Бесконечность любви, бесконечность печали.

Когда, шелестя целлофановым пакетом, Веня спустился вниз, стол был накрыт.

- А на улице уже гремит, - поделился он. - В доме не слышно, но, похоже, нешуточная гроза собирается. Кать, можно я весь пакет заберу? Дома разберусь, что к чему. Иначе, боюсь, надолго у тебя застряну, - кивнул он на окно, за которым вдруг резко потемнело. -Ты грозы не боишься? Мачеха где?

- Арина Ивановна сегодня дежурит. Ты не волнуйся, я не тру­сиха, - успокоила Катя. - Мой руки, ешь, забирай пакет и тикай в город.

Потюня сполоснул руки, вытер и присел за стол.

- Приятного аппетита! - пожелала Катя и заняла место напро­тив. - ...Вень, ты извини, но один диктофон я все-таки оставлю. На память.

- Без проблем! Верну, скажи только какой, - прихлебывая хо- лодник, согласился тот. - Девушка Дениса любому будет счастли­ва! От самой Проскуриной игрушка!

- От Евсеевой, - поправила она. - Вчера получила новый па­спорт. А девочка пусть учится. Хорошо, что допотопная техника кому-то пригодится. Давно на цифру перешла, а выбросить жалко.

- Согласен. У самого старья два чемодана, кому бы подарить? - отодвинул он опустевшую тарелку и потянулся за салфеткой.

Отказавшись от котлет, что было удивительно, Веня прихватил пакет и поспешил к машине. Вовремя. Стоило его авто исчезнуть из поля зрения, как поднялся предгрозовой вихрь. Убрав со сто­ла, Катя захлопнула открытые на проветривание стеклопакеты, включила свет, так как в доме совсем потемнело, и, прихватив книгу о воспитании детей, прилегла на диван. Прислушиваясь к шуму забарабанившего по крыше и окнам дождя, она потянулась к пульту телевизора, но поняла, что это бессмысленно: в непогоду, как правило, экран пестрел квадратиками или вообще зависал - спутниковая тарелка не могла поймать сигнал. А во время природ­ных катаклизмов телевизор лучше вообще не включать, что под­твердил близкий громовой раскат. После еще одного погас свет.

Ничего не оставалось, как отложить книгу, закутаться в плед и дожидаться окончания грозы.

«Поспать, что ли?» - Катя закрыла глаза.

Но не шли ни сон, ни дрема. Виной тому и раскаты грома, и ба­рабанящий дождь, и мысли, которые неожиданно полезли изо всех щелей.

«Да... Судьба у Вени - не позавидуешь... Какие все-таки разные мужчины! Одни живут по принципу «не нужна женщина - не ну­жен и ребенок», другие, наоборот, несут ответственность до конца дней, даже если сами давно не нужны женщине».

Вдруг Катя замерла: в районе пупка появилось долгожданное шевеление. Точнее, не шевеление даже, а щекотание, словно там, внутри, кто-то попытался взмахнуть крылышками.

«Бабочка ты моя: такая долгожданная, такая желанная, - улыб­нулась она. - Скоро, уже скоро... А ведь я действительно не знаю, кто ты, мальчик или девочка. Пора об имени подумать... Хотя что тут думать? Вадим обещал Флемаксу назвать сына Мартином. Ты Мартин? - задала она вопрос ребенку. В ответ последовало ак­тивное шевеление: малыш словно сопротивлялся. - Так, понятно, не нравится, - улыбнулась Катя и повернулась на другой бок. - А если Веня прав и ты - девочка? Как тогда тебя назвать? Мартина? - замершее было шевеление снова повторилось, но уже не столь активно. - Ага, понятно... Тогда можно просто Марта... - снова прислушалась она к ощущениям внутри себя. Тихо. - Марта Вади­мовна... Эй, ты спишь? - мысленно спросила она у малыша. - Мол­чит... Спит, наверное... Марта Вадимовна... Необычно... Марточка... Мар...» - дрема на полуслове прервала ее разговор с дочкой...

9

- Ох, едва успели! - под громовой раскат, донесшийся через при­открытое на кухне окно, хозяйка с гостями зашли в квартиру.

