Эмоции, которые меня шибают по нашей с ним связи, слишком сложны, чтобы расшифровать сходу, но ни одной положительной в клубке колючей проволоки, который мне прилетел, точно нет.
Хотя он сказал, что я могу спрашивать о чём угодно, мне следовало помнить о такте и уж точно не лезть напролом, снося любой намёк на личные границы.
Лайс не отвечает, но стягивает перчатки и позволяет мне самой увидеть воспалённые борозды ожогов. Рубцы и открытые язвочки на молочно-белой нежной коже выглядят ужасно, но при этом, что удивительно, не отталкивающе.
Скривившись, Лайс явно намеревается снова натянуть перчатки, и меня аж передёргивает.
Я касаюсь его запястья, останавливая:
– Разве не нужно сперва обработать? Это… магический ожог?
– Это…, – Лайс замирает.
Если честно, я подумала, что он допустил неосторожность во время создания того же артефакта и теперь стыдится ошибки, но, похоже, я чего-то не поняла.
– Не магический? – пытаюсь угадать я.
– Ожог нанесён родовой магией.
– Хм? – сейчас задавать вопросы мне уже не кажется неправильным. Лайсу больно, но я вытягиваю его боль и чувствую, как ему становится легче, он приоткрывается, позволяя мне отфильтровать всё более и более глубокие слои колючей черноты.
Я ловлю себя на том, что снова глажу его по спине, вожу подушечками пальцев между лопатками, и Лайс расслабляется, напряжение отпускает, и он продолжает рассказ:
– Мой отец был очень мягким человеком, домашним. Когда я был маленьким, он очень много со мной играл, читал мне по вечерам сказки. Когда я стал постраше, он не стал нанимать учителей и сам занимался со мной. А когда умер дед, отцу пришлось… пойти на войну, чтобы сохранить титул, и война… его сломала. Он вернулся совершенно другим человеком: мрачным, замкнутым. Он стал пить и…
Лайсу больно, невыносимо больно, и я прижимаюсь к нему, обнимаю:
– Ты…
– Он приходил за полночь, от него разило очень дешёвым пойлом, какое не каждый бродяга будет пить, падал в гостиной на диван и забывался сном, а ближе к рассвету он начинал кричать, очень страшно кричать, и я не мог притвориться, что не слышу. Я приходил, будил его, и он хватал меня за руки, сажал рядом с собой, как в детстве, улыбался и спрашивал, знаю ли я, что такое война. И… жёг. Я просил его не пить, пытался остановить, но… Как-то я просто запер его в комнате, думал, что удержу, а он сжёг дверь, чуть не погиб, задохнувшись от дыма. Он был готов уничтожить любые преграды на пути к бутылке, и я сдался. Нет, я пытался говорить, просить, но… Однажды из банка пришло уведомление, что наши счета закрыты. Остатки сбережений, хранившиеся дома, тоже исчезли, а единственная служанка сообщила, что в кошельке, который ей выдавали на ежедневные расходы, нет ни монетки. На все расспросы отец смеялся и отвечал, что потратил, и вдруг с прежней улыбкой обнял меня, назвал детским прозвищем, а когда отстранился, вспыхнул, как факел, и хохотал, пока горел.
Слов нет, только ругателства и нелепая мысль, что с посттравматическим синдромом надо обращаться к психотерапевту. Кому этот совет теперь поможет? Разве что Лайсу… Только я не представляю, есть ли в этом мире психотерапевты. Может, целители-менталисты нужны?
Я тяну его боль на себя, но просто не справляюсь с тем океаном колючей черноты, который плещется в его душе. Ну… За раз не справлюсь – постепенно отфильтрую, сколько бы времени ни понадобилось, месяц, год или даже два, у нас связь до конца учёбы.
Отстранившись, Лайс вновь тянется к перчатке…
– Ты не обрабатываешь? – повторяю я вопрос.
– Бесполезно. Говоря откровенно, перчатками я только врежу. Но я не позволю им увидеть!
Ни секунды не сомневаюсь, что его “им” про сокурсников.
– Совсем ничего нельзя сделать?
– Ирэн, лечение дорого, баснословно дорого. Я, – он запинается, меня омывает стыдом, будто он собирается признаться в чём-то постыдном, – делаю артефакты на заказ.
Я с трудом припоминаю, что в среде аристократов труд не в почёте. Военная служба, государственная – да. Инвестиции в почёте. Да даже создание артефактов будет оцениваться со знаком плюс, если заказывает дворец, а если заказчик лицо частное, то ты в глазах общества превращаешься в прислугу.
– Не в борделе же танцуешь, – ляпаю я.
Лайс криво улыбается, и я чувствую, как чернота оседает на дно его души, у него есть силы, дышать, разговаривать, даже шутить.
– Накоплю на новые сапоги, начну копить на баночку масла ши, – хмыкает он.
– Масла ши? – переспрашиваю я.
Лайс кивает:
– Кто-то до сих пор сохранил пути в другие миры, и масло ши с Земли стоит как… двухэтажный каменный домик в кварталах Среднего города в столице.
Я богата?!
