На следующий день Нед прогуливался перед воротами, ведущими в Риджент-парк. Он вынул карманные часы и снова проверил время. Часы показывали половину шестого, то есть на полчаса больше, чем обычное время выезда Лидии на ежедневную прогулку по Роттен-роу в своем темно-синем лакированном ландо с ярко-желтыми колесами, запряженном парой вороных коней.
Вместо того чтобы приехать верхом на гнедом мерине, на чем настаивал Бортон, он пришел сюда пешком. Сегодня ему был нужен более тесный контакт с Лидией, чем просто прогулка рядом с ее экипажем. Зная, что надежда быть приглашенным в ее экипаж могла не оправдаться, он решил рискнуть. Опыт вчерашнего вечера показал, что иного выхода у него нет.
Вместо того чтобы струсить, Филипп и Гарри были в полном восторге от мелодраматического окончания вечера. Пока ехали в экипаже до городской резиденции Джостенов, они спорили нетрезвыми голосами о сравнительных преимуществах пистолетов и шпаг как дуэльного оружия. Они даже не заметили, что Нед не участвует в их дискуссии. Оно и к лучшему. Он был слишком зол, чтобы разговаривать с ними, и легкомысленные шалопаи были в благодушном настроении, думая, что легко отделались.
Его племяннички несколько приуныли только тогда, когда они доехали до места назначения. Он распахнул дверцу экипажа и коротко приказал:
— Пошли вон.
Эта парочка, в смятении моргая глазами, даже не попыталась сдвинуться с места.
— Вы что, оглохли? — спросил он. — Пошли вон.
— Но… но как насчет наших денег? — заплетающимся языком спросил Гарри, который был либо более смелым, либо более простодушным из этого дуэта.
Второй раз требовать «свои деньги» ему не пришлось, и Нед получил мрачное удовлетворение, представив себе, как слуга мальчишек пытается удалить отпечаток сапога Неда с задней части брюк Гарри.
Нед ни капельки не сомневался, что не пройдет и дня, как Надин или Беатрис примутся упрекать его в отсутствии любви к собственным племянникам и в ужасном обращении с их ненаглядными чадами. От предстоящей встречи он не ждал ничего приятного.
В Лондоне его вообще мало что привлекало. События вчерашнего вечера помогли ему понять, как мало у него общего с так называемым высшим сословием, представителями бомонда.
Они ценили вещи, которых он не принимал и не желал понимать. Многое в жизни светского общества его раздражало, тем более что он не нашел своего места в нем. Возможно, ему там вообще было не место.
Однако он влюбился в первую красавицу, которую боготворил высший свет. Он хорошо понимал всю парадоксальность ситуации. Но это не имело значения, потому что его сердце существовало отдельно от его воли. И теперь оно требовало большего. За последние недели он помалкивал о финансовом положении своей семьи, но любовь, как он обнаружил, не допускала никаких тайн, никаких уловок или прагматизма. Так что он был обязан Лидии об этом сказать. И не просто сообщить факт, а подойти к ситуации с деликатностью. Никогда еще не было так важно подобрать нужные слова.
Заметила ли она его отсутствие у Янгов? Кто сопровождал ее к ужину? С кем она танцевала и сколько раз? Был ли с ней кто-нибудь дольше, чем остальные? В течение нескольких последних недель этой ролью наслаждался он, и ему не хотелось бы, чтобы это место занял кто-нибудь другой, кто, возможно, не пожелал бы ограничиться одним вечером. Был ли этот неизвестный иллюзорный соперник с ней сейчас?
Он остановился и задумался. Вот он стоит здесь, мучаясь от ревности к человеку, которого, возможно, даже не существует. Более того, у них с Лидией даже не достигнуто взаимопонимание, которое давало бы ему право высказывать свое мнение относительно того, с кем она проводит свое время.
А он претендовал на все ее время. Он хотел ее целиком. Он хотел ее с жадностью голодного человека, усиливавшейся с каждым мгновением, которое они проводили вместе.
То, что он впал в зависимость от такой страсти, застало его врасплох. Он был джентльменом, лордом Локтоном из Джостен-Холла, офицером флота его величества, и ни одна из этих его ролей не допускала такого взрыва эмоций: желание, и собственнические чувства, и сомнения, и ревность. Такие неподобающе драматические коллизии наверняка шокируют ее. Она заслуживает самых тонких чувств, достойного и уважительного мужчины, и, видит Бог, именно это он был намерен ей дать.