Сбросив обувь, Нина Георгиевна туг же поспешила захлопнуть створку. Стало тише. Вернувшись в прихожую, она сняла ветровку, стряхнула с нее капли и только подумала, где бы просушить, как Артем перехватил куртку и набросил на край вешалки.

- А вы не сильно промокли? Не замерзли? - участливо спросила она у гостей.

- Нас любовь греет, нам не страшно, - успокоил молодой чело­век.

Молодцы! Темочка, ты же помнишь, где тапочки? - засуети­лась Нина Георгиевна. - И для Кирочки достань. А я пока Кельвину лапы помою, - подхватила она успевшего наследить в прихожей пса и скрылась в ванной. - Проходите в комнату, не стесняйтесь! - прокричала под шум льющейся воды.

- Пошли? - Артем протянул руку Кире. - Ты бывала раньше в профессорских квартирах? Нет? Сейчас увидишь настоящий му­зей! Муж Нины Георгиевны был профессором - известный и ува­жаемый человек. Сергей Николаевич Ладышев, слышала? - и он увлек девушку за собой по коридору. - Вот здесь его кабинет с би­блиотекой, - остановился перед закрытой дверью, - Но мы туда не пойдем: Нина Георгиевна любит сама водить гостей в кабинет и рассказывать о муже.

- Как ты сказал его фамилия? - уточнила девушка. - Ладышев?

- Да. Он - ученый, врач, хирург. По его методикам до сих пор сту- дентов-медиков учат. Так ты о нем слышала?

- Нет... - неуверенно замотала та головой и вдруг спросила: - А дети у них были?

- Есть, - поправил Артем. - Сын. Я видел его несколько раз, пока с Ниной Георгиевной занимался. Ему сейчас где-то под сорок, - прикинул он. - Ты с ним знакома? - чуть удивленно среагировал он на свою же мысль.

- Нет... Просто фамилия звучная.

- Да, такие запоминаются, - согласился молодой человек и уже в гостиной подвел ее к застекленным книжным шкафам во всю сте­ну. - Здесь одни раритеты, ты даже не представляешь! Сейчас по­кажу, - открыл он одну из створок и аккуратно вытащил тонкую книжицу. - Узнаешь? «Серебряный век»! Гумилев...

- А это кто? - оставшись равнодушной к раритету, Кира заин­тересовалась фотографиями, которыми были заставлены полки.

- Это Нина Георгиевна в молодости. А это ее муж, - показал Ар­тем.

Кира остановилась напротив: черты лица запечатленного на снимке мужчины показались ей знакомыми.

- У них разница в возрасте почти двадцать пять лет была, пред­ставляешь?.. - повертев в руках книгу, Артем поставил ее на ме­сто и, поймав взгляд девушки, с любопытством рассматривавшей фото профессора, перешел к соседнему шкафу. - Вот все семей­ство: Нина Георгиевна, Сергей Николаевич и Вадим... Мальчик еще.

Кира подошла ближе, всмотрелась в фотографию и вдруг... по­бледнела. Сомнений не осталось: ребенком лет шести был не кто иной, как Вадим Ладышев, и похож он на отца!

В гостиную вбежал Кельвин, следом за ним вошла хозяйка.

- Нина Георгиевна, вы расскажете Кире о своем муже? - спросил Артем. - У вашей семьи невероятная история.

Конечно, расскажу! Только сначала Вадиму позвоню. Он вче­ра вечером прилетел, собирался сегодня заехать. У меня чудесный сын, я вас с ним познакомлю! - она достала мобильник. - Сейчас спрошу, где он. Если недалеко, то подождем, вместе почаевнича­ем. Возможно, у него в Германии найдется вакансия для тебя или для Кирочки, - заговорщицки подмигнула она Артему, приподня­ла очки и принялась что-то близоруко выискивать в телефоне. - На одну стипендию и зарплату преподавателя вам будет трудно жить. Кстати, Кирочка, где вы работали после института?

Вопрос застал девушку врасплох. Растерянно посмотрев на Ар­тема, она так и не нашла, что ответить.

- Нина Георгиевна, Кира... Как вам сказать... Она не работала, - пришел на помощь молодой человек. - В школу не пошла: сами понимаете, какая там зарплата...

