Завидная невеста

Глава 23

Погода была отвратительная — сырая и холодная. Недаром газеты уже окрестили 1816 год «годом без лета». Так оно, похоже, и было. Небо было постоянно затянуто темными тучами, разрывы в которых редко давали возможность полюбоваться закатами.

Кажется, бал-маскарад был именно тем, что нужно, чтобы поднять настроение и прогнать холод и мрак.

— Боже мой, если мы попадем в дом до полуночи, это будет чудом, — сказала, обращаясь к Эмили, Лидия и опустила занавески на окошках наемного экипажа, который пришлось взять, потому что у герцогской кареты Элинор сломалась ось, а знаменитое ландо Лидии было тайно продано с молотка на прошлой неделе. Они находились в дороге более двух часов, хотя расстояние между домом Элинор и резиденцией Спенсеров составляло менее трех миль. Из-за долгого ожидания на дорогах, запруженных другими экипажами, у Лидии сдали нервы. — Потом мы будем вынуждены прождать много времени на верхней площадке лестницы, чтобы нас объявили, а пять минут спустя бал закончится.

Скопление экипажей гостей, прибывших на бал-маскарад, который давали в честь Веллингтона, вызвало растянувшиеся на милю пробки в уличном движении на площади и в близлежащих районах. Виноваты в этом были не только экипажи с гостями, но и многие сотни пешеходов, стоявших по обе стороны улиц в надежде хоть одним глазком увидеть гостей в маскарадных костюмах, что было бесплатным зрелищем для населения, уставшего от экономических невзгод.

— Не волнуйся, — сказала в ответ Элинор. — Нам будет достаточно и этих пяти минут, чтобы отдышаться, — добавила она, воинственно взмахнув коротким мечом, который был деталью ее костюма.

Элинор решила присутствовать на маскараде — в роли Жанны д'Арк. Роль эта подходила ее по-юношески худощавой фигуре и одухотворенному лицу. Она собрала волосы на затылке и надела обманчиво простую, ничем не украшенную рубаху из тончайшего белого муслина. Когда Эмили заметила, что у нее не слишком воинственный вид, Элинор объяснила, что она изображает Жанну после того, как ее схватила католическая церковь, то есть как жертвенную девственницу, а не как деву-воительницу. Хотя у нее был маленький серебряный меч, она утверждала, что это вовсе не уступка боевому аспекту истории, а просто орудие защиты от разгоряченных толп, которым она воспользуется, если кто-то будет стоять между нею и открытым окном.

— При таком длинном списке гостей никто не уйдет до рассвета, — заверила Лидию Эмили. Эмили наконец согласилась внять мольбам Лидии и, выйдя из добровольного заточения, присоединилась сегодня к ним. — И даже если время, проведенное на балу, окажется слишком коротким, каждому будет о чем вспомнить еще долгое время после бала.

Эмили была для нее самым близким человеком. Попавшая к ней по чистой случайности, она превратилась в бесценного друга и хранительницу ее тайн. Даже если она потеряет все остальное, у нее останется Эмили. И никакие изменения обстоятельств, связанных с положением в обществе, богатством или репутацией, не могли бы повлиять на лояльность Эмили. «Мне следовало бы быть таким же хорошим другом для Сары», — подумала Лидия.

Эмили была одета в костюм Матушки Гусыни: платье из старомодного черного бомбазина и простой, отделанный кружевом платок, накинутый на полные плечи. На голове у нее был белый парик и огромный чепец, на бедре красовался гусь из папье-маше, который болтался, если его не придерживать рукой. Лидия надеялась, что он не полый внутри, чтобы не нужно было, уходя с бала, освобождать его бумажное чрево от предметов, которые Эмили могла незаметно засунуть внутрь.

— Чайлд Смит по крайней мере останется на балу до последней минуты, — промурлыкала Элинор из своего уголка экипажа.

