Аромат обмана

30

Костас рассматривал Венеру Морскую. Маленькая, изящная, из белого мрамора, она стояла в зале археологического музея и наполняла его особым покоем. Хотя, казалось бы, она — морская, значит мятущаяся. Но она глубокая, и нужна высокая волна, чтобы нарушить ее покой.

Ему всегда доставляло удовольствие разглядывать эту скульптуру. В самый первый раз, когда увидел ее, он почувствовал, как все тело отозвалось. Она же мраморная копия Евгении!

Потом он посмеялся над собой. Если сказать ей, на кого она похожа, Евгения поколотила бы его. Маленькими кулачками в грудь. Тук-тук-тук… Да войдите же! — хотелось крикнуть ему всякий раз, когда она так поступала, но он сдерживал себя.

Она, конечно, поколотила бы его за такое сравнение — эта красавица была гораздо полнее ее. Но если бы Евгения немного поправилась, то любой скульптор с вожделением заполучил бы подобную модель.

Он заметил, что в Греции до сих пор украшают дома копиями древних скульптур. В специальном магазине он мог найти все, что вынуто из земли ценного в результате раскопок. У каждой вещи есть паспорт, подтверждающий, что копия выполнена таким-то скульптором.

Сегодня он прошелся по старому городу, внутри толстых стен его можно всякий раз заметить то, чего не видел прежде. Как, например, сегодня.

По здешним традициям в выходные родственники собираются вместе, жарят на вертеле козленка, прямо перед домом, на такой узкой улочке, что протяни руку из своей двери, и ты поздороваешься с соседом напротив.

Костас не переставал изумляться ловкости водителей, которые не только протискивались на своих разнонациональных «мини» между стенами домов, но и разъезжались со встречными машинами. Сам он едва не натолкнулся на очаг, свернув в такой переулок.

В старом городе он даже хотел снять квартиру, когда приехал сюда, настолько необыкновенную жизнь обещало ему это место. За триста евро в месяц он мог поселиться в трехкомнатной. Но тетка Мария настояла, чтобы он жил у нее в Линдосе. У нее большой дом, она совершенно искренне готова делить с ним кров, тем более что ее дети давно разлетелись по всей Европе. А у нее больное сердце, использовала она последний довод. В любой миг ей может понадобиться свой человек. Он согласился.

Родственники приняли семью Никомадисов, к которой принадлежал Костя, так, как он не ожидал. С одной стороны, первобытнообщинный уклад, как он называл семейные принципы местных греков, может показаться чрезмерно утомительным. Но с другой — в трудные времена этот уклад помогает устоять на ногах.

Окажись Костя-Костас обыкновенным понтийским греком, решившим начать новую жизнь на исторической родине, сейчас он собирал бы помидоры на чужих плантациях за гроши, как это делают его знакомые, тоже бывшие москвичи. Один молодой мужчина окончил историко-архивный институт, работал в крупном хранилище, а теперь грузит ящики с помидорами. Но, кажется, и у него засветилась надежда. Местное турбюро нанимает его менеджером. Но только на следующий сезон. Понятно, что хозяин не прогадает — на Родосе будет больше туристов из России, а пока немцы, англичане и скандинавы подставляют свои бледные тела под жаркое солнце острова.

Но Костасу ничего такого не нужно. Местом в университете он доволен.

Тетка Мария вообще-то предлагала войти в ее бизнес. У нее меховой магазин, небольшая шубная фабрика. Много лет Мария Родопуло закупает шкурки норок у Ирины Андреевны Карцевой. Это мех хорошего качества. Сейчас самый модный цвет, как он узнал вчера за ужином, — черный бриллиант. Он видел такую шубку и подумал, что Евгения в ней была бы точно, как Венера Морская… одетая.

Он улыбнулся. Кстати, вспомнил он, никогда не видел ее в чем-то меховом, хотя мать и бабушка могли бы закутать ее в мех с самого детства. Но, видимо, насмотревшись на красоту зверька в живом виде, ей самой не хотелось.

Бизнес Костаса не привлекал, а преподавание, наука — очень. Он уже попробовал себя в Москве — читал лекции по истории Древнего мира в Гуманитарном университете.

Наконец он отошел от Венеры и направился в закуток, где сидел реставратор. Он заметил, что в последние дни тот занимается мозаикой. Скорее всего, подумал Костас, нашел остатки византийской. Хотелось проверить, так ли это. Мозаика производила на Костаса странное впечатление — он просто столбенел, глядя на огромные панно с птицами, рыбами, цветами, выложенными из разноцветных кусочков. Однажды, еще из России, он летал в Тунис. Конечно, он не прошел мимо столичного музея, в котором самая большая в мире коллекция мозаики. Он гулял по его залам с открытия до закрытия, и так неделю подряд.