- А чем же вы тогда занимались? - пришел черед удивиться женщине.

- ...Я училась, - наконец ответила девушка. - Курсы дизайне­ров, - назвала она первое пришедшее в голову. - А еще... секрета- рей-референтов.

- Понятно, - кивнула хозяйка, приложив телефон к уху. - Жаль, профессия учителя нынче не в моде и одним знанием языков мно­го не заработаешь. Иностранный язык становится нормой в ин­теллигентном обществе. Как, впрочем, и было когда-то. К тому же некоторые люди не сразу себя находят, меняют специальность... Вот и мой сын собирался быть врачом, как отец, а стал бизнесме­ном. Но знание языков ему в этом деле очень помогло и помогает... Не отвечает. Странно... - посмотрела она на дисплей.

- Не переживайте, в такую грозу техника дает сбои, - успокоил Артем.

Словно в подтверждение его слов за окном громыхнуло. Почти рядом с домом.

- Тогда пойдем пить чай без него.

В этом момент раздался звонок.

- Да, сынок... У меня все в порядке. Хотела узнать: скоро тебя ждать?.. Заезжал к себе, и уже въехал в наш двор? - улыбнувшись гостям, переспросила она. - Тогда мы ставим чайник!.. Гости у меня: любимый ученик из Германии приехал. Артем. Ты его дол­жен помнить. Вот навестил со своей невестой... Ждем! - закончи­ла она разговор и повернулась к молодым людям: - Надеюсь, вы не торопитесь?

- Нет! Мы торопимся! - неожиданно нервно отреагировала Кира. - Мы очень торопимся! - схватила она Артема за локоть.

- Кира, - тот глянул на нее непонимающе, - мы ведь никуда не собирались...

- Я забыла, у меня есть на вечер дело... Важное. Мне... Я тебе по­сле все объясню, - махнула она рукой, проскользнула мимо удив­ленной Нины Георгиевны в прихожую и принялась торопливо переобуваться. - Очень важное и срочное дело, - бормотала она. - Надо спешить, иначе опоздаю...

- И никак нельзя перенести? - расстроилась хозяйка. - Грозу пе­реждали бы.

- Спасибо, я на машине, - Кира схватила сумочку. - Артем, ты со мной? - спросила она, по-хозяйски отпирая дверь. - Можешь остаться, если хочешь. Позвонишь позже. Извините... - раздалось уже с лестничной площадки.

- Кира... - посмотрел ей вслед Артем и тоже стал обуваться. - Кира, подожди! - прокричал он в приоткрытую дверь. - Нина Геор­гиевна, извините, - пробормотал он и выбежал вслед за девушкой.

Растерянная женщина вышла тоже, приблизилась к лестнично­му пролету, посмотрела вниз, прислушалась: торопливое цоканье девичьих каблучков, мужские спешащие шаги. Лязгнули двери остановившегося на площадке лифта.

- Ма?! А что ты здесь делаешь? - раздалось за спиной. - Случи­лось что?

- Случилось: гости сбежали, - развела руками Нина Георгиевна.

- Как сбежали?

- А вот так, взяли и сбежали!

- Странно... У меня впечатление, что в последние дни ты точно на вулкан переселилась: ни дня без происшествий, - усмехнулся сын, подойдя к матери.

- Ты прав, сынок... У самой голова кругом.

- Немудрено. Ну и что там? - посмотрел он в глубину лестнич­ных пролетов, откуда все еще доносились звуки шагов. Гулко хлопнула дверь подъезда, стало тихо. - Мам, может, тебя обворо­вать хотели, а я спугнул воров? - иронично уточнил он.

- Я бы могла так подумать, если бы это был не Артем, - повер­нулась к сыну Нина Георгиевна. - Но все так быстро случилось, так стремительно... Сама ничего не поняла. Прогулялись вместе вдоль Свислочи, успели до грозы в подъезд забежать. Торт они с собой принесли, мы чай пить собирались. И вдруг - убежали!

