19

Какой обыденный разговор вышел с Лилькой, думала Ирина Андреевна. А ведь она боялась его с тех пор, как Марина умерла. На самом деле откуда ей знать, как все происходило у Марины с тем мужчиной. Все, что она сделала — синтезировала препарат, и он сработал.

Ирина Андреевна гордилась собой — Марина Решетникова, сорокадвухлетняя некрасивая женщина, родила прелестную девочку. Для Карцевой это событие означало одно: препарат сработал не просто хорошо — отлично, так же, как аналогичный работает для норок.

Она дала своей лаборантке то, что она хотела. Марина хотела ребенка не от деревенского или поселкового мужика.

— Замуж красота не пускает, — смеялась она над собой. — А ребенок мне нужен от красивого.

Они поехали в командировку в Новосибирск, в Академгородок. Нужно было сравнить данные их и выводы ученых-сибиряков по пахучим приманкам.

Марина сказала ей на второй день командировки:

— Я увидела его.

— Ты на самом деле сошла с ума? — Карцева помнит, как забилось сердце от предощущения… Конечно, ей хотелось проверить, возможно ли такое. Но она не позволяла себе даже думать…

— Хочешь, Ирина Андреевна, я напишу бумагу — любую. Что я сама, никто не принуждал меня. Он такой красавец, у него трое детей, будет четвертый. У меня. Знаешь, столько раз снилось, что я беременна… Все получится. Я чувствую. Ну дай мне хоть кусочек счастья. Для чего тогда мы путаемся с этими гормонами-феромонами? Неужели только ради зверюшек?

Марина смотрела на нее, а Ирина Андреевна чувствовала, как по телу бегут мурашки — столько надежды в этом взгляде, выцветшем от многолетней печали, от слез. Ее лаборантка так хотела радости, обыкновенной, как у всех…

— Ты намажешься препаратом и пойдешь? К нему, мимо или…

— Не твоя забота, — губы Марины насмешливо скривились. Казалось, она знает то, о чем никогда не догадается Карцева. — Он поведется, я знаю…

Если иметь в виду только физиологию, размышляла Карцева, все должно получиться. Но… все-таки человек обладает волей, он умеет противиться желаниям, даже самым первобытным.

Еще Ирина Андреевна боялась скандала.

Марина угадала ее опасения, иногда интуиция сотрудницы удивляла и пугала Карцеву. В то же время — успокаивала.

— Никакого скандала. Он не соединит меня с тобой. Я ничего и никогда не собираюсь от него требовать. Я возьму только то, что мне надо, я подготовилась, я все высчитала, я даже — запаслась… — без остановки, на одном дыхании, говорила Марина. Она показала пробирку. Ирина Андреевна поняла, для чего…

— Ага, не только внутрь, но и на вынос, — усмехнулась Карцева. — Понимаю. Но за результат не отвечаю, — повторила она.

— За него отвечаю я, — засмеялась Марина. — Я буду растить результат, а ты — наблюдать. Только давай договоримся — я ничего тебе не расскажу. Меньше знаешь — крепче спишь.

Все получилось. Ирине Андреевне оставалось удивляться силе того, чем она владеет. С одной стороны, она рада, а с другой — страшно. Если о власти феромоновых приманок над желаниями человека узнают те, кому не стоит о них знать, неизвестно, что они от нее потребуют…

Через девять месяцев, под снегом и дождем осени родилась Лилька. Как раз седьмого ноября. Этот день, который теперь называют днем октябрьского переворота, стал таким для Марины Решетниковой и Ирины Андреевны Карцевой.

Лилька спрашивала об отце не только у матери, у Ирины Андреевны тоже. Карцева, чтобы положить конец расспросам, сказала однажды, что познакомилась с Мариной, когда Лилька уже была на свете.

Карцева нашла сигареты в ящике письменного стола, толкнула створку окна. Закурила и смотрела на сад. Затянулась дважды, потом погасила сигарету — нечего дымом мучить вишни.

Теперь Лилька знает все.

