Веселин швырнул папку с рисунками на кровать и шлепнулся рядом, обхватив голову руками.
«В ваших работах нет жизни». Что может быть страшнее подобного заключения для художника?
— Они мертвы. Я не вижу живых людей… — Слова профессора Уолтера били, как пощечины.
Ради встречи с этим человеком Веселин уехал из Болгарии, покинул дом, маму. Он боготворил этого человека. Три года назад, наткнувшись в Интернете на сайт художника, Веселин просто заболел его творчеством. Рассматривал часами, копировал, изучал каждый штрих, каждую черточку, старался постигнуть его видение мира, его философию. Ведь без собственной философии не может существовать ни один художник.
Из-за него Веселин отказался от всех прошлых знаний, от использования красок, карандашей. Он стал рисовать только углем, как его кумир. Десятки, сотни портретов остались на чердаке родительского дома в городе Петриче, расположенном на юге Болгарии. С собой он привез только папку с десятком наиболее удачных рисунков.
Почти месяц он ходил вокруг Академии художеств, надеясь столкнуться с профессором искусств Эдгаром Уолтером. И наконец ему удалось попасться на глаза кумиру. К счастью, в тот день профессор, наверное, был в хорошем настроении. Как иначе объяснить то, что он согласился посмотреть работы Веселина?
Всю ночь перед встречей Веселин не спал, пересматривал рисунки, отбрасывал в сторону те, что ему казались слабыми. Проговаривал про себя слова, которые собирался сказать Уолтеру. Записывал в блокнот вопросы, на которые хотел узнать ответы.
Рано вышел из дома и больше сорока минут ходил вокруг Академии, ожидая наступления времени встречи.
И вот — страшный вердикт: «В ваших работах нет жизни».
Эдгар Уолтер, как и обещал, посмотрел работы Веселина Димова. Может быть, не так внимательно, как тот хотел, но просмотрел все. А от разговора отказался, сославшись на занятость.
Веселин стукнул кулаком по ни в чем не повинной папке. «Нет жизни».
На прощание профессор Уолтер попытался смягчить свое заключение.
— В ваших работах, молодой человек, чувствуется стиль, уверенность, даже техника имеется, — говорил красному как рак Веселину знаменитый художник. — Но в них нет души. А без души картина мертва.
Голос Уолтера глухим гулом проникал в голову Веселина.
— Беда ваша в том, что вы рисуете портреты людей, которые вам совершенно неинтересны. А модель художником должна быть любима. Когда вы будете рисовать тех, кого любите, я не имею в виду какую-то сексуальную страсть, просто человеческую любовь, только тогда портреты заискрятся жизнью. Работайте, молодой человек, работайте. И тогда… Тогда, может быть, мы с вами еще встретимся.
От невеселых мыслей Веселина оторвал тихий стук в дверь.
— Вейс! Вейс! Ты здесь? — услышал он женский голос.
Эвелина…
Вейс провел рукой по лицу, потом по волосам.
— Заходите, дверь открыта! — крикнул он.
Эвелина, стройная, улыбающаяся, в простеньком сером домашнем платье, заглянула в комнату.
— Ты вернулся? Ну как дела? — Она подсела к нему на кровать и участливо заглянула в глаза.
Вчера Веселин рассказал женщине о предстоящем свидании с профессором Уолтером. А кому он мог еще рассказать?
Конечно, он отлично понимал, что вступление в неформальные отношения с жильцами дома не нашло бы одобрения у мистера Фокса, узнай он об этом. Но Эвелина была так добра к нему, и, кроме того, Веселину просто не с кем было поговорить в этом огромном городе, где каждый сам по себе и где никому ни до кого нет дела.
А Эвелина, скучающая целыми днями одна дома, пока муж занимается своими адвокатскими делами, с удовольствием шла на контакт с молодым консьержем. Без всяких снобистских замашек болтала с ним, подшучивала над неправильно произносимыми словами, интересовалась обычаями его родины.
Веселину нравилась эта молодая женщина, такая близкая и понятная. Разница в возрасте, да и в положении, совсем не чувствовалась. Общаться с Эвелиной было просто и весело. Не такими он представлял богатых американок.
Однажды ночью она ему приснилась. Сна Веселин совсем не помнил, кроме того, что в нем была Эвелина. А вот сладостное, томительное чувство чего-то прекрасного сопровождало его несколько дней.
