Звездные ливни

ГЛАВА 14

От Днепра несся холодный северный ветер, гнал высокую волну на берег, разбивал кромку льда в хрустальную пыль и вздымал вихри над замерзшей землей. Из низких темных туч, плывших по вечернему небу, лил дождь и сыпал снег. Луна укуталась в облако из небесной пряжи и не смотрит, а жмурится. С каждым часом вьюжилось все сильнее, небо смешалось с землей. Мокрый снег сечет лицо. Промозглая стужа кусает щеки и носы, ищет места, чтобы пробраться к желанному теплу. В такую пору каждому не по себе, каждый ищет теплого уголка.

Только Купава не могла вернуться в свой дом. Превозмогая непогоду, сильный конь вынес ее за город и помчался прочь от города по наезженной дороге, над которой уже кружился снег, покрывая путь белым саваном. В памяти девушки всплыла далекая ночь, когда она точно так же пыталась скрыться от сестры-злодейки и ее полюбовника и попала в руки к разбойникам. Было чему ужасаться — леса по-прежнему полны лихих людей, а Купава теперь не одна. Замерзшими руками она держала у своей груди маленького сына, старательно укрывая его от снега и дождя теплым мехом, который набросила ей на плечи матушка. И потому разгулявшаяся вьюга даже радовала Купаву — вряд ли кому захочется в такую непогоду выползать из берлоги в поисках добычи. Нет, пока что ей не стоит опасаться ни диких зверей, ни двуногих хищников. Прочь, подальше от родимого дома!

Поразмыслив, Купава решила, что вряд ли найдет защиту в тереме Предславы. Княжна даже собой сейчас не распоряжается. Того и гляди братец окаянный подарит Предславу тестю своему. Болеслав польский вряд ли простил княжне отказ давний стать его женой. Нет, в Спас-Берестове вряд ли можно спасение и защиту найти. Девушка бесстрашно направила коня прочь от Вышгорода, не зная, куда вынесет ее буланый. Что ж, свет не без добрых людей, кто-нибудь обязательно поможет одинокой страннице.

Ближе к утру вьюга прекратилась, а мороз усилился. Жалея коня и понимая, что без его помощи они с сыном пропадут, Купава давно уже позволила жеребцу сбавить шаг. Когда же дорога сделала крюк и повернула к Днепру, девушка и вовсе приостановила коня на высоком холме над рекой, чтобы оглядеться.

В темном небе висели крупные звезды, отражаясь в ледяных водах Днепра. А вокруг, на сколько хватало взора, и на левом берегу, и на правом, горели костры, а подле них, бряцая оружием, расхаживали воины. Усталость и холод в теле Купавы мгновенно закричали наперебой, уговаривая девушку поспешить на берег, к людям, к желанному теплу.

Но Купава повернула коня прочь. Смерть ходила там, на берегах Днепра, где над небосклоном мерцали большие яркие звезды. Судьба занесла девушку в места, где готовилась страшная битва. Из дальних краев сюда пришли воины Ярослава, и, конечно же, в одном из теплых шатров находится Коснятин, друг милый, друг единственный, кто остался в живых, и единственный, кто мог помочь Купаве. Да только как узнать — на каком берегу стоят войска новгородцев? Нет, придется уехать отсюда, подальше от места, где вскоре прольются реки крови.

Купава осторожно распахнула на груди мех, чтобы взглянуть в личико сына. Уж больно тихо он вел себя, не дай Бог, замерзнет, уснет вечным сном… Но все обстояло благополучно — малыш сладко посапывал, а его толстенькие щеки слегка румянились. Не зря Гуннар гордился ребенком, которого считал своим сыном, поистине — в мир пришел будущий воин, которому все было нипочем — ни тяжелая дорога, ни непогода, и спал он сном богатыря.

Девушка заставила коня повернуть прочь от берега и отправиться дальше по дороге, ведущей невесть куда. Мирный шаг жеребца, тепло, идущее от его тела, усталость и бессонная ночь, бесконечная дорога и темные ветви деревьев неожиданно опустили на веки девушки сонную дрему. Прижимая к себе сына, Купава то погружалась во мрак забытья, то вздрагивала от привидевшегося ужаса и резко пробуждалась.

Ей казалось, что она бредет по какому-то огромному, бесконечному коридору. Вокруг нее взметнулись ввысь огромнейшие деревья, их ветви угрожающе раскачиваются, где-то рядом кричат совы, предвестницы несчастья, и летают огромные летучие мыши. Купава чувствует себя затравленным зверьком. Сердце бешено колотится в груди, хочется ускорить шаг, поскорее вырваться из этого кошмарного леса, Но тяжелые оковы держат ее ноги.

