«Ишь что удумала: заночевать она у меня решила, присмотреть, мол, некому, - усмехнулся Вадим, набрал в чашку воды и залпом выпил. Пропотевший организм нуждался в жидкости. - Никто мне здесь не нужен... Надоело в кровати валяться, бока болят, - тоскливо посмотрел он в сторону спальни. - Но и на другое сил нет. Неприятная штука - болезнь... Надо перебазироваться к телевизору, послушать новости...»


Прихватив мобильник, он прошлепал к дивану, щелкнул пультом. Подумав, заглянул в гостевую комнату, взял подушку с пледом и улегся напротив телевизора. Стоило ему принять горизонтальное положение, как желание знать, что творится в мире, тут же куда-то провалилось под упавшими ресницами...


Катя постучала в кабинет начмеда, открыла дверь и сразу увидела сидевшего в кресле задумчивого Генриха.


- Привет! Что ты здесь делаешь? - спросила она.


- Привет! - вскинул на нее глаза Вессенберг. - Узнал, что ты в больнице... И вот прилетел...


По полуофициальному тону и по тому, что против обыкновения Генрих даже не улыбнулся, чувствовалось, что он сильно растерян. Это странно. В ее присутствии он обычно ведет себя иначе: всегда словоохотлив, шутит, смеется.


- Спасибо, конечно, но не стоило беспокоиться, - прошла она вперед и присела на соседнее кресло.


Над едва начавшимся разговором повисла напряженная пауза.


- У тебя в Минске еще какие-то дела? - нарушила молчание Катя.


- Нет.


- И когда обратно?


Будто споткнувшись о ее вопрос, Генрих поднял недоуменный взгляд:


- Пока не думал. Наверное, завтра. Хотя не знаю...


- Непонятно, - еще больше удивилась Катя. - Обычно у тебя четкие планы, особенно по датам. Что-то случилось?


- Нет... Хотя да, - решился он. - Я не знал, что ты беременна. Ну, что у тебя есть другой мужчина, - путано пояснил он.


- Да. И я от тебя это не скрывала, - припомнила она подробности их последнего разговора.


- Но вы расстались! Я хорошо помню твои слова! - в голосе Генриха послышался укор, что Кате не понравилось.


- Извини, я не понимаю твоего тона. Это мое личное дело, с кем встречаться, с кем расставаться. Тебя не касается.


- Нет! Касается! - Генрих вскочил с кресла, сделал несколько шагов к окну, вернулся, дошел до Кати, наклонился: - Это должен был быть мой ребенок, понимаешь? Мой - и больше ничей!


Катя встретилась с ним взглядом. Такой боли в его глазах она никогда не видела. Кольнуло чувство вины: сама того не желая, причинила ему страдания. Но не более того, потому что никаких других, более значительных ее грехов перед Вессенбергом не существовало.


- Гена... Почему ребенок должен был быть твоим? - не поняла она. - Постарайся все-таки уяснить: это моя личная жизнь.


- А моя личная жизнь? Я тебя люблю, понимаешь! Я и только я - больше никто! - должен быть отцом твоих детей! Наших детей! - схватил он ее за плечи и крепко сжал. В глазах сверкнули молнии. - Как ты могла так меня обмануть?! Это чужой ребенок, он нам не нужен!


- Отпусти, - испуганно повела плечами Катя.


Ей в самом деле стало страшно. Но ненадолго. Где-то внутри мгновенно зародилось ответное: она должна защищаться. И защищать должна в первую очередь ребенка! Потому что угрожают не ей, а ему!


В ту же секунду зрачки ее сузились, взгляд стал жестким, мышцы напряженно сжались, кожа словно ощетинилась невидимыми глазу иглами.


- Отпусти немедленно! - повторила Катя, но уже стальным голосом. Вессенберг машинально разжал пальцы и убрал руки. - Не смей ко мне прикасаться! - прорычала она, мгновенно превратившись в самку, защищающую детеныша.


Опешив от неожиданности, Генрих отступил на несколько шагов.


- Прости... - наконец, пробормотал он. - Прости...


Вессенберг замер на пару секунд, закрыл лицо руками, затем,


обессиленно уронив их, сделал шаг навстречу Кате. Но, натолкнувшись на ее жесткий взгляд, медленно опустился в кресло.


- Извини... Это все нервы, - пробормотал он.


- Кто тебе сказал о моей беременности? - как на допросе, продолжила Катя. - Веня?


- Нет, не он... Он только сказал, что ты в больнице. Вот эта женщина, - Генрих кивнул в сторону пустого стула у стола. - Вчера она со мной даже разговаривать не хотела по телефону, а сегодня вдруг позвала в кабинет и сообщила, что... что ты беременна. Вот ни... Прости, - опустил он голову.


- Ее фамилия Лежнивец? - уточнила Катя.


- Кажется, - кивнул он. - Валерия...


- Петровна, - подсказала она и задумалась.


В последние дни Лежнивец в ее жизни стала играть все более странную роль, что не просто настораживало. И если история с назначением импортных лекарств поддавалась объяснению, то остальное выходило за пределы всяческого понимания. Ольга права: что-то связывает их. Или кто-то.


- И что она тебе еще сказала?


- Ничего... Возможно, испугалась, что я напишу про больницу, про аварию на теплотрассе. Здесь еще один мужчина был. Так вот он намекал: услуга за услугу. Я о них что-нибудь хорошее напишу, а они тебе - лекарства, палату. Мне показалось, он и тебя хотел в это дело впутать. В смысле, статью писать.


Катя задумалась, включила логику. Что-то стало проясняться: Лежнивец знает, что она журналистка и журналистка с именем. Не удивительно: профессия и место работы указаны в истории болезни. Передумала выписывать, потому что побоялась негативной реакции прессы?.. Нет. Вчера ее это не волновало. Тогда что? Как и Ладышев, терпеть не может журналистов? Неужели Проскурина снова кому-то насолила своими статьями?


Если да, то, скорее всего, это снова медицина. Но за всю карьеру она написала на эту тему лишь две статьи - о хирургической ошибке, из-за которой погибла молодая девушка, и профессоре Ладышеве, пытавшемся выгородить сына-хирурга, и... снова о профессоре Ладышеве.


- Так какую статью хотела Лежнивец? - переспросила Катя.


- Скорее, не она, а тот мужчина. Он ее коллега, из Минздрава, -пояснил Генрих.


«Коллега... Значит, оба из медицины, - продолжила умозаключения Катя. - Судя по словам Арины Ивановны, медицинский мир в целом воспринял последнюю статью с одобрением, так что это не месть. Оля права: здесь что-то личное. И профессиональное. Никаких других фамилий, кроме Ладышева, там не упоминалось, но...»


- Катя, прости меня! - прервал ее размышления Генрих. - Я виноват, что вот так... что так отреагировал. Это от неожиданности... Волновался...


- И не был готов к тому, что я беременна... - понимающе усмехнулась Катя. - Гена, пусть это прозвучит жестко, даже жестоко, но на будущее: я тебя не люб-лю, - четко по слогам произнесла она. - Я люблю другого человека, жду от него ребенка. Тебе придется с этим смириться, если не хочешь совсем прекратить наше общение. Подожди, не перебивай меня, - остановила она попытавшегося что-то сказать Генриха. - Да, признаю: когда-то очень давно я была в тебя влюблена. Но те чувства уже невозможно ни возродить, ни реанимировать, а тем более превратить в любовь. Никаких других чувств, кроме дружеских, у меня к тебе нет и не будет. Это первое. И второе, гораздо более важное. Никогда, - я повторяю: ни-ког-да! - не смей угрожать моему ребенку.


- Я не угрожал, - округлил глаза Генрих. - Ты неправильно поняла.


- Я все правильно поняла, - не согласилась Катя. - Это мой ребенок, и я его люблю больше жизни, - встала она с кресла. - Возвращайся домой, мне пора в палату. Этим, - показала она взглядом на рабочее место начмеда, - передай: ничего я для них писать не буду - ни плохого, ни хорошего. У меня сейчас совсем другая задача, - приложила она ладонь к животу, как бы давая понять какая, и впервые за время разговора улыбнулась: - Спасибо за заботу, Генрих. И прощай!


Вессенберг тоскливо посмотрел на закрывшуюся дверь, уперся локтями в колени и, сцепив пальцы, опустил на них голову...


- ...Думаю, пора возвращаться, - взглянул на часы Юрий Анисимович. - Голубочки уже должны наворковаться, пора решать главный вопрос, - хмыкнул он. - Да и я без ласки затосковал, - оглянувшись по сторонам, он слащаво осклабился и положил руку на ягодицы идущей впереди Валерии Петровны.


- Юра! - шикнула она и быстро отбросила руку. - Что ты себе позволяешь? Вдруг кто увидит!


- Не увидит, - ухмыльнулся он. - И вообще, Лерочка, что-то в последнее время ты стала меньше меня любить.


- Тебе это только кажется, - отмахнулась она. - Не до любви, сам видишь. Сначала проверка, затем отопление.


- А что отопление? Твоей вины нет. Даже наоборот: комиссия отметила четкую и слаженную работу - руководство больницы действовало профессионально. Это тебе зачтется, я постараюсь: завтра же замолвлю словечко на совещании. А если журналисты в газету что-нибудь позитивное сообразят - будет еще лучше. Так что как минимум благодарность тебе обеспечена. Ну а я бы от нее и сейчас не отказался, - снова ухмыльнулся он, коснувшись ягодиц под халатом Лежнивец.


- Юра, да прекрати же! - она успела увернуться.


Вовремя. Впереди открылась дверь, и в коридор в верхней одежде вышла секретарша главного врача Полина. Девушку взяли на работу недавно, на время декретного отпуска. Спустили кандидатуру сверху, что Лежнивец сразу не понравилось: кадры в больницу она старалась подбирать сама. А здесь непонятно чья протеже, темная лошадка.


«Все забываю у Юры спросить, кто такая», - вспомнила она.


- Очень хорошо, что я вас встретила, - поравнявшись с девушкой, Лежнивец остановилась. - Подготовьте отчет о сегодняшних событиях: что, как и во сколько происходило в больнице. Поэтапно.


- Не поняла, Валерия Петровна, - захлопав большими ресницами под очками, пролепетала девушка. - Меня главврач попросил отвезти...


Но тут же осеклась, поймав красноречивый взгляд начмеда: «Что? Ты смеешь пререкаться? Не знаешь, кто в доме хозяин?»


- Ты возвращаешься на рабочее место, снимаешь верхнюю одежду и начинаешь писать отчет, - перейдя на «ты», отчеканила Лежнивец. - Ночью в такое-то время была прекращена подача тепла в хирургический корпус. В это время в отделениях находилось столько-то больных. В такое-то время было принято решение об экстренной выписке выздоравливающих и экстренной эвакуации тяжелых пациентов. Ты меня поняла?


- Да, поняла... А у кого брать информацию? - потупила взгляд девушка.


- У кого хочешь! Обзвони отделения, спроси у главного инженера. У тебя - ровно час, - взглянула начмед на циферблат над дверью. - Пойдемте, Юрий Анисимович... Представляешь, с кем работать приходится? Секретарь! Ни рыба ни мясо! Чья она? Откуда взялась?


- Н-да, как-то мимо меня прошло, - посетовал Обухов. - Упустил. Секретарша на место декретницы - не мой вопрос. Но я узнаю, кто такая... Ну что, постучать или так зайдем? - подмигнул он Валерии Петровне у двери.


- Еще чего! Стучаться в свой же кабинет! - фыркнула Лежнивец и нажала на ручку.


В полумраке кабинета в кресле сидел гость.


- А где же... Где же ваша Екатерина? - включив свет и убедившись, что ее здесь нет, растерялся Юрий Анисимович. - Неужели ее не пригласили?


- Пригласили, спасибо, - успокоил Генрих. - Мы поговорили, и она ушла. Я вас дожидался. Извините, мне пора, - поднялся он.


- Поссорились? - глянув на его грустное лицо, предположи;! Обухов. - Бывает... Вы не расстраивайтесь, у беременных женщин, особенно на раннем сроке, такое сплошь и рядом, - принялся он успокаивать. - Понимаете, идет перестройка организма: гормоны, эмоции... Валерия Петровна, вы подтвердите мои слова? - многозначительно посмотрел он на начмеда.


- Да, конечно, - кивнула та.


Честно признаться, в душе она была рада, что журналистки в ее кабинете нет. Да пошла она! И Юрина затея со статьей ей не нравилась: если кто и должен писать, то только не Проскурина. Велика честь для такой писаки!


- Все мужчины рано или поздно с этим сталкиваются. Приходится терпеть, уважаемый. Поверьте, терпение рано или поздно бывает вознаграждено. Это я вам как отец двух детей говорю. Вот увидите: завтра все изменится!


- Не знаю, не уверен, - негромко ответил гость. - Еще раз извините, мне пора.


- А вот уж нет! - загородил проход Обухов. - Валерия Петровна, а не выпить ли нам чаю? Вы присядьте, присядьте, - едва ли не силой усадил он Генриха в кресло. - Очень бы хотелось вам помочь... Хотите, я с ней поговорю?


- Нет, не надо! - замотал головой Генрих. - Это ничего не изменит.


- Да бросьте! - отмахнулся Юрий Анисимович. - Депрессия у беременных - обычное дело. Надо подумать, как поднять ей настроение, и все сразу изменится! - убежденно заявил он. - Она почти две недели лежит в больнице? Наверное, соскучилась без работы. Вот признайтесь, вы испытываете дискомфорт, если долго не получается заняться любимым делом?


- Да, - не вникая в смысл, автоматически кивнул Генрих.


- А теперь представьте: вы попали в самую гущу событий, вам есть о чем поведать людям, но у вас нет такой возможности. У вас от этого поднимется настроение?


- Нет.


- Вот видите! - обрадовался Обухов. - Значит, надо сделать так, чтобы Екатерина смогла заняться любимым делом! К примеру, написала статью о положении дел в больнице. Тема злободневная, сами видели, сколько людей под окнами. В том числе журналистов. Только зачем нам кто-то, если в больнице лежит известная журналистка? Можно сказать, непосредственный участник событий. Жаль, она ушла раньше времени, - с досадой развел он руками и предложил: - Давайте снова ее пригласим.


- Не самая лучшая идея, - Генрих вздохнул. - Катя ушла из журналистики.


- А что так? - удивился Юрий Анисимович. - Неужели у нее в газете возникли проблемы?


- Это неважно, - не захотел распространяться гость. - Главное для нее теперь - родить ребенка.


