Белая ведьма, черные чары

Глава четырнадцатая

Айви катила перед собой кресло, а в кресле сидела я, сжав коленки от нетерпения. Мы проехали длинный коридор над служебным проходом и теперь были в детском крыле. Я узнавала обстановку, будто вернулись кошмары моего детства, и живот свело судорогой страха.

Пахло здесь не так, как во всей больнице. В воздухе держался запах детской присыпки и мелков. Стены окрашены в более теплый желтый цвет, а перила… я разглядела их, пока мы ехали мимо. Была еще одна нитка перил, пониже, из-за которой я чуть не убилась. На высоте сидящего человека со стен смотрели нарисованные котята и щенята. И радуги. Дети не должны болеть — но болеют. Они здесь умирают, и это несправедливо.

Глаза обожгло слезами, и Дженкс спустился ко мне на плечо:

— Что с тобой?

Черт побери, несправедливо это!

— Ничего, — ответила я, заставив себя улыбнуться, чтобы он не просил Айви остановиться. А я слышала громкие голоса детей — спешащих говорить в то недолгое время, когда их еще могут услышать.

Мы проходили через игровую комнату — жалюзи на высоких окнах открыты, чтобы виден был снег, и верхний свет включен, чтобы было светло почти как днем. Миновала полночь, в такое время не спят только дети внутриземельцев — в основном сидят по своим палатам с мамой или папой, или с обоими вместе, и ужинают. Если удается подстроиться, родители обычно навещают детей во время еды, чтобы больничная палата стала похожа на уголок дома, а все дети — без исключения — слишком деликатны и не говорят им, что получается ровно наоборот.

Мы медленно ехали через ярко освещенную комнату с черными ночными окнами. Я не удивилась, никого там не увидев, кроме стайки детей, чьи родители жили слишком далеко или по другим причинам не смогли приехать. Ребята держались независимо и трещали наперебой. Я улыбнулась, проезжая мимо них, но тут же была просто потрясена, когда детский голосок заорал:

— Айви!

Тут же стол в дальнем углу опустел, и к полному моему изумлению нас окружили детишки в ярких пижамах. Одна с энтузиазмом волокла за собой капельницу, трое были совсем без волос от химиотерапии — после Поворота, когда более эффективные биомедицинские методы попали под запрет, она осталась разрешенной. Старшей из этих троих была худенькая девочка — стиснув зубы, она тащилась из последних сил, но целеустремленно. У нее на голове была красная бандана под цвет пижамы, и это придавало ей очаровательный вид сорванца.

— Айви, Айви, Айви! — снова крикнул краснощекий мальчик лет шести. Меня потрясло, когда он бросился к ней и с размаху обнял ей колени. Айви вспыхнула, Дженкс засмеялся, рассыпая пыльцу золотистой лентой.

— Ты пришла с нами кушать и кидаться горохом в попугая? — спросила девочка с капельницей, и я повернулась в кресле, чтобы лучше рассмотреть Айви.

— Пикси, пикси, пикси! — крикнул мальчик, обнимавший колени Айви, и Дженкс отлетел так, чтобы его не достали.

— Я пойду медсестру поищу, — сказал он фальшиво и улетел, держась на уровне потолка. Его проводил хор разочарованных голосов, а Айви освободилась от рук мальчика и присела, чтобы все мы были на одном уровне.

— Нет, Дэрил, — ответила она. — Я свою подругу хочу контрабандой вытащить за мороженым, так что потише немножко, пока никто не пришел на шум.

Тут же крик стих до хихикающих шепотков. Один из лысых детишек, мальчик с ковбоями на пижаме, побежал к концу коридора и выглянул за угол, потом показал издали большой палец, и все вздохнули. Их было только пятеро, но все они явно знали Айви и льнули к ней, как… как дети.

— Она колдунья, — сказал краснощекий мальчик, не отпуская ногу Айви. Голос его звучал непререкаемо, руку он держал на поясе и явно был на этом этаже самопровозглашенным королем. — Она не может быть твоей подругой. Вампиры с колдунами не дружат.