И вот, когда девушка совершенно выбилась из сил, деревья наконец расступились, и она оказалась на краю какой-то поляны, залитой ярким светом. Измученная, Купава прислонилась к дереву, не в силах войти в этот свет …

Когда забрезжил рассвет, усталый конь остановился у порога старенькой избушки, укрытой под ветвями огромнейшей, почти до неба, мохнатой ели. Купава с трудом сползла на землю, держа сомлевшими руками плачущего сына.

— Тихо, мой хороший… Сейчас будет тепло… и нам помогут…

Дверь избушки со скрипом отворилась, и выглянула седая женщина.

— Кто здесь? — хмуро поинтересовалась она.

— Помогите… — девушка умоляюще подняла глаза на женщину и охнула: — Ласа… это я… Купава…

— Да сохранит тебя… Жива! Скорей заходи…

Ведунья поспешно втянула девушку в дом. Устроив Купаву поближе к огню, Ласа подбросила дров в печку, поставила греть воду и молоко. Девушка, слегка разомлев от тепла, передала ребенка ведунье. Знахарка ловко развязала одеяло и теплые платки, в которые был укутан малыш, и внимательно его осмотрела. Ребенок испуганно таращил ясные глазки, не понимая, где оказался и кто эта незнакомая женщина, что беспрестанно целует его ладошки.

— Сыночек мой маленький… Зареок мой родненький… Теперь мы вместе… Никому тебя не отдам…

Хлопотливая ведунья первым делом накормила малыша и устроила его на полатях у печи. Затем она заставила Купаву раздеться донага, старательно растерла ее какими-то снадобьями, вновь укутала в одежду, согретую над очагом, напоила травяным отваром и уложила подле ребенка спать. И только после того Ласа занялась конем, послушно ожидавшим своей очереди в сенях. Лесная ведунья старательно обтерла его ветошью, осмотрела ноги, достала из дальнего угла заветный мешок с овсом и досыта накормила славного буланого коня. Конюшни у ворожеи не было, и потому она, поразмыслив, решила, что ночь жеребец будет проводить в сенях, а днем вполне может бродить подле избушки на привязи. Обереги от волков Ласа ему в гриву вплетет. А пока что пусть в тепле отдыхает, дело свое он честно выполнил — спас от лиха дорожного хозяйку и ее дитя.

Когда Купава проснулась, тепло уже окончательно выгнало стужу из ее тела. В избушке ведуньи вкусно пахло съестным, и девушка впервые за последний год счастливо улыбнулась.

Ласа не торопилась с расспросами, посчитав, что Купава сама расскажет о том, о чем захочет. Так оно и вышло. Ближе к вечеру, когда в избушке сгустились сумерки, девушка повела свою грустную речь, временами прерывая ее слезами. Когда же ее голос умолк, знахарка долго смотрела на огонь, словно ища в нем совет для своей любимицы.

«Моя бедная девочка… за что боги послали тебе все эти испытания… такая нежная, такая молоденькая…»

— А ты… Как ты здесь оказалась? Неужто конь принес меня обратно к Вышгороду? — спросила Купава, внимательно рассматривая избушку. Все здесь было иным, нежели два года назад.

— От князя окаянного укрылась. Зачастили бродить по лесам вблизи Вышгорода и Киева его люди, а мне с ними встречаться охоты нет. Зло они несут на своих плечах.

— Загляни в даль, расскажи, что ждет меня там… — осторожно попросила девушка, с надеждой заглядывая в лицо ведунье.

— Не стану тревожить судьбу твою. Если дорогу ко мне конь твой нашел, значит, то знак тебе боги дают. Дорога, по которой идешь ты, поворот крутой делает, но спешить по ней не стоит. Так что живи у меня, пока новый знак не появится. Здесь тебя никто искать не станет, да, похоже, в ближайшие дни и вовсе некому тобой заниматься будет.

— О чем ты?

— С утра птицы гомонят, над лесом покоя никому не дают. Не иначе битва страшная близится. Неподалеку отсюда Днепр течет, на берегах его Ярослав со Святополком сразиться порешили. Одним богам ведомо, за кем окажется верх в этой кровавой схватке. И одним богам известно, кто из воинов выживет. Русская земля ныне не та, что прежде. Князь князю не брат, хотя и одного рода. Русь окружена народами разными — ляхи и угры, германцы и чехи, свеи и норманны, печенеги и торки, хазары и ромеи. Но не в них беда для Руси великая, самая тяжкая брань здесь — на земле нашей, где брат идет на брата.

Знахарка перевела взгляд на малыша, тихо уснувшего подле матери.

— Об отце его душа твоя не тревожится? — осторожно спросила Ласа.

— Дня не проходит, как молюсь о том, чтобы душа его покой нашла в мире ином.

— Неужто о смерти его молишься?