- Жаль... - искренне расстроился Обухов. - А мы так надеялись. «ВСЗ» - самая популярная газета... Как же теперь быть? Может, вы напишете?


- Я не имею права, - продолжая о чем-то думать, пояснил Вес-сенберг. - Но, если для вас это так важно, там есть фотокор из «ВСЗ», - показал он на окно. - Наверное, и из журналистов кто-то. Могу позвонить.


- Ой, как мы были бы вам благодарны! - обрадовался мужчина. - Пожалуйста, позвоните! - подвинул он рабочий телефон на столе и уточнил у начмеда. - На мобильный есть выход?


- Да. Но... Лучше с моего телефона, - протянула она аппарат.


- Звоните.


Генриху ничего иного не оставалось. Достав из кармашка визитку Потюни, он набрал один из указанных номеров.


- Вениамин? Ты еще здесь?.. С Катей все в порядке, но об этом после. Скажи, кто-то из ваших журналистов есть поблизости? Хорошо... С тобой хотят поговорить, - протянул он трубку Обухову, но тот знаком показал на хозяйку кабинета.


- Добрый день, это начмед, Лежнивец Валерия Петровна. Простите, с кем имею четь?.. - лицо ее стало строгим. - Очень приятно. Мы хотели бы поговорить с журналистом вашей газеты, объяснить сложившуюся ситуацию... Да... Да... Очень хорошо. Минуточку... Ольга Стрельникова... - под одобрительное кивание Обухова стала записывать она. - Я сейчас позвоню на пост охраны, распоряжусь, чтобы ее пропустили и провели ко мне в кабинет. Спасибо!


- Вопрос решился, - довольно улыбнулся Юрий Анисимович.


- Тогда до свидания, - покинул кресло Генрих. - Извините, я тороплюсь.


- Да, конечно, - на сей раз мужчина не собирался его задерживать. - Надеюсь, еще увидимся, - протянул он руку.


- Возможно, - криво усмехнулся гость, пожал руку и скрылся за дверью.


- Вот, Лерочка! Учись, пока я жив! - поднял кверху палец Обу хов, не преминув при этом шлепнуть по ягодицам поспешившую к чайнику подругу...


9.


Катя вернулась в палату, легла в кровать, укрылась одеялом и отвернулась к стене. Не мешало бы успокоиться, а еще лучше уснуть. Тихий час, даже женщина-книгочей не шелестит страница.


«По-человечески Генку жаль: прилетел спасать любимую и тут узнал: она беременна от другого. Но я ведь никогда ничего ему не обещала, а уж в последний раз по телефону вообще расставила все точки над «Ь>. То ли не понял, то ли не поверил. Надо же быть таким непробиваемым!.. Вот если бы на его месте оказался Вадим... - вздохнула она. - Что-то на сердце тревожно, надо позвонить Арине Ивановне: как там папа?» - приподнявшись, она потянулась к телефону на тумбочке.


В тишине громко скрипнули пружины железной кровати. Отреагировав на звук, соседка приоткрыла один глаз и демонстративно повернулась на другой бок.


«Придется после тихого часа звонить, - поняла Катя. - Чувствую, не усну. Чем бы заняться? Маринке СМС написать? Привыкла к ней, душевный она человечек... Нет, лучше вечером: у нее там лазарет дома, и сейчас явно не до меня», - Катя вернула телефон на место и закрыла глаза.


Почти в ту же секунду тишину в палате нарушил вибровызов чьего-то мобильника.


- Да, - шепотом ответила Алиса. - Привет, милый! Не могу говорить, все спят. Тихий час... Хорошо себя чувствую, не волнуйся... Не надо приезжать, здесь карантин, не пропустят... Как договорился?.. Подожди, Виталик, я сейчас тебе перезвоню.


Скрипнула кровать. После поспешной возни у окна послышались осторожные шаги, открылась и закрылась дверь. Снова стало тихо.


«Виталик договорился - его пропустят в больницу, но Алиска этого не хочет. Почему? Потому что я здесь? Не способная забеременеть бывшая жена ждет ребенка. Новость не из приятных, особенно после Алискиного выкидыша. А ведь сколько упреков наслушалась от его родителей! - Катя горько усмехнулась. - И вот, пожалуйста, я забеременела, притом легко. И другая женщина от Виталика могла родить. Выходит, мы изначально не были парой: ошибка судьбы, брак брака. Жаль, Алиса потеряла ребенка. Пусть бы все были счастливы, особенно Виталькины родители. Их ровесники уже внуков женят, а они никак не могут малыша дождаться. Ион как мой отец обрадовался, узнав, что я беременна!» - вспомнила она и улыбнулась.


Зашевелилась соседка. Катя открыла глаза.


Ну разве здесь можно выспаться! - недовольно пробурчала женщина, открыв очередную книжку в мягком переплете. - Входит, выходят, звонят!


Это точно, - согласилась с ней другая, помоложе. - Хотела вплатную лечь, но мест нет - заранее надо было побеспокоиться. Деньги копеечные, зато масса преимуществ.


- Кому копеечные, а кому и последние, - не согласилась первая.


- Тоже верно... Пять часов, дневной сон закончился... Привет! Ну как? Уже дома? И Аньку забрал из садика? - судя по разговору и голосу, который звучал неожиданно нежно, звонила она мужу. - У Темы температура? - присела на кровати. - Почему раньше мне не сказали? Мама посоветовала не тревожить? Чушь полная!.. Значит, так: я побегу искать кого-нибудь из врачей, договорюсь на выписку. Ты дождешься из магазина маму и сразу за мной. Скажи: чуть что, пусть сразу скорую вызывает! Ты же знаешь, как плохо он переносит температуру! Все, побежала! - закруглилась она, быстро оделась и покинула палату.


Наблюдая за молодой женщиной, Катя подивилась случившейся с ней перемене. Утром это была смесь острословия, цинизма и равнодушия - стандартный набор, приписываемый молодому поколению. Но стоило заболеть ребенку - и все человеческое вышло на первый план: волнение, переживание, забота. Обыкновенная женщина, мама. Возможно, все иные качества служили лишь защитной реакцией на вызовы окружающего мира.


«А вот я никогда не научусь этому - не стесняться в выражениях, легко отбривать тех, кто лезет в мою жизнь... Издержки воспитания - родители учили быть со всеми вежливой. Особенно мама. Даже умирая, просила отца не ругать докторов: пусть и просмотрели болезнь, зато теперь изо всех сил стараются помочь».


Все так и было. За несколько месяцев до того, как мама слегла, отец убедил ее обследоваться и едва ли не силой уложил в госпиталь. Ничего страшного тогда не обнаружили, никаких особенных изменений в печени. А спустя полгода с небольшим ее не стало. Потому-то Катя и избегала писать на медицинские темы. Неоднозначное у нее было отношение к эскулапам. И диагноз «бесплодие», опровергнутый беременностью, только усиливал негатив. Тем не менее надо отдать должное: на ее жизненном пути встречались и настоящие врачи, те же Ольга, Арина Ивановна. Тут все, как и везде: есть равнодушные непрофессионалы, а есть врачи от Бога.


«Бедная мамочка! - на ресницах у Кати навернулись слезы. - Как же тебе было больно сознавать, что мы с отцом останемся одни! Как бы ты сейчас радовалась вместе с нами! Правду говорят: лучше раньше стать бабушкой, чем не стать ею никогда!»


Она всхлипнула.


- Ты чего? - отреагировала соседка. - И у тебя что-то стряслось?


Не день, а кошмар какой-то! У всех, кого ни возьми, стрессы! Даже эту проклятую трубу именно сегодня прорвало!.. Надо гороскоп посмотреть, что там еще на сегодня накаркали.


Отложив книгу, она набросила халат и тоже вышла из палаты. Но в одиночестве Катя оставалась недолго. Вернулась Алиса, прошла к кровати, присела, уперлась руками в железное основание и, слегка покачиваясь на панцирной сетке, о чем-то задумалась.


Вид у нее был хуже некуда: волосы всклокоченные, сама без косметики, потерянная, худая, жалкая. У Кати аж сердце защемило. Такой Селезневу она видела только раз в жизни и очень давно, когда та была еще Снопковой и горько рыдала на ее плече.


- Ну, что молчишь? Радуешься? - неожиданно спросила Алиска.


- Чему?


- Ты - беременна, а я уже нет.


- Какая мне от этого радость?


- А такая... Выходит, можешь беременеть, - продолжила она со злостью. - Слушай, Кать, ну почему тебе всегда везет больше меня? - Катя перехватила ее полный ненависти взгляд. - Надеялась, хоть с беременностью я тебя обставлю. Так и тут! Как же ты мне осточертела! Ненавижу! - почти с пеной у рта прошипела она.


У Кати дух перехватило. Вот это номер!


- Вся из себя правильная, добренькая, - скривившись, язвительно продолжила Селезнева. - Хорошо быть добренькой, когда тебе все лучшее с неба падает! Родители, золотая медаль, гордость курса! Мужа отхватила всем на зависть! Как сыр в масле каталась! И с работой подфартило, хотя половина сокурсников давно забыли, на кого учились: один - кузнец, другая - домработница, третья до сих пор «плечевой» с дальнобойщиками катается. Чем мы все хуже тебя, ум, честь и совесть современной журналистики? А? Тьфу! - пренебрежительно сплюнула она. - Загордилась, изменили ей, видите ли... А сама не успела от Проскурина ускакать, сразу подцепила Ладышева! Да этого ловеласа с претензиями пол-Минска знает! Уж сколько моих знакомых к нему подкатывали, да все или рылом ему не вышли, или больно глупыми оказались. Про себя промолчу: я как раз понимала - старовата для него, ведь он только молоденькими модельками интересуется. Этот брезгливый интеллигентишко даже голову в мою сторону не повернул, сволочь! И тут, батюшки, что я узнаю? Ладышев встречается с Проскуриной, этой серой мышкой! Ну вот что тут сказать, а? - даже всплеснула она руками.


Слушая ее монолог, Катя перевела взгляд на уже знакомую трещину на потолке. Она, конечно, предполагала, что желающих покуситься на Вадима более чем достаточно, но что среди них и Алиска...


«Надо же, - почему-то улыбнулась она. - А мир еще теснее, чем кажется!»


- Лыбишься... Еще бы! Королева красоты в мышином царстве! -отпустила шпильку Алиска. - Впрочем, когда-нибудь ты себе свернешь шею на этом выборе. Такие, как Ладышев, не годятся для семейной жизни, - ухмыльнулась она. - И на этого Донжуана променяла Виталика! Да я, в отличие от тебя, все буду от него терпеть. Пусть пьет, гуляет! Лишь бы по гребаным тусовкам не таскаться, не брать интервью у всяких прощелыг, не спать с ними! И за то, что ты, дура, не ценила своего счастья, заставлю тебя локти кусать, вот увидишь! Осталось только родить ребенка!


Катя продолжала внимательно рассматривать трещину, но уже не улыбалась. Ей стало грустно. Неужели Алиске понадобилось родить ребенка только для того, чтобы досадить ей? А как же Виталик, его чувства? Вчера он выглядел таким окрыленным. Она даже порадовалась за него. Как ни крути, десять лет прожили вместе, пусть бы у него сложилась семейная жизнь. И, казалось, такая женщина нашлась. Но, выходит, Алисе Проскурин нужен для решения собственных проблем.


Горько и обидно. В первую очередь за Виталика.


- Родить ребенка... осталось... - голос Селезневой задрожал. -Вот приедет он, и что я ему скажу? У меня - выкидыш, а ты тут лежишь беременная и счастливая? Да сколько так может продолжаться? Это несправедливо! - сорвалась она на истеричный визг. - Почему ты постоянно путаешься у меня под ногами? Да когда же это закончится?!!


Вдруг она вскочила, схватила подушку и изо всех сил метнула в Катю.


- Тварь! Тварь! Удавлю! Уничтожу! - Алиска рванула к бывшей подружке.


В эту секунду на шум, который, вероятно, был слышен и в коридоре, в палату зашла медсестра. Быстро сообразив, в чем дело, она преградила Селезневой дорогу.


- Больная, прекратите! Помогите! - прокричала она в приоткрытую дверь.


Вбежала Ольга, кто-то еще из медперсонала. Подтянув к себе ноги и буквально вжавшись в стену, Катя с ужасом наблюдала, как медики пытаются справиться с осатаневшей Алиской.


- Сволочь! Ненавижу! Убью! - бесновалась та в диком угаре. Пустите меня! Ненавижу вас всех! - и переключилась на медперсонал: - Почему вы не спасли моего ребенка? Почему?! Вам вчера мало заплатили? Сколько вам надо было заплатить?!


- Успокойтесь, пожалуйста! У вас еще будут дети, обязательно будут, - пытаясь утихомирить разбушевавшуюся пациентку, приговаривала Ольга. - Я понимаю ваше состояние: потерять ребенка - большое горе, стресс... Поверьте, вам старались помочь, но медицина не всесильна. Лягте, пожалуйста, под одеяло, - попросила она, когда Алису удалось подтащить к кровати у окна. - Сейчас мы сделаем вам успокоительный укол, поспите до утра. А утром...


- Не надо мне никакого укола! Ко мне муж должен приехать, что я ему скажу?! - выкрикнула Селезнева и принялась отбрыкиваться от медиков. - Ненавижу! Ненавижу!!!


- Отойдите, а то неровен час в живот попадет! - отодвинула Ольгу от кровати появившаяся в палате пожилая санитарка и навалилась на больную всем телом.


- Срочно зовите ребят из реанимации! - прокричала Ольга еще одной медсестре, зашедшей в палату со шприцем в руках. - Да успокойтесь же вы! - не сдержавшись, прикрикнула она, пытаясь поймать больную за руки, которыми та колотила по спине санитарки.


Алиса, пытаясь вырваться, вертелась как уж. Из коридора прибежал на помощь щуплый мужчина из больных, но мало чем помог. Разбушевалась она не на шутку. При этом уже не рыдала и не кричала. Ее нечленораздельные звуки напоминали злобное рычание раненного в смертельной схватке зверя.


Сообразив, что просто так утихомирить больную не удастся, мужчина вытащил откуда-то ремень и со второй попытки затянул его на Алискиных лодыжках. Та взвыла, собралась из последних сил, вывернулась из множества держащих ее рук и грохнулась на пол.


Наблюдая за всем этим безумием, Катя от ужаса не могла пошевелиться. До нее стало доходить, что могло случиться, не появись в палате медсестра.


- Больные, покиньте палату и закройте дверь! - оглянувшись, не терпящим возражений тоном приказала Ольга.


