Было уже почти одиннадцать часов, когда Анжелика и Ролан приехали на прием. Они отправились в переполненную людьми гостиную, а затем в обеденный зал, где тоже было много людей. Все весело разговаривали, пили шампанское.
Анжелика увидела улыбающегося мистера Барнума, высокого, представительного мужчину с приятным лицом. Даже издалека было видно, как светятся его глаза.
Жак помахал им рукой.
— Идите за мной. Познакомитесь с мисс Линд и мистером Барнумом.
Когда они пробирались через толпу, Анжелика спросила Жака:
— А где Бланш?
Он вздохнул.
— Наверху, отдыхает. У нее разболелась голова после концерта.
Анжелика нахмурилась.
— Надо ли мне подняться и навестить ее?
Жак покачал головой.
— Она немного утомилась. Может быть, нам не стоит ее слишком уж беспокоить.
Анжелика кивнула, поняв Жака.
— Ну. Финеас, — сказал он, обращаясь к мистеру Барнуму, когда они наконец сумели подойти к нему, — вот о ком я говорил и с кем хочу вас познакомить.
И Анжелика оказалась лицом к лицу с Финеасом Барнумом. Он был в элегантном черном фраке, серебристом жилете и черном галстуке. Его грубые черты лица смягчились, когда Жак представил ему Анжелику. Его рукопожатие оказалось твердым и дружеским.
— Мне очень приятно, мадам Делакруа. — сказал он, поклонившись. — Вы являетесь украшением всей семьи Жака. Женщины Луизианы — настоящие красавицы.
— Благодарю вас, месье. Как это прекрасно, что вы привезли мисс Линд в нашу страну.
— Рад доставить вам удовольствие, мадам.
Барнум повернулся, чтобы пожать руку Ролану. Анжелика смотрела на Дженни Линд. Певица выглядела усталой. Анжелика испытывала благоговейный трепет в ее присутствии.
— Вы были прекрасны сегодня, мисс Линд, — произнесла она.
— Благодарю вас, дорогая, — ответила Линд, пожимая ей руку. Она говорила по-английски с акцентом, но тон ее был теплым и сердечным.
— Мне так понравился Новый Орлеан! Креолы так полны… как это сказать… радости жизни?
— Да, так. Но вы… — Анжелика не смогла найти слов, и только смогла добавить: — Сегодня вы были такой вдохновенной.
Мисс Линд снова поблагодарила Анжелику. Ролан тоже сказал певице комплимент по поводу ее сегодняшнего выступления.
Потом Анжелика и Ролан пили шампанское и пробовали разные кушанья. Анжелике было приятно видеть, что мадам Сантони оживленно беседует с мисс Линд. Она понимала, что у этих двух примадонн много общего.
Через час осталось только десятка два гостей. Семья Миро давно уехала: нужно было уложить Филипа спать, Жан-Пьер пригласил всех в гостиную на кофе. Мадам Сантони с мужем сели на диван рядом с Роланом и Анжеликой, а Барнум с дочерью, мисс Линд и Жак расположились напротив них.
— Мисс Линд просто очаровательна, — возбужденно прошептала мадам Сантони Анжелике. — Вы можете поверить, что она помнит, как я пела Амину в Париже?
— Я вовсе не удивлена этим, — ответила Анжелика. — Кто может забыть ваше пение, если хоть раз слышал вас?
Мистер Барнум рассказывал гостям, как он вчера одурачил толпу восторженных поклонников на пристани Нового Орлеана.
— Толпа хотела посмотреть на Дженни Линд. Тогда я накинул ее шаль на свою дочь, и она сошла с парохода. Уловка удалась, а Дженни проскользнула незамеченной.
Все рассмеялись. Рассказ Барнума подтверждал его обычную изобретательность.
Дженни Линд повернулась к мадам Сантони.
— Сегодня среди нас присутствует блестящая итальянская примадонна. Мне хотелось бы послушать арию в исполнении мадам Сантони. И было бы хорошо, если бы нам спела также ее очаровательная ученица, о которой она так пылко рассказывала мне. — И мисс Линд перевела взгляд на Анжелику.
Анжелика почувствовала, что краснеет от смущения.
— Мисс Линд, мы несказанно тронуты вашим любезным предложением, — ответила мадам и вопросительно посмотрела на Анжелику.
А та, в свою очередь, устремила на Ролана умоляющий взгляд. Анжелика знала, что муж будет недоволен, если она станет петь, но понимала, что просьба Дженни Линд очень лестна для мадам. И ощутила большое облегчение, увидев, что Ролан кивнул ей.
Она с улыбкой обернулась к мадам.
— Вы помните дуэт из «Фигаро», дорогая?
— О да, — ответила Анжелика.
