Глава 22

Рик вернулся после полуночи, распаленный алкоголем и предложениями доступной любви. Весь вечер его рвали на части привлекательные молодые американки — секретари мелких корпораций, банковские служащие и рекламные агенты, юрисконсульты и учительницы.

Все хотели провести свободное время с максимальной пользой. Рубашка Мейсона от воротника до пояса была измазана губной помадой, а лица домогавшихся его женщин слились в одно размытое бледное пятно. Он чувствовал себя объевшимся, которого пригласили на роскошный банкет, а он не может остановиться ни на одном блюде, потому что уже не в состоянии есть.

Сбросив рубашку, Мейсон повалился в кресло. Наступил четвертый день его пребывания в Акапулько, и пора браться за дело, ради которого он сюда приехал. Богатство возбуждает сильнее, чем пышная грудь или узкое влагалище. Учитывая свою молодость, привлекательность и изящество, Мейсон решил, что согласится отвести себя к алтарю не менее чем за десять миллионов долларов. Весь вечер он бродил по самым фешенебельным ресторанам и курортам Акапулько, но пока не преуспел. Красота, воспитание и деньги редко встречаются в одной упаковке. А женщины вроде Лиз Кент вообще попадаются, может, раз в жизни.

Рик снова обругал последними словами судьбу, которая не дала ему возможности стать управляющим галереи Кент. Надо было подождать с махинацией пару недель, и он бы получил и Лиз, и галерею, и деньги, и все остальное.

Настроение испортилось окончательно. Мейсон собрался было заказать что-нибудь покрепче для успокоения духа, но тут в дверь громко постучали. Решив, что это горничная, он открыл, и душа его ушла в пятки.

На пороге стояла Лиз.

— Как ты меня нашла? — выпалил он.

— Это было очень легко, — торжествующе заявила она.

Такая самоуверенная, такая неотразимая, что Рик даже оробел, во рту пересохло.

— Луис Гаррисон? — выдавил он. — Дерьмо!

— Точно, ты влип в дерьмо по самые уши. — Лиз по-хозяйски села в кресло. — И останешься в нем, если откажешься со мной сотрудничать.

— Какого черта тебе надо?

— Разве не ясно?

— Если ты прилетела сюда за деньгами, то забудь о них.

— Пораскинь мозгами, Рик, и увидишь, что у тебя нет другого выхода. Как думаешь, сколько лет ты проведешь за решеткой, если я сейчас вызову полицию? — Лиз говорила с уверенностью игрока в покер, у которого на руках флешь-рояль.

Но как только Мейсон услышал и оценил слово «если», его страх моментально прошел. Значит, в полицию она еще не звонила, следовательно, ей можно навязать свои правила игры.

— Меня это не волнует, Лиз. Мы работали с тобой достаточно времени, и я знаю тебя лучше, чем ты предполагаешь. Если ты вызовешь полицию, разразится скандал, которого ты боишься. Я могу рассказать о наших отношениях и намекнуть, что это дело мы затеяли вместе. И тогда конец всему — и тебе, и твоей милой галерее.

Лиз отвела глаза.

— Ты меня совсем не знаешь, Рик. Я пойду на все, лишь бы добиться своего. Если у меня не останется выбора, я обращусь к властям.

— А ты — храбрая женщина, прилетела сюда одна. Неужели ты меня не боишься?

— Боюсь тебя? — Лиз сухо засмеялась. — Думаю, насилие — не твой стиль. Ты — просто дешевый фанфарон и артист, к тому же не из лучших. Многие знают, что я здесь, и если со мной что-нибудь случится, у тебя будет масса неприятностей. Скажу больше. Если ты посмеешь сбежать отсюда прежде, чем мы договоримся, то очень пожалеешь об этом.

Мейсон видел, что Лиз блефует, и к нему вернулась его обычная самоуверенность.

— Как прошел вчерашний вечер? О-о! Почему меня не было, когда эта толпа полезла в твой дом!