Застывшие у открытой двери зеваки, в том числе и две соседки, попятились назад. Вскоре, решившись встать с кровати, к ним примкнула Катя. По коридору на помощь коллегам уже спешил мужчина в голубой униформе с небольшой аптечкой-контейнером. На фоне его почти двухметровой фигуры контейнер в мощной пятерне казался детской игрушкой. Все облегченно вздохнули: этот точно справится.


«И почему самые крупные и сильные мужчины идут в реаниматологи-анестезиологи? Взять того же Зайца... - удивилась несоответствию Катя. - Им бы в психиатрию».


- Что там у вас случилось? - поинтересовалась у нее соседка-книголюб. - На пять минут вышла всего... Может, ей муж чего по телефону наговорил?.. - и сама себе ответила: - Он, кто же еще! То хотят детей, то не хотят. А нам за все расплачивайся.


- За мной сейчас приедут! - занервничала соседка помоложе. - А у меня вещи не собраны!


- Отпустили?


- Заявление написала.


В конце коридора открылась дверь, появившийся санитар распахнул ее во всю ширь и втолкнул каталку.


- За вашей, видать, - со знанием дела прокомментировала одна из зевак.


Получив профессиональную подмогу, медики справились довольно быстро, и вскоре из палаты выехала каталка с Алиской. Вела она себя смирно. И не только потому, что стало действовать введенное лекарство: руки, ноги, а возможно, и тело ее были надежно зафиксированы специальными ремнями.


- Бедняжка! - вздохнула ей вслед одна из женщин.


- Отойдет, откачают, - успокоил больной, которому медсестра вернула ремень. - Я за свою жизнь и не таких буйных видал. Правда, те были алкоголиками, - добавил он.


- Так, больные, разошлись по палатам! - приказала появившаяся в коридоре растрепанная Ольга. - Забыли про карантин? Проскурина, зайдите в ординаторскую, - добавила она.


- Слава Богу, кошмар закончился, - облегченно вздохнула женщина, ожидавшая мужа, и поспешила в палату.


- Ты видела, с чего все началось? - усадив Катю в кресло, Ольга вымыла руки над умывальником, сполоснула лицо. - С виду нормальная женщина. Что она от тебя хотела?


- Оля, это и есть Алиса, - опустила голову Проскурина. - Та, которая теперь с Виталиком. Он собрался сюда приехать, вроде даже договорился с кем-то, чтобы пропустили. Ну а тут, сама понимаешь: я беременна, у нее выкидыш. Вот она и сорвалась.


- Так вот в чем дело... - Ольга открыла лежавшую перед ней медицинскую карту. - Поступила по скорой с кровотечением. Беременность малого срока, аборт в ходу... Знаю доктора, который ее принимал. Хороший доктор, опытный. Ничего нельзя было сделать. И никакие деньги не могли помочь. Не понимаю... - она умолкла.


- Что? - не утерпела Катя.


- Она же сказала - заплатили. Но в такой ситуации брать деньги... Нет, на него это не похоже. Бессмыслица какая-то.


Ольга задумалась, снова перелисталатонкую историю болезни.


- Я знаю, кого она имела в виду, - вдруг вспомнила Катя. - Вчера случайно я слышала разговор заведующей гинекологией с Алисой и Виталиком. Она делала ей УЗИ.


- Наша заведующая?


- Да. Только денег она не брала. Посоветовала Алисе лечь на сохранение, но та отказалась. Тогда заведующая отправила ее, то есть их, к начмеду. Мол, та направила - вот пусть и решает, как быть.


- То есть, получается, к Лежнивец, - Ольга вздохнула. - Теперь все понятно. Стандартная ситуация, та же картина, что и у тебя. И заведующая очень правильно рекомендовала лечь на сохранение, - захлопнула она историю болезни. - Но я сейчас не об этом. Ты замечала раньше у Алисы подобные состояния? Неадекватное поведение, истерики, психозы, - пояснила она.


- Нет, не замечала, - подумав, Катя пожала плечами. - В студенческие годы рыдала как-то, когда аборт пришлось делать. Несладкая у нее жизнь, конечно. Приехала в город из деревни, из многодетной семьи, сама всего добивалась. Мечтала удачно выйти замуж, чтобы в городе остаться. После учебы мы долго не виделись, не общались. Лет семь. Потом она меня нашла, попросила помочь с работой. Я помогла. Подвернулось место в глянцевом журнале, и вроде у нее там все шло гладко. Об остальном - не знаю. Мы не настолько близки, чтобы делиться тайнами.


- Однако мужа твоего она быстро к рукам прибрала, - заметила Ольга.


- Что ж добру-то пропадать? - усмехнулась Катя. - Он вполне в состоянии обеспечить ей беззаботную жизнь. Но с утратой ребенка она может и его потерять.


- Теперь все ясно, - постучала доктор ручкой по столу. - Ладно, возвращайся в палату, отдыхай. Тебе сегодня тоже хватило... Да, забыла спросить: зачем тебя Лежнивец вызывала?


- Вызывала, только я ее не видела. Это мой друг каким-то непостижимым образом прорвался к ней в кабинет, - на ходу прикидывая, стоит ли что-то говорить о Генрихе, Катя решила умолчать о главном. - Он тоже журналист, а ей положительная статья о больнице позарез нужна. Но я отказалась писать. Мне сейчас не до статей, сама понимаешь.


- Ну и правильно, - поддержала Ольга. - С Лежнивец лучше не связываться. Все, отдыхай. А нам надо задокументировать кое-что,


- и показала глазами на вошедшего в ординаторскую доктора, который недавно утихомиривал Алису.


«Совсем забыла сказать, что завтра мне позарез нужно выписаться, - вспомнила Катя уже в коридоре. - Хватит с меня больницы!»


В палате на тумбочке ее ждал вертевшийся волчком вибрирующий телефон.


- Тарабанят тут тебе нон-стоп, - с трудом оторвавшись от книги, сделала недовольную мину оставшаяся в одиночестве соседка.


Похоже, то, что недавно произошло в палате, не шло для нее ни в какое сравнение с чтивом в руках.


- Привет, Маринка! - искренне обрадовалась звонку Катя. Хоть расстались они только утром, ей казалось, что прошел месяц. -Расскажи, как твои... Подожди, выйду в коридор, - красноречиво глянула она на женщину с книгой.


- Да ладно, говори здесь. Ты мне не мешаешь, - шелестнув страницей, смилостивилась та.


- Ну так что у тебя?.. - Катя отошла с телефоном к окну, за которым уже темнело. - Ничего себе... А сама-то как?.. Понятно... А какие-то противовирусные беременным разрешены?.. Подожди, сейчас запишу, - метнулась Катя к кровати, достала из пакета блокнот и ручку. - Так, повтори... Записала, спасибо... И что там у твоей Зины? Как шеф заболел ?! - присела она на кровать. - Под сорок температура и один в квартире? И она не смогла настоять?.. Я, конечно, понимаю его принципиальность, но здесь исключительный случай! - разволновалась Катя, встала, снова подошла к окну.


- А если ему совсем плохо станет? Даже скорую некому вызвать!.. Конечно, переживаю. Я за всех хороших людей переживаю... Да, беги... Набери меня, если еще что узнаешь... Ну, как там Зиночкин шеф... И что у твоих с температурой, - спешно добавила она. - Жду звонка.


Отключив телефон, Катя так и осталась стоять у окна. Пульсировала одна-единственная мысль: «Вадим заболел... Температура под сорок... И никого в квартире...»


В сравнении с этим все остальное теряло значение.


Телефон в руке снова завибрировал.


- Да, Арина Ивановна... Да, конечно, спасибо!.. Папочка, привет! Что у тебя новенького?.. - придав голосу бодрости, попыталась она улыбнуться. - У меня все в порядке, завтра, надеюсь, отпустя т домой... Да, мы уже обо всем договорились: сразу же в Ждановичи перееду. Будем вместе тебя дожидаться... Завтра операция, это точно? - снова напряглась она. - Согласна, докторам виднее... Все хорошо будет, я знаю... До свидания, папочка!.. Скоро увидимся!


Опустив руку с телефоном, невидящим взглядом она уставилась в темноту окна.


«Господи, сделай так, чтобы и папа, и Вадим быстрее поправились! Боженька, помоги им! Пожалуйста!..» - мысленно умоляла Катя.


Больше не у кого было просить помощи...


- ...Вот видишь, как все расчудесно получилось! - расплылся в довольной улыбке Обухов, едва за журналисткой закрылась дверь. - Хорошая девочка, правильную статью напишет.


- С чего ты решил? - устало потерла виски Лежнивец. - Знаю я журналюг: от них жди чего угодно. Если не подмажешь... - зло усмехнулась она. - Поулыбаются, покивают, а как напишут - мама дорогая!


- Не беспокойся, вместо «подмазки» у тебя знаменитость из их газеты лечится. Ты видела ее глаза, когда я сообщил, что Проскурина лежит в гинекологии? И очень удачно блефанул, что именно она порекомендовала эту... как ее... Стрельникову. Как эта пигалица зарделась, видела? - рассмеялся он. - Видать, Проскурина для нее авторитет.


- Не уверена... - не согласилась Валерия Петровна. - Зеленая она еще совсем. Ладно, ты прав, для меня важно, чтобы статья вышла именно в «ВСЗ». А если бы еще и за подписью Проскуриной...


- Да не это главное, - не понял ее Обухов и посмотрел на часы. -Так... У меня времени в обрез... - с этими слова он, крякнув, встал, дошел до двери, повернул ключ и погасил свет. - Ну что? Сегодня с тебя причитается, - многозначительно произнес он.


- Юра... Я на работе... - растерялась Лежнивец. - В любой момент могут войти.


- Не войдут, - расстегивая ремень, он похотливо улыбнулся. -Раньше тебя это не смущало.


Приблизившись к партнерше, Обухов крепко ухватил ее ладонь и положил себе чуть ниже пояса.


- Давай, у нас правда мало времени... Будь умницей...


«Ненавижу!» - внутри Лежнивец все взбунтовалось.


Но... Как и шесть лет назад, когда отношения между ними только начинались, она закрыла глаза, сжала зубы и послушно стала выполнять то, что от нее требовалось. Правда, тогда, в самом начале, эту повинность скрашивали какие-никакие романтические отношения. Секс с супругом к тому времени практически сошел на нет, а женская физиология требовала интима, потому она совсем иначе воспринимала ухаживания Обухова. Но сейчас он постарел, обрюзг, и секс с ним стал повинностью: никакого удовольствия!


Но слишком многое в ее жизни и тогда, и сейчас зависело от этого человека.


«Ненавижу! Ненавижу!» - закусив губу, повторяла про себя Лежнивец, пока, держась за ее бедра, пристроившийся сзади мужчина удовлетворял свою похоть.


Уцепившись пальцами за край стола, она дождалась привычного гортанного выдоха за спиной, последнего толчка, вытерпела итоговый шлепок по оголенным ягодицам и облегченно вздохнула...


Зина третий час металась по квартире из угла в угол, не находя себе места: шеф не отвечал ни на звонки, ни на СМС. Нажимая на кнопки телефона, она напряженно вслушивалась в долгие гудки. Отчаявшись, решила позвонить Поляченко. Как выяснилось, Ла-дышев не отвечал и ему.


- Я понял, Зина. Сейчас поеду, посмотрю, что там, - вздохнул начальник отдела безопасности.


Вспомнив, как удачно, прямо у подъезда, припарковал машину, Поляченко с тоской подумал, что по возвращении придется долго искать свободное место. Но ехать надо. Во-первых, проверить, не случилось ли чего-нибудь, а во-вторых, у него важная новость для Ладышева.


Сняв с плечиков дубленку, Андрей Леонидович набросил шарф, натянул шапку и заглянул в гостиную, где жена смотрела какой-то сериал.


- Мне надо отъехать, - сообщил он, прекрасно зная, что услышит в ответ.


- Можешь не возвращаться! - буркнула супруга и прибавила громкость в телевизоре. - Разрешаю заночевать у своей шкурки!


- Лика, какая шкурка? Ну сколько можно? - с полной безнадежностью произнес он. - Я по работе еду.


- Ага, как же! - нервно усмехнулась та, и вдруг ее прорвало: -Всю жизнь на ночь глядя «по работе»! Когда служил, терпела: «Родина в опасности!» А сейчас что? Кто у тебя в опасности в десятом часу ночи? Какая работа, блин?! - жена вскочила с дивана и, в мгновение ока оказавшись рядом с мужем, замахнулась пультом.


- Анжелика! - перехватив ее руку, Андрей Леонидович с укором посмотрел на разъяренную женщину. - Прекрати немедленно истерику!


- Он, блин, по бабам шастать, а мне тут спокойно ждать! Фигуш-ки! - попыталась она вырваться.


Не получилось. Только уронила пульт, который, ударившись о ламинат, разлетелся на части.


- Сволочь ты, Поляченко! - выдохнула в исступлении женщина.


- Сволочь, кобель гребаный! Ненавижу! Вали куда хочешь! - перестав вырываться, она вдруг зарыдала.


Зная, что начинается второй акт фирменного семейного действа, Андрей Леонидович отпустил руку и вышел за дверь.


Никаких эмоций. Внутри давно все выгорело, все серо, безрадостно. Пепелище.


Сцены ревности, оскорбления, попытки драк сопровождали всю их семейную жизнь. В последние годы он научился их как бы отсекать, блокировать сознание невидимым роллетом, ибо понял, что может сорваться и врезать супруге. Никогда в жизни он не поднимал руку на женщину - не позволяло достоинство и, если хотите, кодекс офицерской чести. Но и сил терпеть не оставалось...


Чаще всего он просто уходил в другую комнату и ложился спать пораньше, плотно закрыв двери. Жена, не находя выхода эмоциям, в ответ на это избрала еще худшую тактику - стала втягивать в конфликтные ситуации дочь: скажи, папа плохой, что он виноват.


Обидно, но дочь уступала ей без всякого сопротивления. Понимала: иначе от истеричной мамаши достанется ей самой. А так короткий спектакль разыгрывался, как по нотам: «Виноват папа?»


- «Да, виноват». И все - ушла к себе. Словно папа ей был нужен исключительно для того, чтобы оплачивать учебу в университете, одевать, кормить, отправлять с мамой на курорт.


При полном поражении в правах у Андрея Леонидовича были лишь обязанности. У всех других членов семьи права имелись, даже у любимца жены кота Макса, а у него - нет. Единственное, что позволялось главе семьи, - не мешать прекрасному полу жить своей интересной жизнью. Любая его попытка высказать собственное мнение встречалась в штыки - криками или истерикой. Иногда - равнодушным «потом», после чего жена погружалась в виртуальную жизнь в социальных сетях, где обитала сутками. Вставать рано утром и бежать на работу ей не требовалось.