Так что же больше всего задело ее в том разговоре? — с тревогой спрашивала себя Ирина Андреевна. И ответила себе: — Конечно, Лилькины слова о том, что она наследница эксперимента. А Карцева, выходит, заставляет ее заниматься кормами за мизерную зарплату?

Она посмотрела на часы. Машина, посланная за Евгенией на вокзал, должна вот-вот приехать. Интересно, какие глаза будут у дочери, когда она узнает последнюю новость?

Ирина Андреевна встала, прошлась по комнате.

Она услышала шум мотора. Хлопнула дверца «Волги». Потом смех дочери, громкий голос водителя.

Ирина Андреевна пошла к двери. Что ж, каждый развивается по-своему и идет своим путем. Евгению пригласили в Питер экологи. Это хорошо.

— Мама, правда, что Лилька переехала? — первое, что спросила дочь, переступив через порог.

— Тебе сказал шофер? — спросила мать.

— Он. Как это?

— Ей стало тесно на границе, — усмехнулась Ирина Андреевна. — Но давай поговорим об этом после. Меня интересуют твои успехи.

— У-у-у… — протянула Евгения, откатывая дорожную сумку на колесах в угол. — Мне сделали такое предложение… Ах, я просто не знаю, как ты к нему отнесешься.

— Я? Разве предложение сделали мне? — Ирина Андреевна улыбалась. Успех дочери — ее успех. Она не сомневалась, что Евгения сообщением о репеллентах заинтересует экологов, но как именно — ей не терпелось узнать. — Говори скорее.

— Мне предложили испытать «отманку» на рыси. Знаешь такого зверя?

— Рысь? Конечно. Нет шубы более прекрасной, на мой взгляд, чем из рыси, — она мечтательно улыбнулась. — Трудно найти дороже. Разве что из соболя. А почему экологи решили защитить рысь? По-моему, этого хищника вполне достаточно в лесах Сибири.

— Именно в те леса меня хотят послать, — объявила Евгения. — В Новосибирск, а оттуда на вертолете или на чем еще — в тайгу.

— Господи, — Ирина Андреевна всплеснула руками. — В тайгу?

— А где, ты думала, можно проверить действие препарата?

— Я полагала, что ты дашь образец и кто-то…

— Не-ет, мама, я никогда никому не дам свой препарат, — сказала Евгения и осеклась. Она уловила в глазах матери что-то такое, от чего ей стало жаль вылетевших слов. — Только сама.

— Но не на себе, хорошо? — усмехнулась мать.

Евгения медленно кивнула.

— Конечно, — сказала она. — Если не будет крайнего случая, — она засмеялась.

— Когда ты едешь? — спросила мать.

— В сезон охоты. Перед поездкой мне дадут деньги и бумаги.

— Летишь одна? — в голосе матери Евгения услышала любопытство.

— Из Москвы — одна.

— А из Питера кто-то полетит?

— Нет. Но люди из фонда мне показались вменяемыми. Значит, все подготовят, встречу в аэропорту — тоже, — рассказывала Евгения. — Один окончил лесотехнический в Питере, другой — охотоведение в Вятке. Это они защищают рысь.

— Да-а, красивый мех, — повторила Ирина Андреевна. — Я видела рысью шубу в магазине, когда летала к Марии. Знаешь, сколько стоит? Тридцать тысяч евро. Вполне разумно озаботиться, чтобы не пропала рысь из наших лесов. Ты упомянула Вятку, — заметила она, — там есть институт, в котором занимаются приманками. Но это другая школа, — добавила она.

— Международный фонд готов нанять людей. Моей «отманкой» они будут перекрывать приманки охотников, — сказала Евгения.

— Ты говоришь об этом так, будто уже довела до ума то, чем ты занимаешься. — Ирину Андреевну задела чрезмерная легкость дочери по отношению к столь серьезному делу. Она помнила, с каким трепетом работала сама над приманками в лаборатории. А Евгения уверена, что своей работой, в общем-то, перекроет действие ее препарата. — Села и сварила? Но…

— Мама, — дочь подняла руку. — Ты очень галантный начальник. Ты заметила, что я сижу в лаборатории после работы, но не спрашиваешь, чем я занимаюсь. Я давно, как ты выразилась, «варю».

