедет хирург. Что произошло?

Замутненное сознание Кинга вернулось к последнему моменту, который он четко помнил: орудийный выстрел, который потопил «Корморант». Перед его внутренним взором вновь пронеслись крошащиеся, словно соломинки, мачты, обломки, дождем сыплющиеся на поврежденную палубу, высокие волны с белой пеной на гребнях, затягивающие судно в водоворот. Он видел, как команда карабкается по вставшему вертикально корпусу, погружавшемуся в темную пучину. Слышал крики уходивших под воду людей, ужасный треск рухнувшей ему на голову грот-мачты. Кинг вздрогнул, вновь переживая тот миг. Обломок мачты саблей рубанул его по бицепсу, он выпустил руку первого помощника и потерял сознание.

— К-команда? — с трудом выговорил он. — На судне было восемь человек.

Хейзл мрачно покачала головой.

— О Господи, — простонал Кинг. — Помоги мне подняться. Мне нужно идти…

— Посмотри на себя! — пронзительно вскрикнула Хейзл, удерживая его. — Ты даже сидеть не можешь. Далеко ты доберешься в таком состоянии?

— Ах ты, лицемерка! — взорвался он. — Минуту назад ты, похоже, считала меня вполне способным на любовные утехи.

— Возможно, это мой единственный шанс, — вскипела, она, — теперь, когда у тебя есть прекрасная леди. О, я слышала, что ты подобрал жену в Маршалси, я ее видела. Я была в церкви. Она хорошо вымылась, но, как говорится, черного кобеля не отмоешь добела. Я, по крайней мере, никогда в тюрьме не сидела.

— Прочь с дороги! — зарычал Кинг, пытаясь высвободить здоровую руку из ее хватки. — Я никогда не обманывал тебя. Хейзл, и не был твоим первым мужчиной. Ты с самого начала знала, что ничего из этого не выйдет. И не имеешь права ожидать… от меня ничего после всех этих лег.

Ее руки казались ему ледяными. От пронизывающего холода он упал на постель, трясясь от озноба.

— Кинг, ты горишь в лихорадке! — вскрикнула Хейзл. — Ты дрожишь как осиновый лист!

Головокружение усилилось. Лицо Хейзл исчезло, вокруг сомкнулись тени. Она что-то говорила, но он едва мог разобрать ее речь.

— Лежи спокойно, любимый, — напевала она. — Я согрею тебя… ш-ш-ш… у тебя лихорадка… ш-ш-ш, сейчас…

Она снимает одежду?

Да.

Последнее, что Кинг видел, теряя сознание, — ее наготу, последнее, что чувствовал, — сладострастное тело, прильнувшее к нему под одеялом.

Ларк присела у каменной ограды дома Хелстона, не зная, что делать. Она оглянулась на рощицу карликовых сосен, где привязала Тоффи. Кобыла довольно щипала травку. Ларк почти завидовала ей.

Она без труда ехала за Уиллом Боулзом, но теперь начала задумываться, сумет ли найти дорогу назад. Ночь была непроглядная, небо закрывали плотные тучи. Ветер все крепчал, а она была легко одета для ветреной корнуоллской ночи.

Ларк задрожала. Оставаясь незамеченной, она видела, как Уилл вошел, она хорошо знала, чей это дом. Она видела ладную фигуру Хейзл Хелстон в дверном проеме, ее огненные волосы, подсвеченные сиянием горевшей в доме свечи. Ларк разглядела еще кое-что: Хейзл прижимала к груди сапоги Кинга. То, что они могли принадлежать кому-то другому, ей и в голову не приходило. Дело было не в сапогах, а в том, как Хейзл держала их, лаская, прижимаясь к ним. Ларк сделала бы то же самое.