Да, Чайлд будет ждать ее. Сегодня утром она получила от него подарок — веер из золотого кружева, у которого даже складывающиеся ребрышки были золотыми. Это была дорогостоящая безделушка, предполагающая более теплые отношения, чем простая дружба, хотя ничто в его поведении об этом не говорило. Она никогда еще не видела, чтобы Чайлд смотрел на нее с такой же теплотой, как Нед…

Она молила Бога, чтобы Нед присутствовал сегодня на маскараде.

И молила, чтобы он не присутствовал.

Нед, конечно, никогда не допустит, чтобы она заметила охлаждение его интереса. Он будет обмениваться с ней любезностями. Как-никак они были очень хорошими друзьями. Но она будет знать, что не является больше центром его внимания. Это место займет другая женщина. Будет ли она моложе? Или красивее? Возможно. Но она наверняка будет богаче.

«Боже милостивый, — молилась она, — сделай так, чтобы его там не было».

— Говорят, его дедушка быстро угасает, — медленно произнесла Элинор.

Лидия в замешательстве взглянула на нее, не сразу сообразив, что они говорят о Чайлде. Необычные условия завещания старого Смита были на устах у всего бомонда.

— Да, — согласилась Лидия. — Кажется, положение там серьезное.

— До меня дошел один слух, — продолжала Элинор, пристально наблюдая за Лидией, — будто мистер Смит постоянно носит при себе специальное разрешение, позволяющее ему жениться без соблюдения положенных формальностей. Его выдал архиепископ Кентерберийский — крестный отец сэра Чайлда, поэтому, как только ему сообщат, что дедушка находится при последнем издыхании, он может внезапно появиться с какой-нибудь женщиной и поставить мат старику на его смертном одре. — Она фыркнула. — Повезло мистеру Смиту, что у него есть крестный, обладающий такими полномочиями.

— Почему бы ему просто не жениться и не покончить со всем этим? — спросила Эмили, водворяя на место съезжающий чепец.

Взгляд Элинор скользнул к Лидии.

— Кто знает? Может быть, просто со злости, а может быть, из-за какого-то юношеского сопротивления тому, что его жизнью распоряжается другой человек. Откровенно говоря, я не думаю, что человек в возрасте мистера Смита может быть настолько упрям. Всем нам в конечном счете приходится подчиняться воле других — поодиночке или коллективно.

— Я слышала, что он не вступает в брак потому, что его любовница грозится бросить его, если он женится, — вставила свое слово Эмили.

Значит, Эмили слышала гораздо больше, чем она, подумала очень удивленная Лидия.

— Любовница? — недоверчиво переспросила Лидия. Она впервые слышала о любовнице.

Она взглянула на Элинор, которая знала все. Элинор сердито посмотрела на Эмили. Эмили окинула взглядом экипаж с выражением притворной невинности на лице.

— У Чайлда Смита есть любовница? — спросила Лидия.

Эмили кивнула.

— Она у него почти десять лет.

Лидия округлила глаза от удивления. Она повернулась к Элинор.

Элинор досадливо заерзала на сиденье.

— Разумеется, он содержит любовниц. У многих мужчин есть любовницы. То, что ты не знаешь о ней, говорит лишь в пользу Чайлда. Он не болтлив. В отличие от некоторых, чьих имен мы называть не будем.

Ее сердитый взгляд ничуть не смутил Эмили, которая, произведя этот словесный залп, вернулась на свое место в уголке экипажа, сложила руки на круглом животике и закрыла глаза.

— Кто она такая? — спросила Лидия, скорее заинтригованная, чем оскорбленная тем, что Чайлд Смит содержит любовницу. — Что она за женщина?

— Этого никто не знает, — ответила Элинор. — Никто никогда ее не видит. Он держит ее вдали от общества, в ее собственном доме, с ее собственными слугами. Одни говорят, что она испанская леди благородного происхождения, другие — что она французская эмигрантка.

— Он, должно быть, очень ее любит?

Элинор махнула рукой.