А…
Разве мост между Землёй и Корией нечто настолько недоступное? Я ведь туда-сюда регулярно шастаю, и не похоже, что мои прогулки вызывают у лорда Киранда хоть какое-то затруднение. Хм… А почему он никогда не заказывал у меня ту же баночку ши?
С моим поступлением вообще не всё ясно…
– Подожди, – спрыгиваю я с кушетки и скрываюсь за ширмой.
Лайс смотрит на меня чуть удивлённо, но вопросов не задаёт, следом не идёт, и я спокойно роюсь в нижнем ящике комода, пока не нахожу заветную баночку. Масло ши я привезла аж из Туниса. Бросила в чемодан, как чувствовала, что пригодится.
Вернувшись, протягиваю Лайсу.
– Ирэн?
– Это оно? – мало ли, трудности с названием. Даже в одном языке в разных диалектах бывают искажения, а тут мир другой. Может то, что для нас “ши”, для них какое-нибудь “фи”, а их “ши” на самом деле кокосовое или миндальное.
– Да…
Лайс завороженно уставился в баночку. И, что примечательно, даже не дёрнулся зачерпнуть, только перевёл полный благоговения взгляд на меня. Почему у него вид, как у мальчишки, увидевшего чудо?! И ни малейшего намёка, что он соотносит это чудо с собой, как будто я показала то ли похвастаться, то вообще невесть зачем. Я бы таким же взглядом на бриллиантовый гарнитур смотрела – красиво до волшебства, баснословно дорого, но себя я в таких украшениях не вижу.
– Хорошо, что оно, – киваю я.
К баночке у меня прилагается деревянная лопатка, чтобы пальцами не лезть. Масло хранилось в прохладе, по консистенции твёрдое, напоминает брикет мыла, так что верхний слой я снимаю как стружку, вытряхиваю на ладонь.
Лайс отшатывается:
– Ирэн, но это слишком… дорого. Я благодарен, но я не могу принять.
Вот же гордец благородный. Упирается не там, где надо. И руки пытается спрятать за спину.
Я закатываю глаза:
– Не хочешь просто так – отработай.
– Что? – теряется он.
Надеюсь, он ничего горизонтального не надумал? Вид уж больно ошалевший.
Но что мне импонирует, желание заполучить драгоценное лекарство ни на миг не появилось. Другой бы уже руки тянул и уверял, что как старшая, я обязана лечить своего камира, а Лайс наоборот отказывается.
– Ты сказал, что делаешь артефакты на заказ. Я буду оплачивать материалы, а работа для меня будет бесплатной, в счёт долга.
Я ведь могу заказывать не только для себя, но и перепродавать. И процент с продажи честно выплачивать Лайсу. Чутьё мне подсказывает, что насколько он хороший мастер, настолько же плохой торговец, так что сделка будет взаимовыгодной. Просто он об этом пока не знает…
– Ирэн, я до конца жизни и четверть суммы не верну, – грустно улыбается он и, к счастью, прекращает сопротивление.
Наверное, подумал, что я одумаюсь.
Ха!
– Но сделка честная, – пожимаю я плечами и ловлю Лайса за запястье.
Прежде, чем он выдёргивает руку, я широким мазком наношу подтаявшее масло.
Лайс шумно втягивает воздух и застывает истуканом. Меня устраивает, так что я, не выпуская его запястья, сажусь рядом, практически приваливаюсь к его боку, и начинаю вдучиво размазывать масло по удивительно нежной светлой коже. У Лайса тонкие пальцы, аккуратные костяшки и идеальные, похожие на лепестки, ногти.
Если честно… увлёкшись, я скольжу подушечками пальцев по его шрамам и воспалённым бороздам, избегая открытых ранок, гораздо больше, чем следует, но меня заворожил и процесс, и изящная красота кисти.
Меня удивляет, что Лайс больше не протестует, но он так и сидит истуканом, и я ловлю вторую его ладонь, вынужденно прижимаюсь ещё теснее… Эм? Он не забыл, что между делом нужно ещё и дышать? Не забыл ведь?
Закончив размазывать масло, я закрываю баночку. Думаю, вечером или днём можно будет повторить.
– Спасибо… майя Ирэн.
– Ты знаешь, как быстро должно подействовать масло?
– Уже действует.
Краснота и впрямь поблёкла.
– Целитель расписал тебе, сколько раз в день им мазать? Одного раза явно мало.
– Майя…
– Ладно, как моя бабушка говорила: “Кашу маслом не испортишь”. В нашем случае – кожу.
– Ирэн!
Не слушая, я скрываюсь за ширмой:
– Ты видел, сколько времени? Учиться пора.
У меня, если честно, ещё ворох вопросов про его герцогство. Месторождение иссякло, доход с продажи добытых камней иссяк, но почему семья бедствует? Обычно рудники – это приятный бонус, порой существенный приятный бонус, но главный доход землевладельцы получают с населения – аренда земли и налоги. И пусть отец спустил все накопления, приток денег всё равно должен быть, пусть не на баночку масла ши, но на сапоги-то…
– Да, майя, – Лайс проводит указательным пальцем по тыльной стороне другой руки и медленно, словно нехотя натягивает перчатки.