Что такое зарабатывать деньги, а не только тратить, за двадцать с лишним лет сидения дома она совсем забыла. Супруг ког-да-то из лучших побуждений предложил ей бросить работу после декретного отпуска: мол, он постоянно занят на службе, график ненормированный, а в семье маленький ребенок. И поначалу даже гордился таким распределением обязанностей: он, мужчина, обеспечивает достойную жизнь своим женщинам.


Но... Тогда же обнаружились и первые нестыковки в определении понятия «достойная жизнь». Жене хотелось намного больше, чем он мог дать. У нее были свои критерии - ближайшие подружки. Одной муж подарил шубу, второй - машину, третья обустраивалась в новой огромной квартире в центре. А у них что? Зарплата супруга - и все? На нее не поживешь на широкую ногу.


Намек на то, что при таких запросах надо бы самой выйти на работу, Анжелика восприняла как личное оскорбление. Ей нравилось сидеть дома. Ребенок в саду, муж на работе. Можно вдоволь спать, убивать время в разговорах с подружками и в Интернете, обсуждая животрепещущие темы типа «куда бы съездить отдохнуть следующим летом». К слову, сам супруг в отпуск на юга и за границу не летал, так как не положено по службе. За все годы лишь однажды выбрался с семьей к родственникам в Феодосию.


С ростом благосостояния подружек повышались и запросы жены. Ее уже не устраивали отели эконом-класса вдали от моря. Требовались исключительно пятизвездочные, на первой линии. И обязательная сумма на шопинг.


Ну где мог взять Поляченко такие деньги? Даже одолжить не у кого: материальное положение сослуживцев мало чем отличалось от его собственного. Скандалы пошли чередой, и он скрепя сердце согласился делать то, чем периодически занимались многие. По сути, ничего противозаконного - оказать кому-то информационную услугу, тем более что добрая часть сведений под рукой. И такая подработка неплохо оплачивалась. Но все равно он считал: как офицер не имеет на это морального права. А потому, когда один из клиентов, узнав, что Андрей Леонидович подумывает за выслугой лет уйти на пенсию, предложил работу, Поляченко, не раздумывая, согласился.


Ладышев ему понравился со дня знакомства: подкупали его уважительность, интеллигентность, порядочность. Даже его немногословность пришлась по душе Поляченко. Сам такой. Зато все четко, почти по-военному. Задача поставлена - задача выполнена. И вознаграждение законное. Так что отношения с новым началь ником его абсолютно устраивали.


А тут еще шеф и с жилплощадью помог. Кто-то из его знакомых уезжал на постоянное место жительства и срочно продавал хоро шую трехкомнатную квартиру с ремонтом. «Срочно» означало: большой скидкой в цене. Ладышев, узнав, что начальник отдела безопасности ютится с семьей в малогабаритной «хрущевке», дал ему деньги и не торопил с возвратом - ждал, пока на его «двушку» найдется выгодный покупатель. Оставшуюся сумму Поляченко честно отработал.


В новой квартире появился скоростной Интернет - и надежды на нормальную жизнь рухнули с грохотом. Анжелика выходила в виртуальный астрал, и ничего больше ее не интересовало - ни порядок и обустройство, ни муж, ни дочь. Она и за собой перестала следить, не встречалась даже с подругами, предпочитая общаться в Сети. А Поляченко все чаще, вернувшись домой, сам готовил ужин, мыл скопившуюся за день посуду.


Но все это еще полбеды, он от природы был терпеливым. Доконали скандалы. Казалось, Анжелика разучилась нормально разговаривать, чуть что - сразу в крик. Первый срыв предела терпения случился больше трех лет назад, когда с утра жена устроила истерику: «Что ты топчешься, как слон, не даешь выспаться!» О том, что и он подолгу не может уснуть из-за клацанья клавиатуры, речь уже не шла: сам по глупости позволил установить компьютер в спальне.


Следующей ночью он переселился на диван в гостиную да так там и остался. Разумеется, прекратился и всякий интим, который, правда, и до того случался не шибко часто.


Жена ситуацию восприняла по-своему: завел шлюху! Теперь она совсем перестала стесняться в выражениях и за короткое время овладела весьма богатым матерным лексиконом. Это сорвало второй предел терпения. Андрей Леонидович не был ханжой, но здесь понял: чтобы не скатиться окончательно в болотную хлябь и не перестать себя уважать, придется что-то срочно менять в жизни.


Но велика сила инерции. Какое-то время он еще продолжал непонятно на что надеяться, не мог избавиться от жалости к супруге, совсем потерявшей связь с реальным миром, корил себя за то, что не заметил переломного момента, не принял мер раньше, а также мало уделял времени и внимания единственной дочери. Хотя семью он пытался сохранить только ради нее...


«Все! Хватит ломать комедию! Если сегодня не уйду - не уйду никогда, - прогревая двигатель, настраивал себя на новую жизнь Поляченко. - Завтра сниму квартиру, заберу вещи и подам на развод. Чем плохо жить одному, как Ладышев?.. Но что там у него случилось, почему трубку не берет? Неужели так расхворался? Вот в такие минуты одному, конечно, плохо... Но все равно лучше уж так. Мне в семье тоже никто стакан воды не подаст, если заболею», -горько усмехнулся он.

Выехав с заснеженного двора на оживленный проспект, Андрей Леонидович был приятно удивлен: наконец-то коммунальщики расчистили магистраль от снега. Местами даже до промерзшего асфальта, по которому гуляла мелкая поземка.


«Что бы это значило? - недоумевал он, снова пытаясь на ходу дозвониться до Ладышева. - И сам не объявляется. Нашел я ему его Проскурину, только доложить некому... А может, я опоздал и он сам ее отыскал? - кольнула не очень приятная мысль. - Вряд ли. Обычно он предупреждает».


Припарковав машину у самого двора, Андрей Леонидович быстро дошел до нужного подъезда и набрал номер квартиры в домофоне. Один раз, второй. Наконец в переговорном устройстве послышался хриплый голос шефа:


-Да... Кто там?


- Вадим Сергеевич, это Поляченко.


- А что случилось? Ночь на дворе.


- Вы на звонки не отвечали... Решил проверить, все ли в порядке. Разрешите зайти?


Раздался еле слышный писк, загорелась зеленая лампочка на панели переговорного устройства. В подъезде было тепло. Консьерж приветливо кивнул, бесшумно раскрыли двери оба лифта.


«Живут же люди!» - отдал должное элитному дому Поляченко.


С телефоном в руке Ладышев ждал его в проеме двери и удивленно смотрел на дисплей.


«Двадцать шесть пропущенных вызовов... Пятнадцать СМС... Не слышал... Почему?.. Так ведь телефон без звука! - заметил он перечеркнутый символ динамика. - Не помню, чтобы я его отключал. Тогда кто?.. В квартире была только Зина. Она и постаралась, больше некому».


- Звук был отключен, - пояснил он. - Зря всполошились.


- Зря не зря, но проверить следовало. Как себя чувствуете? спросил Андрей Леонидович, всматриваясь лицо шефа.


Выглядел тот неважно: растрепанные волосы, помятая физиономия, покрасневшие глаза.


- Может, прилягте, я чаю согрею, - чувствуя некоторую неловкость, предложил Поляченко.


- Спасибо, до чайника как-нибудь сам доберусь, - попытался улыбнуться Ладышев и, тоже ощутив некоторое смущение, поправил полу халата и туже затянул пояс. - Извините, что в таком виде, гостей не ждал. Хотя... раз уж приехали, по всем законам гостеприимства давайте пить чай. И вы согреетесь, и мне не помешает, отодвинул он дверцу шкафа в прихожей.


- Спасибо!


Гость прошел на кухню следом за хозяином, неуверенная походка которого бросалась в глаза.


- Вадим Сергеевич, давайте я чай приготовлю. Если позволите, конечно.


- Пожалуй, позволю, - неожиданно согласился хозяин.


- При желании можете пока прилечь на диван. Я только Зине позвоню, успокою. И подскажите, где у вас заварка.


- В шкафчике, справа от мойки, - Ладышев, шаркая шлепанцами, поплелся к дивану.


Включив чайник, Поляченко достал банку с чаем, сполоснул стоявший в мойке заварник и, заглянув в глубину гостиной, набрал Зину.


- Да, я. Все в порядке, жив наш шеф... - прижал он трубку плечом к уху. - ...А потому, что кто-то выключил звук в телефоне... Вот тебе и «ой»... Температура, по виду, есть... Да, сейчас, - повернулся он к столу, на котором лежал пакет с лекарствами. - Повтори... -попросил, перекладывая упаковки. - Нашел... Понял: одну таблет-ку. Что еще?


Выслушав очередное указание, Андрей Леонидович переместил трубку к другому уху, достал порошок, растворил его в стакане. Зажав в ладони две пилюли и прихватив стакан с водой, пошел к больному. Под негромкое бухтение телевизора тот, натянув на себя плед, казалось, спал. Но стоило Поляченко приблизиться, тут же открыл глаза и виновато улыбнулся:


- Кажется, дреманул. Долго я спал?


- Пять минут. Вот, Вадим Сергеевич, придется принять, - вздохнул Поляченко и пояснил: - Зина на связи, угрожает: если откажетесь, то вызовет такси и примчится сюда.


- Делать ей нечего! - проворчал Ладышев, присел и взял в руки стакан. - Не помню, когда так болел, - словно извинился он, залпом выпил растворенный порошок, следом таблетки. - Температуру приказала измерить?


- Приказала. Где термометр? Вы позволите?


- В спальне на тумбочке... Позволю, куда ж я денусь! - пробурчал хозяин, забираясь под плед, и тут же снова впал в забытье.


Когда вернувшийся из спальни Андрей Леонидович тронул его и плечо, он промямлил нечто нечленораздельное, сунул градусник- под мышку и совсем отключился.


...Да, Зина, согласен, шеф плох, - вернувшись на кухню, Поляченко перезвонил секретарше. - Нежелательно его одного оставлять,. Пожалуй, я задержусь... Хорошо, наберу.


Отложив телефон, выключил закипевший чайник, налил воду в заварник и подошел к окну.


«Шикарный вид! - оценил он. В квартире шефа Андрей Леонидович если и бывал, то только по делу: стоять у окна и рассматривать красоты не хватало времени да и было неудобно. - ...Екатерине Александровне, наверное, здесь тоже нравилось, - неожиданно подумал он и вздохнул: - Ладно мы с женой давно не любим друг друга, но этим-то чего ссориться? Вместе тесно, а врозь скучно. В больницу, видите ли, спряталась, телефон отключила. Обиделась! Понятно, Вадим Сергеевич может иногда палку перегнуть. Но на этот раз и было за что. Только ведь едва отошел - сразу бросился ее искать. Прямо серый стал от переживаний. Обоим бы умерить гордыню и эгоизм приструнить! Ох, и натерпятся, пока с такими характерами друг к другу притрутся!.. А может, ну ее, эту любовь-рулетку?.. Не стану сегодня ему ничего говорить, а то еще прикажет в больницу лететь на ночь глядя... Что там термометр показал?» - спохватился он, подошел к шефу и осторожно потянул за выглядывающий из-под халата градусник.


Ладышев даже не шевельнулся.


- Зина, тридцать девять и восемь, - отчитался он секретарше. - Да, все принял, спит. Конечно, останусь... Понял. Хорошо, утром созвонимся.


«И мне когда-то любовь глаза застила, - снова подошел он к окну. - И что я в Анжелике нашел? Даже не помню. Уж очень хороша была... Поздно понял, что жену выбирают не по красоте... Надо такую искать, как Зина: и ответственная, и хозяйственная, и заботливая. Не красавица писаная, но и не дурнушка. Говорит, правда, много и смеется уж больно заразительно», - по лицу Андрея Леонидовича скользнула улыбка, на мгновение расслабив жесткую линию губ.


Зазвонил телефон. Бесшумно метнувшись к столу, Поляченко схватил мобильник. Звонила жена. Зная, что он сейчас услышит, первым желанием было сбросить звонок, но все же решил ответить.


- Ну что, кувыркаешься там со своей сучкой? Так вот, скотина, даю тебе полчаса! Или сейчас же возвращаешься домой, или, даже если на коленях приползешь, не впущу!


- Я не вернусь, Лика, - спокойно ответил Поляченко. - На коленях никогда не ползал и не поползу. Так что не жди. Спокойной ночи!


«Ну вот и все, первый шаг сделан. Озвучен во всяком случае... Документы при мне, кое-что из того, что может понадобиться на первое время, есть в машине, сменная одежда - в кабинете. Квартиру надо срочно снять», - спрятал он телефон в нагрудный карман...


Кате никак не удавалось уснуть. Сменяя друг друга, в голове прокручивались воспоминания прошедшего дня и недавнего прошлого. Но сна лишали все-таки не они. Завтрашняя операция отца и болезнь Вадима - вот что не отпускало. Правда, были в этой беспрерывной тревоге и успокаивающие моменты: отца будут оперировать лучшие кардиохирурги; Вадим в квартире не один. Судя по рассказу Маринки, с шефом Зиночки заночует начальник отдела безопасности. Кто такой, Тонева не знала, но Катя поняла: речь идет о Поляченко. Этому человеку можно доверять.


Но как бы Кате хотелось самой оказаться сейчас рядом с Вадимом! Коснуться губами лба, поправить одеяло... Неужели все в прошлом? Как же ей жить вдали, не поддерживая его? Она буквально кожей чувствует жар его тела, слышит сбивчивое, неровное дыхание... Он ведь ей не чужой - у нее под сердцем его ребенок!


«Не болей, пожалуйста! - в который раз, как заклинание, прошептала Катя. - Так уж получилось, выткано судьбой... Надо записать... Вдруг ему станет легче?»


Прихватив ручку с блокнотом, она вышла в коридор.


- Вам чего? - оторвавшись от книги, подняла голову медсестра.


- Записать кое-что надо.


- А-а-а... Вы журналистка, я знаю. Садитесь на мой стул. Мне все равно надо в шестнадцатую палату заглянуть.


Не болей, пожалуйста,


Не температурь...


Сколько ж в этой жизни Беспросветных бурь!


Сколько в ней загадок,


Сколько суеты,


Сколько одиночества,


Гулкой пустоты...


Сколько в ней ошибок,


Сколько в ней потерь...


Разочарований...


Слышишь, не болей!


Я с тобою... Рядом,


Пусть и далеко.


Чувствуешь касанье,


Нежность и тепло?