— Полно тебе, Лидия. Чайлд известен своей привередливостью. Такой будет содержать любовницу только ради удобства и в качестве гарантии от заражения какой-нибудь неприятной болезнью.

Лидия почувствовала, как к щекам поднялась волна жара, но хотела, чтобы ей ответили.

— Если между ними не существует взаимного чувства, то почему она угрожает оставить его в случае его женитьбы?

Элинор пожала плечами.

— Это игра, Лидия. Она задумала найти нового покровителя. Оставив Чайлда до того, как он бросит ее, она сможет представить дело, как будто не он ее бросил. Какие бы предположения ни высказывала на этот счет Эмили, — сказала Элинор, бросив сердитый взгляд в сторону Эмили. — То, что Чайлд не женится, не имеет отношения к любовнице, как не имеет отношения к Неду Локтону то, что ты не выходишь замуж, если не считать, что ты потеряла с ним уйму драгоценного времени, которое было бы разумнее потратить на знакомство с другими джентльменами. — Элинор встретила новость о бедности Неда с возмущением, которого не испытывала Лидия. Она проклинала его за обман, беззастенчиво игнорируя тот факт, что Лидия тоже обманывала.

— Чтобы я знакомилась? Это так теперь называется? — спросила Лидия. — После того как мы во всех подробностях обсудили обстоятельства личной жизни Чайлда, мы, я думаю, могли бы столь же откровенно поговорить и о моей ситуации. Значит, ты имеешь в виду, что мужчину следует соблазнить, чтобы добиться предложения выйти замуж?

— Да.

Возмущение Лидии прошло. Элинор была права. Она напрасно потеряла несколько недель. Она была слишком уверена в себе. И в Неде.

Экипаж замедлил ход и снова остановился. Лидия выглянула из окошка. Они свернули на дорогу, ведущую к дому Спенсеров, и теперь ждали в длинной очереди экипажей, медленно продвигающихся к воротам. Изгородь, которой были обнесены частные владения, облепили многочисленные любители зрелищ, кричавшие подъезжавшим в экипажах гостям, чтобы те открыли окна и позволили взглянуть на свои маскарадные костюмы. Очень многие откликались на эти просьбы, и их приветствовали одобрительными возгласами.

— Ради Бога, Лидия, покажись им, чтобы они хоть немного успокоились, — сказала Элинор.

Лидия, сама не зная почему, сделала это не сразу. Она много раз бывала в подобной ситуации, и ей всегда льстило внимание толпы. Но сегодня ее раздражали их крики, в них чувствовалось не восхищение, а настойчивая требовательность. Так же кричала толпа на бегах, в опере или в театре. Это стало для зрителей своего рода спортом.

— Лидия, прошу тебя. Они не успокоятся, пока кто-нибудь не покажется, но только не я.

Лидия без особого желания отодвинула занавеску и сбросила с головы капюшон золотого домино. Толпа взревела, выражая свое одобрение, и Элинор наклонившись вперед, снова сдвинула занавески.

— Этого вполне достаточно, — сказала она.

Экипаж въехал в ворота и вскоре остановился, покачнувшись, когда ливрейный грум соскочил с запяток. Он открыл дверцу и выдвинул ступеньки, остановившись внизу так, чтобы Элинор могла опереться о его голову как о стойку перил.

— Сегодня отнесись особенно бережно к своей репутации, Лидия, — предупредила ее Элинор, прежде чем выйти из кареты. — На этих маскарадах никогда не знаешь, с кем разговариваешь. До меня уже дошел слух, что под прикрытием масок и вуалей там будут присутствовать любовницы нескольких джентльменов. Это наглые создания, но, наверное, этого следует ожидать, если позволяешь людям притворяться тем, кем они не являются.

— В этом и заключается удовольствие, — сказала Эмили. Бедняжка Эмили устала, но не могла скрыть опасения, что ее недуг снова ее одолеет.

— Ну, начнем, пожалуй, — тихо произнесла Элинор, грациозно выходя из экипажа.