Он перестал прохаживаться и прислушался к приближающемуся позвякиванию лошадиной сбруи и топоту копыт по булыжной мостовой. Мгновение спустя ее экипаж въехал через ворота в парк. При виде Лидии у него участился пульс. Луч солнца поигрывал на маленькой шляпке, сидевшей на темно-каштановых локонах. Он сошел с пешеходной дорожки и вышел на мостовую, чтобы перехватить ее экипаж.
Она сразу же заметила его и очень обрадовалась. Наклонившись вперед, она хотела постучать кучеру, но он уже почти остановил ландо.
— Капитан, — крикнула она. — Вы пешком? Только не говорите, что вас выбросили за борт.
— Нет, мэм, — ответил он с притворной рассудительностью. — В это путешествие я отправился без судна.
— Вот как? — воскликнула она. — Вам повезло, что я патриотка. Я не допущу, чтобы герой морских сражений пошел ко дну на суше.
— Неужели это так заметно? — спросил он, придержав ближайшую лошадь, чтобы она не танцевала на месте.
— Только мне, — сказала она. — Забирайтесь в ландо и позвольте мне доставить вас в любой порт назначения.
— Откровенно говоря, мэм, у меня нет конкретного пункта назначения. Погода чудесная, редкостная для нынешнего лета, и я решил просто насладиться пешей прогулкой. — Он потрепал лошадь по шее. — Может быть, мне удастся уговорить вас присоединиться ко мне, пока мои ноги не привыкнут к ходьбе по твердой земле?
Глаза у нее округлились от удивления. Пешие прогулки были почти неслыханным делом для представителей высшего общества, потому что, если у человека были средства на покупку экипажа, он хотел, чтобы это видели все.
Но у него не было средств на покупку экипажа и ему нужно было сообщить ей об этом факте, и не только об этом.
— С удовольствием, — ответила она и, обратившись к своему кучеру, добавила: — Джон, поезжай к мосту и жди меня там.
Она оперлась на протянутую руку Неда. Спустившись на землю, она улыбнулась, подняв к нему лицо, и он, неохотно выпустив ее руку, постучал в стенку ландо, дав знать кучеру, что тот может ехать. Потом он жестом предложил ей следовать впереди него.
— Если бы я знала, что сегодняшний день сложится таким образом, то надела бы платье для пеших прогулок, а не для прогулки в экипаже, — сказала она.
— Разве есть какая-нибудь разница? — с любопытством спросил он, стараясь идти с ней в ногу. Он не был знатоком моды, но многое замечал — особенно если речь шла о ней — и ее бледно-желтое платье казалось ему необычайно изящным для пешей прогулки.
— Разумеется, есть, — сказала она, притворно удивляясь его неосведомленности.
— Прошу вас, скажите, в чем эта разница?
В ее глазах появились озорные огоньки.
— Ну-у, одно платье предназначается для ходьбы, а другое — для поездок в экипаже.
— А-а, понятно. Спасибо. Теперь все стало ясно, — ответил он тоном человека, которого только что посвятили в сокровенную тайну.
Она не смогла долго сохранять невинное выражение лица и рассмеялась.
— Вы не должны с такой готовностью подыгрывать мне, — сказала она.
— Почему это? — спросил он, повернув на дорожку, которая, судя по всему, вела к озеру Серпентайн.
— Потому что я могу подумать, будто мне все дозволено, что я могу нарушать все правила, а оттуда остается один шаг, — печально покачала она головой, — до бесчестья.
— До бесчестья? — эхом повторил он. — Неужели все так ужасно?
— Разве может быть что-нибудь хуже для женщины вроде меня, чем исключение из высшего общества, когда тебя перестают принимать в домах, где некогда ты могла бывать в любое время? А ведь таков печальный результат поведения, нарушающего границы дозволенного.
Его удовольствие от пребывания в ее компании несколько поубавилось, потому что ее слова напомнили ему, что она была воспитанницей бомонда, тогда как он был креатурой моря. Даже если бы она согласилась выйти за него замуж, разве мог он просить ее бросить все, что она знала и, по ее словам, любила? Она замерла в ожидании, явно озадаченная его молчанием.
— Мне очень не хотелось бы указывать на очевидное, мэм, но за короткое время, в течение которого я имел удовольствие знать вас, вы довольно часто вели себя весьма своеобразно.
