Аромат обмана

27

Евгения рассказывала торопливо, словно боялась пропустить любую деталь или подробность. Без слов Лильки о ее жизни-не-подарке, или крике Кости «я сам не знаю, как получилось» у Вадима… или у нее самой? — не будет полного представления о том, что случилось. «Это и есть эффект попутчика?» — спрашивала она себя после. Когда рассказываешь подробно и откровенно собственную историю кому-то совершенно чужому? Только в ответ на проявленный к тебе интерес, возникший из необходимости скоротать время?

Она говорила и удивлялась, как жадно слушает себя. Как много, оказывается, оставляла прежде без внимания. Теперь, заполняя провалы между событиями, восстанавливая подробности, сама удивлялась очевидной логичности происходившего, прежде незамеченной ею.

Умолкнув, Евгения отвела взгляд от окна, в котором начинал светиться синий рассвет, взглянула на Вадима — проверила: нет ли насмешки на его лице? Или обидного сочувствия? Ни того ни другого ей не хотелось видеть. Его лицо напоминало бледный рассвет. Понятно, в эту ночь они оба не спали ни минуты.

— Я рад, что вы со мной искренни, — сказал он без всякого комментария.

Евгения свела брови, потом удивленно подняла. Он ничего не добавит? Сердце тревожно дернулось — не хочет обидеть?

Он встал и предложил…

— Пойдемте, кое-что покажу.

Евгения, не спрашивая, словно привязанная к его ноге веревочкой, поднялась и пошла следом.

Вадим остановился на крыльце. Весь снег перед ним и на аллее вспахан, взрыт, словно стадо диких кабанов искало что-то. Но не нашло, разозлившись, с фырканьем унеслось восвояси.

— Вы хотели мне показать это? — тихо спросила она.

Какое чувство следует ей испытывать сейчас, став невольной участницей нападения? Если бы не ее приезд, перед крыльцом лесного дома лежал бы ровный чистый снег, по нетронутой сосновой аллее взгляд убегал бы в толщу таежных зарослей. Была бы еще одна спокойная ночь в жизни Вадима Зуевского, его волкодавов, которые дремали бы в своих будках. Кому повезло, так это лайкам, их на ночь впустили в дом. Они и сейчас спали под столом.

Как это странно — быть вовлеченной во что-то за тысячи километров от дома… Разве не удачей считала она командировку в тайгу от фонда? Ей дали деньги на поездку, чтобы испытать то, что она придумала, сидя за лабораторным столом. Как повезло, думала Евгения совсем недавно. Мало кому так везет, гордилась она собой.

Вздрогнув, посмотрела на Вадима — он вложил в рот два пальца и свистнул. Раз, два, три…

На счет «три» раздался шорох. Он донесся откуда-то сверху. Евгения подняла голову, пытаясь разглядеть, кто осыпает снег с верхушек сосен и елок, схлестнувшихся друг с другом.

— Привет, — тихо поздоровался он с кем-то невидимым. — Свистнул еще раз, но тихо, тонко, одними губами. — Спускайся.

Евгения посмотрела туда, куда и он. Но ничего не увидела.

— Ах! — вскрикнула она через мгновение, попятилась к двери, а Вадим, словно не ожидал ничего другого, раскинул руки и удержал ее.

— Все в порядке. Фруська, свои!

Перед крыльцом стояла рысь. Она спрыгнула с дерева и уставилась на Евгению. Морда в точности такая, как на портрете, который так нравился Евгении и висел у нее над столом.

— Знакомьтесь. Фруська, это Евгения. Она приехала, чтобы испытать на тебе репеллент. Это что-то вроде антисекса, — ухмыльнулся он. Потом повернулся к Евгении и спросил: — Я правильно говорю? — Она медленно краснела. А он улыбался. — Эта ученая дама хочет, Фруська, — он снова перевел взгляд на огромную пушистую кошку, — чтобы ты не искала объект любви там, где тебе хочется и когда тебе хочется. Видишь, какая, да? Она жаждет управлять твоим желанием. — Рысь чихнула. — Тебе смешно, да?

Евгения задержала дыхание.

— Как у вас здорово получается, — пробормотала она. — Вы настоящий дрессировщик.

Он не отозвался — он говорил с Фруськой:

— Ты согласна участвовать? Не-ет, конечно, не даром. Сама она, знаешь ли, хочет на этом сильно разбогатеть. Как станет платить? Мы сейчас спросим.

Вадим повернулся к Евгении.

— Платить? — Она быстро включилась в игру. Как ее мать, Ирина Андреевна, умела мгновенно перейти из одного состояния в другое, если того требуют обстоятельства. — Какая валюта у вас в ходу? — спросила она, глядя на громадную кошку.

Она увидела ее глаза — желтые. Зрачки, на удивление, узкие, как черные щелочки. Рысь смотрела не на нее, на Вадима. Евгении показалось… а может быть, какая-то безнадежно влюбленная женщина превратилась в рысь? Чтобы быть рядом с ним… Рысь замерла, слушая его голос, она вбирала его в себя до последнего звука, даже белые усы не шевелились.

У Евгении запершило в горле. Черный блестящий нос кошки насторожился. Рысь чувствует ее запах — чужой, поняла Евгения. Вряд ли он ей нравится. Она высунула розовый язычок, он был узкий и тонкий.

— Она согласится на что-то съестное, — сказал Вадим. — Я так думаю.

