Аромат обмана

12

— Девочки, эти красавцы — ваши! — Мужчина вынул из багажника ведерко с крышкой. Судя по тому, как он поднял его, в нем приличный вес.

На крыльце стояли трое. Ирина Андреевна на нижней ступеньке в льняных бледно-зеленых брюках и желтой футболке с вырезом уголком. На ступеньках выше — Евгения в брючках-капри серого цвета и красном топе на тонких бретельках. А Лилька — на самой площадке. Она надела шорты черного цвета и белую блузку. Воротник стойкой почти подпирал подбородок, но нарочито гимназическая скромность рушилась, стоило ей повернуться спиной. Лилькина спина была совершенно голая.

Дмитрий Павлович захлопнул багажник желтого «Пежо» и замер с красным ведерком в руке.

— Н-да… — протянул он восхищенно. — Вы похожи… Постойте, на что же вы похожи? — Все трое ждали признания. Каких-то слов, пускай простых, много раз слышанных, но сдобренные особенной мужской интонацией. Они всегда звучат по-новому и очень приятно.

— Вы похожи на… душистый горошек! — воскликнул он. — Цветы, которые люблю с детства. Зеленый, желтый, красный, белый…

— Да иди же скорее, — Ирина Андреевна заметила заминку гостя. — Бычков пожалей.

— Вот что значит, когда у женщины мужской склад ума, — проворчал он, пожимая плечами. — Никакой реакции на мои восторги, а сразу — взгляд в даль. В цель. Иди, а то бычки протухнут. Ну, хорошо! С тобой, Ирина, все ясно. А вы, юные девы, неужели у вас в мозгу не возникло ответное восхищение — мною — на такой неподдельный восторг? — Он улыбался так широко, что уши отъехали назад.

— А вы, Дмитрий Павлович, неужели так закоснели в своей конторе, что утратили чуткость? — Евгения спустилась на одну ступеньку, встала рядом с матерью. — Мы просто обомлели. Мы — душистый горошек! — она спрыгнула на землю, подбежала к гостю и вытянула губы, желая прикоснуться к его гладкой щеке. — Привет! Вы так давно у нас не были!..

— Да, по тебе заметно. Стала взрослой дамой, — он усмехнулся. — А… прости, там кто?

— Там…

— Погоди, я сам угадаю. Я знаю ее! Она та, которая каждую ночь приходит в мужские сны… Она терзает, мучает и… бросает. Она — Лилит!

Лилька по-прежнему стояла на площадке. Она смотрела на гостя, глаза ее горели. Он увидел в ней Лилит!

Мужчина не старый, но и не молодой. Судя по машине — не бедный и не скучный. На таких «пыжиках» не ездят пристегнутые женами на строгий ошейник…

Евгения посмотрела на подругу и расхохоталась:

— Не думай ничего такого. Дмитрий Павлович много раз слышал о нашей игре. Про Еву ему уже надоело, поэтому он взялся за тебя.

— Фу, какая! Ты похожа на мать на самом деле, а не на Еву!

Гость поднялся к Лильке, легонько поклонился и сказал:

— А вот вы на самом деле похожи — вы, как Лилит в стихах Набокова и Гумилева. Они разные, но у вас есть что-то от каждой. Золото волос — от набоковской, а взгляд — как у Лилит Гумилева. Но что я вам рассказываю, вы сами читали, уверен. Итак, меня зовут Дмитрий Павлович Егоров. Я старый друг этого дома. А если вы тоже друг дома, значит, мы с вами друзья.

Лилька улыбнулась и порозовела. Потом кивнула.

— Очень приятно, — сказала она.

— Мне тоже.

Ирина Андреевна и Евгения наблюдали за этой сценой по-разному, как им казалось. Но если бы они знали, что увидели внезапно одно и то же, удивились бы.

Лилька — чужая. Как будто она выбросила платье, в котором казалась своей. Шорты и блузка — сплошная провокация. Она, конечно, надела их специально, для гостя — мужчины. Он должен заметить ее. Не важно, что он едет к другим женщинам.

— Итак, — Дмитрий Павлович повернулся к Евгении. — По цвету это ведро подходит к твоей футболке. Но бычки — черно-белые, значит, они вам тоже, Лилит, в масть. Идите, почистите их, поджарьте, а мы с Ириной поболтаем.

Евгения взяла у него ведро.

— Та-ак, наш заморский гость в своем амплуа. — Она поморщилась. — Ты чистила бычков хоть когда-нибудь? — Она посмотрела на Лильку.

— Нет, — подруга покачала головой. — Я их даже не видела ни разу в жизни.

— Сейчас они тебя увидят. — Евгения засмеялась и побежала вверх по ступенькам.

