Аромат обмана

11

— Сегодня у нас заморский гость, — объявила Ирина Андреевна.

Она не смотрела на дочь, поэтому не видела, как побелело ее лицо, а потом начало медленно заливаться краской.

— В-вот как? — сдавленно проговорила Евгения.

— Да, наш большой друг, который живет в это лето на самом берегу моря, — весело говорила мать, продолжая вытирать салфеткой мебель. — Ну и пыли у нас… Просто неловко перед людьми.

— Мама, а… он… на самом деле приехал? — глаза Евгении загорелись забытым светом.

— Как — приехал? — салфетка с восковой пропиткой замерла в воздухе, потом быстро опустилась на бок комода. — Он приедет вечером, — Евгения слышала учащенное дыхание матери, тихое постанывание комода, — после рыбалки.

Серые глаза теряли яркость, как два облачка, когда летнее солнце, уходя за горизонт, лишает их света.

Ирина Андреевна взглянула на дочь. Ох, Господи, что она такое говорит?

— Дмитрий Павлович, — поспешила она, наконец догадавшись, о ком подумала дочь, — он в это лето живет на Можайском море. — Она говорила так, словно не заметила в лице Евгении ничего особенного. — Из-за своих пучеглазых бычков. То ли в море, то ли в пруду он ловит их и очень доволен собой.

— Так это он приедет? — Евгения попыталась придать голосу радость. Но вышло неискренне.

— Он позвонил, сказал, что давно не занимался с Карцевыми просветительской работой. Как бы мы не превратились в деревенских лопухов. Сейчас, говорит он, появилось много любителей выкашивать подмосковные заросли.

Евгения улыбнулась, и Ирина Андреевна почувствовала, как от сердца отлегло. Она знала, что дочь относится к ее давнему другу так же, как и она сама. И всегда рада ему.

— Знаешь, я что-то стала плохо спать ночами, — призналась Ирина Андреевна, продолжая вытирать пыль.

— Тебя что-то мучает, мама? Беспокоит? — Евгения с готовностью ухватилась за новую тему. Ей стало неловко за свою ошибку. Она ждет Костю? Но знает: если бы он даже захотел приехать, он не может — работает.

Конечно, мать знает, что Костя не пропал из ее жизни, он есть до сих пор. Хотя она и говорит матери, будто он теперь просто ее знакомый. Так бывает — человек переходит из одного качества в другое. Но сейчас она выдала себя…

— Да, мучает, — призналась Ирина Андреевна. — Такое чувство, будто кто-то или что-то опасное подступает совсем близко.

— К кому? К тебе? Или к нам?

— К нашему хозяйству. Вообще к нашему делу.

— Ты слишком часто смотришь телевизор, мама, — Евгения окончательно успокоилась. — Наверняка не мигаешь, глядя на экран, как велел доктор, — насмешливо добавила она. — Точно так, как сейчас смотришь на меня.

— Ох, — Ирина Андреевна быстро заморгала. Действительно, она все время нарушает указание окулиста — как можно чаще моргать, особенно когда смотришь на экран компьютера или телевизора. У нее стали слезиться глаза, словно в них насыпан песок. Но и это не все — доктор объявил, что у нее не только блефарит и сухость глаз, но и глазной клещ на веках. — Да, я забываю капать все эти капли, — виновато проговорила она. — Разве упомнишь — четыре раза в день! Я работающая женщина, в конце концов. — Она поморщилась. — Но вполне могу остаться свободной, вот тогда стану только тем и заниматься, что капать в глаза.

— Мама, я тоже… что-то чувствую… Нас ждут неприятности, — тихо призналась Евгения.

— Вот как? Тогда это уже серьезно. — Теперь она с силой терла крышку стола.

— Я думаю, мы должны подманить врага, — предложила Евгения. — Сами.

Ирина Андреевна снова перестала мигать, потом поймала себя на этом, быстро-быстро захлопала ресницами.

Евгения засмеялась и фыркнула:

— Никогда не видела тебя такой кокетливой! Но не думаю, что это поможет обаять противника.