Веселин горестно вздохнул и ответил на вопрос женщины:
— Плохо. Мои рисунки никуда не годятся. Я — бездарен, и профессор подтвердил это.
Эвелина взяла его за руку и погладила по ладони, успокаивая.
— Ничего не понимает твой профессор. Ты рисуешь замечательно, Вейс. Уж поверь мне, бывшей студентке искусствоведческого факультета. Я в этом разбираюсь.
Веселин сейчас просил небеса только об одном, чтобы Эвелина подольше держала его руку. От ее прикосновения стало очень спокойно и приятно, даже обида на Уолтера отошла куда-то в сторону.
— Нет, он прав, — покачал головой юноша. — В моих рисунках мало жизни. Мне нужно как можно больше работать.
— Так работай, Вейс, работай. Только не сдавайся, и у тебя все получится.
Эвелина нашла именно те слова, что требовались Веселину в этот момент. Он словно вынырнул из темной ямы, в которую зашвырнули его слова профессора Уолтера.
Он будет работать. Каждую свободную минуту. Забудет про сон, отдых. Он знает, что сможет стать лучшим. Он в это мгновение верил в себя.
Но тут снова печаль охватила его.
— Ничего не выйдет, — обреченно произнес он. — Я — портретист. Мне нужны модели.
Эвелина откинулась к стене и, удивленно посмотрев на него, спросила:
— Так в чем дело, Вейс? Вокруг столько красивых девушек. Выбирай любую.
Веселин горестно усмехнулся:
— Не все так просто. Работа модели слишком тяжелая, чтобы заниматься ею за просто так. А платить моделям у меня нет возможности.
Несколько минут они просидели в тишине, потом Эвелина стукнула руками по коленям:
— Я придумала. Рисуй тех, кого видишь каждый день. Дороти со второго этажа, например. Красавица же.
Вейс помотал головой:
— Дороти рисовать неинтересно. Она неживая, красота ее искусственная какая-то.
— Тогда рисуй ее соседку, серую мышку. Лиззи, кажется… — А потом, словно вспомнив что-то интересное, Эвелина добавила: — Кстати, Вейс, ты не заметил, что в последнее время девчонка словно расцвела? Этот мужчина, что частенько подвозит ее к подъезду, определенно благоприятно повлиял на нее.
Веселин улыбнулся и задумчиво произнес:
— Да, из Лиззи вышла бы интересная модель. Ее огромные глаза так и просятся на бумагу. И лицо… Очень интересное.
И вдруг Веселин увидел, как лицо самой Эвелины приблизилось к нему. Он ощутил ее свежее дыхание, почувствовал теплоту, исходившую от женщины, и ее губы, вдруг оказавшиеся рядом с его губами, прошептали чуть слышно:
— Вейс, а хочешь, я стану твоей моделью? Ты хочешь рисовать меня?
Дороти волновалась и не находила себе места. Несносная девчонка Лиззи совсем отбилась от рук. Дороти не хотела признаваться даже себе, что за время, проведенное с Лиззи, она сильно привязалась к девчонке. Всю жизнь она привыкла жить только для себя. Главным девизом ее жизни были слова: «Никто не позаботится о тебе, если ты сам этого не сделаешь». По нему и жила.
Добивалась того, чего хотела, любыми путями, не принимая во внимание желания других. Какое ей было дело до других? Ведь и другим не было никакого дела до нее. С самого детства.
Сколько она помнила, ее мамаша находилась в постоянном поиске спутника жизни. Чужие мужчины проходили перед глазами маленькой Дороти нескончаемым потоком, но почему-то ни один в их доме надолго не задерживался. Уходил один, приходил другой. Матери было не до дочери.
Дороти подозревает, что мать и не заметила, когда ее восемнадцатилетняя дочь уехала из богом забытого городка штата Вермонт, уехала к новой жизни, забрав изрядную сумму денег из шкатулки, хранящейся в шкафу. Хотя нет, пропажу денег она наверняка заметила…
С тех пор прошло четырнадцать лет, и за все это время Дороти ни разу не побывала на родине. Даже не знала, жива ли мать. Да и та дочь не искала.
А вот тот неосмотрительный шаг, совершенный на Пенсильванском вокзале, когда Дороти предложила помощь испуганной девчонке, сейчас отзывался головной болью.