У нее разрывалось сердце. Ее обуревало множество эмоций, и далеко не последней была ревность. Ее семена начали прорастать еще в церкви, когда Ларк увидела глазеющую на нее чувственную красавицу. Наверное, надо было спросить о ней Кинга. Возможно, это успокоило бы ее чувства, загасило любопытство, и зеленоглазый монстр не грыз бы ее сердце. Кинг не лучше своих предков, живших по правилу «женись на одной, спи с другой»? Она слишком доверилась его страсти, обещанию, горевшему в его загадочном глазу? Нет, он был искренен. Однако, возвратившись, он отправился к шлюхе-цыганке, а не к ней, его жене, а она ужасно о нем волновалась. Тогда его клятвы ничего не значат? Чем она вызвала его недовольство? Разве она не уступала любому его желанию? Что эта потаскуха могла дать ему такого, что не могла дать она? Ничего. Должно быть, это зов сердца.

Легко было почувствовать к себе жалость, но она не кисейная барышня. Она не станет заламывать руки и стенать. Если есть проблема, то она в нем, а не в ней. У нее есть два выхода, решила Ларк, дрожа на ветру. Или позволить истории повториться: как ни в чем не бывало вернуться в Грейшир-Мэнор, словно она не обнаружила неверность Кинга, молчать, изображать преданную жену и продолжательницу рода, как сделала в свое время леди Изобел. Или поставить Кинга перед выбором. Боль склонила ее ко второму решению, гнев поднял на ноги.

Конечно, она снова слишком остро реагирует. Наверняка всему есть разумное объяснение. Должно быть. Наверняка они мирно пьют кофе, а его сапоги сушатся у огня. Дойдя до порога, Ларк почти убедила себя в этом. Но в одном из окон блеснул огонек, и, свернув за угол, она заглянула в спальню Хейзл Хелстон. Угасающий в очаге огонь бросал золотистые блики, которые указующими перстами тянулись к двум фигурам в кровати. Кинг лежат на спине, его волосы разметались по подушке. Хейзл — на нем, обняв его и упираясь тяжелой грудью в его торс. Оба были нагими.

Ларк отпрянула от окна, сердце колотилось, в ушах стучало. Слезы жгли глаза. Она не позволила им пролиться. Он не заслуживает ее слез. Ее любви. Как она могла все еще любить его, у нее в голове не укладывалось, но она его любила. Иначе почему у нее разрывалось сердце, словно какая-то невидимая рука выжимала из нее жизнь?

Ее худшие опасения сбылись. Ларк едва дышала, но ее разум был ясным. Почему она должна оскорблять себя выяснением отношений? В этом нет необходимости. Открывшаяся ей сцена была доказательством, и что бы она ни сделала, ни сказала, это не имеет значения. Нет! Она ошиблась. Выход только один. Она не рабыня, чтобы терпеть муку. Она не последует примеру леди Изобел: не станет исполнять свой долг, молча терпеть, увядать, ожесточаться и стариться раньше времени. Она не даст Кингу возможности поставить ее на место и подтвердить очевидное, облекая это в слова. Она сбежит как можно дальше от корнуоллского побережья, хотя до конца дней будет хранить в душе то место, где осталось ее сердце.

У нее не хватило храбрости еще раз взглянуть в окно. Повернувшись, она побежала к рощице, где ее ждала кобыла. Не обращая внимания на радостное фырканье Тоффи, Ларк вскочила в седло и помчалась назад той же дорогой.

Вскоре она заблудилась в темноте. Однообразная пустошь, поросшая папоротником, вереском и искривленными ветром деревьями, расплывалась перед ее полными слез глазами. Ларк ехала довольно долго. Начались топкие болота, то там, то здесь мерцали манящие огоньки, кобыла жалобно ржала, не желая ступать на нетвердую почву. Ларк не потерпела неповиновения и, дав лошади шпоры, подгоняла ее, стегая уздечкой, пока Тоффи не сбросила ее… прямо на край трясины.