— У нее аура черная! — объявила девочка с капельницей и шагнула назад. Глаза у нее широко раскрылись, но по ее плотному, здоровому телу было видно, что она выживет. Она из тех детей, что приходят, лежат какое-то время и выписываются, чтобы никогда не вернуться. Что-то в ней должно быть особенное, чтобы ее приняли вот так в круг детей, которые… у которых все не так просто.

— Ты черная колдунья? — спросила девочка, подошедшая последней. С изможденного лекарствами лица смотрели огромные карие глаза. А страха в ней не было — не от неведенья, а оттого что она знала, что умирает, и знала, что не я буду причиной ее смерти. Я просто рванулась к ней сердцем. Она уже смотрит за угол, но еще не готова уходить. Может, ей еще осталось что-то увидеть и сделать.

Айви неловко поежилась от этого вопроса.

— Рэйчел — моя подруга, — ответила она. — Могла бы я дружить с черной колдуньей?

— Могла бы, — высокомерно бросил Дэрил, и кто-то наступил ему на ногу так, что он ойкнул. — Но у нее аура черная! — возмутился король. — И еще у нее метка демона — вот, видите?

Все отшатнулись в страхе, кроме высокой девочки в красной пижаме. Она просто стояла передо мной, глядя мне на руку, и я поступила не так, как поступаю обычно, когда кто-нибудь замечает эту метку. Я повернула руку вверх запястьем, чтобы все видели.

— Я ее получила, когда демон пытался меня убить, — сказала я, зная, что большинству из них пришлось выучить мудрость всей жизни за несколько лет, и у них нет времени для притворства. Но притворяться — это все, что им осталось. — Мне пришлось согласиться на очень плохие вещи, чтобы не погибнуть.

Детские головки согласно закивали, уставились на меня глазищами, но король встал в совершенно очаровательную позу — пухлый круглый Дженкс с руками на бедрах, — и произнес с высоты своей правоты:

— Это есть зло. Зло нельзя делать никогда и ни в каком виде, иначе ты сам — зло, и дорога тебе в ад. Так мама сказала.

Мне стало очень плохо, когда самая маленькая девочка — та, что с капельницей, — попятилась дальше, увлекая за собой подружку.

— Прости меня, — прошептала Айви, вставая и берясь за ручки кресла-коляски. — Я не знала, что они прибегут. Они не понимают.

Увы, дело как раз было в том, что они понимали. Вся мудрость мира была в этих глазах. Слишком хорошо они понимали, и я, видя их страх, почувствовала, как седеет мое сердце.

Айви повела рукой, и дети разорвали круг — все, кроме худой девочки в ярко-красной пижаме. Увидев, как я несчастна, она протянула ручки — гладкие детские ручки — взяла меня за руку у запястья, отставив мизинец. Потом повернула мою руку ладонью вверх, пальцем обвела круг и линию шрама.

— Подруга Айви не стала злом, если что-то такое сделала, чтобы не умереть, — сказала девочка тихо, но уверенно. — Ты, Дэрил, принимаешь яд, чтобы убить в твоем теле плохие клетки, и я тоже. И тебе от него плохо, ты устаешь, тебе больно и тошнит, но иначе ты умрешь. А подруга Айви приняла метку демона, чтобы не умереть. Это то же самое.

Айви собиралась двинуться вместе с креслом, но осталась стоять. Дети молчали, каждый думал, оценивая то, что только что было им сказано с суровой прямотой их жизни, одной на всех. Уверенность Дэрила поколебалась, и он шагнул вперед, чтобы не выглядеть трусливым или — хуже того — жестоким. Перегнувшись через подлокотник, он посмотрел на шрам, потом мне в лицо, и улыбнулся улыбкой согласия. Я оказалась одной из них, и он это понял. Разжав зубы, я улыбнулась в ответ.

— Прости меня, — сказал Дэрил, потом забрался и сел ко мне на колени. — Ты хорошая.