Похоже, даже Кельвин растерялся, - заметил Вадим застыв­шего в проеме двери пса. Против обыкновения тот не только не выскочил следом за хозяйкой на площадку, но даже тявканьем не огласил гулкое пространство лестничных маршей. Поняв, о ком говорят, пес тут же сорвался с места и, радостно повизгивая, запрыгал у ног хозяйкиного сына. - Хороший, хороший, - нагнув­шись, потрепал его за холку Вадим, за что его благодарно лизнули в нос. - Стереги мамку! Хватит стоять, пошли в квартиру. Может, еще передумают, вернутся. Дождь стеной льет: я, пока от машины до подъезда добежал, до нитки промок. У них зонт есть?

- Не было зонта, в том-то и дело! А я даже предложить не успела. И торт оставили,.. Какое может быть важное дело в такую грозу?

- Им виднее. Не переживай: не сахарные, не растают, - взял ее за локоть сын и подтолкнул к двери. - И торт не пропадет, - за­щелкнул он замок. - Артем - это тот, кого ты отправила учиться в Германию?

- Ну почему я отправила? Он сам подавал документы, - не согла­силась Нина Георгиевна.

- А... Ну да. Ты всего лишь пару раз попросила за него друга-профессора во Франкфурте, - расстегивая промокшую под дождем ру­башку, насмешливо откомментировал ее слова сын.

- А что тут такого? Да, Артем Захарович - мой любимый ученик. Самый талантливый и трудолюбивый. Кстати, ему предложили дальнейшую учебу и работу в университете! И, заметь, уже без моей протекции! С этим, надеюсь, ты спорить не будешь?

- Мама, я со всем согласен! И с твоим Артемом тоже, - миролю­биво произнес Вадим. - Только можно я сначала зайду в душ, пере­оденусь в сухое, а затем мы продолжим разговор? Если ты решишь меня не только тортом, но и чем-то посущественнее накормить, тоже не откажусь: страшно голоден! Заскочил домой, взял кое-ка­кие бумаги, машину поменял: завтра планирую провести весь ра­бочий день в городе, надо выгулять «купешку». И сразу поспешил к тебе: между прочим, мне есть чем с тобой поделиться! Сюрприз!

- Опять сюрприз... - притворно вздохнула мать. Судя по тону, у Вадима приятные новости. - Один сюрприз уже сбежал, правда, торт оставил. Надеюсь, если ты сбежишь, оставишь сюрприз мне?

- Во-первых, не сбегу. Во-вторых, мой сюрприз - наш, твой и мой. Так что не волнуйся: ты сможешь им пользоваться даже в мое отсутствие! - продолжил интриговать сын, скрывшись в ванной.

- Посмотрим, - вслед ему проворчала мать.

Вадим приоткрыл дверь, высунул голову и попросил:

- Мама, принеси, пожалуйста, одежду. В моем шкафу найдешь... И еще о самом главном забыл тебе сказать: я тебя люблю и очень соскучился! - спустя секунды разнеслось по коридору.

Скрипнула защелка. На полпути в комнату сына Нина Георги­евна остановилась, оглянулась и улыбнулась.

«Какой же он у меня замечательный! Господи, пошли ему на­конец-то счастье. Забери все, что еще у тебя припасено для меня, и отдай ему, умоляю! - вздохнула она. - Сюрприз... Самым желан­ным сюрпризом для меня будет твое счастье, сынок!»

Зайдя в комнату, она открыла дверцу шкафа и едва не ахну­ла: аккуратная стопка одежды, чистое белье, носки. Долгие годы шкаф в комнате сына хранил лишь старые вещи, которые стали ему велики, так как похудел на несколько размеров. Пару лет на­зад по совету Галины она их собрала в большие пакеты и передала в Свято-Елисаветинский монастырь: вдруг кому-то пригодятся? С тех пор полки были пусты. Сын жил отдельно, никогда не оставал­ся ночевать и надобности в личных вещах здесь не испытывал. До тех пор, пока в его жизни не появилась Катя... Но они расстались, а вещи в шкафу появились. Что бы это значило?