Эмили последовала за ней. Но Лидия задержалась в экипаже. Ей не хотелось начинать вечер, она боялась увидеть Неда или испытать разочарование, не увидев его.

Она смотрела, как Элинор и Эмили входили в Спенсер-Хаус через широкие двустворчатые двери, но сама не спешила выйти. Она понимала, что, задерживаясь в экипаже, ведет себя по меньшей мере странно. Но она никогда не была трусихой. Не струсит и теперь.

Она плотно закуталась в свой широкий плащ-домино и, выйдя из экипажа, последовала за Робин Гудом и Марианной вверх по лестнице в величественный вестибюль.

Элинор и Эмили уже поздоровались с графом и графиней, на лицах которых застыло одинаковое выражение вежливого интереса. Лидия встала в очередь гостей, все еще не снимая золотистого плаща, который полностью скрывал костюм, а ее волосы были спрятаны под капюшоном. Дождавшись своей очереди, она поприветствовала хозяев и присела в реверансе.

Она нагнала своих компаньонок в одной из передних приемных, отведенных специально для леди, где армия ливрейных лакеев собирала охапки плащей, пальто, и накидок, под которыми скрывались разнообразные костюмы, представлявшие все виды флоры, фауны, а также известных персонажей, как реальных, так и придуманных. Некоторые, как и Лидия, были в масках, другие применяли грим. Лидия решила, что достижению ее целей больше всего соответствует таинственность, поэтому отказывалась от предложений снять домино.

Лидия прицепила попрочнее гуся к костюму Эмили, и они все вместе вышли из приемной. Почти никто не обратил внимания на все еще закутанную в плащ Лидию, потому что все были заняты тем, что вносили последние поправки в собственные костюмы.

Они поднялись по великолепной лестнице, перила которой были увиты гирляндами из белых роз. На верхней лестничной площадке они были вынуждены вновь стоять в очереди, ожидая, когда объявят об их появлении в бальном зале.

Лидия в нетерпении приподнялась на цыпочки, чтобы заглянуть внутрь. Ее глаза под маской одобрительно округлились. Комната была преобразована в фантастическую садовую беседку. Стены зала были задрапированы шелком разных оттенков зеленого цвета. Легкие газовые занавески более бледного зеленого тона на открытых окнах, выходящих на террасу, слегка вздувались от ветерка. С потолка свешивались длинные веревки, обвитые розами, гардениями и другими тепличными цветами, а белые мраморные колонны были украшены мхами, подснежниками и фиалками.

Столы были расставлены на неодинаковом расстоянии друг от друга вдоль внутренней стены и искусно задрапированы толстым зеленым бархатом. В центре стоял стол большего размера. На нем находился фонтан, из которого с помощью хитроумного приспособления в изготовленное из серебра русло ручейка поступал пунш. Ручеек курсировал между блюдами с легкими закусками, которые должны были помочь гостям продержаться до ужина. Сотни слуг носили подносы, нагруженные бокалами с вином, ловко лавируя между людьми в масках и маскарадных костюмах.

Люди, одетые лебедями, павлинами, леопардами и оленями, составляли часть поразительного зверинца, а многочисленные Отелло и Клеопатры, печально известные Медичи и кардиналы в красных мантиях склоняли благородные головы, беседуя с фантастическими и аллегорическими персонажами. Играл оркестр, состоящий из кроликов, ежей и лис, но музыка была едва слышна, потому что ее заглушало жужжание человеческих голосов. Однако среди них Лидия не могла найти златовласой головы, возвышающейся над всеми остальными. Облегчение боролось у нее с разочарованием, но чувство облегчения победило.

Прежде чем войти в зал, Элинор помедлила, окинув Лидию пристальным взглядом.

— Хоть я тебя и люблю, — сказана она, — но я еще не в том возрасте, чтобы добровольно уйти в тень. Иди, дорогая моя. Я прибуду позднее.