Я быстро задышала от удивления, но руки сами сложились вокруг него, не давая ему свалиться. Он чуть подпрыгнул, устроился поудобнее, сунул голову мне под подбородок, поглаживая демонский шрам, будто запоминая очертания. От него пахло мылом, а под мылом угадывался запах далекого-далекого луга. Я заморгала, чтобы сдержать слезы, и Айви положила руку мне на плечо.

Девочка в красной пижаме улыбнулась, как улыбается Кери — мудро и беззащитно.

— Ты внутри хорошая, — сообщила она доверительно, поглаживая мне руку со шрамом, — только больная. — Положив руку Дэрилу на плечо, она уставилась куда-то вдаль и сказала будто про себя: — Все будет хорошо. Всегда есть шанс.

Вот именно это говорила я себе, когда росла и взрослела. В душевном порыве я наклонилась вперед и обняла ее вместе с оказавшимся между нами Дэрилом.

— Спасибо тебе, — прошептала я, глядя прямо ей в глаза и прижимая к себе. — Мне надо будет это запомнить. Ты очень мудра.

Дэрил слез с моих колен и вывернулся из наших объятий, встал неподалеку, несколько смущенный, но довольный, что участвовал в разговоре.

— И мама тоже так говорит, — ответила девочка, глядя большими серьезными глазами. — Она говорит, что ангелы зовут меня обратно и хотят, чтобы я рассказала им, что такое любовь.

Я закрыла глаза, но это не помогло, и горячая слеза выкатилась наружу.

— Ой, прости, — прошептала я, смахивая ее прочь. Я только что нарушила одно из тайных правил. — Меня слишком давно здесь не было.

— Это ничего, — сказала она. — Это можно, если никого из родителей рядом нет.

У меня перехватило горло, я взяла девочку за руку, стиснула. Больше я ничего не могла сделать. Предупреждающе застрекотали крылья Дженкса, и дети вздохнули и подались назад, когда он сел на мою протянутую руку.

— Они знают, где ты, — сказал он.

Айви, почти забытая, сдвинула кресло, подала его назад и обернулась через плечо.

— Нам пора, — сказала она детям.

Я думала, они начнут жалобно протестовать, но дети подались назад и посмотрели, будто по команде, в ту сторону, откуда донеслось цоканье шагов. Король выпрямился и спросил:

— Хочешь, мы их задержим?

Я посмотрела на Айви — улыбка полностью преобразила ее лицо.

— Если мы выберемся, я в следующий раз расскажу две истории вместо одной.

На всех юных лицах выразился восторг.

— Идите, — велела девочка в красной пижаме и отодвинула короля с нашей дороги — нежно, как мать, которой ей никогда не быть.

— Спасаем принцессу-колдунью! — воскликнул мальчишка и побежал по коридору. Остальные бросились за ним кто как мог — кто быстро, кто медленно. Яркие цвета детства, прорезанные лысыми макушками, и слишком медленные для такого воодушевления шаги.

— Ща заплачу, — сказал Дженкс, шмыгая носом. — Блин, ведь заплачу же.

На лице Айви, глядящей детям вслед, отразились чувства, которых никогда раньше я у нее не видела. Она отвернулась, стараясь с ними справиться. Крепко сжав губы, она пошла к выходу, катя кресло. Я тоже стала глядеть вперед; резкие шаги Айви будто несли с собой отчаяние, что ничего нельзя сделать для спасения этих детей.

Дженкс полетел вперед вызвать лифт, удержать его, вися над сенсорной кнопкой. Айви вкатила меня в кабину и развернулась, двери закрылись и трагическая мудрость детского отделения осталась позади. Я смогла сделать вдох, хотя у меня горло перехватило и не отпускало.

— Я не думала, что ты их поймешь, — тихо сказала Айви. — Ты им и правда понравилась.

— Пойму их? — сказала я отрывисто, все еще с комом в горле. — Я сама из них. — Запнувшись, я спросила все-таки: — Ты здесь часто бываешь?