— Линия, разграничивавшая дозволенное и недопустимое, достаточно тонка, — сказала она. — Следует полагаться на своих друзей, которые не дадут утратить чувство меры и подойти к ней слишком близко.
Она остановилась, и он остановился вслед за ней, повернувшись, чтобы взглянуть на обращенное к нему лицо. Она смотрела на него изучающим взглядом.
— Мы ведь с вами друзья, не так ли, капитан? — спросила она, прикоснувшись к его рукаву.
Он пристально посмотрел на нее и чуть было не сказал, что хочет от нее большего, чем дружба, понимая, что ему необходимо объяснить ей ситуацию, прежде чем просить выйти за него замуж. Но дорожка в парке была едва ли подходящим местом для такого разговора. Поэтому он улыбнулся и сказал то, что больше всего соответствовало моменту:
— Я, буду самым счастливым человеком, если вы станете считать меня другом, мэм.
Его ответ не вызвал у нее улыбки, как он надеялся. На какое-то мгновение ему даже показалось, что в выражении ее лица он заметил огорчение. Но она слишком быстро отвернулась, а когда снова обратила на него взгляд, это выражение уже исчезло.
Они дошли до того места, где дорожка разделялась на две: одна поворачивала к садам, росшим к северу от озера, а другая шла вдоль южного берега параллельно Роттен-роу, переполненной экипажами, всадниками и пешеходами. Предположив, что Лидия предпочтет прогуляться по более оживленной в этот послеполуденный час Роттен-роу, он повернул было к югу, но Лидия повернула к северу.
Он чуть помедлил. Эмили с ней не было, кучер уехал вперед, и она только что сказала ему, что беспокоится за свою репутацию. Он тоже думал о ее репутации и поэтому был обязан защищать ее. Но они находились на виду у всех и он мог наслаждаться ее полным вниманием немного дольше… Поэтому он вместе с ней повернул к северу.
— Я слышал, что вчерашний прием у лорда и леди Янг прошел очень успешно, — сказал он.
— Скопление народа было невероятное, — сказала она. — Пять леди упали в обморок, и их пришлось вынести из душного помещения на открытый воздух. Иными словами, успех был потрясающий. — Она смотрела прямо перед собой. — Насколько я помню, вы собирались присутствовать там… — Она не закончила фразу, рассчитывая на объяснение.
Ему не хотелось говорить ей, что он предпочел провести время в игорном заведении, а не с ней, пусть даже отправился туда исключительно для того, чтобы вытащить из беды своих племянников. Что он остался там, сам сел играть и едва не вступил в драку с негодяем, который оскорбил его. А когда он вернулся в свои наемные апартаменты, от него воняло табачным дымом и джином. Это был не самый лучший момент его жизни.
Он решил не смущать Лидию рассказом об этом.
— Я собирался, мэм, но в последний момент моего внимания потребовали кое-какие обязательства.
— Вот как? — У нее покраснели щеки. Она поняла, что в объяснении ей отказано.
— Хотя я, конечно, предпочел бы провести время в более приятной компании.
На ее губах заиграла благодарная улыбка, и они замолчали, довольные друг другом. Миновав густые заросли вечнозеленых кустарников, они оказались на заросшем травой холме, выходившем на большое поле, в центре которого был расположен круглый лабиринт, огороженный самшитовой изгородью.
— Это лабиринт Морроу, — сказала она, кивком указывая в направлении высокой зеленой изгороди. — Вам когда-нибудь приходилось через него пройти?
— Нет. Признаюсь, я даже не знал о его существовании.
— Это потому, что никто им не пользуется. Через него очень трудно пройти. Иногда люди по нескольку дней не могли выбраться оттуда.
— По нескольку дней? — скептически переспросил он.
— Да, — с уверенностью повторила она. — Ходили слухи, что одна из любовниц Принни не могла выбраться оттуда в течение двух недель, а когда выбралась, оказалось, что она так сильно похудела, что принц не пожелал больше даже смотреть на нее.
Он усмехнулся. Всем известно было пристрастие принца-регента к полным женщинам.
— А вы ни разу не рискнули отважиться на это?
— Отваживалась несколько раз, когда была ребенком, — небрежно сказала она. — Не хочу показаться хвастливой, но я не считаю, что это такая уж сложная задача. Я всегда любила прокладывать новые пути. Однако не следует смотреть сверху вниз на тех, кто лишен такой способности. — Она с самым невинным видом поморгала, не оставляя сомнения в том, что смотрит на него сверху вниз.