Жюль Бенедикт согласился аккомпанировать обеим дамам на рояле. Мадам Сантони и Анжелика исполнили блестящую арию. Раздались громкие аплодисменты. Дженни Линд тоже хлопала в ладоши и восклицала:
— Браво!
Мадам Сантони поблагодарила Жюля Бенедикта за аккомпанемент, и, когда дирижер вернулся на свое место, сама села за рояль.
— А теперь, дорогая, — сказала она Анжелике, — спойте арию из «Семирамиды».
У Анжелики не было возможности возразить, так как мадам уже заиграла. Голос Анжелики, как всегда, завораживал своей красотой.
Андре Бьенвиль похлопал своего друга Жака Делакруа по плечу. Они незаметно удалились.
— Почему вы мне ничего не сказали об этой девушке? — прошептал Бьенвиль, кивая в сторону Анжелики. — Я много лет знал о Сантони, но ее невозможно уговорить вернуться в оперу. А эта… — Бьенвиль замолчал, закрыв от удовольствия глаза. — Если бы только я мог заполучить ее для предстоящего сезона!
Жак кивнул. Казалось, он тоже был поражен и растроган.
— Андре, я и представлении не имел, что у нее такой талант. Сын говорил мне, что она хорошо поет.
— Это жена вашего племянника, Ролана Делакруа?
— Да.
Андре задумчиво потер подбородок.
— Ну, тогда возникает проблема. Ни один уважающий себя креол не позволит своей жене показаться на сцене. Мне самому чуть не пришлось связывать свою Элен, чтобы не дать ей сделать то же самое. — Он снова замолчал и послушал пение Анжелики. — Да, она изумительно поет.
— Согласен, — ответил Жак. — А жаль, что мы не можем устроить ей турне, как это сделал Барнум для Дженни Линд. Так, мой друг?
Андре фыркнул.
— Это верно, что Барнум предлагал вам стать одним из устроителей турне, но вы отказались?
— Зачем вы напоминаете мне об этом? — заворчал Жак, нахмурившись. Потом он снова заговорил об Анжелике: — Может быть, таким образом и мы получим своего соловья, Андре?
— Креольского соловья, — сказал он с усмешкой.
— Креольского ангела, — с почтением ответил Жак.
Вернувшись с Роланом в гостиницу, Анжелика чувствовала себя словно на небе. Она без конца вспоминала, как пела в доме Жан-Пьера. Как мистер Барнум подошел к ней с горящим лицом, пылко пожал ей руку и оставил ей свою карточку. А потом сама Дженни Линд обняла ее со слезами на глазах.
— Моя дорогая, у вас талант. Вы должны разделить его со всем миром.
Эти слова Анжелика никогда не забудет.
И теперь, приводя себя в порядок за туалетным столиком, она думала об этом. Ролан сидел на краешке кровати с угрюмым видом. Таким он был на протяжении всего вечера.
— Тебе понравилось выступление мисс Линд? — спросила она.
Он неожиданно улыбнулся ей.
— Да. Но ее голос не идет ни в какое сравнение с твоим. Анжелика была растрогана этими словами, хотя что-то в его голосе встревожило ее.
— Ты все еще недоволен, что я пела перед гостями сегодня вечером?
Он немного помолчал.
— Большинство из твоих слушателей были нам незнакомы. Это и есть публика.
— Дженни Линд и мадам Сантони поют перед публикой, — ответила Анжелика, чуть вздернув подбородок.
— У них совсем другие традиции. Ты и в самом деле хочешь петь перед публикой, как мисс Линд?
— Я никогда не помышляла об этом до сегодняшнего вечера, — честно призналась она. — В этом есть что-то привлекательное, я полагаю.
— Я не разделяю этого, мой ангел, — резко ответил он.
Она нахмурилась. Некоторое время они с вызовом смотрели друг на друга. Потом Ролан встал и подошел к ней сзади, нагнулся и тронул ее груди сквозь тонкую ткань сорочки. Его умелые пальцы ласкали тугие выпуклости. Она вздрогнула, и на его губах появилась удовлетворенная улыбка. Она выжидательно посмотрела на него, и он прошептал:
— А теперь, мой ангел, не пора ли нам подумать о ребенке, которого ты так страстно желаешь?
Она покраснела, но не отвела взгляд от его горячих, страстных глаз.
Он нахмурился.
— У тебя другое мнение?
— Нет, — ответила она дрожащим голосом.
Он обнял ее, повернул к себе и жадно поцеловал. Потом снял с нее сорочку и отбросил в сторону. Он ласкал ее ягодицы и целовал грудь, ощущая сладкий запах камелий, которые так и остались в ее волосах. Она застонала, вцепившись в его спину, но все еще оставалась скованной в его объятиях. Он вдруг вспомнил о ее ночном пении и о восторге благодарных слушателей! А не произойдет ли так, что однажды талант Анжелики похитит ее у него?