— Но…

— Никаких «но». Эмили, что ты скажешь, если мы с тобой начнем вечер с игры в вист? — спросила Элинор. Они с Эмили очень любили карточные игры. — Лидии мы сейчас не нужны.

Элинор повернулась к Лидии.

— Мы увидимся с тобой позднее. Иди, дорогая. И поставь их всех на колени. — Она сделала паузу. — Но не позволяй объявлять твое имя. Пусть угадают. Таинственность — мощный стимулятор.

Прежде чем Лидия успела возразить, к ней подошел помощник распорядителя бала и спросил, как ее объявить. Когда она ответила ему, Элинор и Эмили уже исчезли и Лидия осталась одна.

Она услышала, как распорядитель объявил:

— Принцесса Аурелия, дочь короля Мидаса! В стадии превращения!

Она сбросила с головы капюшон домино и, развязав узел на горле, позволила плащу упасть в невидимые руки лакея, а сама ступила через порог в ярко освещенный бальный зал.

Люди, стоявшие вокруг нее, замолчали, и их молчание распространилось по толпе. И тут неожиданно кто-то зааплодировал, его поддержал кто-то еще, со всех сторон послышались возгласы одобрения и восхищения. Она присела в реверансе, наслаждаясь моментом.

Жаль, что мисс Уолтер не могла быть здесь, чтобы увидеть, как было принято ее творение, подумала Лидия. Она заслужила овации. Модистка изготовила свой шедевр из тонкой золотистой ткани, украшенной нежной вышивкой в виде вьющихся растений, и сетчатого полотна из тончайшей золотой нити. Она сделала на лифе смелый глубокий вырез и украсила декольте янтарными и золотыми бусинами, так же как и пышные рукава из золотистого газа.

Служанка Лидии заплела ее волосы в косы и уложила на затылке, украсив золотистыми атласными лентами, перевитыми золотой проволокой. Ее трехчетвертная маска была изготовлена из тончайшего чеканного золота, и тень, которую она отбрасывала на лицо, затемняла цвет ее глаз. Но самое потрясающее впечатление производило то, что на ней не было украшений.

Она не стала надевать драгоценности. Вместо этого напудрила плечи, шею, предплечья и грудь золотистой пудрой, так что отраженный свет мерцал на ней при каждом движении. Белым перчаткам она предпочла перчатки из тонкой золотистой шерсти ламы, так что ее руки отливали золотом.

Создавалось впечатление, что она находится в стадии превращения в золотую статую дочери Мидаса.

Она видела заключенную в этом иронию, пусть даже никто другой ее не мог заметить.

Она скользнула в зал, а вслед ей поворачивались головы и люди шептали:

— Кто она такая?

— Готов поклясться своей любимой лошадью, что это леди Анна Мейджор-Трент.

— А я утверждаю, что Аурелия — это Дженни Пиклер.

— Для этого у нее слишком светлые волосы и слишком глубокое для дебютантки декольте.

— Может быть, леди Даллиуорт?

— Это леди Лидия.

— Она никогда не скрывает свои глаза. Она ими славится.

— Наверное, вы правы.

— Но кто же она такая?

«Подумать только… меня не узнали».

Это было неожиданно и подействовало отрезвляюще. Ее никто не узнал. Никто от нее ничего не ждет. Это звучало интригующе и даже стимулировало.

У нее не было никаких обязательств, она не должна была играть никакой роли, кроме той, какую сама для себя определила. Она могла здороваться с незнакомцами как со старыми друзьями и игнорировать тех, поддерживать знакомство с которыми заставляли лишь правила приличия, и никто не будет на это обижаться, потому что никто не узнает, кто она такая, пока она сама не решит сказать им это.

Она вдруг испытала незнакомое и пьянящее чувство освобождения. Одна титулованная леди, с которой она на прошлой неделе сидела рядом на званом обеде, направилась было к ней с неуверенной улыбкой, но потом вдруг изменила направление, решив, что не знает «Аурелию». Джентльмен приятной наружности поклонился, когда она проходила мимо, и она услышала собственный хриплый голос, произнесший:

— Мистер Бортон, как поживает ваша сестра?