— Догадываюсь, — кивнула мать. — Непорочное дерево или витекс… Авраамово дерево… Антигормоны — медикаменты, которые используют для остановки полового созревания. Алевтина Даниловна Горохова хорошо разбирается в них, да? — Мать с улыбкой смотрела на дочь.

— Значит, ты про все знаешь? — Глаза Евгении остановились на лице матери.

— Не все, — покачала головой Ирина Андреевна, — но я знаю, что ты работаешь над «отманкой» давно.

Евгения кивнула. Она решила заняться препаратом еще раньше, после того как догадалась, чем Лилька заманила Костю. Точнее, не догадалась, а предположила, чем подруга могла его завлечь в постель. Так и бывает — за что берешься со страстью, то и получается.

— Я волновалась, где испытать препарат. Если честно, — Евгения фыркнула, — хотела попросить Лильку… Теперь не хочу. Алевтина Даниловна расстаралась.

— Понятно. Должна сказать, Горохова — личность известная. Хорошо.

— Меня встретят в Новосибирске люди из Академгородка. Отвезут к зверолову, к охотнику-профессионалу, который больше всех добывает рысей, — тараторила Евгения.

— Он согласен проверить твой препарат? — удивилась Ирина Андреевна.

— Ну… — Евгения замялась. — Мне сказали, что нужно сделать.

— Тайно от него? — Ирина Андреевна насторожилась.

— Нет, конечно. Он согласился принять меня с препаратом, — уклончиво ответила Евгения.

— Понятно. Видимо, у него тоже есть свой интерес, — предположила Ирина Андреевна. — Немало конкурентов, которых захочется усмирить… — Она усмехнулась. — Впрочем, это не наши проблемы.

Ирина Андреевна смотрела на дочь. Разумеется, она могла долго высказывать сомнения, давать советы, предостерегать от чего-то. Но она видела такое счастливое лицо, что заставила себя молчать.

— Пойдем, я тебя покормлю, — позвала Ирина Андреевна.

— Сначала в душ. — Евгения скрылась в ванной.

Еще утром Ирина Андреевна приготовила рыбу, она стояла в микроволновке. Повернула рукоятку таймера, указала Евгении на стул. Дочь уже вышла из душа. Влажные волосы, слегка подсушенные феном, блестели так же, как глаза.

— Рыба, это здорово! — обрадовалась она. — Мам, ну как я могла есть столько времени одну сою? Творог из сои, майонез из сои, молоко из сои…

— Переворот чувств устраивает переворот во всем, в желудке тоже, — пошутила мать. — Давай начинай.

— Надеюсь, это не бычки, — Евгения наклонилась над тарелкой.

— Нет, филе сома, оно без костей.

После обеда они перешли в гостиную.

— Вот это да-а! — Евгения уселась на диван и покрутила головой. — Никак не могу поверить…

— Ты про Лилькин переезд? — спросила мать.

— Ага. Надо же, ни слова, ни полслова. Хороша Лилит!

— Вот именно. Из Лильки созрела Лилит, — Ирина Андреевна говорила, переставляя книги на полке. Евгения знала — это признак волнения. Бабушка поступала так же. Она — нет. Впрочем, пока нет.

— Мам, может, Лилька решила устроить нам сюрприз? Позвать на новоселье?

— Сюрприз она уже устроила — неожиданным отъездом. Что ж, серьезный поступок — поменять деревенский дом на квартиру в Москве, сама знаешь какую. Да проделать все так быстро… Месяца не прошло, как она взяла отпуск.

— Когда я уезжала в Питер, она говорила, что хочет проветриться. С кем-то полететь в Крым.

— Она не говорила, откуда у нее деньги на такую операцию? — спросила мать.

— Нет, — Евгения покачала головой.

— Может, в плюс пошла земля вокруг дома. Хотя здесь она ничего не стоит, — вслух размышляла Ирина Андреевна. — Пока не стоит, — добавила она.

— Я подумала: не ты ли дала ей деньги, — сказала Евгения. — Под те, что в испанском банке.

— Нет. Она просила их, я тебе рассказывала. На мадагаскарских тараканов, — Ирина Андреевна вздохнула.