— Да что ты! — испуганно вздрогнула девушка и, не сдержавшись, осенила себя крестом, хотя и знала, что ведунье это не по сердцу. — Отец сыночка моего погиб еще прошлым летом…

— Так уверена, что не от варяга дитя родила?

— Отец Зареока — тот, о ком думала все эти ночи и дни. У моего сыночка даже глаза отцовские — словно звездочки ясные. Разве такие у Гуннара были?

— Были? Откуда ведаешь, что всего лишь были?

— Я всего лишь обмолвилась… — а в груди встрепенулось сердце. Хоть и жила в нем обида на Гуннара, но смерти ему девушка вовсе не желала.

— А про любого своего не оговорилась? Сама ему очи закрывала?

— Нет…

— Тогда почто так уверена в смерти его?

— Никто с той поры о нем ничего не ведает, — покачала головой Купава. — Быть может, ты что о нем слыхала? — с робкой надеждой спросила она ведунью.

Ласа задумчиво взглянула на девушку и покачала головой.

Когда установились морозы и землю укрыл плотный снег, ночную тишину над лесом развеял дальний шум, и к избушке Ласы донесся крик множества людей и приглушенные удары металла о металл. Не удержавшись, Купава вскочила на коня и помчалась в сторону Днепра.

Не успела она выскочить на пригорок, как еще издали увидела яркие огни. Их становилось все больше и больше. Укрывшись за деревом, девушка, кусая губы, наблюдала, как мечутся люди с факелами и мечами в руках, до нее долетали их яростные крики. Вскоре огни растянулись по всему берегу, едва не дотягиваясь до холма, на котором притаилась Купава…

…Долго продолжалось противостояние возле Днепра, который начал сковывать первый лед. Томимые скукой ратники киевские проводили время за игрой в кости и выпивкой. Нередко они отлучались в соседние деревушки в поисках развлечений, благо у многих из них в округе находились родичи и знакомые. Новгородцы также не отличались воздержанием, но сознание того, что они находятся в чужих краях, не позволяло им вести себя столь же разгульно. Северных воинов мучило ожидание, оторванность от близких людей, и было невыносимо думать о том, что в их отсутствие родной Новгород мог повергнуться нападению со стороны любителей богатой наживы.

Терпение новгородцев уже было на пределе, когда вусмерть напившийся сотник Святополков Редезя вздумал осыпать обидными и грубыми насмешками новгородцев:

— Вместо того чтобы здесь штаны сушить да князю своему хромому угождать, домой бы спешили, за женками оставленными присматривали!.. Да разве Ярослав-хромец годен для княжества! Ему бы книжки монашеские перелистывать да церкви строить! Плотник, а не князь!..

Укоры и насмешки довели северных ратников до белого каления, и решили новгородцы в одну из ближайших ночей перейти Днепр. А пока что прокричали они в ответ свои угрозы, пообещав разделаться со всеми, кто не перейдет на сторону мудрого князя Ярослава. Обычные слова перед боем, но все же нашлись предатели в стане Святополковом, которые вступили в тайные переговоры с князем новгородским. И вновь повторилась история: чуть меньше четырех десятков лет назад точно так же предали князя Ярополка люди верные.

Подговорили советники Святополка отправить отряды печенежские, что в союзниках у киевского князя числились, к дальнему озеру — якобы там Ярослав переправу наметил. И той же ночью, когда в стане киевлян по обычаю царило веселье и вино лилось без края, новгородцы тихо переехали через Днепр, прямо напротив шатра Святополка, и напали на беспечного противника. И началась лютая, кровавая сеча, ибо на берегу Днепра невдалеке от города Любеча скопилось множество войска пешего и конного из Киева, Новгорода и прочих земель. Киевский князь сражался храбро, но в эту ночь взошла над ним злосчастная звезда — часть его конницы погибла подо льдом, куда ее загнали новгородцы, а союзники-печенеги, то ли умышленно, то ли неумышленно, но не подоспели вовремя на помощь киевлянам.

Шум битвы долго оглашал окрестности, а затем установилась тишина.

Тихо было и на поляне возле избушки Ласы. После битвы много воинов рассеялось по дорогам, а потому не стоило бродить по лесу, искушая судьбу. Но через пару дней Купава все же рискнула выйти в лес за хворостом, да, не удержавшись, зашла немного дальше, нежели предполагала. Уж слишком хорошим показался ей морозный денек. Покой и мир царили в лесу, и думалось, что и впрямь на Русь снизошло благословение небес. Жаль только, что не знала девушка, чем закончилась битва между Киевом и Новгородом.