Так уж получилось,


Выткано судьбой...


Не болей, пожалуйста...


Ты мне не чужой...


Передоверив бумаге нахлынувшие чувства, Катя растерла по щеке крупную слезу, перечитала, кое-что подправила, добавила пару запятых и побрела в палату.


Оставаться и дальше в неведении, вылавливать из Маринки-ной болтовни скупые сведения о состоянии его здоровья - выше ее сил. Решено: завтра сразу после выписки она поедет к Вадиму.


А дальше - будь что будет...


10.


- ...Ну как ты? Живой? - Потюня поставил на стол две чашки крепкого чая, в которые, не жадничая, насыпал сахара. - Пей, пей! - подбодрил он, заметив, как, сделав глоток, гость скривился. -Сладкий чай наутро после пьянки получше рассола будет. Расщепляет он эти, как их... алкоголь, короче.


- Голова сейчас на части расколется, - простонал Генрих, послушно сделав еще один обжигающий глоток.


- Еще бы! - усмехнулся Веня. - Ты вчера все подряд внутрь заливал, как с петель тебя сорвало... Могу немного плеснуть на опо-хмел. Вдруг полегчает?


- Не-е-е! - энергично замотал головой Генрих и тут же обхватил ее руками. - Ой-ёй-ёй!... Лучше бы я умер вчера!


- И умер бы, если бы я бутылку не спрятал. Во всяком случае сегодня точно не встал бы... Немец, что с тебя возьмешь! Нет у тебя нашей закалки. А если и была, то вся за бугром заржавела за ненадобностью... Сколько там натикало? - глянул он на панель микроволновки. - Половина девятого... Какие у тебя планы? Вчера грозился: улечу первым рейсом.


- Пока никаких... - опустил голову Генрих.


Потюня задумался.


- Я к чему спрашиваю: если не передумал, надо ехать. Кстати, утренний рейс мы уже пропустили, я вчера смотрел расписание Могу подбросить в аэропорт, только в редакцию заскочу. Как pa i два самолета должны быть - один до Франкфурта, другой до Вены. Тебе все равно с пересадкой лететь, так что к вечеру домой доберешься... Ну а если решил задержаться, тогда тебе лучше


выспаться, А я поеду. Часам к семи вечера вернусь. Если Катю выпишут, то и раньше. Придется ей машину отдать, - Веня подошел к окну, всмотрелся в термометр за стеклом. - Мороз отпустил, можно и свою заводить. Минус двенадцать, днем пять-семь обещают.


- А когда ты за Катей поедешь? - неожиданно протрезвел Генрих.


- Пока не знаю, должна позвонить. А что?


- Можно мне с тобой?


- Оба-на! - хозяин даже присел на табуретку. - Ты же вчера посылал Катьку ко всем чертям! Передумал?


- То было вчера, - виновато опустил голову Вессенберг. - Вень, ты думаешь, она действительно рассталась с тем человеком?


- Ну... - растерялся Потюня, вспомнив, что Ладышев так ему и не перезвонил. То ли впрямь сильно заболел, то ли секретарша ничего ему не передала, то ли сам передумал искать Катю. - Во всяком случае он не знает, где она.


- Вот! - оживился гость. - И о чем это говорит? О том, что он не хочет ее знать! Значит, они расстались. Он ей не нужен, как и она ему, - сделал он довольно трезвый вывод. - А я, дурак, вчера не понял, что для нее важнее всего на свете! Ребенок! Она так хотела детей, для нее это была такая больная тема... Когда у них с Виталиком ЭКО не получилось, она мне сразу написала. Только чем я мог ей помочь?


- И правда, чем? - Веня снова бросил взгляд на часы.


Своими разглагольствованиями Вессенберг утомил его еще вчера. Он, как из брандспойта, изливал горе сначала в машине, затем на кухне под водочку. Пришлось терпеть: сам кашу заварил - самому и расхлебывать. Переночевать предложил из жалости: куда тому деваться? Не в гостиницу ж в таком состоянии! И по-мужски жалко, и по-человечески. Тяжелый день выдался для Генриха.


«Эх, Катька... Стала бы фрау Вессенберг - жила бы, как у Хрипа за пазухой», - думал он накануне, выслушивая исповедь прилетевшего немца о том, как по собственной глупости он когда-то потерял Катю и как все эти годы надеялся, что когда-нибудь все п (менится.


Именно ради этого Генрих и вошел в роль «лучшей Катиной подружки». По крайней мере так он всегда был в курсе, где она и •гго с ней. То, что Виталик ей не пара и рано или поздно они разнесутся, он понял еще в первый приезд. Слишком разные. Потому терпеливо ждал. Иногда, правда, сомневался: вдруг он сам уже ее полюбит?


Но в Москве убедился: любит. И любимая - вот она, рядом, стоит лишь руку протянуть. Был так перевозбужден, что даже предложение сделал, но... видно, не вовремя. Не отошла еще Катя, не отболела душа. Что ж, он готов был подождать. Столько лет терпел ее замужество, а уж теперь сам Бог велел. Главное - появилась уверенность: скоро все разрешится, она примет решение.


Но не зря сказал классик: бойся своих желаний - они имеют свойство сбываться. Вчера все и разрешилось, правда, со знаком минус. Оказалось, Катя любит другого мужчину, от которого ждет ребенка. Генриха это едва не убило. Однако в кладези народной мудрости предусмотрен и такой вариант: с горем надо ночку переспать. И, похоже, переспав со своим горем, Вессенберг смирился с тем, что есть.


«Хрен его поймешь! - вздохнул Венечка. - Вечером одно, утром другое... И как его вразумить? Неужели не врубается: не любит она его».


- У тебя есть что-нибудь от головы? Трещит, сил нет! - взмолился Вессенберг.


- Сейчас.


Притащив рюкзак, Потюня открыл кармашек, в котором хранились таблетки. С некоторых пор ему приходилось возить с собой лекарства не только от головной боли, но и от давления.


- Спасибо! - Генрих проглотил пилюлю, запив стаканом воды.


- За таблетки спасибо не говорят, - заметил Венечка. - Ладно, ты тут отлеживайся, думай, а мне пора. Дело важное.


- Погоди, послушай... - остановил гость и вернулся к разговору:


- Понимаешь, тогда, после ЭКО, я не знал, чем могу ей помочь. А сейчас знаю: я помогу ей вырастить ребенка, стану ему отцом, вдруг выдал он и в поисках поддержки поднял взгляд на Потюню.


- Пусть она меня не любит, ничего страшного! Зато я готов любит!. и ее, и ребенка! Как у вас говорят... если любишь женщину, то любишь и ее детей.


«Вот те раз! - Веня снова плюхнулся на стул. - Совсем крыша у мужика съехала! Не понял, что Катя без любви замуж не пойдет? Даже не поцелуется!»


- Ген... Ты бы того... не торопился с выводами, - тщательно подбирая слова, попытался он остудить пыл собеседника. - Понимаешь, она в таком состоянии... Не до любви ей сейчас.


- Понимаю, - согласился Генрих. - Но я готов ждать, пока она не поймет: ребенку нужен отец.


«Дурила! - в сердцах отругал его Венечка. - Спросил бы у меня, что такое дети. Пока есть любовь - ладно, куда ни шло. А если улотучится? Что тогда? Притом у меня дети свои. А свои и чужие -большая разница!»


- Ложись-ка ты лучше спать, - посоветовал Потюня. - Пройдет голова - позвонишь. Вот тебе мой запасной мобильник, - положил он на стол старенький телефон с симкой, которую завел специально для клиентов. - А я пошел. Правда спешу. До планерки надо успеть переговорить с главным редактором, - прихватив рюкзак, Веня направился к двери. - Я тебя закрою, запасные ключи на кухне в верхнем ящике, - прокричал он уже с порога...


Отреагировав на приглушенный щелчок, Андрей Леонидович открыл глаза и в сумраке комнаты тут же уперся взглядом в черный экран большого телевизора. Сбросив плед, рывком сел на диване и осмотрелся: не приснилось - квартира шефа. В ту же секунду память до мельчайших деталей восстановила события вчерашнего вечера.


- Доброе утро! - раздалось за спиной.


Поляченко оглянулся. Ладышев стоял на кухне и, судя по звуку, что-то наливал.


- Который час? - спросил гость.


- Восемь утра. Как спалось?


- Хорошо, спасибо. Заспался что-то, - повинился он.


- Жаль, я отключился раньше, не пришлось бы вам мучиться на диване. Здесь есть гостевая комната.


- Ничего страшного, я привык спать на диване, - натягивая брюки, успокоил Поляченко. - Как себя чувствуете?


- Лучше. Почти хорошо. В отличие от прошлой ночи, спал как убитый. Даже не помню, когда в спальню перебрался. Вам чай или кофе?


- Чай, если можно.


- Чай так чай... Пойдемте, провожу в санузел... Зубные щетки, одноразовые станки, пена, полотенце - выбирайте, - предложил Вадим, открыв дверцу шкафчика. - Душевая кабина... Здесь все для гостей, так что не стесняйтесь. Я пока завтрак приготовлю.


- Не беспокойтесь, не стоит, честное слово, - смутился гость. - Я никогда не завтракаю, обхожусь чашкой чая.


- А что так? - удивился хозяин. - Жена не готовит?


Да как-то... не заведено у нас. Я на работу всегда рано уходил, пни с дочкой еще спали. Хотя и ужинами из-за поздних возвращений меня тоже не баловали.


Понятно, - кивнул шеф и, подумав, добавил: - Похоже, не у одного меня проблемы на личном фронте.


Поляченко в ответ только вздохнул.


«У меня уже не проблемы, - констатировал он, бреясь перед зеркалом. - У меня полный крах семейной жизни. У шефа хотя бы надежда жива, а у меня и ее не осталось... Сказать, что Проскурина нашлась или, учитывая его состояние, подождать? Надо сказать. И правильно сделает, если сразу в больницу помчится. Если любит, то ни болезнь, ни температура не удержат... Хотя за руль ему все же нельзя».


Когда Андрей Леонидович вернулся на кухню, шеф, прижав трубку плечом, нарезал овощи и разговаривал по телефону.


- ...Все хорошо, мама, не волнуйся. Вот завтрак готовлю. Как доктор могу сказать: если больной хочет есть - значит, пошел на поправку... Я же не обманываю - температуры нет... Ну почти нет, тридцать семь с хвостиком... Хорошо, обещаю, что никуда не поеду... Да, конечно... Вы с Галиной Петровной смотрите не заболейте. Все, я завтракать пошел, - закончил он на мажорной ноте. - Мама волнуется, - объяснил, отложив телефон. Раздался звонкий писк зуммера. - Бутерброды готовы. Присаживайтесь,


- показал он рукой на сервированный стол. - Запеченные бутерброды с сыром и ветчиной, яичница, свежие овощи, чай. Стандартный холостяцкий завтрак.


- Спасибо... Мне, право, неловко, - покраснел Поляченко.


В его жизни бутерброды на скорую руку частенько заменяли и ужин.


- Не стесняйтесь, - успокоил хозяин. - Плохо помню, как вы здесь вчера оказались...


- Вы на звонки не отвечали.


- Да, точно. Зина, добрая душа, отключила звук в телефоне, вспомнил Ладышев.


- Пришлось приехать, проверить. Вы уж извините. Служба такая. И на ночь не захотел вас одного оставлять. Пару раз загляды вал к вам, а под утро сплоховал - сам уснул.


- Теперь я все вспомнил, - улыбнулся шеф. - Спасибо за заботу. Андрей Леонидович, вы узнали...


Поляченко отложил нож с вилкой, промокнул губы салфеткой п сам продолжил вопрос:


- ...где Проскурина? Она в больнице... Только не волнуйтесь,


- спохватился он, заметив, как побледнел Ладышев. - Насколько мне известно, там ничего страшного.


- Как она оказалась в больнице? - Вадим потерял интерес к за втраку. - Позавчера я видел ее машину у кардиоцентра. Она отца навещала.


- За рулем мог быть кто угодно. Во всяком случае вчера она числилась пациенткой гинекологического отделения... Вам сегодня лучше не садиться за руль. Если хотите, я отвезу, - предусмотрительно предложил он, внимательно наблюдая за шефом.


Что творилось у того на душе, понять было несложно.


«В больнице... А почему мне не позвонила? Я бы помог, она это знала! Даже СМС не отправила... Ох, Катя, Катя!.. Как же ты неправа! Неужели не понимаешь, не чувствуешь, как мне плохо без тебя... Видишь, заболел от переживаний... Прости, что не понял, обидел...» - прикрыл он глаза и тяжело вздохнул.


- Да, немедленно едем, - поднялся со стула Ладышев. - Я быстро соберусь.


«Пусть хоть кому-то станет легче, - составляя тарелки в мойку, подумал Андрей Леонидович. - Прямо поздоровел на глазах!»


Убрав стол и вымыв посуду, он решил доложить об обстановке верной боевой подруге шефа.


- Зина, доброе утро...


- Андрей Леонидович, ну как там? Как Вадим Сергеевич? Я полночи не спала, переживала, - привычно затараторила секретарша, забыв ответить на приветствие. - Ну говорите же, не томите!


- Все нормально, оклемался, - успокоил Поляченко и улыбнулся.


Стоило ему услышать этот быстрый говор - будто лампочка внутри зажигалась, на душе становилось светло и тепло. Иногда он ловил себя на мысли, что слушал бы ее переливчатую трель часами. Но не открыто, а спрятавшись в укромном местечке. Издержки бывшей профессии - выработанная годами привычка не выдавать эмоций. Хотя в общении с Зиной это стоило все больших усилий.


- Температура если и есть, то небольшая. Позавтракали.


- Это хорошо! И категорически запретите ему ехать на работу! Категорически!!! Он вас послушает, я знаю, - по легкой одышке было понятно, что сейчас Зина не только быстро говорит, но и так же быстро двигается. - Я скоро выхожу, и в офисе появлюсь раньше, чем обычно. Пусть не волнуется. А вы не оставляйте его одного!


- Слушаюсь! И повинуюсь! - игриво отрапортовал Поляченко.


- ..Андрей Леонидович, это вы? - после небольшой паузы уточнила Зина. - Вы шутите?


- Никак нет! - в той же игривой манере продолжил он. - Обещаю с шефа глаз не спускать и быть рядом столько, сколько нужно.


- Ладно... - протянула озадаченная секретарша. - Только сразу


звоните, если что. Я после вчерашнего побаиваюсь его тревожить, буду вас набирать, договорились?


- Договорились, - заметив появившегося в гостиной шефа, Андрей Леонидович понял, что пора прощаться: - Буду на связи. До свидания!