— Но у меня… — Евгения мысленно рылась в своем рюкзаке. — У меня только мюсли. Целая коробка. В них рожь, пшеница, кукуруза… в общем, восемь злаков и тропические фрукты, кусочками — манго, папайя, киви…

— Пожалуй, подойдет. Она такое еще не пробовала.

— Вы взяли ее котенком? — догадалась Евгения.

— Правильно. Я поймал ее мать. Фруська жила у меня в доме, росла веселая, игривая. Вы держали кошек? — Евгения кивнула. — Тогда вы знаете, какие они забавные. — Он засмеялся. — Со мной еще жила жена. Фруська ей тоже нравилась. Но потом они обе меня покинули. Жена вышла замуж, укатила в Питер, а эта особа удрала в лес. Вот тогда бы мне ваш препарат, — он быстро повернулся к ней, — Фруська осталась бы у ноги. — Он любовался животным, а оно, похоже, получало не меньшее удовольствие от того, что видит этого человека.

— Но она хорошо живет, — продолжал он. — Я знаю. Она стала настоящей хищницей. Как мне не жаль было отпускать ее, я понимал: она должна жить в лесу. Прекрасно ловит зайцев, может поймать молоденького кабанчика или козу. Если зазеваются тетерева — эти птицы спят в лунках на снегу, то и они — ее добыча.

Наконец после бессонной ночи и неожиданного потрясения Евгения начинала приходить в себя. Зверь — не мираж, рысь по-прежнему стояла перед крыльцом и смотрела влюбленными глазами на Вадима.

— Она прекрасно лазает по деревьям, вы сами видели, — продолжал свой рассказ Вадим. — Она устраивает на дереве засаду и кидается на добычу. Она спокойно оседлает дикую козу и не отпустит, пока не перегрызет ей горло. — Евгения поежилась. Он улыбнулся. — Не бойтесь, она не кидается на людей. Если они не кидаются на нее. Так что же? Вы готовы попробовать то, за чем приехали? Давайте, вам предстоит отчитаться перед теми, кто вас послал. Я все понимаю.

Евгения колебалась. Конечно, она хотела проверить то, что привезла. Засунула руку в карман куртки, нащупывая пузырек, который готовила вчера для… него. В отчаянии, не догадавшись, что он устраивает шоу.

Евгения шарила в глубоком кармане, вылавливая пузырек. Но что-то смущало — она сама не знала, что именно. Какая-то тревога начинала мешать. Она не любила это чувство. Когда оно накатывало на нее, старалась поскорее узнать причину и избавиться.

Пузырек. Вот он. Стиснула пальцами и потащила из кармана. Но… какой он легкий…

Евгения быстро выдернула руку. Взглянула. Он был пуст!

— Так что же? Как проведем эксперимент? Я полагаю, вас научили, как? Я думал над этим, — он рассмеялся, — когда понял, кто вас прислал. Итак, я ставлю капкан на рысь, а некто проходит по моим следам и перекрывает запах моей приманки. Я верно говорю? Но ваши педагоги, — он с такой иронией произнес слово «педагоги», что она быстро взглянула на него и отвела глаза. Чтобы Вадим Зуевский не заметил ее отчаяния. Но он успел его уловить. — Я вас чем-то… напугал? — тихо спросил он. — Обидел?

— Нет, — она покачала головой. — Нет. Ничего нет. Пусто. — Она потрясла флакончик. — Видите? Ни-че-го, — раздельно, по слогам произнесла Евгения.

— Но… куда все подевалось? — он переводил взгляд с нее на флакон и обратно. — Я вижу, пробка притертая… Если ее не выкручивать с силой, она сама не выпадет.

Евгения медленно краснела. Вчера, когда она готовилась обороняться от Вадима, дергала и крутила флакон… Господи, она собиралась вылить этот репеллент для рыси… на себя, ради собственного спасения…

Он вылился. Но не тогда, а позже, ночью, в суете и грохоте…

Вадим увидел, как она краснеет, наклонил голову набок, оглядел ее.

— А я-то думал всю ночь: ну почему я не хочу… ну совсем не хочу такую хорошенькую женщину? — в его глазах плясали ехидные огоньки. — Ха-ха-ха! — захохотал он во все горло. — Да потому, что она полила себя рысиным антисексом! Господи! Ну почему она это сделала? Мы бы сейчас кувыркались прямо на снегу, да? — Евгения отвернула от него покрасневшее лицо. — Я шучу. Но, видимо, на самом деле какая-то высшая сила существует, она не позволила вам навредить мне.

— Да, — сказала она. — Я вообще начинаю думать, что влезла во что-то…

— Понимаете, Евгения, я заметил одну вещь. Стоит сделать что-то осмысленное, всегда найдутся люди, которые попробуют превратить это в бессмысленное. — Он смотрел на нее, а ей показалось, что его глаза сейчас похожи на глаза Фруськи.

— Что ж, — пробормотала она, — тогда валютой для расчетов будут не мюсли. А отрицательный ответ. Мой реппеллент не годится для рыси, — сказала она. — Я так и напишу в отчете.

— Фруська огорчится. Она любит пробовать все новое.

— Я просто угощу ее, — Евгения улыбнулась: — Я думаю, кусочки тропических фруктов ей понравятся — финики, манго, киви…

— М-м-м… — промычал он.

— Вас — тоже. Так и быть, — она повернулась и пошла в дом.