Поднырнув под лапы огромных заснеженных елей, Купава выбралась на опушку леса, где росли молоденькие рябинки. На покрытых инеем ветках алым огнем светились яркие ягоды. Своим неожиданным появлением возле рябин девушка вспугнула птиц, и на землю, укрытую снегом, просыпалась пара гроздей. Присев подле них, девушка не спешила поднимать горькие ягоды, которые показались ей каплями крови… Купава готова была счесть это дурным предзнаменованием, но в сердце отчего-то не было страха, напротив — хотелось подольше любоваться этими рубиновыми пятнышками, ослепительно яркими в искрах чистейшего снега.

Отмахнувшись от грустных дум, Купава осторожно приняла в руку горсть ягод и неожиданно заметила, что из-под снега полыхнуло холодное пламя, которое почему-то не спешило растапливать снег. Присмотревшись, девушка поняла, что свет идет от двух ягодок, откатившихся ближе к стволу дерева. Купава с любопытством протянула руку и вздрогнула, прикоснувшись пальцами к чему-то ледяному, словно металл. А через мгновение сообразила, что одна из ягод… это перстень с ослепительно сверкающим на солнце рубином. Удивительно напомнивший тот, что был утерян в переяславском лесу… Девушка впилась глазами в находку, пытаясь уверить себя, что ошиблась. И тут же поняла, что сомнений быть не может: на ее ладони лежал подарок незнакомца. На широком ободке хорошо виден знак в виде лучистой звезды.

Зажав находку в кулачок, девушка заторопилась обратно к избушке и уже издали услышала ржание коней и отголоски людской речи. Всполошившись, Купава, сторожко оглядываясь, поспешила к знакомой ели и вскоре увидела расположившихся подле домика ведуньи вооруженных всадников. Они развели костер и жарили мясо. Заметив девушку, воины умолкли и дружно уставились в ее сторону. Стараясь не выдавать своего испуга, Купава медленно прошла мимо них в избушку. Убежать без сына девушка не могла.

То, что Купава увидела, перешагнув порог, привело ее в совершенное изумление. Бормоча себе под нос что-то непонятное, Ласа металась по дому — от печки к составленным вместе широким лавкам, где на медвежьем меху лежал распростертый полуобнаженный мужчина. В воздухе витал терпкий запах трав… и крови. Присмотревшись, Купава поняла, что мужчина, видимо, находится в забытьи.

— Кто это…

— Ярослав победил. Это брат его меньший. Он получил тяжелую рану, но решил непременно вернуться к себе в Переяславль. Да вот видишь — слишком много крови потерял… Хорошо еще, что на мою избушку его дружинники набрели. Ничего — я сумею поставить его на ноги.

Чувствуя, как под ногами закачался пол, Купава с замиранием сердца приблизилась к раненому и, охнув, опустилась возле него прямо на половицы:

— Позвезд…

Ласа умело наложила повязку парню на раненое плечо, а затем пристально взглянула на девушку:

— Ведаешь его?

Купава ошеломленно перевела взгляд на свою ладонь, где покоился тяжелый перстень с алым рубином.

— Да к тебе, похоже, не одна, а сразу две пропажи вернулись. Помнишь, что я тебе говорила: «Вернешь перстень — вернешь любовь…»

— Жив… Я знала… чувствовала… как же теперь быть…

Шатаясь, словно пьяная, девушка встала и отошла к окну. Что же она наделала… Позвезд вернулся к ней, только уже ничего не изменить. У нее есть муж, они венчались в церкви. И хотя Гуннар взял себе еще одну жену, но перед Богом только ему Купава может принадлежать… Поток горючих слез хлынул из глаз девушки. Вот она, горечь от ягод рябиновых…

— Почто не радуешься, глупая? Жив твой любимый, подле тебя находится, так зачем слезы льешь? — Ласа обняла девушку за плечи, притянула по-матерински к себе, принялась вытирать слезы.

— Чему радоваться… У нас нет будущего… И любовь моя безнадежна. Я должна забыть его, исчезнуть…

Заламывая пальцы, смертельно бледная Купава долго стояла над телом лежащего без сознания Позвезда, затем взглянула на сына, мирно играющего в своем уголке возле печки с человечками, сделанными из еловых шишек и желудей. Она не знала, как ей поступить… Остаться здесь, пока Позвезд не очнется, и признаться в том, что изменила ему, выйдя по доброй воле замуж за другого, нелюбимого. Рассказать все, что пережила — позор, муку, бесчестье — все, все, даже, что послушно принимала ласки нелюбимого мужа. Но как доказать, что не любила Гуннара… Что Зареок — сын Позвезда. Разве поверит он этому?

«Я не хочу, чтобы ему было больно, как мне. Пусть думает, что я умерла, так ему будет легче. А мне нужно уйти, пока он не очнулся. Забыть его… Но как это сделать, если я люблю его… Люблю! И ничего с этим не могу поделать. Мой разум говорит одно, а сердце — другое. Так как же мне быть?..»