Эта мысль была так же, болезненна для него, как и сопротивление, которое он ощущал во всем ее восхитительном теле. Этот барьер должен быть разрушен, потому что он не вынесет, если что-то возникнет между ними. Его глаза горели. Он накрыл ее своим сильным возбужденным телом. Его горячие губы спускались все ниже и ниже по ее телу. Она схватила его за волосы, когда он начал легонько покусывать ее живот. Его ненасытные губы спустились еще ниже, и она вздрогнула. Но он, крепко держа ее, раздвинул ей ноги.
— Не сопротивляйся, мой ангел, — хрипло проговорил он. — Я хочу, чтобы на этот раз у нас было что-то особенное.
Она застонала от необычно приятного ощущения, охватившего ее. Она понимала, что будет обижена таким бесстыдством, но была бессильна сопротивляться сладкому пламени наслаждения, охватившему самое сокровенное место ее тела. Она запрокинула голову и вцепилась пальцами в простыни. А он все мучил ее своим ртом и смелыми пальцами, пока она не выдержала и не начала извиваться и стонать в охватившем ее мощном вихре. И вот он наконец вошел в нее. Она выгибалась дугой под ним, ее самая чувствительная часть тела плотно обволакивала его разгоряченную плоть. Это было нечто большее, чем то, что она могла выдержать. Но он крепко держал ее и нашептывал:
— Сдавайся, любовь моя… сдавайся же. Это будет очень хорошо, сама увидишь.
И она сдалась. Слезы на ее глазах были такими же сладкими и горячими, как сжигающее ощущение внутри ее, и она обняла его за шею, прижалась к нему и страстно поцеловала.
А он нашептывал ей на ухо слова любви и дикой страсти:
— Мой ангел… любовь моя. Каждый мужчина из тех, кто был сегодня вечером, хотел бы сделать с тобой то, что я делаю сейчас.
— Но только тебе это можно, — задыхаясь, ответила она.
— Скажи это еще раз, мой ангел, — прошептал он в ответ. — Скажи это еще раз.
— Я хочу завтра отвезти тебя домой, — заявил он.
Анжелика заглянула мужу в глаза. Она лежала под ним, и он все еще не вышел из нее.
— Так скоро?
Он нежно убрал прядь волос с ее лба.
— Тебе не хочется вернуться домой со мной?
Она почувствовала, что тронута этим нежным откровенным вопросом.
— Конечно… но я надеялась, что мне удастся еще раз увидеться с мадам Сантони…
— Тогда сделаем так. Посмотрим, сможем ли мы пригласить чету Ривальди на ленч завтра, а во второй половине дня сядем на пароход и поедем домой.
— Хорошо, Ролан.
— Я хотел, чтобы ты была счастлива, мой ангел.
— Ты добился этого. — Глядя снизу вверх на него и улыбаясь, она призналась себе, что никогда не была так счастлива, как в этот момент. Думая о завтрашнем дне, она сказала: — Я вот только сомневаюсь…
— Да?
— Полагаешь ли ты, что Бланш поедет домой с нами? Он вздохнул.
— Я хотел бы, чтобы она осталась здесь и дала шанс Жаку и самой себе.
— Может быть, мне удастся убедить ее остаться.
— Надеюсь, что тебе удастся, — ответил он, целуя ее. — А теперь, мой ангел…
Пока Ролан занимался страстной любовью с Анжеликой, Жак разговаривал с Бланш.
— Мне не надо было посылать к вам горничную, — виновато сказал Жак. Он сжал ее холодную руку и продолжил: — Моя дорогая, мне так хотелось, чтобы вы познакомились с Финеасом и мисс Линд.
— Но у меня была ужасная головная боль, — ответила Бланш.
— Это из-за того, что вы напряженно слушали мисс Линд в театре.
Бланш вздохнула.
— Я не могу обманывать вас.
— Не можете? Но вы делали это в течение всего концерта, моя дорогая. А он был для вас настоящим откровением. Вы должны остаться в Новом Орлеане у Миро. Мы будем видеться каждый день и медленно продвигаться вперед: сначала станем посещать друзей, потом, может быть, поедем на бал или на концерт. Вы увидите, со временем…
— Нет, я не могу остаться. Я поеду домой с Роланом и Анжеликой.
Он шумно вздохнул.
— Снова вернетесь в свою раковину.
— Жак, это жизнь, которую я…
— Вот это и есть самая глупая чушь, которую я когда-либо слышал!
Экипаж подъехал к дому Миро. Бланш страстно хотелось остаться в Новом Орлеане с Жаком, но она знала, что из этого ничего не получится. Она ловила на себе удивленные и сочувственные взгляды, хотя на ней была густая вуаль.
Жак выбрался из экипажа. Он был огорчен. Бланш приняла его протянутую руку и отвернулась, чтобы он не увидел ее слез.