Едва он подошел к двери мастера, как зазвонил мобильник. Костас посмотрел на дисплей. Номер тетки Марии.

— Костас, лети срочно в аэропорт. Надо встретить одного человека. Ты можешь?

— Разумеется, тетя Мария. Кто он?

— Повесь табличку с именем Костас, он сам тебя найдет, — протараторила Мария.

— Уже еду.

Он много раз встречал гостей Марии. На прошлой неделе — двух девушек из Белоруссии, которых она наняла в магазин укорачивать шубы клиентам. Костас посмотрел на часы. Потом с грустью — на дверь мастерской. Времени нет.

Он повернул к выходу. Не важно, успокаивал он себя, реставратор просидит над мозаикой и сегодня, и завтра, да ему целой вечности мало, чтобы постичь тайны старых мастеров.

Костас сел в машину и помчался в аэропорт. Там он поставил ее на стоянку, вынул из багажника табличку с именем и пошел в зал прилета. Рейс из Москвы уже прибыл, пассажиры проходили паспортный контроль.

Привалившись к стене, он рассеянно осматривал толпу — не он ищет кого-то, а его ищут, поэтому напрягаться незачем. Но когда поднял глаза и увидел, кто к нему идет, он похолодел.

По залу прямо к нему шла Евгения. Она катила за собой пламенно-красный чемодан. Костас посмотрел на него и тоже вспыхнул.

— Привет, — сказала она.

Ее лицо, обращенное к нему, было бледным, но глаза сияли. Как будто она ничего не могла с ними сделать…

— Здравствуй, — сказал он, протягивая к ней руки. — На самом деле это ты? — Он растерянно всматривался в толпу.

— Ты кого-то еще встречаешь? — спросила она. — Не меня? Мария сказала, что ты меня встретишь.

— Вот как? Но она предупредила насчет таблички, — он недоуменно смотрел на картонку на груди со своим именем.

— Значит, она тебе не сказала, что это я? — Лицо Евгении начинало розоветь.

Он засмеялся, потом тихо сказал:

— На случай, если ты забыла, как меня зовут.

— Нет, Костя, я не забыла, — так же тихо ответила Евгения и протянула ему руку.

Он схватил ее обеими руками. Ему хотелось схватить не только руку. Ее всю. Обнять, прижать к себе и никогда больше не отпускать. Не важно, пускай помнется ее белоснежная блузка, даже лопнут кружева, которыми оторочен вырез…

— Какая ты красивая, — шептал он.

— Пойдем, — сказала она, и он кивнул. Не выпуская руки Евгении из своей, повел к выходу.

Он вез ее в машине, то и дело бросая на нее взгляды. Если бы можно было не смотреть на шоссе…

— Ты надолго? — спросил он. Как бы ему хотелось, чтобы она ответила: навсегда…

— Нет, — сказал она. — Я по срочному делу.

Он кивнул, не желая дальше огорчать себя ее ответами. Он украдкой смотрел на ее лицо, когда вез по набережной Линдоса. Отсюда виден пляж. Помнит ли она светлый мелкий песок, волны, которые накрывали их, крик чаек? Он увидел по ее лицу — она все помнит.

Костас привез ее в дом Марии. Тетки не было, он проводил Евгению в ее комнату, а сам не мог найти себе места. Пошел в кабинет, включил компьютер и только сейчас вспомнил, что давным-давно не проверял почту.

Он открыл и первое, что увидел — фотография. На ней Евгения и неизвестный мужчина сидели на берегу пруда в нежной позе. Она положила голову ему на плечо, а его голова клонилась к ее локонам… Кстати, локонов у нее уже нет, значит, карточка не такая свежая, пытался он успокоить сильно бьющееся сердце. Но сама поза яснее ясного указывала: эти двое хорошо знакомы и нежны друг с другом…

Он лег в постель, но не спал — думал. И наконец решил, что Евгения имеет право встречаться с кем хочет, когда хочет. Он ей никто. И сейчас она прилетела сюда не к нему. Она сказала — к Марии, по делу.

Костас медленно закрыл глаза, обещая себе, что заснет, как человек, все точно объяснивший самому себе.

Внезапно он услышал топот ног, голоса, шум и крики.

Он вскочил с постели, набросил на себя халат, выбежал на балкон. У входа в дом стоял реанимобиль.

«Евгения?» — ударила мысль. Но тут же пропала — он увидел, как она в красном махровом халате бежит следом за санитарами.

Тетка Мария!