— Вечер прошел изумительно. Ты забыл одну вещь, когда собирался меня разорить. Эти люди — мои друзья.

— Я не собирался тебя разорять. Просто хотел основать фонд, обеспечивающий безбедную старость. Твою, кстати, тоже.

— Меня это не интересует. Я предлагаю тебе сделку. В обмен на деньги ты напишешь письмо и снимешь подозрения с Алана Долгой Охоты. И я даю тебе честное слово не обращаться в полицию.

Мейсон по-волчьи оскалился. Теперь все ясно. Она прилетела спасать репутацию любимого индейца.

— Ты сошла с ума. Зачем мне это?

— У тебя нет выбора.

Лиз оставалась бесстрастной, как профессиональный игрок в покер, и он рискнул удвоить ставку.

— Звони в полицию, и я скажу копам, что поделил денежки с Долгой Охотой. — Мейсон протянул ей трубку.

— Это не спасет тебя от тюрьмы. Будь благоразумен, Рик. Если ты согласишься на мои условия, мы спокойно разойдемся и сделаем вид, что ничего не произошло.

— И в какую сумму ты оцениваешь репутацию своего индейца? В миллион? В два?

— Ты не в своем уме.

— Лиз, ты же понимаешь, что я ничего тебе не дам, если не получу кое-что взамен.

— И чего ты хочешь?

— Во-первых, забудь о деньгах.

Лиз кивнула.

— Это я учту. Напиши письмо, я тут же уеду, и мы больше не встретимся.

— А где гарантии, что ты не отправишься с ним в полицию?

— Даю тебе честное слово.

Мейсон расхохотался.

— Леди, в моих глазах ваше слово гроша ломаного не стоит. Но у меня есть идея. Я всегда считал, что любого человека можно купить. Все дело в цене. В какую сумму вы, миледи, оцениваете доброе имя и безупречную репутацию Долгой Охоты? Почему бы нам не лечь в постель, как в добрые старые времена? А я сделаю фотографии о нашем времяпрепровождении. И если вы отнесете письмо копам, то я покажу им снимки.

— Ублюдок! Жалкая пародия на мужчину.

— Полгода назад ты так не думала. — Мейсон фальцетом передразнил: — «О-ооо, Рик, хоро-шооо, еще!»

Лиз со всего маху влепила ему пощечину.

«Так-то лучше», — торжествующе подумал Рик. Ее спокойствие наконец испарилось, и не важно, что лед растаял от ярости. Главное, он растаял. Мейсон перехватил ее руку. Такого удовольствия от общения с Лиз он не получил даже тогда, когда лежал с ней в постели. Он любил бойцов.

Заметив, что ее бешенство только приятно волнует Мейсона, Лиз справилась с яростью, высвободила руки и отступила на несколько шагов. Несмотря на оплеуху, Рик был почти счастлив, и она вдруг поняла, что имеет дело с обиженным злым ребенком, который готов разрушить весь мир, лишь бы добиться своего. И движет им не сексуальное влечение к ней, а желание расквитаться за то, что она его отвергла. Но это не принесло ей облегчения. Ведь можно договориться со взрослым человеком, а капризное дитя прислушивается только к собственной боли.

— Уже поздно, а у меня был трудный день. — Мейсон лениво потянулся. — Да и ты выглядишь усталой. Давай обсудим условия сделки завтра. Слышала, за что здесь пьют? Pesetas, amor, у tiempo para gustar los. За деньги, любовь и возможность наслаждаться этими благами. Деньги и возможность у меня есть, а любовь обеспечишь ты.

Лиз направилась к двери, но Рик удержал ее за руку.

— Подумай об этом, вспомни, как нам было хорошо вдвоем.

— Подумай и ты. — Лиз вырвала руку. — Если я не получу того, что мне нужно, мы встретимся в суде. Я обращусь в полицию.

— Никуда ты не обратишься, Лиз. Ты не станешь поднимать шум, чтобы не подмочить репутацию своего индейца. Я очень на это рассчитываю. — Он послал ей воздушный поцелуй. — Adiós, señorita[37]. Желаю приятных сновидений. Надеюсь, завтра вы будете великолепно выглядеть.