— Уж не намекаете ли вы, случайно, что у меня нет способностей к штурманскому делу?
— Но вы же не штурман, а капитан. А прокладывает курс кто-то другой, не так ли? — спросила она.
— Смею заверить вас, мэм, что я вполне способен проложить курс своего корабля. — Ему не верилось, что она умышленно втравила его в этот разговор. Это было бы абсурдно. Но это было одним из ее притягательных качеств: ее капризы, ее приподнятое настроение, ее умение радоваться жизни. Его семья всегда так серьезно воспринимала все, что он скажет. А она приглашала его поиграть. Более того, она настаивала на этом.
— Не хотите ли попробовать, капитан? Неужели вам кажется, что я заманила вас сюда, чтобы устроить какое-то состязание?
— Но вы же это сделали?
— Да, — улыбнулась она.
— В таком случае я принимаю вызов, — сказал он. Ему не оставалось ничего другого. Он был беспомощен перед ее энергией. — В чем конкретно состоит это состязание?
Она указала на лабиринт.
— Взгляните. Отсюда видна верхушка старого бука с трехцветной листвой, который стоит прямо в середине лабиринта, рядом с небольшим фонтаном на круглой поляне.
— Понятно.
— В лабиринт можно войти с четырех сторон, — объяснила она. — Войдя через южный, восточный или западный вход, в центр можно попасть разными маршрутами. Однако, дойдя до бука, можно выйти из лабиринта прямо по дорожке, ведущей на север, и попасть на овечий луг.
Наклонившись, она сорвала три травинки.
— Мы будем тянуть травинки, чтобы узнать, кому с какого направления входить в лабиринт. Самая короткая травинка означает западный вход, средняя — южный, а самая длинная — восточный. Северный, конечно, не считается. Выигрывает тот, кто первым дойдет до центра и прикоснется к стволу бука. Договорились?
— Договорились, — согласился он. — Но я хотел бы сначала узнать, какой приз получит победитель.
— Разве не достаточно удовлетворенной гордости?
— Нет, — сказал он, удивив ее. — Нет. Сначала докажите мне, что относитесь к игре всерьез, а не притворяетесь.
Ее глаза вспыхнули изумлением.
— Капитан, я что-то не поняла. Когда флотский капитан находит время, чтобы оттачивать свое мастерство игрока?
— Каждый раз, подвергая своих людей риску, он играет в рулетку с судьбой, мэм.
Он понял свою ошибку сразу же, как только увидел удивление на ее лице. Он не собирался говорить так много, но все в ней заставляло его действовать на основе инстинкта и эмоций, а не только после тщательного обдумывания.
Он улыбнулся, намеренный вернуть разговору прежнюю легкость.
— Но в игре, которую я готов предпринять сейчас, леди Лидия, есть одно важное отличие, — сказал он.
Она тоже повеселела.
— Что бы это могло быть?
— Когда я был капитаном на своем корабле, мне была нужна победа. Сейчас я просто очень хочу победить. А теперь назовите вашу ставку.
Она улыбнулась. В глазах вспыхнул азарт участника соревнования.
— Пусть приз выбирает сам победитель, — заявила она.
Он вздрогнул. Лидия, как женщина светская, должна хорошо понимать последствия такой ставки: если он выиграет, то она будет обязана честью подчиниться любому его требованию. Ее поступок был либо чрезвычайно смелым, либо наивным. Или она просто очень доверяла ему.
Она ждала его ответа. Ее грудь быстро вздымалась и опускалась, выдавая волнение. Она понимала, на что идет, однако, встретившись с ним взглядом, не отвела глаз.
— Вы очень доверяете мне, мэм, — сказал он.
— Да.
— Вы уверены, что это правильно?
— Да.
— В таком случае я согласен. Пусть приз будет по выбору победителя.
Она выдохнула воздух, который задержала в груди.
— Вот и хорошо, — сказала она, — потому что я не собираюсь проигрывать. Так что вопрос на самом деле должен звучать так: вы мне доверяете, капитан?
— Полностью.
— И это может оказаться причиной вашего проигрыша. — Она все еще держала в руке травинки. — Тащите жребий.
Ему достался восточный вход. Она выбрана западный.
— А теперь нам надо дать друг другу время добраться до соответствующих позиций. Потом перекликнемся, когда будем готовы начать.