— Очень хорошо, мисс, гм-м, леди, гм-м… — пробормотал он, густо покраснев.

— Называйте меня Аурелией, мистер Бортон.

Как это приятно возбуждает. Возможно, это нехорошо, но тем не менее приятно. Неудивительно, что столько неожиданных происшествий и даже скандалов происходит во время балов-маскарадов. Она бывала на маскарадах и раньше, но никогда еще не скрывала свое лицо, а поэтому не знала пьянящего чувства вседозволенности, которое дает пребывание инкогнито. По телу пробежала дрожь радостного возбуждения и даже страха.

Что она может обнаружить?

Что может сделать?

Она шла сквозь толпу. Пусть снаружи было темно и сыро, здесь все сверкало и было тепло. Над головой горели канделябры, и воздух нагрелся от сотен тел. В зале заканчивали танцевать кадриль. Это было захватывающее дух зрелище: смешение красок, великолепие костюмов, блеск драгоценностей и толпа зрителей вокруг, аплодирующая танцорам, подбадривающая их одобрительными криками и хохочущая над вспотевшим Арлекином с размазанной по лицу краской и над Клеопатрой с отвисшим набок головным убором.

Она заметила Чайлда Смита, одетого в черный с алым костюм Мефистофеля, и уже хотела подойти к нему, как появился лакей, передавший ему конверт. Он вскрыл конверт, прочел послание, и беззаботное выражение исчезло с его лица. Смяв в кулаке записку, он торопливо вышел из зала. Интересно, какие новости заставили его столь внезапно уйти, подумала Лидия, довольная тем, что он ушел. Если бы она подошла к нему, ее личность была бы раскрыта, а она еще не успела в полной мере насладиться пребыванием инкогнито.

Конечно, она была намерена в конце концов раскрыть свою тайну. Именно в этом и заключалась цель покупки этого баснословно дорогого костюма: привлечь внимание к себе, показать себя, заставить восхищаться собой, желать себя. Но на какое-то короткое время она могла позволить себе роскошь насладиться незнакомым ей ощущением анонимности.

Она станцевала полдюжины танцев, включая вальс с испанским грандом и котильон с восточным факиром. Она знала их обоих, но ни тот ни другой не догадались, кто она такая. К тому времени как факир возвратил ее на место, запахи духов, клея и краски, теснота, шум голосов и звуки музыки стали невыносимы. Ей было жарко и стало трудно дышать, и она, нырнув за тяжелую портьеру, вышла через массивные раздвижные двери во двор позади дома.

Снаружи часть двора была освещена фонарями, там стояли на часах несколько лакеев, а дальше начинались уходившие во тьму цветники. Лидия огляделась вокруг и глубоко вдохнула холодный влажный воздух. Парами и группами здесь стояли и другие люди, искавшие спасения от духоты, и хотя было бы приятно снять маску и позволить прохладному воздуху охладить лицо, ей все еще не хотелось раскрывать себя. Чтобы не встречаться с другими наслаждающимися свежим воздухом гостями, она проскользнула к цветникам, стараясь держаться в тени между пятнами света, отбрасываемого факелами. И только оказавшись там, она со вздохом облегчения сняла маску и подставила лицо прохладному ночному воздуху.

— Принцесса Аурелия, — промурлыкал за ее спиной глубокий мужской голос.

Вздрогнув от неожиданности, она моментально водрузила маску на место и обернулась. Перед ней стоял высокий мужчина, одетый во все черное: камзол, обтягивающие брюки, блестящие сапоги с высокими голенищами. Даже кружево на манжетах сорочки и сама сорочка были черными. Черная треуголка на голове и маска в венецианском стиле, оставлявшая открытой квадратную челюсть и твердый подбородок с ложбинкой на нем.

Нед…