- Я подумал, что и сам вполне могу сесть за руль... - неуверенно начал Ладышев.


- Нет, - прервал подчиненный и прошел следом за ним в прихожую. - Извините, это даже не обсуждается.


- Хотя, может, вы и правы. Хорошо... А какая больница?


- Ее вчера по телевизору в новостях показывали. Там ЧП: теплотрассу прорвало, какие-то корпуса без отопления остались. Но вряд ли это сказалось на состоянии больных, - поспешил добавить Поляченко.


Ладышев нахмурился. Что-то такое он вчера вроде видел или слышал, когда в полубредовом состоянии щелкал пультом телевизора. Еще подумал: это больница, где работает Лера... А ведь ей он так и не перезвонил.


- Правда, есть один осложняющий момент: в городе карантин по гриппу объявили, и, скорее всего, больница закрыта для посетителей. А у вас как раз грипп... - Поляченко взглянул на шефа.


Как тот ни старался, скрыть, что ему нездоровится, было невозможно: заторможенные движения, воспаленные глаза, пусть и выбритое, но отекшее и помятое лицо.


- Именно от таких, как вы, ее и закрыли. Вряд ли вас пропустят,


- засомневался Поляченко в правильности принятого шефом решения.


- Пропустят, - буркнул Ладышев, вытаскивая из шкафа дубленку. - Сейчас уточню, - все-таки заколебался он и достал телефон.


- ...Доброе утро... Да, это я, - ответил он невидимому собеседнику. - Конечно, поговорим. Но сначала просьба: мне надо навестить одного пациента в твоей больнице... Знаю о карантине, но очень надо... К двенадцати? - разочарованно глянул он на часы. - А раньше никак?.. Хорошо. Перезвоню ближе к двенадцати... Вы оказались правы: можно не торопиться, - расстроенно сообщил он и, слегка пошатнувшись, набросил на плечи дубленку. - Едем на работу.


- Нет! - не терпящим возражений тоном отрезал Поляченко. - В офис я поеду один, а в начале двенадцатого вернусь за вами. Вы же доктор, сами понимаете... Хотите за один день весь коллектив уложить? Раздевайтесь и отдыхайте. Я же вижу - вам снова нехорошо. Проскурина нашлась, давайте выздоравливать.


- Да... - вынужденно согласился шеф.


После того как он понял, что встречи с Катей придется ждать еще несколько часов, утренний прилив сил иссяк. Прилечь действительно хотелось. Похоже, снова поднималась температура.


- Хорошо, езжайте на работу. Я буду ждать...


К утру Кате все же удалось забыться сном, поверхностным, неглубоким. Глаза закрыты, но при этом фиксируются все шорохи, все звуки: скрип дверей, шарканье ног по коридору, вой ветра за окном... Скрипы и шаги то учащались, то затихали на время, ветер тоже то успокаивался, то вдруг завывал, отчего на душе становилось тоскливо и тревожно.


Открылась дверь в палату, и в проеме появилась женская фигура.


- Не спишь? - раздался шепот.


- Нет, - так же тихо ответила Катя, узнав Олю.


- Тогда пойдем в ординаторскую, поговорим, пока никого нет.


Отбросив одеяло, Проскурина сунула ноги в шлепанцы, подпоясала халат.


- Доброе утро! - поздоровалась она с подругой в коридоре и, заметив глубокие темные круги под ее глазами, не удержалась: - В твоем состоянии нельзя работать по ночам!


- Это последнее дежурство... - успокоила та. - Я тебе вот что хотела сказать: вчера поздно вечером позвонила Лежнивец, попросила выйти и поговорить с твоим Проскуриным, успокоить. Ты права, они с ней договаривались.


-А как Алиса?


- Накачали успокоительными, спит. Нервный срыв. Здесь ты тоже права: с потерей ребенка рушатся ее планы. Похоже, твой бывший ее не любит.


- С чего ты решила?


- С того, что он несильно обеспокоен ее самочувствием. Больше горевал, что ребенка потеряли. Правда, интересовался, сможет ли она в будущем иметь детей. Разве любящий человек так себя ведет?


- Понятно...


Кате все-таки хотелось думать, что хоть у одного из этой пары ость чувства.


- А в конце поинтересовался, не знаю ли я, где ты. Мол, дозвониться не может ни сам, ни адвокат.


- И что ты ответила?


- Сказала, что давно не виделись. Была занята свадьбой.


- Спасибо... Придется завтра, то есть сегодня, самой ему позвонить. Не получается жить только беременностью... - с грустью пожаловалась Катя. - Я и телефон только вчера включила. Глупо, конечно. От окружающего мира надолго не спрячешься.


- С одной стороны, может, и зря, - согласилась Ольга. - С другой - поступила правильно: ребенка сохранила. Катя, ты хорошо подумала насчет развода? - неожиданно спросила она.


- Что значит «хорошо»?


- Ты извини, это, конечно, твоя личная жизнь, но мне кажется, если Виталик узнает о твоей беременности, он... как бы правильно выразиться, поймет и простит.


- Ошибаешься, - усмехнулась Катя. - Мы прожили десять лет, и я точно знаю: чужого ребенка он никогда не воспримет как своего. Даже из любви к женщине. А если чувств уже нет, то и подавно. Расстались - и точка. Не о чем даже говорить.


- Переживаю за тебя, - виновато опустила голову Ольга. - Извини.


- Знаешь, я недавно вдруг поняла, - продолжила Катя, - что никогда не полюблю и не приму мужчину, если он не полюбит моего ребенка.


- Знакомо, - кивнула подруга. - У меня с Ксюшей такое было.


- Но ведь тебе повезло? Ты говорила, что Саша принял ее как родную? - заглянула ей в глаза Катя.


- Повезло, - голос Ольги потеплел. - Он ради ее занятий в художественной студии встречи с друзьями готов отменить. Но таких, как он, один на миллион.


- Неважно! Значит, шанс есть, - улыбнулась Катя. - Ну а если нет, сами справимся. Мне теперь есть кого любить... Я сегодня домой, - неожиданно сменила она тему. - Ты не забыла? Сразу после капельницы... Поеду к...


«Вадиму», - едва не сорвалось с ее губ.


- Катя, все-таки надо бы полежать еще пару деньков, - забеспокоилась Ольга. - Я постараюсь, чтобы вы с Алисой не пересеклись.


- Дело не в ней. Вернее, не только в ней. Отца сегодня оперируют. Хочу поддержать Арину Ивановну. Вдвоем нам легче будет. И еще одного больного надо навестить... А то я и сама изведусь здесь от разных мыслей. Сегодня ночью глаз не сомкнула.


- Понятно... Тогда готовься к выписке. Только обещай: если что не так - сразу звонишь!


- Все будет хорошо, не волнуйся, - улыбнулась Катя, твердо решив ночью, что если снова придется лечь на сохранение, то в дру гую больницу, к Арине Ивановне. - Спасибо тебе за заботу!


Дверь ординаторской открылась, зашли две женщины. Скорее всего, доктора.


- Доброе утро! А мороз ослаб, - сообщила одна, расстегивая шубу.


- Доброе! Это хорошо, - порадовалась Ольга.


- Я пойду? - поднялась Катя и шепнула: - Не забудь про капельницу...


Лежнивец раздосадованно отложила мобильник, свела брови к переносице и непроизвольно забарабанила пальцами по столу.


После звонка Ладышева было о чем поразмышлять. Позвонил - это хорошо. Но, похоже, не из желания поговорить с ней, а тем более увидеться. Чего-то ему приспичило попасть в больницу. К кому? За кого он так волнуется? За родственников? Но, насколько ей известно, у него осталась только мать. Профессорская жена, скорее всего, обслуживается в лечкомиссии, значит, и госпитализируют ее в случае необходимости туда. Тогда кто?


«А вдруг это... журналистка?! - ошпарила ее неожиданная мысль. - А вдруг она его любовница?! Тогда это серьезно. Надо припомнить все, что о ней знаю...»


Знала Лежнивец о Кате совсем мало. Кое-что рассказала Огородникова: не имела детей, и вот случилась долгожданная беременность. От кого же, если с мужем рассталась и с ним была явная несовместимость? Уж точно не от вчерашнего немца: видела она его реакцию на такую новость. Едва узнал, что Проскурина в больнице, тут же сорвался, прилетел. Такой поступок говорит о многом: души в ней не чает, возможно, любит. Чего никак нельзя сказать о ней, судя по тому, каким растерянным покидал он кабинет начмеда.


«Что еще? - Лежнивец заглянула в ежедневник на столе. - Молодая журналистка Стрельникова обрадовалась, услышав, что Проскурина здесь. Мол, никто не знал, куда она исчезла, коллектив волновался... То есть спряталась от всех в больнице. Почему?..»


Причины могли быть две - рабочая и личная. Проскурина -журналистка уважаемая, известная, положительная во всех смыслах. Но, помнится, в последней статье она заявила, что покидает журналистику.


«Из-за чего? Повздорила с начальством? Подсиживала? Выросла из коротких штанишек? Заявление сделано в конце статьи, -продолжала размышлять Лежнивец, вытащив из ящика стола газету. - А вдруг эта статья и стала камнем преткновения между ней и начальством? Получается, ей при любом раскладе надо было ее напечатать! В наше время журналисту остаться без работы - самоубийство. А Проскурина к тому же сейчас в состоянии развода и ждет ребенка - это самоубийство вдвойне. Предложили хорошие деньги? Возможно. Но деньги в конверте расходуются быстро, для жизни его требуется постоянно пополнять. Тогда на что она надеялась?.. Или на кого? Кто у нас в статье главное заинтересованное лицо?.. Вадим Сергеевич Ладышев... Любовь? Вполне... - хладнокровно выстроила логическую цепочку Валерия Петровна. - Вот, значит, как, Вадим... Что ж, я организую вам обоим встречу! Радости будет!.. - мстительно сузила она глаза и тут же вернулась к делам насущным: - Пора на пятиминутку. Хорошо, что назначила ему на двенадцать. Есть время все хорошенько продумать...»


Бросая нетерпеливые взгляды на капельницу, Катя прикидывала, куда первым делом отправится после выписки. В больницу к отцу - бессмысленно, не пропустят. Значит, к Вадиму на Сторожевку. Глянуть хотя бы одним глазком, как он. К черту сомнения, обиды. Ни о чем другом думать не получается.


- Вас сегодня выписывают? - уточнила процедурная медсестра, вытащив иглу из вены.


- Да, - зажав локоть, кивнула Катя. - Сейчас позвоню, чтобы за мной ехали.


- А выписки?


- Завтра заберу.


- А теплую одежду вам привезут? Вы ничего не сдавали в гардероб? - уточнила медсестра.


- Я по скорой поступала, так что все здесь.


- Тогда не спешите звонить. Раньше двенадцати выписаться не получится, - посочувствовала она.


- Почему?


- Гардероб только в двенадцать откроют. Порядок наводят после вчерашней экстренной выписки. Может, пропало что, - пояснила медсестра. - Начмед приказала после двенадцати выписывать.


«Прямо народная примета какая-то: упоминание начмеда н этих стенах обязательно к неприятностям, - расстроилась Катя и посмотрела на часы. - Еще два часа ждать...»


Так как заняться было совершенно нечем, она решила немного подремать после бессонной ночи, а еще лучше уснуть. И это ей почти удалось, но завибрировал телефон. Звонила Арина Ивановна.


- Ну как там у папы? - заволновалась Катя.


- Операция началась... Ты как? Выписывают? Голос сонный. Я тебя разбудила? - догадалась она.


- Нет, что вы! Лежу после капельницы. Меня выпишут после двенадцати. Вчера что-то напутали в хранилище с одеждой. Разбираются.


- Вот и хорошо, что напутали, хоть отдохнешь. Я-то тебя знаю: выпишешься и сразу полетишь по делам. Если честно, не понимаю, почему тебя так быстро выписывают. И Рада считает, что еще надо бы полежать, перестраховаться. Но, с другой стороны... Эту больницу тебе действительно лучше покинуть, - вдруг согласилась она.


- А что так, Арина Ивановна? - удивилась Катя.


- Даже не знаю, как объяснить, - заколебалась женщина. - В общем, Рада позвала меня после пятиминутки, показала вашу «ВСЗ». А там статья об аварии на теплотрассе, о начмеде больницы, в которой ты лежишь. У вас есть рубрика «От первого лица».


- «Из первых уст», - поправила Катя.


- Да, правильно. Так вот. Рада узнала начмеда по фотографии, - Арина Ивановна сделала паузу. - Это и есть врач-гинеколог, с которой тогда оперировал Ладышев.


- Как?! Лежнивец... и есть Валерия Гаркалина? - Катя даже привстала на кровати.


«А Земля не просто круглая», - подумала она, медленно опускаясь на подушку.


- Гаркалина - ее девичья фамилия, - подтвердила Арина Ивановна. - Рада ее плохо помнит. Специалистом была средненьким, особым рвением в работе не отличалась. С коллегами тоже не сильно контачила, скрытная очень. О ее романе с младшим Лады-шевым они случайно узнали. Ну а когда завертелась та история, Гаркалина неожиданно исчезла.


- Как это «исчезла»?


- Сначала в отпуск ушла, а после выяснилось, что уже в другом месте работает. Рада сказала, не до нее тогда было: проверки, прокуратура. Затем узнали, что замуж вышла за какую-то шишку. С его помощью и убрали ее от греха подальше, и дело в итоге замяли. Повозмущались все, пошушукались, а как все стихло, о ней и забыли. В общем, мы с Радой тут обсудили... Если до Лежнивец дойдет, что ты - та журналистка, которая написала статью...


- Не волнуйтесь, Арина Ивановна, скоро меня здесь не будет, -успокоила Катя, хотя у самой на душе кошки заскребли.


Теперь все понятно: Лежнивец знает, кто она. Потому и Ольгу отчитала: личному врагу посмела назначить дефицитные лекарства! Хотя, с другой стороны, кое-что в ее поведении логике не подчинялось: зачем тогда отказалась выписывать Катю, устроила встречу с Генрихом в своем кабинете?


- Не дай Бог что - у нас есть Рада. Она сразу предлагала, чтобы ты к ней в отделение ехала.


- У меня все хорошо, давайте лучше за папу волноваться, - закруглила тему Катя. i


- Хорошо так хорошо, - не стала спорить Арина Ивановна. - А ты куда сразу после больницы?


- На Чкалова. Меня Веня подбросит. Соберу вещи - и к вам.


О том, что собирается ехать к Ладышеву, Катя решила умолчать: меньше услышит вопросов, меньше получит советов.