— Вы уже делали это раньше, не так ли?
— Играла в игры? — с невинным видом спросила она и, усмехнувшись, направилась по тропинке к своему входу в лабиринт.
Он последовал ее примеру и, добравшись до своей точки отсчета, крикнул:
— Вы готовы, леди Лидия?
— Да! — крикнула она в ответ откуда-то из точки, расположенной явно южнее того места, где, по его мнению, должен был находиться западный вход.
Похоже, что маленькая обманщица уже вошла в лабиринт.
Он решил не обращать на это внимания и, войдя внутрь, сразу же попал в зеленый мир холодных оттенков и полной тишины. Живая изгородь достигала в высоту восьми футов. Она была густой и непроницаемой, словно каменная стена. Он задержал дыхание и напряг слух, чтобы услышать Лидию, но зелень поглощала звуки.
Неудивительно, что это место не пользовалось популярностью. В его стенах вас не могли ни слышать, ни любоваться вами.
Нед пошел вдоль одного из коридоров, и мелкий гравий поскрипывал под его ногами. Он не сомневался в том, что Лидия знает лабиринт гораздо лучше, чем сказала. Но он был намерен выиграть приз. Он пройдет по этому зеленому океану словно вдоль скалистого берега.
Он взглянул наверх, изучая свет и тени, касающиеся верхушки живой изгороди, и попытался определить свое местонахождение по положению солнца. Если бы он взял чуть западнее, то в конце концов нашел бы путь к центру, а не возвратился туда, откуда начал. Он сделал вторую попытку, выбрав на сей раз другой коридор. К несчастью, эта попытка оказалась не более успешной, чем предыдущая, и он всего лишь углубился в лабиринт, так и не найдя его центр.
Он снова остановился и оглядел зеленые стены, которые показались ему такими же безликими, как гладкая поверхность моря молодому неопытному матросу. Ему надо лишь найти один огромный бук. Разве это так трудно? Наверное, он сможет его откуда-то увидеть. Но коридоры лабиринта оказались слишком узкими, так что было невозможно что-либо увидеть, кроме неба, а сама изгородь — слишком густой и колючей, чтобы на нее взобраться. Ему оставалось только шагать вперед. Утешало лишь то, что он, кажется, слышал женский голос, сердито пробормотавший слово, которое совершенно не подобает произносить леди, из чего он заключил, что, несмотря на самоуверенность, у Лидии тоже возникли какие-то трудности. Он усмехнулся с некоторым злорадством.
В конце концов его вывело к буку вовсе не его мастерство штурмана, а какой-то очень толстый кролик. Он появился в том месте, которое Нед только что тщательно осматривал, и с безразличным видом поскакал по коридору, явно хорошо знакомый с лабиринтом и совершенно равнодушный к присутствию Неда. Очевидно, он здесь жил: вдали от шума и опасностей остальной части Гайд-парка, — и, судя по упитанности, был хорошо знаком со свежей травкой, растущей на газоне в центре.
Нед решил, что будет лучше последовать за кроликом, чем бродить здесь в полном одиночестве. В конце концов кролик, видимо, либо направляется из лабиринта, либо к центру, чтобы пообедать. Нед шел за кроликом, но не подходил слишком близко, опасаясь, что тот испугается и постарается удрать сквозь изгородь, хотя при его габаритах ему было бы гораздо легче убежать по коридору, чем продираться сквозь заросли.
Двадцать минут спустя, когда он решил отказаться от этой затеи, устав ждать, пока кролик, остановившись бог знает в который раз, почешет свое ухо — у проклятого создания, наверное, было много блох, — он заметил свет, проникающий сквозь одну из стен лабиринта. Пройдя мимо абсолютно равнодушного кролика, он остановился как вкопанный под аркой, выходившей на небольшой круглый газон. В центре рос бук, гигантское дерево с розовыми, кремовыми и зелеными листьями.
Взглянув на другую сторону поляны, он заметил еще один вход. Но Лидии там не было. Он победил. Несмотря на попытку обмануть его, он все-таки добрался…
В тридцати футах к северу от входа зеленая изгородь зашуршала, и с нее полетели листья. Он с удивлением увидел, как кто-то, стоя на четвереньках, продирается сквозь отверстие внизу изгороди, прокладывая путь смятой шляпкой. Лидия.