— Признайся, о чем ты говоришь? Или о ком? Ты кого-то подозреваешь? — Ирина Андреевна осыпала дочь вопросами.

— Тебя, — ответила Евгения.

— Ме-ня? — не поверила мать.

— Кто имеет доступ к твоему компьютеру и почте, в том числе? Я. Я заметила, что ты шлешь письма «сестрам». Это признак твоего сильного волнения. Из чего могу заключить — что-то происходит вокруг нашего хозяйства.

— Ну просто сыщик и аналитик, — пробормотала мать. — Вот не думала, что ты меня выследила. — Она с еще большим азартом стала тереть стол. — Да, ты права. Происходит. Поэтому я прощупываю почву на дальних берегах. Нам могут понадобиться деньги, причем много. Я молю Бога, чтоб в фонде «сестер» они были в достатке.

Обе молчали. Потом Ирина Андреевна продолжила:

— Если верить, что зависть, жадность и тщеславие ходят вместе, то я бы предложила присмотреться к нашему ближнему кругу.

— Пожалуй, — согласно кивнула дочь. — Зависть поражает ближний круг. Жадность толкает отнять то, чему завидуешь…

— …а все это делается в угоду тщеславию, — закончила за нее мать. — Ты смотри, как мы с тобой, а? Прямо пианистки — играем в четыре руки.

Они смеялись, довольные друг другом. Ирина Андреевна заметила, насколько быстро взрослеет дочь, это ей нравилось. Она, если честно, устала отвечать за все в одиночку.

— Ну что такое, мама, наши норки и мы вместе с ними для дальнего круга? — продолжала рассуждать Евгения. — После того как я познакомилась с людьми из Фонда защитников дикой природы, мне стали понятны масштабы их деятельности. Они, к примеру, никогда бы не узнали о нас, если бы Алевтина Даниловна не познакомила меня с ними.

— Да, — согласилась мать, — оборот нашего хозяйства для состоятельных бизнесменов — мизер. Я о тех, которые занимаются захватом, называя его изысканно — недружественным поглощением. Они больше выиграют на тараканьих бегах.

— А почему ты вдруг про них вспомнила, — удивилась Евгения. — Это такое прошлое, что я почти забыла.

— Ты забыла, а Лилька до сих пор ими грезит.

— Вот как? А я не знала…

— Она приходила ко мне.

— Да в чем дело? Возник Николай Георгиевич? Или…

— Или. Лилька просила меня забрать для нее деньги в банке.

— Неужели в испанском? — изумилась Евгения. Она стояла, прислонившись к дверному косяку и держа в руках шнур пылесоса. Как только мать закончит, она продолжит уборку.

— Да, в испанском. В другом у нее ничего не лежит.

— Но ей нет двадцати пяти. А если я правильно помню, условия никто не отменял.

— Да она готова подделать свидетельство о рождении, — усмехнулась Ирина Андреевна. — Ей просто не терпится истратить все, что оставила Марина.

— Она мне ничего не говорила, — покачала головой Евгения.

— Вот как? Значит ли это, что Ева и Лилит обретают исконные черты? — усмехнулась Ирина Андреевна. — Я ждала, когда это случится.

— Это случилось раньше, мама, — тихо заметила Евгения. — И теперь просто развивается. Но зачем ей деньги?

— Хорошо стоишь? — мать бросила на Евгению быстрый взгляд. — Прижмись к косяку, а то упадешь! Лилька хочет поехать на Мадагаскар и купить там тараканов.

— Что-о? — Евгения отскочила от косяка. Шнур выпал из рук.

— Я тебя предупреждала. Шнур — черт с ним, главное — ты в порядке, — насмешливо бросила мать.

— Но зачем ей это?!

— Чтобы разбогатеть, вот зачем.

— Но без твоих приманок вряд ли ее осыплет золотой дождь, — заметила Евгения.

— Я не стала напоминать ей об этом. Все равно деньги она не получит. Я обещала ее матери.

— Уже хорошо, — пробормотала Евгения.