- Знаешь, ты вот что... Не спеши без меня собираться и вещи сама не таскай, - забеспокоилась мачеха. - Я после работы приеду, помогу. Все равно меня сегодня к отцу не пустят... Накануне вечером свечки в храме поставила - и за его здоровье, и за твое.


- Арина Ивановна, давайте верить, что все будет хорошо!


- Давай. Вместе легче. Только ты меня дождись.


- Договорились! Но вы мне сразу позвоните, как узнаете, что у папы.


- Обязательно!


Закончив разговор, Катя приложила телефон к губам и задумалась.


«Надо отсюда быстрее убегать. В машине остался запасной комплект верхней одежды, не замерзну!» - вспомнила она и тут же набрала Веню.


Но прямо сейчас тот приехать не мог. И вряд ли сможет до двенадцати: Камолова выдала срочное задание. При этом загадочно добавил, что Проскурину ждет сюрприз. Вспомнив о вчерашнем сюрпризе, когда Потюня притащил в больницу Генриха, Катя только вздохнула, но не стала выспрашивать, чтобы снова не расстроиться.


Спустя несколько минут опять завибрировал телефон и на дисплее высветилось... «Жоржсанд».


- Здравствуйте, Евгения Александровна... - пробормотала Катя мгновенно охрипшим голосом.


- Здравствуй, Катя... Веня рассказал, где ты и что с тобой. Жаль, я только сегодня обо всем узнала. Как ты себя чувствуешь?


Такой тон Камолова включила впервые - нежный, воркующий, заботливый. Будто с малым ребенком разговаривала.


- Спасибо, хорошо... Сегодня выписывают.


- Да, знаю. Потому главный вопрос: ты открывала больничный?


- голос звучал уже по-деловому. - При поступлении сказала, где работаешь?


- Да, сказала, - подтвердила Катя и тут же спохватилась: - Вы не волнуйтесь, я не собираюсь его сдавать!


- Как раз наоборот: принесешь и сдашь в бухгалтерию. Деньги в твоем положении не помешают.


- Евгения Александровна, я ведь уволилась...


- Я подписала заявление, но... не дала ему хода. Так что приказа о твоем увольнении не было.


- Почему?


- Будем считать, что я... что-то предчувствовала, - ушла от ответа Камолова и предложила: - Давай обойдемся без лишних слов. Я все знаю: и об операции отца, и о том, что ты рассталась... так понимаю, с отцом ребенка, - подобрала она нужное определение.


- До конца недели можешь не появляться в редакции, больничный через Веню передашь. График отныне у тебя свободный. Сама решишь, когда и сколько работать. Да, кстати... Рекламный отдел взялся за материал по медицинским центрам. Вот и будешь им помогать.


- Хорошо... - Катя замялась. - Я помогу, но...


- Послушай, я не собираюсь тебя уламывать, - остановила ее Камолова. - Более того, уважаю твое решение покинуть газету и уйти из журналистики, - голос ее стал мягче. - Но в жизни не уйти от понятия «осознанная необходимость», и сейчас ты должна поступать как мать. В этом я тоже тебя поддерживаю. Так что договорились: все, что случилось прежде, не обсуждается. Пока не разродишься - однозначно.


- ...Евгения Александровна, но зачем вам это? - после паузы растроганно спросила Катя. - Я ведь в какой-то степени и вас подставила.


- Подставила или нет - время рассудит. У каждой из нас своя правда, - вздохнула Камолова. - Ты выполняла свой долг, я - свой. Отчасти и я не без греха, коль так вышло. Ты - хороший журналист. Жаль, если уйдешь из профессии. Это будет и на моей совести.


Катя замерла. Она и не думала искать виноватых в том, что случилось, привыкла сама за все нести ответственность. И для нее сТало откровением, что Камолова искренне переживает и способна взять часть вины на себя.


- Долгие годы я считала тебя своей правой рукой, - продолжила Жоржсанд. - Пусть мы и не были подругами, но ты мне не чужая. Так что мой долг тебе помочь. Хотя бы как мать будущей матери.


- Спасибо! - проглотив тугой комок, еле выдавила из себя Катя.


- На здоровье. Тебе и будущему малышу Я подготовлю коллектив к твоему возвращению: у тебя ведь столько неоконченных дел! И, пожалуйста, если вдруг что-то понадобится - звони, не стесняйся. Пообещай!


- Хорошо. Обещаю, - сдалась Проскурина и повторила: - Спасибо!


- Увидимся в понедельник! - обрадовалась Жоржсанд. - Тебе тоже спасибо. Как камень с души упал...


Недоуменно разглядывая зажатый в руке мобильник, Катя прокручивала в уме разговор и пыталась просчитать его последствия.


«Эх, Веня! Вот он, твой сюрприз, - Катя улыбнулась и тут же опечалилась: - Все равно нехорошо получается. Всем громко заявила, что ухожу, а теперь с большого грома, как говорится, малый дождь. Скажут: вернулась за декретными... Но других вариантов на сегодняшний день нет. Слава Богу, хотя бы один вопрос с повестки дня снят - будет на что жить. Спасибо, Евгения Александровна, сама я ни за что назад не попросилась бы! Какой бы жесткой вас ни считали, сердце у вас доброе... Спасибо!..»


«...Уф!» - прислонившись к стенке кабины выдохнула Зина и, глянув на светящиеся кнопки, недовольно отметила, что лифт будет останавливаться почти на каждом этаже.


Соответственно, придется выходить и ей, выпуская набившийся в кабину народ. А ведь могла подождать следующий. Хотя не факт, что ситуация не повторится: начало рабочего дня совпадало у большинства компаний, разместившихся в здании, и в лифты в это время было не протолкнуться.


«Первым делом надо посмотреть, что у шефа запланировано на сегодня, предупредить, отменить встречи. Затем проверить почту, позвонить Нине Георгиевне. Если что-то нужно, послать Зиновьева, - мысленно систематизировала она дела. - Затем... Что же еще важное осталось? Со свекровью утром поговорила, с Маринкой по дороге на работу тоже. Что еще?.. Катя! Знала бы она, как бо лен шеф! Надо попросить Поляченко! - вдруг осенило ее. - И как я раньше не догадалась! Вместе мы быстро найдем Катю, сообщим, что Ладышев заболел! Если любит, сама прибежит! Андрей Лео должен помочь. Он только с виду такой сухой и суровый, но за шефа не меньше меня переживает... Вот интересно, а что у него на личном фронте? Вроде женат и ухожен, но женской руки и лоска не чувствуется. Необласканный какой-то. Эх, найти бы еще одного такого Поляченко, но только свободного. Не будь у него се мьи, повела бы с ним себя иначе...»


Оказавшись однажды в роли обманутой жены, пусть и гражданской, Зиночка категорически не приветствовала отношения на стороне. Наложила табу и, знакомясь с очередным соискателем своего сердца, первым делом выясняла, свободен ли он. Если женат, а уж тем более имеет детей, малейшие попытки развития отношений безжалостно пресекались.


Вот и с Андреем Леонидовичем приключилась подобная история. Понравился он Зине с первой секунды их знакомства, можно сказать, сразил наповал. Она даже покраснела, когда Ладышев представлял их друг другу и, стыдно вспомнить, пыталась флиртовать, пока Поляченко заполнял анкету. Так чудесно стало на душе, точно лампочка зажглась! Правда, горела совсем недолго -пока Зина не увидела заполненную им графу о семейном положении.


Она едва не расплакалась: опять двадцать пять! Стоит встретить интересного мужчину и чуть-чуть дать волю фантазиям, как тут же выясняется, что он занят! Неужели всех лучших мужиков разобрали? Тогда кто ответит на вопрос: откуда берутся несчастливые семьи, если женаты все лучшие кадры? Может быть, снять свое табу?


Однако, погоревав, Зиночка решила: нет, она не хочет, не может, не будет. И больше уже никогда не краснела в присутствии Поляченко. Но тут надо честно сказать, что, приступив к служебным обязанностям, Андрей Леонидович и сам не давал для этого ни малейшего повода. Наверное, как и она, не считал для себя приемлемыми отношения на стороне. Или она не в его вкусе. Во всяком случае, между ними сложились исключительно деловые отношения. Хотя нет-нет, но вспоминала Зина и день знакомства, и вспыхнувшую на мгновение лампочку в душе...


Добравшись до рабочего места, с первыми пунктами дневного плана Зина справилась быстро - отменила две встречи шефа, ответила на письма. В рамках своих полномочий, конечно же. Остальные, пришедшие на почтовые ящики «Интермедсервиса» и «Моденмедикала», разбросала по отделам - в коммерческий, инженерный. Лишь одно письмо поставило ее в тупик, что с ним делать, она не знала.


Эти несколько строк были ничем иным, как кляузой... на Андрея Леонидовича.


«Поляченко - человек с двойным дном: систематические пьянки, загулы, любовницы. Не ночует дома. Примите меры, пока он не »тал продавать секреты вашей компании конкурентам. Доброжелатель», - оторопев, перечитала она короткое послание.


«Чушь собачья!» - Зина отхлебнула глоток кофе и попробовала отыскать контактные данные автора письма.


Увы, недоброжелатель оказался анонимом. Никаких опознавательных данных, а сам адрес зарегистрирован только вчера. Конечно, для гениев-ГГишников из инженерного отдела вычислить анонима особого труда не составит, но тогда придется поделиться с ними и содержанием доноса.


«Хорошо, что к тексту письма имеем доступ только я и Лады-шев. Одно из двух: писала или жена, или... любовница... - от такого допущения сразу стало грустно. - Обидно... Не за жену или любовницу... за себя. Неужели Поляченко такой, как большинство мужиков?.. Ладно, к делу это никак не относится».


Зиночка последний раз перечитала послание, выделила и нажала «отправить в корзину».


В дверь постучали.


- Доброе утро! - приоткрыл дверь Андрей Леонидович. - Как у нас дела?


- Доброе... - растерялась секретарша. - Нормально...- пролепетала смущенно, но быстро пришла в себя и решительно закончила начатое дело: очистила корзину с анонимкой. - Почему вы не с шефом?


- Договорились, что я съезжу в офис на пару часов, затем вернусь. Все в порядке? - пристально посмотрел он.


Что-то в выражении Зининого лица его насторожило.


- Нет... То есть... Да! - замотала она головой. - Не ожидала вас увидеть, - нашла она оправдание путаному ответу. - Как Вадим Сергеевич? Вы его покормили завтраком?


- Это он меня покормил, - улыбнулся Поляченко. - Наш шеф -крепкий орешек.


- Ну да, крепкий... - согласилась Зиночка. Пора было переходить к главному. - Андрей Леонидович... с чего бы лучше начать... На моей памяти шеф впервые слег с такой температурой. Свалился, можно сказать. И тому виной не только грипп, - убежденно заявила секретарша.


- А что же еще?


- Ну, понимаете... - замялась она. - Вы сами только что сказали, что Ладышев - крепкий орешек. Здоровый образ жизни, спорт, гены. Но вот подкосило же его что-то?


- Грипп - не шутка. И не таких косит.


- Согласна, бывает. Но есть еще одна причина, - подняла она взгляд. - Сердечная, вернее, душевная: Катя Проскурина. Андрей Леонидович, мы должны ее отыскать!


Поляченко удивленно посмотрел на секретаршу.


- Зина, никто не вправе вмешиваться в личную жизнь человека, если он не просит. А тем более в жизнь шефа.


- Да, не просит. Потому что скрытный и упрямый! И Катя такая же! Мучаются сами, друг друга мучают, Нину Георгиевну опять же. Если бы у меня были ваши возможности, давно бы ее отыскала, -вздохнула Зина. - Ладно... Вижу, вам все равно. Можете забыть о моей просьбе, - махнула она рукой. - Сама найду. И не то находила.


«Ну надо же, какая женщина! - тайно залюбовался ею Поляченко. - Добрая, сопереживающая... И куда наш брат смотрит? Был бы я свободен...»


- Не сомневаюсь, - борясь с желанием сообщить, что Проскурина уже найдена, улыбнулся начальник отдела безопасности. - Но я подумаю, чем смогу вам помочь, - добавил он и повернулся к двери.


- Не мне! А Вадиму Сергеевичу! - повеселела Зиночка и заговорщицки добавила: - Я очень-очень на вас надеюсь! Хорошо бы прямо сегодня найти: четырнадцатое февраля, день влюбленных! Вдруг помирятся?


«Ура! Теперь точно отыщется! Ля-ля-ля! - после ухода Поляченко настроение секретарши заметно улучшилось. - Хорошо, эту мерзость убрала, - на мониторе осталось сообщение «Корзина очищена». - Никто не вправе вмешиваться в личную жизнь человека», - повторила она слова Поляченко.


Как ни странно, на душе стало светлее...


- ...Веня! Вениамин! - ликующе вопил мобильник голосом Генриха. - Ты еще не в больнице? Мне обязательно надо ехать с тобой!


«Вот екарный бабай! - выругался про себя Потюня. - Проспался, блин! Старый я дурень, нашел приключения на свою голову!»


- Генрих, у меня не получится за тобой заехать. Я на задании редакции, это в другом конце города, - соврал он, отъезжая от работы с запасом по времени. - Не успею.


- Неважно, я на такси доберусь, - отмел его довод Вессенберг. -Ты мне адрес подскажи, не запомнил вчера.


«Как же от него отвязаться?» - заерзал на сиденье Веня.


- Генрих, ты хорошо подумал? Ты уверен, что тебе надо туда ехать?


- Уверен! Мне позвонила та женщина, начмед, Валерия... - напрягся он, припоминая. - Впрочем, неважно. Я вчера звонил тебе с ее телефона, у нее сохранился твой номер. К счастью, ты утром оставил мне именно этот телефон.


- И что? - Потюня уже пожалел, что оставил гостю запасной аппарат.


- Она посоветовала приехать за Катей. Сказала, что у беременных так бывает... Ну, неадекватно воспринимают реальность.


- По-моему, Катя вполне адекватно отреагировала, - не согласился Веня.


- Ты не понял. Она вчера неправильно меня поняла, мой приезд. Это от неожиданности. И из-за беременности, - убежденно заявил Генрих.


- То есть? А как она должна была его понять? Ген, ты извини, но, по-моему, она ясно выразилась, что тебя не любит. При чем здесь неадекватность?


- Ты не прав, - казалось, тот его не слышит. - Она сейчас эмоциями живет, думает только о ребенке. А о себе, о будущем совсем не думает. О материальном в том числе.


- Да она никогда этим особенно не заморачивалась, - хмыкнул Потюня и добавил про себя: «Плохо ты знаешь Катю».