Лиз вернулась к себе, дрожа от ярости. Несколько часов в его постели, и все. Но сможет ли она? Лиз презирала Мейсона и ненавидела себя за то, что раздумывала, не принять ли его условия. Вспомнив постельную сцену с Риком, она вздрогнула. Из всех ошибок эта была самой тяжелой и непоправимой.

Она умылась, почистила зубы и, надев шелковую рубашку, улеглась в постель. Усталость взяла свое, и Лиз провалилась в сон.

На рассвете ее разбудил громкий стук. Испуганная, с бешено колотящимся сердцем, она вглядывалась в темноту комнаты. Может, Рик настолько возомнил о себе, что не стал дожидаться утра?

— Убирайся вон, — закричала Лиз, накрывая голову подушкой. Но стук не утихал. — Будь ты проклят, Рик Мейсон. — Накинув пеньюар, она открыла дверь.

В прозрачном лунном свете на пороге стоял Алан Долгая Охота: с обнаженным торсом, в кожаных штанах, индейских мокасинах, с красной повязкой на лбу.

— Этого не может быть, я, наверное, сплю.

— Где Рик Мейсон? — Вопрос прозвучал, как удар бича. — Где он?

Ноги у Лиз стали ватными, и она ухватилась за дверной косяк, чтобы не упасть.

— Как ты меня нашел?

— Мне сказал Хэнк.

— Но он же обещал.

— Иногда обещание можно нарушить, Рахиль Кенторович. — Алан проскользнул в комнату и закрыл за собой дверь.

Итак, он все знает. И не возненавидел ее, а пришел к ней на помощь.

— С тобой все в порядке? — спросил он.

Лиз коснулась его мускулистой руки. Ей хотелось удостовериться, что это действительно не сон. Она открыла рот, но не смогла выговорить ни слова, только глядела на Алана широко раскрытыми глазами.

— Лиз, мы обязательно поговорим, — твердо сказал он. — Но сначала надо разделаться с Риком Мейсоном. Где он?

— Вилла на холме. Подожди, я с тобой.

— Нет, ты сделала все, что могла, — отрезал Алан. — Теперь будет мужской разговор. Только Мейсон и я.


Алан обдумал все в самолете, пока летел в Акапулько.

Он неохотно оставил Лиз одну, такую желанную, беззащитную, теплую после сна. Но кровь воинов-апачей требовала прежде рассчитаться с Мейсоном. Тот дорого заплатит за боль, которую причинил им. Надо только сдерживать азарт охотника, чтобы не покалечить врага.

Алан перемахнул через забор и оказался во дворе виллы. Кругом — ни огонька. Он скользнул в дом и некоторое время привыкал к темноте. На широкой кровати спал, раскинувшись, Мейсон.


Ему снилось, что он бежит по полю, зеленому от долларов. Улыбаясь, он решил лечь поудобнее, но не смог двинуть ни рукой, ни ногой. Мейсон открыл глаза. В спальне горел свет, хотя, ложась спать, он его выключил. Рик постарался сесть. Нет, руки связаны, ноги тоже. Проклятая Лиз. Наняла горилл, чтобы запугать и шантажировать его.

— Просыпайся, Мейсон.

Рик узнал этот голос и похолодел.

У изголовья сидел Алан Долгая Охота, только сейчас это был не цивилизованный художник, а воин с мрачным, не обещающим ничего хорошего блеском в глазах.

— Какого черта вы здесь делаете?

— Ты мне должен. Я пришел, чтобы получить долг.

Дерьмо! Мейсон понял, что влип по самое некуда. Он мог куражиться над Лиз, но свирепый индеец — это уже иное дело.

— Остынь, давай поговорим.

— Нам не о чем говорить.

Рик хотел освободиться, однако сыромятный ремень только больнее впился в его тело. Проклятие! Угораздило же его лечь спать голым.