Лифт остановился, открылся вестибюль поменьше и поуютнее, с елкой и убранством на солнцестояние, а за окнами, у заснеженного тротуара, стоял, сжигая бензин, большой черный «хаммер».

— Раз в неделю примерно, — сказала она, толкая меня вперед.

Дженкс радостно гудел «Безымянную лошадь»[9], дама за конторкой говорила что-то в телефон, глядя на нас, но моя тревога испарилась, когда она помахала рукой, говоря своему собеседнику, что нет, в вестибюле никого нет. Только она и Дэн.

Дэн — это был молодой санитар, судя по халату. Он открыл нам дверь, улыбаясь до ушей.

— Быстрее, — сказал он. Дженкс нырнул мне за пазуху, я застегнула молнию. — Они уже рядом.

— Спасибо, Дэн, — улыбнулась ему Айви. — С меня мороженое в следующий раз.

— Заметано, — осклабился Дэн в ответ. — А им я скажу, что ты меня оттолкнула с дороги.

Она засмеялась, и под этот приятный звук мы вышли из больницы.

Было чертовски холодно, но распахнулись дверцы «хаммера», выскочила пара живых вампиров.

— Айви, это же не Эрика, — сказала я, когда они бросились прямо к нам. Были они в черных джинсах и черных же футболках, не хватало только надписи во всю грудь «Охрана». Я подобралась.

— Они работают на Эрику, — ответила Айви, а с заднего сиденья встала и вышла сама Эрика. Младшая сестра была копией Айви, только без ее эмоциональных отягощений: веселая, счастливая и активная. Пискари в ее сторону даже не смотрел, потому что Айви намеренно его отвлекала, и юная живая вампирша осталась невинной там, где Айви стала испорченной, открытой там, где Айви — сдержанной. Айви на все была готова, даже на самопожертвование, чтобы сестра такой и осталась.

— Боже ты мой! — заверещала младшая сестра. — Вы и правда сбежали из больницы? Айви звонила, и я вроде как, ну, конечно! Еще бы. Заберу вас, говорю, и тут Ринн предлагает подвезти, так чего ж тут было гадать? Кто захочет, чтобы его увозили на мамином старом универсале?

— Ринн Кормель здесь? — спросила я слабым голосом, вдруг забеспокоившись, потом несколько смутившись, когда двое здоровенных вампиров в черном сложили руками стульчик — и меня понесли по воздуху. Мороз им был нипочем, и это казалось несправедливым. У одного на шее бугрились старые шрамы, у другого был только один, и был этот шрам стар только относительно.

— А что случилось с седаном вашей мамы? — спросила я у Айви, и Эрика подергала воротник пальто, оставляя на снегу следы узконосых сапог.

— Встретил дерево, — ответила она. — Ремонту не подлежит. Только я не виновата, это белки на карма.

Белкина карма?

— Я тебе потом объясню, — сказала Айви, наклоняясь поближе. Пьянящий запах вампирского ладана и мужская теплота обволакивали одеялом, и почти разочарованием было, когда два мужика погрузили меня в машину и отпустили. Я их не узнала — они были не из прежней команды Пискари.

— И как ты? — спросила я у Эрики, устроившейся рядом со мной. От нее пахло лимоном.

— Нормально, это мама чуть два раза не умерла.

Айви села на переднее сиденье, держась на удивление свободно, и перегнулась через спинку.

— Единственный, кто чуть не умер два раза, это ты, — сказала она сестре, и Эрика потеребила тонкие черные кожаные ленты, свисающие с ушей. Она все еще изображала гота — с полупрозрачными кружевами на шее и помидорчиками на ожерелье между черепами и скрещенными костями. Интересно, какие у нее дела с Ринном Кормелем, потому что он весьма и весьма не прост. Но Айви вроде бы не тревожилась, а Эрика была лучезарна, как всегда.