Лиззи ни слова не говорила ей о своем новом друге, хотя Дороти столько раз пыталась вызвать ее на откровенный разговор. Ответ всегда был один:
— Еще рано о чем-нибудь говорить. Он просто хороший человек.
Этот хороший человек полностью завладел вниманием и временем Лиззи. Ее постоянно не было дома, и Дороти ломала голову, где она пропадает. Правда, ночные отлучки еще не наблюдались. Но кому, как не Дороти, знать, что для любовных игр светлый день не помеха.
А вдруг Лиззи попала в сети какого-нибудь подлеца?
Однажды она даже решила проследить, куда и к кому направляется Лиззи. Но вовремя остановила себя. Это будет уж чересчур — следить за ничего не подозревающей девушкой. Нет, до этого Дороти не опустится. Захочет, сама расскажет.
Сегодня Лиззи опять где-то гуляла. Дороти знала, что ей выходить в ночную смену на работу. Поэтому волновалась, что Лиззи может опоздать.
Когда открылась входная дверь, Дороти бесцельно бродила по квартире, время от времени выглядывая в окно. Но окна выходили во двор, и Дороти не увидела подъехавшую на машине девушку, не увидела, как та долго целовалась на прощание с мужчиной.
— Где ты была? — строго спросила Дороти влетевшую в квартиру Лиззи, которая просто сияла от счастья.
— В зоопарке, — ответила та, улыбаясь.
— Где? В зоопарке? — переспросила Дороти. — Это сейчас так называется?
О, ее не обманут никакие слова. Она прекрасно знает, что хотят мужчины от девушек, на которых тратят уйму времени. Во всяком случае, точно не в зоопарке гулять.
— Я не знаю, что ты имеешь в виду, но мы действительно были в зоопарке, — тихо ответила Лиззи.
Она взяла со стола вазу, сходила за водой и поставила в нее маленький букет желтых мимоз.
— И как там звери? — с ехидцей спросила Дороти.
— Отлично. Живы и здоровы, — тоже с ехидцей ответила Лиззи. А потом добавила: — Хотя некоторые и считают кощунством содержать их в неволе.
— Надеюсь, не твой парень, — проговорила Дороти.
Лиззи помотала головой:
— Нет, его друг.
Чтобы закончить этот пустой разговор, Дороти проговорила:
— Это меня радует. Терпеть не могу ханжество. Обедать будешь? Я приготовила овощное рагу.
— Буду. Я все буду. Голодная до ужаса… — Лиззи подошла к Дороти и примирительно обняла подругу.
Лиззи и Дороти сидели на кухне. Дороти расслабленно откинулась на спинку стула и наслаждалась покоем. В голове напрочь отсутствовали мысли. Она любила такое состояние, когда никуда не надо бежать, не надо решать никаких проблем. Лиззи с аппетитом ела овощное рагу. И вдруг, не донеся ложку до рта, спросила:
— Дороти, а как себя надо вести с графинями?
— С какими графинями? — не поняла Дороти.
Она была еще там, далеко, в своих мыслях.
— С обыкновенными графинями. Потомственными, — вернувшись к еде, ответила Лиззи.
— Лиззи, что ты выдумываешь? Какие графини? Ты что, знакома с графиней?
Дороти знала, что Лиззи никогда не врет, у девушки просто патологическая честность какая-то. Но тут… Графини…
— Еще не знакома, — Лиззи облизала ложку. — Но скоро познакомлюсь.
— А вот тут поподробнее, пожалуйста.
Дороти спустилась с небес мечтаний и готова была выслушать девушку.
— Понимаешь, Дороти, Фил… Ну… мой друг. Так вот, Фил пригласил меня в гости к своей бабушке. А бабушка у него графиня.
Все ясно, молодой человек запудривает мозги дурочке. Оригинальный, однако, способ он выбрал для этого. Бабушка-графиня… Как раз подходящая история для романтических особ, подобных Лиззи.
— Лиззи, давай поговорим серьезно… — Раз девушка сама начала этот разговор, Дороти готова его поддержать. — Кто он, этот Фил?
— Один хороший человек, — привычно ответила Лиззи.
Но потом, немного подумав, добавила:
— Он работает хирургом в моей больнице.
Из груди Дороти вырвался вздох:
— Ага, все ясно, служебный роман у вас, значит.
— И никакой не служебный. Мы с ним на работе почти и не видимся. Знаешь ли, Дороти, у нас там других дел полно.