— Если ты не желаешь увидеть мексиканскую тюрьму изнутри, развяжи меня.

Его угроза не возымела ни малейшего действия. Достав нож, Алан начал перебрасывать его из одной руки в другую с таким видом, словно у него в запасе была целая вечность.

Иисусе Христе, да этот ненормальный зарежет его и глазом не моргнет.

Алан сделал едва заметное движение, и нож вонзился в спинку кровати. «Чуть левее, и я бы остался без глаза», — подумал Рик и открыл было рот с явным намерением закричать.

— Только пикни — и до конца жизни будешь петь дискантом. — Алан, подскочив к кровати, выдернул нож.

Мейсон прикусил язык. Благодаря своей изворотливости он выйдет из этой щекотливой ситуации.

— Хорошо, Долгая Охота, твоя взяла. Я испуган до смерти, доволен? Черт возьми! — Рик вдруг понял, что издает какое-то повизгивание. — Чего ты от меня хочешь?

— Я всегда старался жить по законам белых. И что из этого получилось? — Алан неожиданно посмотрел Рику в глаза. — Ты хотел отнять у меня женщину. Не получилось. Тогда ты захотел лишить меня доброго имени и силы… Я пришел забрать это у тебя.

Мейсон зажмурился от ужаса. Что этот дикарь имеет в виду, говоря о силе? Когда он снова открыл глаза, кончик ножа упирался ему в сосок.

— Я могу ударить тебя сюда или сюда. — Острие переместилось на живот, затем к мошонке. — Или сюда.

— Ради Бога, только не это.

— Сползай на пол.

Обливаясь потом, Рик перекатился к краю кровати.

— Ты способен умереть с достоинством, Мейсон, как умирают индейцы?

Тот уже не понимал, чего он боится сильнее — обделаться при индейце или того, что индеец его кастрирует.

— Моли о пощаде. Но тихо. Вздумаешь орать, я зарежу тебя, как свинью, — прошептал Алан.

Рик, заливаясь слезами, встал на колени, тщетно стараясь прикрыть гениталии.

— Пожалуйста, не убивай меня.

Индеец, казалось, его не слышал.

— В прежние времена наказать тебя было бы очень легко. Я бы отвез тебя в пустыню и оставил на съедение зверям. Может, я так и поступлю.

— Ты спятил, — рыдал Мейсон, утеряв остатки мужества.

Алан только издевательски расхохотался, и от этого смеха волосы у Рика встали дыбом.

— Ладно, прошу у тебя прощения, умоляю на коленях. Пощади, спрячь нож. Я сделаю все, что ты скажешь. Тебе нужны деньги? Через два часа мы пойдем в банк.

— Все вы, белые, одинаковы. Думаете только о деньгах. — Алан уперся ножом в его кадык и слегка надсек кожу.

— Клянусь, я сделаю все, что ты захочешь. Возьми мою чековую книжку, поставь любую сумму. Я напишу признание, что ты ни в чем не виноват. Только не убивай меня.

Алан развязал Мейсону руки и ноги, подтащил его к столу и бросил в кресло. Потом достал из ящика бланки Лас-Брисаса и ручку. Пять минут спустя, написав признание, Рик вручил его индейцу.

— Надеюсь, ты удовлетворен?

— Не совсем. Где счета, чеки?

Рик потянулся к нижнему ящику, но Алан ткнул его ножом в грудь.

— Сиди смирно!

Ни один мускул не дрогнул на бесстрастном лице индейца, когда он увидел сумму в два миллиона, переведенную Мейсоном в банк Акапулько.

— Сколько из них принадлежит тебе?

— Двести тысяч.

— Я запомню. Теперь подписывай чек.

Когда все было закончено, Долгая Охота, к неописуемому ужасу Рика, вновь связал его.

— Если ты попытаешься опять присвоить эти деньги, я тебя выслежу и убью как собаку.

— Клянусь, деньги твои. Отпусти меня. — Но Алан отрицательно покачал головой. — Что ты задумал?

— Я говорил тебе о древних способах расправы с врагами? Так вот, я решил, что они — самые надежные.