«Когда же он успел все это привезти? И как я отвыкла за ним ухаживать, - взволнованно прижав к груди одежду, опустилась на тахту Нина Георгиевна. - А если он решил с Катей помириться? - вдруг мелькнула надежда. - Вот это был бы настоящий сюрприз. А вдруг... Вдруг она на самом деле беременна? - вспомнила она зво­нок странной женщины, с которой так и не встретилась. - Господи, сделай так, чтобы Катя была беременна и Вадим об этом узнал! - закрыв глаза, молитвенно сложила она руки. - Надо рассказать ему о звонке!»

В кармане затренькал мобильный.

«Артем Захаревич, - прочитала она и обрадовалась: - Прав был сын: решили вернуться!»

- Слушаю тебя, Темочка.

- Нина Георгиевна, вы извините, что так вышло. Не могу по­нять, что случилось с Кирой, - он был совсем расстроен.

- Поссорились, - поняла женщина.

- Да... Села в машину и уехала.

- Бывает... Помиритесь. А ты сейчас далеко, Темушка?

- У соседнего подъезда.

- Так возвращайся, я тебя с сыном познакомлю!

- Да мы уже как-то знакомились. Правда, еще до моего поступления. И неудобно как-то, - засомневался тот.

- Что тут неудобного? Всегда удобно, если приглашают от чи­стого сердца. Давай-давай, мы тебя ждем. Набирай на домофоне номер квартиры, я открою.

- Мам, кто-то звонил? - выглянул из ванной обмотанный поло­тенцем Вадим. - А про одежду ты забыла...

- Не забыла. Вот, держи, - протянула она вещи. - Тема сейчас вернется.

- В ту же секунду зазвонил домофон.

- С девушкой?

- Один, - нажала она клавишу на трубке. - Поссорились они. И я тебя очень прошу, ничего о ней не спрашивай. Пожалуйста,

- Нервная молодежь пошла, - хмыкнул Вадим, прихватил вещи и снова скрылся в ванной. - Может, не нужна ему такая девушка? Сама меня учила, что в гостях не принято выяснять отношения.

- А они и не выясняли их при мне, - парировала мать. - И вооб­ще все было хорошо, пока ты не позвонил.

- Ага, значит, я виноват?

- Да не виноват ты, глупости. Они знали, что я тебя жду - при них пыталась до тебя дозвониться, - отмахнулась мать. - Но ты... как бы поточнее выразиться... своим звонком спугнул ее, что ли.

- Я?! - ткнул себя пальцем в грудь вышедший из ванной сын. - Ма, даже не знаю, о ком ты говоришь!

- В том-то и дело, - задумалась Нина Георгиевна. - ...Пошли стол накрывать... Ах да! Вадим, я хотела сообщить тебе об одном теле­фонном разговоре, - вспомнила она, но ничего сказать не успела.

В дверь позвонили, и на пороге появился промокший и про­дрогший Артем.

«Хороша невеста! Села в машину, уехала, а мальчика оставила под дождем», - осудила девушку Нина Георгиевна.

- Быстро снимай одежду и марш греться под душ! - скомандо­вала она не терпящим возражений тоном. - Сейчас принесу сухую. У сына возьму, - она вопросительно взглянула на Вадима.

Тот пожал плечами: не возражаю.

- Мама, давай говори, чем помочь. Голоден, как... как Кельвин, - кивнул он на вертевшегося рядом пса, который в ответ радостно тявкнул, подбежал к Вадиму, присел у его ног и посмотрел предан­ным взглядом.

- Вот. Мужская солидарность: оба есть хотим, - пояснил его дей­ствия сын и рассмеялся. - И тот, что в ванной, тоже, поди голоден.

- Ой, да! Сейчас, сейчас, - суетливо засновала по кухне мать. - Вот овощи, они уже мытые. И брынза. Нарезай.

- Я так понимаю, готовим греческий салат? - присел на табу­ретку Вадим.

- Правильно понимаешь, - кивнула Нина Георгиевна. - Оливки найдешь в шкафчике. А я пока горячее разогрею и расскажу тебе о звонке...

- Мам, а давай, пока гость греется в душе, кое-что я тебе расска­жу, - перебил ее сын и, выдержав паузу, торжественно произнес: - Я покупаю дом!

Нина Георгиевна посмотрела недоуменно.

- То есть как покупаешь? Ты ведь собрался строить.