На сиденье я нашла сложенную газету, но вздох при виде фотографии молла сменился у меня гримасой, когда я прочла: «БЕГСТВО КОЛДУНЬИ ИЗ МОЛЛА В СЕРКЛЕ — ИСТОЧНИК БЕСПОРЯДКОВ?» Ну ни фига себе…

— Мы все здесь? — спросил слева от меня голос с сильным нью-йоркским акцентом, и я вздрогнула, не заметив прежде в углу Ринна Кормеля. Черт побери, этот привлекательный немолодой политический лидер в отставке сидел рядом со мной, и пахло от него отлично, бог свидетель. Цветной галстук делового костюма он ослабил, волосы так перепутались, будто там Эрика погуляла. Улыбаясь своей на весь мир знаменитой и весь мир переменившей улыбкой, едва-едва показывавшей кончики клыков, он сложил газету и убрал ее прочь. Переглянувшись с водительницей через зеркало заднего вида, он подал ей знак ехать.

Дверца справа от меня захлопнулась, меня придвинуло ближе к неживому вампиру, и пульс у меня застучал быстрее. Айви сдвинулась к середине переднего сиденья, рядом с ней сел второй живой вампир. Когда дверь глухо стукнула, меня охватила тревога: я оказалась в машине с одним мертвым вампиром и четырьмя живыми. И здесь начинало очень приятно пахнуть. А если мне нравилось, как тут пахнет, то им нравилось то, что они нюхали, а это была я.

— Э-гм… — начала я неуверенно, когда машина тронулась с места, и Ринн Кормель засмеялся с отработанным дипломатическим искусством:

— Вы последняя, кто может чего-то бояться с моей стороны, миз Морган, — сказал он, и глаза у него в свете уличных фонарей были спокойно-карими. — У меня на вас другие планы.

Это могло бы прозвучать угрозой, но я знала эти планы, и они не подразумевали его зубов у меня в шее.

— Да, но все-таки, — возразила я, но тут Эрика толкнула меня еще сильнее — судя по веселому смеху и подпрыгиванию, это ей казалось очень забавным. Она была в черных колготках и мини-юбке, и даже признаков не было, что ей холодно.

— Езжай медленнее, — потребовала Айви. — А то у нее голова кружится от быстрой езды.

Глаза у меня смотрели куда-то вдаль, и вдруг я сообразила, что едва ощущаю головокружение, хотя машина едет намного быстрее любого лифта.

— Я нормально, — сказала я тихо, и Айви повернулась ко мне с удивлением — посмотреть на меня при свете мелькнувшего уличного фонаря. Я кивнула, и она отвернулась снова.

— Спасибо, Айви. И тебе спасибо, Дженкс, — сказала я. Машина замедлила ход и выехала на дорогу.

— Для того мы и здесь, — донесся приглушенный ответ Дженкса. — А как насчет подышать?

Я расстегнула молнию до того уровня, когда он завопил, что хватит.

Вспомнив детишек в больнице, я оглянулась на высокое здание, точно зная, куда надо смотреть. У широких окон третьего этажа торчали пять детских лиц, прижимаясь к стеклам. Я помахала рукой — кто-то из них помахал мне в ответ. Улыбнувшись, я устроилась поудобнее на сиденье большой машины, пообещав себе, что вернусь и принесу им свой старый чайный набор. А может быть, и мои мягкие игрушки. И мороженого обязательно.

— Спасибо, что заехали за нами, мистер Кормель, — сказала я, и вампир глубоко вздохнул. Этот почти неслышимый звук будто дернул в глубине моего существа давно молчавшую струну. Меня залило теплом, и я поймала себя на том, что смотрю невидящим взглядом, совершенно успокоившись, просто существую в том намеке на обещание, которое он выдавал. Это совсем было непохоже на лапанье молодого неживого вампира в молле, и у Айви напряглась шея.

Ринн Кормель наклонился и тронул ее за плечо.

— Это мне было только приятно. — Он обращался ко мне, но пальцы его касались Айви. — Я все равно собирался к вам заехать, на самом-то деле. Есть кое-какая информация.

Айви обернулась к нам — глаза были черны, как зрачки.

— Вы знаете, кто убил Кистена?

Я задержала дыхание, но вампир покачал головой:

— Я знаю, кто его не убивал.