Лиз не находила себе места от волнения, представляя себе разные несчастья.

Почему Алан отказался взять ее с собой? «Ты сделала, что могла». Он пришел как спаситель или как мститель?

Лиз промучилась до его возвращения.

— У тебя все в порядке?

— Лучше быть не может.

Он походил на своих диких соплеменников, но улыбался совсем по-детски, когда извлек из сумки какие-то бумаги и протянул их Лиз.

— Что это?

— Гляди сама.

Лиз пробежала листки глазами.

— Как тебе…

— …удалось заставить его? — закончил Алан. — Это было нетрудно. Главное в мужчине, не важно, белый он или индеец, это — гордость и вера в свои силы. Если их отнять, то с человеком можно делать все что угодно.

— Где он? — спросила Лиз, не зная, хочет ли услышать ответ.

— Я связал его и оставил в пустыне, — усмехнулся Алан. — Не беспокойся, он освободится через несколько часов. Только вот как он голышом пойдет в город? Он получит солнечные ожоги в не совсем обычных местах.

Лиз невольно улыбнулась и вдруг увидела в глазах Алана такую любовь, что ей стало жарко.

Он привлек ее к себе и нежно обнял. Мир сузился до размеров комнаты, где они находились. Новый поцелуй был обещанием чего-то большего и значительного, от второго у Лиз пробежал огонь желания и страсти. Ей захотелось отдаться своим чувствам, но она не осмелилась. Часто они с Аланом принимали страсть за взаимопонимание, а поцелуи — за духовную связь. Чтобы у них появилось будущее, надо было разделаться с прошлым.

— Я люблю тебя, Алан Долгая Охота, — сказала Лиз, мягко отталкивая его. — Всегда любила и буду любить, пока жива. Но я совершенно не знаю человека, который стоит передо мной. И Бог свидетель, я тоже не позволяла тебе узнать меня.

— Мы наделали массу глупостей, да? — Алан поцеловал ее в лоб и усадил на диван. — Итак, с чего начнем?

— Начнем с Рахиль Кенторович.

И она рассказывала ему о своем детстве, избавляясь от покровов, которыми защищала себя многие годы, пока не обнажила перед любимым душу и сердце. Говоря о последнем свидании с матерью, Лиз заплакала.

— Вот так, злясь на отца и краснея за свое происхождение, я всю жизнь пряталась от себя. Когда ты сделал мне предложение, я должна была сказать правду, но не могла. Мне казалось, ты навсегда отвернешься от своей Лиз Кент.

Алан нежно сжал ее руку.

— Ты не представляешь, как я был взволнован в ту ночь. Мне пришлось собрать все мужество, чтобы сделать тебе предложение, и решил, что твой отказ связан с тем, что я индеец.

Лиз коротко рассмеялась.

— По этой причине ты и не знакомил меня со своими родственниками?

— Частично да.

— Что еще?

Алан криво усмехнулся.

— Мать с предубеждением относится к белым, и тебе сразу бы дали это почувствовать.

— А я вообразила, что ты хочешь скрыть от меня часть своей жизни, и не пускала тебя в свою. Я думала, ты гордишься тем, что принадлежишь к племени апачей, а я стыдилась своего происхождения.

— Горжусь? Мой отец превратился в алкоголика, дома ничего не было. Когда мы стали бедными, это показалось нам сказочный богатством. Всем, что у нас есть сейчас, мы обязаны только тебе.

Лиз встала с дивана и подошла к окну. Так вот зачем явился Алан. Он решил ее отблагодарить.

— Что случилось? — забеспокоился Алан.

— Ты мне ничего не должен. Мне не нужна твоя благодарность.

— А что тебе нужно?

Она чуть было не ответила: «Спасибо тебе за помощь, теперь можешь возвращаться к Целии».

— Мне нужна твоя любовь, — искренне сказала она.

Алан взял ее на руки и понес в спальню.

— Моя любовь с тобой. Отныне и навсегда. Как мне не хватало ее все это время…

— Так чего ты ждешь?