На кухне сняла крышку с ведерка и отшатнулась. На нее таращились мордатые рыбки, а глаза… На самом деле трудно сказать, кто на кого смотрит. А пахло от них свежими огурцами.

Лилька хмыкнула.

— Слушай, а может, поджарим филе сома? Я видела у вас в морозильнике. Раз-два и готово.

— Не выйдет. Мы должны не просто оценивать и восторгаться, а участвовать. Бери нож для рыбы, я — второй, и начали!

На кухне освобождались от чешуи бычки, а в кабинете Ирины Андреевны — слова от шелухи.

— Не будем ходить вокруг да около, — начала она прямо. — Знаешь, я даже хотела позвать тебя прокатиться куда-нибудь, где можно говорить то, что думаешь.

— А в этих местах — трудно, да? — Он указал рукой на сад, в который открыто окно. — Что-то мешает?

— Мешает, — сказала она. — Боль. Как посмотрю и представлю, что может случиться, сердце заходится.

— Ну, знаешь ли, никогда не подозревал у тебя слабого сердца, Ирина, — Дмитрий Павлович хмыкнул. — Я всегда думал, что такое у твоего мужа. И не ошибся.

— Да, к сожалению, ты не ошибся. Мне его не хватает…

Дмитрий Павлович протянул руку и стиснул ее левую, на которой она носила обручальное кольцо.

— Не думай о своей потере — думай о том, что обретает ушедший.

Она поморщилась.

— Я не воцерквленный человек, ты знаешь, — напомнила она.

— Я тоже, но иногда завидую им. Так хорошо — все умеют объяснить, да так складно. А главное — утешительно. Могу ли я тебя чем-то успокоить?

— Только правдой. Скажи мне, наше опытное хозяйство привлекательно для какого-то денежного мешка?

Он расхохотался.

— Аппетит неутолим, если желудок раздут. Разумеется. Шубки из норки еще никто не отменял. Зеленые попытались, ничего не вышло. Это все равно, что взять и отменить бриллианты. Мол, при их добыче терзается тело Земли. Можешь представить себе такую картину? Нет. Я тоже. Даже если отменят самого алмазного короля Оппенгеймера — не знаю, какого по счету, бриллианты все равно будут в цене.

— Но как можно отнять у нас хозяйство? Ты знаешь варианты?

— Ты тоже их знаешь, — хмыкнул он. — Проще простого — банкротство, а потом аукцион. За ничто, поняла?

— Но у нас прибыль, у нас нет долгов…

— Нет — значит, сделают.

— Что? Долги?

— Ну да. Легко. Как юрист, могу предложить желающим варианты. — Ирина Андреевна молчала, а он спросил: — Ты что-то знаешь?

— Нет. Просто интуиция. Каждую ночь в половине третьего она будит меня. — Карцева усмехнулась. — Никогда прежде такого не случалось.

— В три часа ночи начинает говорить с человеком его печень, — серьезным голосом объяснил он. — Она всегда выказывает свое недовольство именно в этот час. А печень, да будет тебе известно, первой принимает любой удар на себя.

— Вот откуда старая фраза: «Печенкой чувствую». — Ирина Андреевна от удивления округлила глаза.

— Конечно. Люди давно про это знали, но как-то забыли, — он усмехнулся. — Понимаешь, твоя печень уже что-то знает, а мозги — еще нет.

— Для этого я и сижу тут с тобой. А не за столом. — Она повела носом. — По-моему, девчонки жарят твоих бычков.

— Какие девы, — восхищенно вздохнул Дмитрий Павлович. — Опа-асные. Твоя — для мужчин, а ее подруга — для всего человечества.

— Ты о чем? — Ирина Андреевна удивленно посмотрела на приятеля.

— Не понимаешь? Ну да, материнская болезнь. Не видят того, что выросло перед носом! Да эта дева на самом деле Лилит. Бр-р… Только не снись мне ночами, Лилит!..

— Брось дурачиться. Тебе она неопасна.

— Без намеков, дорогая подруга. Я знаю все свои особенности и недостатки. Я их не только принимаю, но и люблю. Мне не страшны ни женщины, ни мужчины. Но забавно наблюдать, когда на тебя делают стойку, как на дичь. Это при том, что ей хорошо известно: данный объект — чужая добыча.

Ирина Андреевна махнула рукой. Не хватает еще Лильку обсуждать, до того ли ей?

— Мама, Дмитрий Павлович, за стол! — в дверном проеме возникла Евгения и тут же исчезла.

Блюдо, которое называла бабушка аэродромом за необъятный размер, уже стояло на столе. Безголовые бычки выложены ромашкой.