— Фу-у, — с досадой фыркнула Евгения. — Тогда, может, взяла кредит? Или помогла ипотека?

— Евгения, — Ирина Андреевна резко вскинула голову. — Иногда мне страшно за тебя, — в голосе матери звучала откровенная досада.

— Что я такого сказала? — Евгения по-детски надула губы. Ей не нравилось, когда мать говорила с ней таким тоном. — Я знаю: люди берут кредит, переезжает в другую квартиру…

— Для этого руководитель предприятия, в данном случае я, должен дать бумагу, в которой указана зарплата. Причем такая, какая позволяет претендовать на ипотечный кредит. Понимаешь? Ты про это слышала? — Мать уронила толстый словарь на пол. — Тьфу, все из рук валится.

— Но… что-то случилось еще? — тихо спросила Евгения. Она почувствовала, что градус раздражения матери выше, чем был бы только из-за Лильки. Без других причин мать посмеялась бы над ее доверчивостью насчет кредита, не больше. На самом деле зачем вникать в технологию того, что ей не нужно? Когда понадобится — тогда узнает…

— Случилось, — проговорила Ирина Андреевна. — Хотя вроде бы еще нет.

— Как это? Да или нет? — не поняла Евгения.

— Внешне нет, но на самом деле — да.

Евгения, фыркнув, высказала предположение:

— Понимаю, процесс пошел, но его признаки не проявились на поверхности?

— Примерно так.

— Расскажешь? — спросила Евгения, готовая к тому, что мать может сказать «нет». — Что-то из-за Лильки? С ней связано?

— Со мной. Я приняла неправильное решение. Но сейчас не будем об этом. В общем, чтобы закончить о Лильке, давай скажем так: девушка выросла и жаждет самостоятельности. Флаг ей в руки.

Мать подняла словарь, оглядела полки. Места не было. Но она стиснула ряд книг изо всех сил. Евгения наблюдала. Значит, загадала: если втисну, то сбудется. Она сама много раз загадывала — это, видимо, семейное.

Словарь не влез целиком. Но Ирина Андреевна оставила его зажатым между боковой стенкой полки и книгой перед ним. Значит, очень важно, чтобы сбылось, поняла Евгения.

Она угадала. Все мысли Ирины Андреевны крутились вокруг одного: сумеют ли они устоять?

В общем-то, о Лилькиной жизни в последнее время Евгения знала не так много. Они по-прежнему подруги, но степень откровенности изменилась. К тому же, как выяснилось, когда пропала необходимость «тестировать» тех, кто жаждал стать близким другом Евгении, общих дел оказалось немного.

Они обе работали у Ирины Андреевны, но бывали дни, когда ни разу не встречались. Правда, вечером Лилька обязательно приходила. У Карцевых ужинали, пили чай, а иногда — вино, которое все чаще приносила Лилька. Причем не вино, а «дворняжку».

— У тебя личный винодел? — спросила как-то Ирина Андреевна.

— Нет, личный поставщик, — засмеялась Лилька. Ее рыжие кудри прыгали на плечах, они повторяли цвет напитка, который она принесла.

— А не подбираешь ли ты вино в цвет волос? — спросила Ирина Андреевна. — Или тот, кто тебе его дарит? Сегодня — дорогой херес. На зарплату, которую ты получаешь у нас, такое вино не купишь…

Лилька продолжала смеяться:

— Я взрослая женщина. И выбираю тех, кто понимает толк в винах и в цвете волос!

Чем больше думала Евгения о Лилькином переезде, тем меньше он ей нравился. Вернее, его таинственность. Она слишком давно знает Лильку и чувствует: что-то особенное грядет в отношениях с ней.

Будь между ними все, как прежде, на вечерних чаепитиях обсуждали бы ее затею, варианты обмена, цены на дома и квартиры в Москве и Подмосковье. Они узнали бы много чего о риелтерах, даже о цвете их ботинок и волос. И, конечно, постарались бы помогать Лильке угнездиться в новой жизни.

Но сейчас — тишина и тайна — это уже не Лилька, а Лилит. А значит — предупреждение.

Загрузка...