Костас сбросил халат, натянул шорты, просунул руки в рукава рубашки, застегивая ее на ходу. Ночная прохлада заставляла ежиться. Он бежал через дворик, туда же, куда и все.

— У Марии инфаркт, — крикнула Евгения с отчаянием, глаза ее были полны слез. — Она в коме.

Он обнял ее, она прижалась к нему и заплакала. Рыдания сотрясали тело, он все теснее прижимал ее к себе. На секунду мелькнула мысль: как хорошо, что она плачет. Но, вспомнив о причине слез, немедленно прогнал эту мысль. Костас подвел ее к дивану в холле, усадил, опустился рядом.

Они смотрели друг на друга. Без слов понимали то, что не решались сказать вслух — прозвучало бы банально. Они внезапно осознали: вечности нет, твой час может пробить в любую секунду. Поэтому надо простить друг друга, если они по-прежнему друг другу нужны, отбросить полудетские принципы, принятые на себя неопытными, незрелыми душами.

— Ты приехала по делу, — наконец сказал Костас. — Значит, его нужно сделать.

— Да, — подтвердила Евгения. — Я приехала к Марии. Но теперь… Мне надо дальше, в Испанию. Костя, у меня осталось два дня. Если я не успею, мы с мамой погибли…

Костя встал:

— Я свяжусь с сыновьями Марии, обзвоню родственников. Ты сообщи своей маме, а утром мы все решим.

Он обнял ее и повел в комнату. Он помог ей снять халат, под которым надета длинная шелковая ночная рубашка. Костя уложил ее в постель и укрыл одеялом.

— Костя… Ты придешь… еще? — тихо спросила она.

Он почувствовал удар, но не в сердце. Это был удар такой силы, от которого он едва устоял на ногах.

— Ты… — он хотел спросить: «хочешь, чтобы я пришел»?

Но он не спросил — ответ читался в ее огромных серых глазах.

— Я поняла, как быстро уходит время… — прошептала она.

Он колебался. Уйти сейчас и прийти после? Но он снова может что-то упустить, не понять, а значит — потерять. В конце концов, то, что она сейчас хочет, — доказательство ее любви, несмотря ни на что.

Костя подошел к двери на ногах-котурнах. На самом деле он чувствовал себя каким-то маскарадным героем — какие-то длинные деревянные ноги…

Он запер дверь изнутри. Возвращаясь к ней, сбросил рубашку, шорты. Он взглянул на себя и едва удержался от улыбки. Вспомнил тетку Марию и ее рассказ о нудисте на пляже.

Евгения смотрела, как он идет к ней. Она медленно снимала ночную рубашку. И встала перед ним, нагая.

Сердце зашлось, его охватило пламя. Венера Морская. Белоснежно-мраморная, но живая и теплая!..

— Ты теплая, Венера Морская, — прошептал он…

Дальше он ничего не помнил, только вкус губ, горячих и сладких, только вздохи, и — полный провал в бездонную пустоту.

Наверное, думал он потом, счастье — это и есть бездонность, сколько ни падай — не ушибешься…

Евгения смотрела на него, когда он лежал. Капли пота стекали ей на грудь. Она водила пальцем, соединяя капли друг с другом.

— Дождь, — улыбнулась она. — Помнишь, как тогда? Ведь был дождь…

Он с трудом разлепил глаза. Помнит ли он дождь, который лил на даче? Конечно, он помнил.

— С тех пор затяжной дождь мне всегда напоминает о тебе… — прошептала она.

Утром Костя проснулся рано и сразу позвонил в клинику.

— Марии больше нет, — тихо сказал он, отвечая на вопрошающий взгляд Евгении.

Она заплакала, позвонила матери.

— Мама приедет на похороны, но в Испанию должна ехать я.

— Я с тобой, — сказал Костас. — Делами Марии займутся ее самые близкие люди. Мы успеем вернуться к похоронам.

— Но я… Мне неловко, Костя… Ты знаешь испанский, конечно… Но Энрикета говорит по-английски, так что мы с ней поймем друг друга. — Но потом все-таки призналась: Я рада, что ты поедешь со мной.

Они молчали в машине, пока ехали в аэропорт. Эта смерть потрясла, они никак не могли поверить, что все происшедшее — реальность.

В самолете, который из Афин уже переносил их в Мадрид, когда границы отделили их от прежней жизни, они наконец заговорили.