- Считай, уже построил. - Нарезая огурец, Вадим не удержался, закинул ломтик в рот и принялся с наслаждением жевать. - Дом, в который можно вселяться хоть завтра. Ты же хотела на природу? С цветочками там возиться, воздухом дышать. Вот я и подсуетился.

Мать от растерянности опустилась на табуретку.

- Сынок, может, не стоит торопиться? Если только из-за меня...

-Ты не рада?

- Я рада, только... А это далеко от Крыжовки? - тихо спросила она после паузы.

- Ах вот в чем дело! - понял сын состояние матери. - Самое главное-то я не сказал: мы покупаем дом, построенный на участке, где была наша дача. Завтра вечером я тебя туда свожу.

- Ой... Как же это? Ты не шутишь? Неужели в нашем поселке?

- В нашем, - подтвердил Вадим, отложил нож и взял руки ма­тери в свои. - В том же поселке, на той же улице... Когда-то я дал себе слово вернуть дачу, которую продал отец, чтобы меня спасти. Дачи, к сожалению, нет. Но место есть и новый дом. И даже два участка: наш и Хмелевских. Признаться, сам до сих пор не верю, что такое оказалось возможно.

- И как там теперь? - спросила мать сквозь выступившие слезы.

- Многое изменилось?

- Многое. Но лес - тот же, разве что подрос. Даже тропинки к садовым товариществам те же. А еще я встретил тетю Клаву. Пом­нишь, вы с ней дружили?

- Клавдию? Горошко? - всплеснула руками мать. - Не может быть!.. - совсем разволновалась она. - Я как-то пробовала ей зво­нить на домашний телефон, но мне ответили, что такую не знают... Жива? Здорова? А ее муж? Он и в те годы серьезно болел.

- Успокойся, - Вадим положил руки на плечи матери, пытаясь умерить ее эмоциональную реакцию. - Поднимется давление - уложу в постель, и больше ни слова не услышишь, - пригрозил он.

- Тетя Клава жива и здорова. После смерти мужа продала квартиру и переехала жить в Крыжовку.

- Как? Там ведь холодно зимой!.

- Мама, там теперь тепло, - улыбнулся Вадим. - Сын тети Клавы утеплил дом, провел газ.

- Павлуша? Погоди, он ведь старше тебя лет на пять...

- Занимается строительным бизнесом и довольно успешно, - продолжил Вадим. - Это со слов тети Клавы. Надеюсь, скоро с ним встретимся. Кое-что в доме мне хотелось бы переделать, вот к нему и обращусь.

- У них еще дочь была! - вспомнила мать. - Вы вместе играли.

- Жанна живет в Бельгии. Замужем, дети... Мам, вообще-то я есть хочу, - напомнил сын с улыбкой. - Давай поужинаем, прово­дим гостя и продолжим разговор, - предложил он. - Сейчас твой ученик выйдет, а у нас еще ничего не готово.

Словно в подтверждение его слов в кухонном проеме появился Артем.

- О, привет, гений! - Вадим протянул руку молодому человеку. - Наслышан, поздравляю! Наш босс даже поздороваться толком не дала: тебе скомандовала в ванну, а мне - на кухню, - деланно проворчал он, кивнув на мать.

- Покомандуешь тобой, как же! - не согласилась Нина Георги­евна. - При всех заложенных генами способностях к языкам ты когда-то категорически отказался их развивать! А вот Темочка прислушался к моим советам!

- Так ведь способности, заложенные генами, и гениальные спо­собности - совсем не одно и то же, - парировал Вадим. - Зачем му­читься, если от рождения не гений? Все, что мог, я от своих спо­собностей уже взял. И бизнес мой состоялся в том числе благодаря знанию немецкого. Так что спасибо тебе, родной мой учитель! - поцеловал он мать в лоб. - А ты чего застыл? - подмигнул он сму­щенному гостю. - Бери нож, помогай кромсать салат.

- Мальчики, у меня к вам предложение, - лукаво улыбнулась хо­зяйка. - Давайте сегодня говорить только на немецком!

- Ага... Хочешь, чтобы я краснел перед гением? - весело уточ­нил Вадим. - Понятно, решила устроить мне экзамен.

- Скорее, он будет принимать экзамен у нас, - поддержала шут­ку Нина Георгиевна.