- Может, раньше, как ты сказал, и не заморачивалась, - неожиданно согласился Вессенберг. - Потому что не было детей. Сейчас все изменилось. И она скоро поймет, что рядом должен быть мужчина, который станет заботиться о ней и ребенке.


«Она и сейчас это понимает, - продолжил разговор с собой Веня. - Вопрос в другом: кого она хочет видеть в такой роли?» ,


- Этот мужчина - я, - между тем убежденно заявил Генрих. - Но чтобы она это поняла и поверила, я как можно чаще должен быть рядом.


- И кто же тебя так просветил? - усмехнулся Потюня.


- Ну докторша эта. Она еще поговорку напомнила: «Вода камень точит».


- А доброжелательница знает, что ты - не отец ребенка?


- Она догадалась и успокоила, что не это главное. Главное, что я ее люблю. Поэтому мне надо ехать за Катей.


- Как знаешь, - поняв, что переубедить Вессенберга не удастся, вяло согласился Веня. - Записывай адрес...


- Записал.


- Ключи помнишь где?


- Да. И еще подскажи, где поблизости можно цветы купить, неожиданно озадачил Генрих новым вопросом. - Сегодня четырнадцатое февраля, день влюбленных!


- Это тоже начмед напомнила? - уточнил Веня и пробурчал:


У таксиста спросишь. Я в том районе недавно живу, только спать приезжаю.


- Понял, найду! Встретимся в больнице! Только дождись меня!


- Дождусь, куда ж я денусь.


Сказать, что Веня ругал себя (а в том, что Вессенберг прилетел в Минск, явно его вина), было ничего не сказать.


«Лучше бы сразу Ладышеву позвонил: тот тоже искал Катю, надеялся на мою помощь. Набрать, что ли, снова?» - почувствовал он угрызения совести.


Почему из них двоих Веня выбрал Генриха, сегодня он и сам не мог объяснить. Неужели из-за дружеской ревности? Появился Ла-дышев - и Катя тут же стала отстраняться, а с января совсем пропала. Столько лет вместе проработали, и всегда она была в поле зрения, всегда на связи. А тут как отрезало - не звонила, не интересовалась. Сама стала телефон отключать. С глаз долой - из сердца вон, получается?


Или же причина в его внутренней, неосознанной неприязни к более успешному? Все этот Ладышев ухватил в жизни, все у него есть - и машины, и квартиры, и бизнес... Или, может, дело все-таки в беспокойстве за Катю? Бросит ее этот Ладышев, а подруге страдать...


В отношении же Вессенберга Потюня совсем, как говорят, не парился. Где он, этот Генрих? В Германии! А Проскурина здесь и никогда не сменит место жительства. Слишком хорошо он ее знал. Да и Вессенберга совсем не прельщает Беларусь, в этом тоже можно не сомневаться. Дружат - ну и пусть дружат, общаются. Тем более что в основном по переписке.


«...Или не стоит звонить Ладышеву? - в который раз засомневался Веня. - Генриху, ежу понятно, надеяться не на что, а теперь тем более: Жоржсанд, классная тетка, материально Катю поддержала. Пусть Генрих не раскатывает губу, что ей его деньги понадобятся... А вот отношение к ней Ладышева надо бы прояснить. Больной не больной, но сразу стало бы понятно, нужна ему Катя или нет. Она, правда, тоже хороша: «Выпишусь - позвоню». Не поздно ли будет? Любовь - не шахматы, где, сделав ход, ждешь ответного от соперника. Любишь - живи сердцем, а не мозгами, сразy делай шаг, второй, третий... Надо ему позвонить, может, Катька потом спасибо скажет, - нашел он в меню номер телефона. - Только что ж тогда получится? Картина маслом: вдруг он сразу поедет в Больницу и встретит там Генриха с цветами? А я снова буду вино-ii.it? Нет уж... Лучше завтра позвоню, - спрятал он телефон. - Если у него грипп, то нечего бациллы разносить...»


Поляченко подъехал, как и договаривались, ровно к половине двенадцатого. Несмотря на болезнь и очередной приступ непогоды - сильный порывистый ветер, Ладышев уже ждал у своего подъезда.


- Зря раньше времени вышли, - посетовал Андрей Леонидович.


- Нельзя вам на холод.


- Поехали, - нетерпеливо скомандовал тот.


- Зина напомнила, что сегодня четырнадцатое февраля, день влюбленных... - как бы между прочим произнес Поляченко.


Но погруженный в свои мысли шеф, казалось, не услышал.


«Как тесен мир! Двух любимых женщин, из прошлого и настоящего, судьба вдруг решила свести в одном месте, - размышлял о своем Вадим. - С Лерой все понятно. Напомнила о себе, испугавшись последствий статьи: вдруг кто-то из врагов заинтересуется скелетом в ее шкафу? Наши функционеры от медицины давно забыли, что такое лечить, зато стали профессионалами в закулисных войнушках и игрищах, - усмехнулся он. - Закулисье - мир темный, запутанный, пыльный. Здесь тебе и подножку дадут, и семь раз подставят, и нож в спину воткнут. Своих надолго там не бывает


- каждый сам за себя. Бывает на время «подружатся» против кого-то - и разбегаются по засадам... Чушь какая-то в башку лезет! -тряхнул головой Вадим. - Как нам быть с Катей - вот о чем думать надо. И отпустить прошлое: там уже все и так понятно. Разве что кто подсунул отцу газету, не выяснил... Но это не важно: главное


- доброе имя восстановлено. Рано или поздно каждому зачтется та история. Мне уже зачлась, Кате - тоже. Расплатилась сполна, вплоть до больницы... Что там Поляченко сказал про четырнадцатое февраля? А ведь верно!» - дошло до него, когда уже подъехали к больничным воротам.


Часы на приборной доске показывали без пятнадцати двенадцать.


- Может, сначала позвонить? - предложил Андрей Леонидович.


- Да, лучше позвонить, - согласился Ладышев


- Лера, это Вадим... Да, подъехал. Куда лучше подойти?.. К главному входу через пятнадцать минут? - уточнил он. - Понял. Спасибо.


- Подождем немного... - Ровно через десять минут он посмотрел на Поляченко: - Ну, я пошел... Волнительно как-то. Андрей Леонидович, не в службу, а в дружбу: могли бы вы купить...


- Цветы? Могу, конечно. Какие?


Он, казалось, ждал подобной просьбы.


- Розы. Белые.


- Сколько?


- На все! - Ладышев достал из портмоне зеленую купюру.


- Вам ко входу поднести или здесь подождать?


- Ждите здесь, чтобы цветы не замерзли, - улыбнулся Вадим. -Дольше простоят...


11.


С половины двенадцатого Катя стояла в подземном коридоре, дожидаясь, пока откроют гардероб. Можно было покинуть больничные стены и раньше - Веня освободился около часа назад и мог за ней подъехать. Но тогда пришлось бы завтра тащиться в больницу за своими вещами. А этого не хотелось. Тем более что Оля постаралась и выписка с больничным уже были у Проскуриной на руках.


Таких, как она, жаждущих получить вещи первыми, набралось с десяток. Остальные терпеливо дожидались команды в приемном покое или в палатах. Наконец в двери гардеробной отворилось заветное окошко.


- Зря стоите, выдавать буду по отделениям, - буркнула дородная кастелянша. - Первая урология. Кто из урологии? - прокричала она.


- Я, - негромко ответил худощавый мужчина. - Козлов моя фамилия.


- Так, вижу, - заглянула в список женщина. - Остальные где? Наверху?


Окошко захлопнулось. Спустя несколько минут из широко распахнутых дверей кастелянша выкатила тележку, заваленную вешалками с одеждой.


- Извините, не могли бы вы... - попробовала обратиться к ней Катя.


- Ждите, - отрезала та. - А еще лучше поднимайтесь наверх, нечего тут толпиться, - и покатила тележку к лифту.


Вернулась она на удивление быстро. Почти бегом.


- Кто тут Проскурина?


- Я, - опешила Катя.


- Сейчас вас отпущу... Держите, - торопливо передала она вешалку с одеждой и прикрепленным к ней мешочком с обувью. -Можете прямо здесь переодеться, - еще раз ошарашила она Катю I неожиданной милостью, пропустив ее внутрь помещения. - Вот, за тем стеллажом. И еще... Вы через главный вход выходите.


- Почему? - удивилась Проскурина.


Насколько она знала, все выписанные из-за гриппа покидали больницу через приемное отделение. И Веня с машиной должен был ждать именно там.


- Не знаю. Так приказано, - пожала плечами кастелянша.


Переобувшись, Катя сняла больничный халат, под которым уже


были надеты джинсы и свитер, накинула любимую утепленную курточку, замотала на шею шарф, подняла капюшон, прихватила пакеты с вещами и направилась по коридору прямо к выходу. За две недели, проведенные в больнице, она научилась неплохо ориентироваться в ее подземных и наземных лабиринтах.


Проводив ее взглядом, кастелянша достала из кармана мобильник.


- Валерия Петровна, - почти шепотом доложила она, - Проскурина только что ушла... Ага, под землей пошла к главному входу...


Зиночка сидела перед монитором, одной рукой щелкала мышкой, другой держала у уха мобильник.


- ...Как меня достала эта больница! Спасибо, что присматривала за моими. Если вдруг снова родится девочка, честное слово, назову Зиной! - благодарно тараторила в трубку соседка.


- Да ладно тебе! - зарделась Зина. - Немодное нынче имя. Лучше Катей назови: и красиво, и... счастливые они, - добавила она после паузы. - Вот мой шеф даже разболелся, как свою Катю потерял.


- Так и не нашлась?


- Пока нет. Но я подключила к поискам одного человечка. Этот точно найдет!


- Начальника отдела безопасности? - уточнила Маринка.


- Его, - подтвердила Зина.


- Вот слушаю я, слушаю про эту Катю и не могу понять: а она любит твоего шефа? Ну нельзя же так изводить любимого человека!


- Нельзя. Но они два сапога пара! И страдают одинаково.


- И с чего ты взяла, что Катя - имя счастливое? - засомневалась Марина. - Может, одной отдельно взятой и подфартило, но со мной в палате лежала Катя. Так вот представь: эту «счастливицу» за две недели так никто и не навестил!


- Может, не местная?


- В том-то и дело, что как раз минчанка, и отец в Ждановичах живет. Правда, сейчас он тоже в больнице, операцию на сердце должны делать. Просилась вместе со мной на выписку, но не отпустили: токсикоз при поступлении был жутчайший, бедняга прозрачная была! А ей никто даже пакетик яблок не принес! - возмутилась Маринка.


- Беременная? А муж?


- В стадии развода они. Десять лет прожили, никак забеременеть не могла.


- И как только забеременела, решили разводиться? - оторвалась от монитора Зиночка.


- В том-то и дело, что нет! Катя подала на развод до того, как забеременела! И от мужа давно съехала, в квартире мачехи живет на Чкалова. Вообще-то, она о себе мало рассказывала. Все читала. Я ей половину домашней библиотеки перетащила. А еще стихи иногда писала.


Зина не очень внимательно слушала соседку, но одно из полушарий ее мозга автоматически рисовало соответствующую рассказу картинку. Как бы визуализировало. Она даже успела представить себе эту бедную беременную Катю, которую никто не навещает. Как вдруг... Что-то в голове щелкнуло, возникла ассоциация.


- А как ее фамилия? - полностью переключилась она на разговор, уже зная, что услышит в ответ.


- Проскурина. Катя Проскурина.


- Маринка... - выдохнула Зина. - Маринка, ты... Ты просто гений! Я тебе чуть позже перезвоню! - не очень вежливо прервала она разговор и дрожащими пальцами набрала другой номер.


- Андрей Леонидович!!! Я ее нашла!!! - Зина почти захлебывалась от избытка эмоций. - Я нашла Катю, она в больнице!!!


- Вот как... - в голосе Поляченко послышалось удивление. - Поздравляю! Не ожидал, что у вас это получится так быстро.


- Плохо вы меня знаете! Я даже могу сказать, с чем она там лежит!


- И с чем? - Поляченко насторожился. Задания узнать диагноз ему не давали, а сам он не догадался поинтересоваться. Получил сведения, в каком отделении, и успокоился. Жаль, конечно: вдруг в этом кроется причина ее исчезновения? - И с чем таким она лежит и гинекологии? - осознанно выдал он свою осведомленность.


- Так вы тоже знаете, где она? - поняла Зина и приуныла: - А я-то возомнила, что мы вместе, заодно.


- Вместе, - успокоил он. - Так и быть, рассказываю: двадцать минут назад я высадил Ладышева у ворот больницы. Он раньше нас попросил меня разыскать Проскурину. Так что не обижайтесь.


- Ура! - обрадовалась она. - Если он уже там - не обижаюсь. Главное, чтобы они помирились.


- Согласен. Так с каким диагнозом лежит Проскурина?


- А вы не знаете?! - до Зины дошло, что в чем-то она преуспела больше начальника отдела безопасности.


- Знал бы, не спрашивал.


- Катя беременна! Как вы думаете, кто отец ребенка?


Услышав новость, Поляченко сразу и не сообразил, обрадовался


он или огорчился. Слишком важная информация, и жаль, что шеф об этом не знает.


«Хотя... - бросил он взгляд на охапку свежих роз на соседнем сиденье, - это уже ничего не изменит. Разве что ускорит дело».


- Я так понимаю...


- Ничего вы не понимаете! Мы с вами оба здесь шефа обхаживаем, а Катю в больнице даже не навещал никто! Пакетика яблок никто не принес! - в сердцах повторила она слова Маринки.


- Да... Некрасиво получилось, - сворачивая в улочку, ведущую к больнице, согласился Поляченко. - Но кто же знал? Отчасти в этом виновата сама Екатерина Александровна.


- Ни в чем она не виновата! - встала на защиту Проскуриной Зина. - Женщина в таком состоянии способна думать лишь о ребенке! Впрочем, откуда вам знать? Беременным вы никогда не были и не будете.


- А вот в этом вы абсолютно правы. Все, Зина, пора закругляться. Жду звонка шефа, - припарковавшись, Поляченко улыбнулся. - И чтобы вы больше не волновались... Короче, у меня тут все сиденье в розах. Догадайтесь, для кого.


- А-а-а-а! Как здорово! - завопила Зина, словно цветы предназначались ей. - Ура!!! Я так и знала, что этим все закончится! Была уверена! И как символично: именно в день влюбленных! Какой же вы умница, Андрей Леонидович! - в трубке раздался звонкий чмок. - Все, освобождаю линию!

Загрузка...