Ирина Андреевна внимательно посмотрела на нее.

— Должна признаться, я рада. Солнечная энергия сделала свое дело.

— И вода, — добавила Евгения.

— Ты прекрасно выглядишь. Сама знаешь, это не только моя оценка. Помнишь, что сказал массажист в санатории?

Евгения кивнула:

— Я на самом деле себе прекрасно чувствую.

Ранней весной они ездили на неделю в санаторий на Клязьму. Массажист, который занимался обеими Карцевыми, сказал, что давно не видел такой идеальной физической формы, как у Евгении. Сама девушка объясняла свои успехи тем, что отказалась от мяса и полюбила соевые продукты.

— Вы не боитесь генетически модифицированной сои? — спросил тогда массажист.

— Птичьего гриппа тоже, — засмеялась она тогда…

— Мама, я стала другой. — Она помолчала. — Я чувствую себя так, будто недавно была сушеным абрикосом, а теперь меня размочили, и я снова — свежий фрукт, только что с дерева.

— Надо же, а ведь действительно что-то есть в тебе от этого фрукта. Цвет лица, например. Солнечный, очень свежий.

— Главное, мозги перестали быть жесткими, — добавила Евгения тише. — Знаешь, я поняла — упертость можно проявлять только в супермаркете.

— Подробнее, пожалуйста, — попросила мать, с интересом ожидая дальнейшего объяснения.

— Если тебе не нравится, как с тобой обходятся в магазине, не ходи в него, иди в другой. Но во всем остальном нужна гибкость. Надо точно знать, чего хочешь, и не спотыкаться на мелочах. Правильно выбирать приоритеты и не перепутать, что важнее — процесс или результат.

Ирина Андреевна молча смотрела на дочь. Она видела милую молодую женщину, на самом деле похожую на библейскую Еву. Но под этой внешней мягкостью она чувствовала другую, целеустремленную, похожую на нее, на мать. Это радовало.

— Знаешь, собрать бы за столом сотрудников и дать им понюхать «словогона», — продолжала Евгения. — Мы бы тогда узнали, кто завидует больше всех и кто готов нас съесть.

Ирина Андреевна удивленно вскинула брови:

— Ты запомнила это название, да? Но мама не закончила над ним работу. Однажды к ней пришли и предложили отдать все, что у нее есть по этому препарату. Она испугалась — он слишком действенный, а потому опасный. И отложила его подальше.

— А ты не занималась им? — спросила Евгения.

— Нет. Но состав знаю. Он, на удивление, простой. Твоя бабушка отличалась тем, что из простого получала сложное. Вещества, которые она ввела в препарат, притупляют торможение нейронов мозга, поэтому человек говорит без остановки. Как некоторые в алкогольном опьянении. Но от «словогона» он не просто говорит, а испытывает невероятное доверие к собеседнику. — Ирина Андреевна отошла от стола, смяла салфетку и бросила ее в корзину для мусора. — Знать бы кому, я дала, пожалуй, бы порцию «словогона».

— Ты нарушила бы свои принципы? — с любопытством спросила дочь.

— Можно, наверное, нарушить принципы, если рушится жизнь. Причем не только моя, но и твоя…

— Если у нас нет «словогона», то Дмитрию Павловичу ничто в нашем доме не грозит, — Евгения с улыбкой посмотрела на мать.

— Ему-то? Да он сам все расскажет. Для него нужен другой препарат — словоостанавливающий.

— Скотч поможет, — со смехом бросила Евгения.

— От него только скорость речи прибавится, а четкость — наоборот, убавится.

— Я не про тот, который внутрь. Я про тот, который все еще на оконной раме, — она кивнула на окно.

— Ты про этот! — Мать рассмеялась. — Слишком жестоко. — Она подошла к окну, дернула хвостик скотча. — Совсем забыла, — она дернула сильнее. — Воздуха! Всем — воздуха!

Мать и дочь открыли окна, вымыли рамы и полы, все пропылесосили. Они делали это с таким азартом, будто ничего более приятного в жизни нет и быть не может.