Заметив, как болезненно он поморщился, я… промолчала. Не буду же я запрещать ему прятать руки. Гордость может болеть сильнее любых ран.
– Завтракаем здесь или в ресторации?
– Боюсь, если я пойду за завтраком, мы не успеем, майя.
– Значит, в ресторации.
Надеюсь, утром лорды и леди будут заняты предстоящим учебным днём, а не нами, но я всё равно выбираю столик на двоих и второе место нагло занимаю своим рюкзачком – не сесть. К счастью, никто и не пытается навязать нам своё общество.
Лайс приносит поднос. Я только протягиваю руку, чтобы убрать рюкзак, но Лайс сам справляется – удерживая поднос одной рукой, вешает рюкзачок на спинку, как я делала раньше.
Что мне принести, Лайс не спрашивал, но принёс ровно то, что я сама бы выбрала – лёгкий йогурт с кусочками фруктов, воздушный омлет и три ломтика ветчины на хрустящем зерновом хлебце. Себе же Лайс взял такой же омлет и мясо.
Позавтракали мы молча. Глянув на часы, я отодвигаю тарелку и поднимаюсь. Лайс немедленно вскакивает. Вообще-то доел он первым и последние минуты три уныло гонял по тарелки горошину – ждал.
По расписанию у нас совместная лекция по мировой художественной культуре – в академии не только магии учат, но и дают немало общеобразовательных, я бы даже сказала “светских” дисциплин. Чего стоят одни бальные танцы, на которых у меня вечно нет партнёра.
Мы входим в зал одними из последних, и мне сразу бросается в глаза, что место Лайса занято. По центру первого ряда, где с начала года неизменно слушал лекции Лайс, устроился рыжий Ринз, о чём-то увлечённо беседующий с соседом, но на нас Ринз изволит отвлечься, ухмыляется брезгливо-гадостно, и снова сосредотачивается на собеседнике.
Лайс никак не реагирует и спокойно окидывает ярусы взгядом. Места для него, естественно, нет, и Лайс с прежним равнодушием идёт со мной на галёрку, благо вокруг меня всегда “мёртвая зона”. На всякий случай я пропускаю его в угол – если кто-то полезет цепляться, то только через меня. Лайс легко прочитывает моё намерение и улыбается самым краешком губ:
– Всё в порядке, майя, правда.
– Угу.
Не став спорить, Лайс умолкает и открывает толстую тетрадь с подробным конспектом.
– Нравится предмет? – тихо спрашиваю я.
– Да, конечно. А вам… нет, майя?
Мой конспект очень небрежный.
– Не в этом дело, – пожимаю я плечами. – Просто предпочла бы знакомиться с произведениями искусства не заочно.
В академию я пришла за магией, так что “светские” дисциплины я учу по остаточному принципу, лишь бы на зачёт натянуть. Что-то мне по настоящему интересно, но… на всё, увы, не разорваться, и сегодня я буду ещё более небрежна в своих записях – потом у Лайса подсмотрю, уверена, он не откажет. Я же параллельно конспекту набрасываю черновик поста в Альбом.
Говорите, ни один преподаватель не рискнёт рассказать, кто такие камиры на самом деле? Леди-Маска расскажет. Надо только правильно подкрепить свой пост авторитетными источниками, правильно подобрать слова и провокационный заголовок… А может быть, сделать три поста? В первом поделиться слухом, во втором рассказать, как я проверяю его по книгам и в третьем дать вывод, что истинное значение слова забыто, рассказать про магическую связь, в комментариях грянет скандал… Пум-прум-пум – всё не так! Серию надо начинать с интереса к установившейся магической связи, показать, как я ищу по книгам информацию про связь и “неожиданно” выйти на правду о камирах. Чуть меньше скандальности, зато смотрится гораздо естественнее – зачем давать повод подозрениям в подыгрывании герцогу?
– Студенты, я напомню, что в конце семестра нас ждёт большой зачёт. Он не будет устным, как планировалось изначально, а будет письменным. Вопросы вас ждут простейшие, на владение фактическим материалом. Например, кто и когда написал картину “Охотничий портрет Карла Благословенного с поверженным кабаном на вертеле”. И таких вопросов ровно сто, ответить правильно для зачёта нужно не меньше, чем на девяносто.
Я аж карандаш роняю. Что за… – слов нет, одни проклятья. Перечислить особенности того или иного периода, подкрепляя рассказ примерами, в разы легче, чем демонстрировать знания, которых нет. Я почти готова поверить, что кто-то успешно играет против меня, нашёл способ завалить на зачётной сессии и не допустить до экзаменационной.
– В качестве альтернативы письменному зачёту я предлагаю реферат…
Ну…
За реферат можно влепить “неуд”, можно в последний момент передумать и предложить ответить хотя бы на пять вопросов вместо ста…
Короче, мне нужны все эти поганые вопросы заранее, а уж шпаргалку я себе обеспечу.
– Всего доброго, студенты, – прощается лектор.
И как только он выходит, на угол моей парты приземляется бумажная птичка.