— Боже, как я люблю тебя, — шептал он, снимая с нее пеньюар и лаская огненными прикосновениями ее щеки, плечи, грудь.

Час спустя, выходя из душа, Лиз знала, что во дворике ее ждет Алан. Отныне и навсегда.

— Завтрак готов, — крикнул он.

— Иду.

Утром Алану принесли из камеры хранения его сумку, и к приходу Лиз он уже переоделся в брюки и хлопчатобумажную рубашку. От свирепого воина не осталось и следа, но Лиз уже убедилась, на что способен ее возлюбленный.

Пока Алан разливал кофе, Лиз, блаженно щурясь, наслаждалась красотой весеннего утра.

— Не верится, что все кончилось.

— И правильно. Все только начинается. Давай пойдем в банк и заберем деньги, которые украл Мейсон.

— Теперь, когда мы вместе, деньги не кажутся мне чем-то важным, — ответила Лиз. — Но мы, естественно, их заберем и, если ты не против, используем на строительство училища в резервации. Кто знает, может, когда-нибудь из его стен выйдет новый Алан Долгая Охота и заглянет в мою галерею.

— Леди, думаю, вам хватит и одного человека, которого зовут Долгая Охота. Полгода назад я говорил тебе, что индеец из племени апачи послал бы к твоему отцу своего дядю для переговоров о выкупе. — Алан дерзко взглянул на Лиз. — О, такая женщина стоит двадцать чистокровных лошадей. А может, все двадцать пять.

— Я готова стать твоей за одну Одии.

— Ты выйдешь за меня замуж?

— Если ты не передумал. Но, дорогой, не очень-то радуйся, характер у меня — не мед. Мы будем ссориться, и не раз, — она улыбнулась, — уж что-что, а ссориться мы умеем. Кроме того, мне поздно менять свой нрав. Возможно, при рождении меня действительно назвали Рахилью Кенторович, но я, по-моему, окончательно превратилась в Лиз Кент.

— Я всегда знал и любил именно Лиз Кент, — серьезно ответил Алан. — Кстати, я тоже не подарок. Иногда я бываю невыносим. Помнишь, когда мы встретились в твоей галерее, ты сказала мне, что работать надо постоянно. Иногда я могу писать двадцать четыре часа в сутки и становлюсь очень злым, если мне начинают мешать.

— Это я как-нибудь переживу. — Она лукаво улыбнулась. — Учитывая мое плачевное состояние, галерея будет рада каждой твоей работе. А кто будет твоим дилером?

— Хэнк взял с меня клятву, что я снова доверю этот высокий пост тебе. Он устал, поэтому хочет жениться на Элеанор Цози и уехать в Уиндоу-Рок.

— И ты подпишешь со мной контракт? — поддразнила Лиз.

— Может, нам заключить пожизненное соглашение?

Лиз притворилась, что обдумывает его предложение.

— Думаю, мне это подойдет.

— Значит, договорились. И вот еще что. Почему бы тебе не родить малыша?

— Дорогой, мне сорок один год, и я слабо представляю, как буду стирать пеленки.

— Другие женщины в твоем возрасте рожают, — не сдавался Алан.

— К тому же в детстве мои сверстники находили особенное удовольствие дразнить и мучить меня, потому что я отличалась от них. Я не пожелаю этого никому, тем более своему ребенку.

— Я и сам прошел через этот ад. Но у наших детей будут сильные родители, сумевшие кое-чего добиться в жизни и доказать, чего стоят все предрассудки. Думаю, у наших детей будет прекрасная наследственность.

Лиз вспомнила, что, увидев Алана в первый раз, она гадала, какая сила может зажечь эти темные бесстрастные глаза. Теперь она знала ответ.

— Обними меня, — попросила она.

Одним прыжком Алан оказался рядом и прижал ее к своей груди.

— Навсегда, — мягко сказал он, — теперь это навсегда.

Лиз Кент наконец обрела свой дом.

Загрузка...