Лошадь не убежала, как опасалась Ларк. Дрожа и фыркая, она остановилась на твердой почве, в темноте виднелись вырывавшиеся из ее ноздрей белые облачка теплого воздуха. В ее выпуклых глазах отражались вспышки огней. Ларк, цепляясь за твердую почву, пыталась разглядеть вдали жилье, но это были болотные огоньки, вспыхивающие то здесь, то там. Может, это призраки, о которых говорил старый кучер Смайд? И, вселяя обманчивую надежду, они манят ее в трясину?

Ее ноги погружались в болото, юбка дорожного костюма надулась пузырем. Ларк отчаянно работала ногами, но только глубже увязала. Нельзя паниковать. Она оглядывалась, ища, за что ухватиться; упавшую ветку, корень, что угодно, только чтобы выбраться из болота.

Ничего. Лишь бродившая по краю трясины кобыла, до которой не дотянуться.

Ларк щелкала языком и звала Тоффи, подманивая ближе. Ясно, что у лошади больше здравомыслия, чем у нее, но нет времени раздумывать над этим. Она увязала все глубже, и чем отчаяннее старалась выбраться, тем быстрее уходила вниз. Если бы не раздувшаяся юбка, своеобразным буем державшая ее на поверхности, Ларк бы уже утонула. Она понятия не имела, насколько глубоко болото, ее ноги не касались твердого основания.

Лошадь была совсем близко, болтающаяся уздечка находилась в нескольких дюймах от ее пальцев. Ларк изо всех сил рванулась, пытаясь ухватить ее, но неудачно. Юбка, потеряв воздух, мокрой тряпкой ушла в глубину, увлекая ее за собой.

Внезапно Тоффи начала перекликаться с другими лошадьми. Болото задрожало от стука копыт. Кто-то приближался, и хотя Ларк закричала во всю силу легких, из ее горла вырвался лишь слабый бессильный звук, поглощенный ветром и холодной чавкающей грязью.

Послышались голоса. Кто-то просил фонарь. Ларк ничего не видела, потом сжалась от яркого света и едкого дыма масляной лампы.

— Да тут птичка, — произнес голос.

— И хорошенькая, — добавил другой.

— В полном одиночестве и плохо знает здешние места, чтобы держаться подальше от болота… Наверное, шпионка. Оставьте ее. Пусть трясина ее заберет.

— Уиллу это не понравится, Джереми, — сказал первый говорящий.

— Никаких имен, болван! — рявкнул третий. — Уилла здесь нет. Говорю вам, пусть тонет.

— П-пожалуйста, помогите, — слабо выдохнули Ларк. Она была уже по подбородок в болоте, над трясиной виднелись только голова да руки. — Я заблудилась… в т-темноте. — Зубы у нее стучали от страха и холода. — П-пожалуйста…

Первый схватил уздечку и наклонился к ней.

— Держите, — сказал он, бросив ей уздечку.

Первые две попытки оказались неудачными. На третий раз Ларк сумела схватить уздечку, и мужчина вскочил на Тоффи.

— Хватайтесь другой рукой, — скомандовал он. — Вот так! Намотайте уздечку на руки и держитесь крепче.

Мужчина начал медленно погонять своенравную лошадь. Ларк делала, что ей велели, пока не оказалась на твердой почве, среди папоротника и вереска. Едва она распутала уздечку, как двое мужчин бесцеремонно поставили ее на ноги и сунули фонарь в лицо. Она отшатнулась от света и едкого запаха масла. От мужчин разило потом, луком, резким сыром и виски.

— Ну и что мы с ней будем делать? — спросил Джереми. — Нельзя ее отпускать. Она может пойти к береговой охране. Говорил я вам, пусть тонет.

— Сначала мы можем с ней немного позабавиться, — сказал тот, что держал фонарь, открыв в ухмылке гнилые зубы.

— Пусть Уилл решит, — заявил первый, спрыгивая с Тоффи. — Он в шахте. Свяжите ее и посадите в телегу.

Ларк уставилась на контрабандистов, которые спасли ее. Они обшаривали ее взглядами и бесцеремонно лапали, толкая к стоявшей на краю болота телеге. Ларк почти жалела, что они не оставили ее в болоте.