Дороти не поверила, но спорить не стала. Хорошо, что хоть что-то узнала о загадочном типе, постепенно уводящем Лиззи от нее.
— Но это неважно… — Лиззи никак не могла успокоиться. — Понимаешь, бабушка Фила графиня, а я совсем не знаю, как с ними общаться.
— Так уж и графиня.
— Да, самая настоящая, французская. Правда, когда она из Франции уехала с моряком, ну не с простым, конечно, а с помощником капитана, в Америку, ее отец, ужасно злой граф, лишил ее титула. Но все равно она графиня. В душе… — Из Лиззи фонтаном лились слова.
— Это тебе твой Фил рассказал? — с усмешкой спросила Дороти.
— Да.
— Врет он все, — сделала вывод Дороти.
Но Дороти ошибалась, Фил не врал. Констанция Мартин действительно была потомственной графиней. Правда, титул графини она носила очень давно, еще в прошлой жизни, до приезда в Нью-Йорк. Некогда ее звали Констанция де Блуа, и жила она в прекрасном городе Париже, о котором сохранила приятные и восторженные воспоминания.
И хотя большая часть ее жизни прошла в Нью-Йорке, все равно в ее разговорах постоянно звучали слова: «А вот у нас в Париже…». Констанция Мартин даже не допускала мысли, что за пятьдесят лет многое там изменилось. Париж в ее памяти навсегда остался таким, каким был в год ее девятнадцатилетия. Самым красивым, самым великолепным, самым любимым.
Фил Мартин, ее внук, обожал бабушку, и она платила ему такой же глубокой любовью. Несмотря на разницу в возрасте, они считали себя друзьями. Фил не стеснялся поделиться с нею своими секретами, а бабушка не раз спасала его от неправильных поступков своими советами.
Неудивительно, что первым из семьи, кому Фил рассказал о Лиззи, была бабушка Констанция.
— И что, неужели так хороша эта девушка, как ты рассказываешь? — спросила бабушка.
— На самом деле еще даже лучше, — восхищенно ответил Фил. — Я просто не могу найти слов, чтобы описать это чудо.
— Ой-ой, мой мальчик! Никак ты влюбился? А любовь, мой дорогой, слепа. Так что, во избежание всяких неприятностей, ты должен, нет, просто обязан представить свою девушку мне. Посмотрим, оценим. Так что жду вас в субботу на обед.
— Бабушка… — протянул Фил.
— Никаких отговорок. Ты прекрасно знаешь, что бывает с мальчиками, которые не слушают бабушек, — остановила его старушка и погрозила внуку сухоньким пальцем.
Фил вздохнул. С бабушкой не поспоришь, умеет настоять на своем. На всякий случай сказал:
— Бабушка, только умоляю тебя, ни слова…
— Ну что ты, Фил, — не дала ему договорить Констанция Мартин. — Да, я стара, но еще не выжила из ума. Напоминаю тебе об этом, мой мальчик, в последний раз. И жду тебя с твоей девушкой в субботу. Пожалуйста, не опаздывайте.
Лиззи дрожала осиновым листочком. Сегодня ей предстояла встреча с бабушкой Фила. С самого утра она просто задергала Дороти. Лиззи вывалила из шкафа всю свою нехитрую одежду и примеряла один наряд за другим.
— Лиззи, я не знаю, как вести себя с графинями, не приходилось, — сказала Дороти после того, как они выпили утренний кофе. — Но скажу одно, в джинсах ты не поедешь. Я тебя в таком виде просто не выпущу из дома.
К удивлению Дороти, девушка спорить не стала, а смиренно спросила:
— А в чем мне ехать, Дороти?
— Выбирай сама. Ты лучше свои наряды знаешь. А мне работать нужно. В понедельник встреча с клиентом, а у меня ни сном ни духом. Так что не мешай мне, пожалуйста.
Но Лиззи все равно каждые пять минут прибегала в комнату Дороти, демонстрируя то юбку, то блузку, то их разные комбинации.
Наконец Дороти это надоело.
— Пошли, посмотрим вместе. — Дороти отложила блокнот, в котором делала эскизы, встала из-за стола и решительно направилась в комнату Лиззи.
Она скептически оглядела разбросанную по кровати одежду девушки, пару раз переложила с места на место, потрогала, вытащила из общей кучи пару вещей и произнесла:
— Наденешь вот это.