Высвободившись из зарослей, она вскочила на ноги и отряхнула испачканные землей юбки. И тут она подняла глаза и заметила его. Она замерла на месте. Он улыбнулся. У нее округлились глаза.
Его улыбка расплылась еще шире. Нет уж, он не позволит ей победить, после того как она…
Подхватив испачканные юбки, она помчалась к дереву. Он тоже бросился вперед. Ноги у него были длиннее, но брюки чертовски узкие, а она задрала юбки значительно выше колен. Они неслись к центру, как кусочки металла — к магниту: у нее только пятки сверкали, а он шагал семимильными шагами. Она поднажала, он тоже ускорил шаги. Десять ярдов, пять, два. Она протянула руку, и… он обхватил ее за талию и не позволил ее пальцам прикоснуться к серому стволу бука, до которого оставалось всего несколько дюймов.
Она взвыла, выражая протест, но он продолжал держать ее на своем бедре в горизонтальном положении над землей. Потом он протянул свободную руку и постучал по стволу бука костяшками пальцев.
— Я победил, — сказал он.
— Это несправедливо! — воскликнула она.
— Несправедливо? — эхом отозвался он. — Как и, скажем, вход в лабиринт до начала состязания или пролезание сквозь проделанные кроликом дыры в изгороди, вместо того чтобы следовать по коридорам?
— Я что-то не припомню, чтобы запрещался творческий подход, — сказала она с таким достоинством, какое могла позволить себе женщина, подвешенная в воздухе.
Он сразу же пришел в себя, поняв, что все еще небрежно держит ее на руках с фамильярностью старого друга. У него перехватило дыхание. Больше всего на свете ему хотелось поцеловать ее. Но он поставил ее на ноги и взялся рукой за низко нависшую ветку, чтобы не позволить себе схватить Лидию, прижать к себе и, наконец, узнать, каковы на вкус ее губы.
— Для присуждения мне победы есть все основания, — сказал он, стараясь говорить нормальным тоном.
Ее шелковистые каштановые волосы в беспорядке рассыпались по плечам, возле виска в них застрял листочек. На щеке красовалась тонкая красная царапина.
— Определить победителя крайне спорно, — произнесла она.
— Но вы не выиграли. — Он протянул свободную руку и сбросил зацепившийся листочек. Она продолжала смотреть ему в глаза, но слегка покраснела.
— Только лишь потому, что вы воспользовались своей превосходящей физической силой, чтобы не позволить мне победить. — Дыхание у нее было учащенным. — Мой же маленький обман ни в коей степени не замедлил вашего продвижения.
— Есть ли у меня какая-то возможность выйти победителем из этого разговора?
— Сомнительно.
— Понятно. Я так и думал, — сказал он. — Смею предположить, что, поскольку вы убеждены, что я несправедливо обошелся с вами, вы полагаете, что я должен признать вас победителем.
— Это был бы весьма достойный поступок настоящего спортсмена, — заявила она.
Его губы дрогнули в улыбке.
— В таком случае позвольте мне извиниться, леди Лидия. — Он увидел, что ее глаза заблестели в предвкушении победы. — Я вел себя неспортивно, но… — он наклонился к ней, все еще не выпуская из рук толстую ветку над ним, — я все же победил, а вы проиграли.
Она пристально посмотрела на него, потом лукаво улыбнулась и грациозно склонила голову.
— Вы и впрямь выиграли, капитан, — сказала она. — Теперь говорите, что победитель желает получить от меня?
Она могла бы возразить или отказаться, а то и найти способ расторгнуть их сделку, но вместо этого она продемонстрировала честность, сообразительность и, к сожалению, полное незнание низменных импульсов мужчины. Такая доверчивость! Господи, как он ее любит!
— Вашу руку, — прошептал он. Удивленная, она поморгала, и он понял, что, сам того не желая, высказал вслух желание своего сердца. Но он не имел права, он еще не сказал ей о том, что у него пусты карманы, что кредиторы настойчиво требуют у его семьи уплаты долгов и что у него мало перспектив и очень много обязательств. Поэтому он протянул ей свободную руку, вцепившись другой рукой в ветку над головой, и придал своим словам совсем иное значение.
Когда ее взгляд упал на протянутую руку, она наморщила лоб.
— И это все? — спросила она. — Вы просите всего лишь рукопожатия?
— Да, — ответил он с достойной восхищения самоуверенностью. — А вы бы что попросили?
Она посмотрела ему прямо в глаза.
— Конечно же, поцелуя.