— Ты знаешь, Костя, однажды я уже потянулась к телефону — хотела позвонить тебе и сказать, что все поняла. Но, видимо, тогда я еще не была готова… Я уехала в Сибирь, а когда вернулась, мама сообщила о банкротстве. Она отправила меня к Марии. Ты знаешь, она ее «сестра» справа. А теперь, когда ее нет, только «сестра» слева сможет поддержать мамину просьбу о ссуде. Когда я увидела тебя и эту табличку с именем «Костас», я почувствовала, как ноги подкосились. Подумала: с этой табличкой ты ждешь не меня…

— Ты так побледнела, — улыбнулся он, вспоминая.

— Но я быстро догадалась, что это проделки Марии. Она всегда любила меня. И шутить тоже любила.

— Она давно хотела соединить нас, — кивнул Костя.

— Но не все, оказывается, этого хотели, — усмехнулась Евгения. — Даже не думала, что моя ближайшая подруга способна на то, что она сделала.

— Ты имеешь в виду Лильку? — тихо спросил он.

— Да. Теперь я хорошо понимаю после того, как стала заниматься приманками и репеллентами, что нами управляет не только разум, не только сердце, но и многое другое. Ты сам догадался, что Лилька подманила тебя феромонами. Она крала препарат, я знаю. Она украла бы и технологию, но это ей не по зубам.

— Не по зубам ей и другое, — он покачал головой.

— Еще что-то? — Евгения резко повернулась к нему, и стаканчик с водой на столике едва не выпал из своего гнезда. Он протянул руку и удержал.

— В тот вечер, когда я привез тебя к Марии, я открыл почту и обнаружил фотографию. Ее кто-то прислал, без обратного адреса.

— А что на ней? Точнее, кто? — Евгения спросила тихо, догадываясь, что она услышит нечто неожиданное.

— Ты. С каким-то мужчиной в обнимку, — Костас наблюдал за лицом Евгении. Он видел, как удивленно ползут брови вверх, а серые глаза непонимающе смотрят на него.

— Я? В обнимку? Наверное, это компьютерный трюк. Но почему?

Он засмеялся:

— Не-ет, картинка настоящая.

— Да быть такого не может. Я хочу посмотреть. Скажи, как он выглядит?

— Он в очках, лет ему вдвое больше, чем тебе. У него гладкое лицо, приятная улыбка.

— Господи, да это же Дмитрий Павлович, мамин давний друг! Мы с ним действительно виделись, у пруда. Но мне жаль тебя огорчать, — насмешливо сказала она. — Точнее, ту, кто сделал снимок и послал его тебе. — Она вздохнула. — Он только внешне мужчина. Он мне как родственник… Значит, Лилька следила за мной. Даже поехала в Ольгово… Мы с ним встретились в усадьбе Апраксиных, это на севере от Москвы.

— Ты все еще увлекаешься старинными усадьбами? — спросил он.

— Да. Но неужели она считала, что ты поверишь?

— Она же считала, что ты поверишь, когда заманила меня к себе в постель? И ты поверила, что я сам прыгнул к ней…

— Да, она с нами с обоими поработала, — усмехнулась Евгения. — Только не учла одного — что бывают отношения… навсегда. Их можно отодвинуть на время, но…

— Но может не хватить времени, чтобы вымести весь мусор, которыми эти отношения засыплют… — Он резко повернулся в кресле, его лицо оказалось близко от ее лица. — Мы будем жить в Греции? — неожиданно спросил он.

Она засмеялась, покраснела и предложила:

— Может, сразу в двух местах — летом в Греции, а зимой в России?

— Понял, — он кивнул. — Наши дети будут говорить на двух языках?

— Нет, — она отрицательно покачала головой. Глаза озорно блестели.

— Ты не хочешь, чтобы они говорили по-гречески? — Костя удивился.

— Хочу.

— Тогда… Ты не хочешь, чтобы они говорили по-русски? — еще больше удивился он.

— Хочу, — она снова качала головой.

— Тебе идет такая прическа, — наконец заметил он, положив руку на ее пышное темя.

— Я хочу, чтобы они говорили на четырех языках, — сообщила она.

— Да? На каких же?

— На греческом, русском, английском и немецком.

— Тогда не вредно и на испанском. Потому что у нашей дочери сестра «слева» останется испанкой. Так?

— Ты прав. Наша дочь станет членом клуба «сестер».

— Замечательно. Значит, сначала у нас пойдут мальчики, много, а потом девочка. Мы обязаны ее родить, сколько бы мальчиков перед ней не было.

Она засмеялась:

— Все, как ты скажешь.

— Слова, достойные умной жены, — похвалил Костя.

— Это только слова, — не удержалась она от ехидного замечания.

В Испании они нашли Энрикету, получили ее кулон и улетели в Германию. В Нюрнберге казначей Эрика, соединив цифры на крышках двух кулонов, дала чек на имя Ирины Андреевны Карцевой.