— Роскошно, девы! — восторгался Дмитрий Павлович. — Никогда в жизни никто не обходился с моими бычками с такой высокохудожественной нежностью, — говорил он, разворачивая хрустящую салфетку и опуская ее на колени. — Но! — Он поднял указательный палец вверх. — Кости. Опять-таки рыбьими костями озабочены не только мы. Уже древние греки ввели обычай сервировать рыбу кусочком лимона. Почему? — Он обвел глазами каждую. — Они верили, что, если проглотишь косточку, лимонный сок ее растворит. Эти мудрые греки мудры во всем. Евгения, где лимон?

Евгения вскочила со стула и убежала на кухню. Она вернулась с нарезанными дольками на белой тарелочке.

— Лимон на самом деле греческий, — сказала она спокойно, хотя поймала настороженный Лилькин взгляд. — В нашем магазине продают.

— Спасибо. Теперь мы уверены в счастливом завтрашнем дне. Не будем кашлять…

Ели молча, Лилька старалась, как могла, управляться с ножом для рыбы и дурацкой вилкой. Опять эта изысканная сервировка, насмешливо думала она. И больше налегая на белое вино, которое привез Дмитрий Павлович, она начинала чувствовать себя увереннее.

Сквозь пелену покоя она слышала слова, они оседали в голове. Она знала свою особенность: когда надо — вытряхнуть из памяти то, что казалось забытым навсегда.

Слова не новые. Дополнительная эмиссия акций… Банкротство… Аукцион… Новая команда… Директор — свой, непременно…

Она их слышала сто раз, но впервые от человека, с которым оказалась за одним столом. Дмитрий Павлович сидел напротив и не сводил с нее глаз. Он будто вдавливал в мозги слова, как она вдавливает в землю семена настурций — единственные цветы, которые растут у нее под окном.

После обеда пили чай на веранде. Гость любовался садом, заметил новую крышу, в цвет спелой вишни.

— Послушай, — он повернулся к Ирине Андреевне. — Почему ты не похвастаешься?

— А чем? — Ирина Андреевна удивилась, девушки насторожились.

— Как чем? Разве в косметике с феромонами — я видел рекламу — нет твоего вклада?

— Да что ты! — Карцева замахала руками. — Нет, нет и нет!

— Но там обещают такое… Всякие маги и магши — просто дети. Ты берешь духи, выливаешь на себя несколько капель и проходишь мимо… объекта. Назовем его так. Он твой, хотя не знает ни твоего имени, ни возраста. Ему не важно, красавица ты или чудовище…

— Ох, Дми-итрий, — она застонала. — Ко мне подъезжали с таким предложением, и не раз.

— А ты? Разве твои приманки хороши только для четвероногих? Все млекопитающие устроены похоже, я читал в свое время много чего. Сама знаешь, родители видели меня не скучным юристом, а великим биологом.

— Мои приманки хороши, это правда. Нужно совсем немного, чтобы они стали так же хороши для людей. Но… Понимаешь, существует такое понятие, как биоэтика. Я отношусь к нему с почтением. Если сказать проще, я уверена: то, что начинается с обмана, обманом и заканчивается.

— Ты максималистка, — заметил он. — Но это твое право, — продолжил он свою мысль, отправляя в рот ложку вишневого варенья.

— Спасибо за разрешение, уважаемый юрист, — отозвалась Ирина Андреевна, глядя в чашку.

Дмитрий Павлович, улыбаясь, спросил:

— А слабо тебе дать мне такой… эликсир?

— Зачем тебе? — повторяя его хитрую интонацию, задала она вопрос.

— Я распылю его и посмотрю, кто распалится в ответ…

— Играешь словами, — заметила она. — Вот ими и играй. То, что ты просишь, — опасная игрушка.

— Тогда вина мне. Вина! — патетически проговорил он, воздевая руки к небу.

— Тогда останешься ночевать, — предупредила Карцева.

— А кто тебе сказал, что я собирался поступить иначе? Да я мечтал спать на диване в кабинете! Я не боюсь даже… — Он наклонился к ней, — половины третьего ночи.

Она засмеялась:

— Какой смелый!

Они сидели на веранде до звезд. Гость остался ночевать, Лилька тоже.

Утром, когда она встала, машины во дворе Карцевых не было.

— Это было так красиво — желтый «Пежо» в тумане, — вспоминала Ирина Андреевна.

— А утром был туман на улице? — протирая глаза, спросила Лилька, морща лоб и потягиваясь.

— Да, на улице тоже, не только в девичьей голове, — засмеялась она.

Но в голове Лильки туман тоже начал рассеиваться. Остались слова, многие из тех, которыми сыпал гость. Некоторые из них не просто засели в Лилькиной голове, а подталкивали к чему-то…

К чему? Точно она пока не знала…