- Ich hore und gehorche, meine Dame!(слушаюсь и повинуюсь, моя госпожа) - сын встал, игриво застыл в стойке «смирно» и даже попытался щелкнуть шлепанцами.

- Oh, der joker!(ох, шутник) - легонько толкнула его ладонью мать...

Заскочив в подъезд вместе с первыми каплями дождя, Веня вы­звал лифт, дождался кабины, сделал шаг и, чертыхнувшись, раз­вернулся обратно: забыл в машине пакет с диктофонами и кассе­тами! На ходу сняв сигнализацию, он добежал до припаркованной у соседнего подъезда машины, юркнул в салон и тут же понял, что назад дороги нет: небо, что называется, разверзлось, и дождь по­лил как из ведра.

Сквозь потоки воды на стекле невозможно было рассмотреть даже свой подъезд. Потюня вздохнул: дался ему этот пакет. Что мешало переждать грозу и сходить за ним позже? Но раз уж так вышло, придется разбираться с содержимым здесь и сейчас.

Вытащив диктофоны, он разложил их на сиденье. Взгляд сразу зацепился за Sony розового цвета.

«Девичья игрушка, с нее и начну, - решил он. - Тяжеловата, од­нако, - взвесил он Sony в руке. - Старенькая, даже не помню такую у Кати. Для начала поменяем батарейки».

Батарейки требовались самые обычные. Такие в бардачке име­лись, как и много других. Веня постоянно пополнял запас: вдруг в самый неподходящий момент в каком-либо устройстве сядет пи­тание.

Поставив новые батарейки, Потюня нажал кнопку включения. Панель диктофона тут же отреагировала красным огоньком. При нажатии соседней кнопки откинулась крышка - внутри стояла кассета.

«Забыла вытащить. Вот ее и прослушаем», - ткнул он пальцем «play».

Спустя секунду из маленького динамика зазвучал разговор. До­бавив громкости, Веня остался доволен: вполне сносно, разборчи­во, без треска и лишних шумов.

- ...Вы и представить себе не можете, что творится! Спасая свое­го сына от наказания, профессор Ладышев забыл обо всех нормах морали и нравственности! - эмоционально восклицал возмущен­ный женский голос. - Зачем он добивается эксгумации, когда авто­ритетная комиссия дала заключение: виноват хирург! Мало того, что операция проводилась не по показаниям, так еще и инфекцию занесли!

«...Профессор Ладышев? - не сразу сообразив, о ком идет речь, Веня остановил воспроизведение и уставился на диктофон. - Быть того не может! Неужели та самая запись Катиной встречи, после которой и разгорелся весь сыр-бор?.. Так, дослушаем до конца».

- ...Как это не по показаниям? - слушал он почти не изменив­шийся с тех пор голос Кати. - Разве у нее не было аппендицита?

- Милая девушка, в том-то и дело! Удаленный аппендикс не был изменен! Вот, смотрите, у меня все копии исследований, - послы­шалось шуршание. - Если что непонятно - спрашивайте.

Последовала довольно долгая пауза.

Как же так?.. - наконец пробормотала Катя. - Получается, де­вушка была здорова, а ее вот так, под нож?

- Ну, совсем здоровой ее нельзя назвать: привезли на скорой с болями, с температурой. Но вместо того, чтобы поставить пра­вильный диагноз, понаблюдать, посоветоваться со старшими коллегами, неопытный доктор спешно делает операцию. Этот Ко­ренев славится тем, что готов всех подряд потрошить на операци­онном столе. Как в народе говорят, руку набивает. Вот и доигрался.

- И что, неужели ни с кем не консультировался?

- Представьте себе! Так получилось, что более опытные врачи были заняты другими пациентами. Коренев взял в ассистенты дежурного гинеколога - и вперед. Но гинеколога он обманул: убе­дил, что имеются все показания для аппендэктомии. Женщина уже дала показания. Вот здесь есть копия... Теперь вы понимаете - о таком беспределе общественность непременно должна узнать!

- ...Но почему я? - после долгого молчания спросила Катя. - Это серьезная тема, я еще никогда не писала о медицине...

- А кто, если не вы? - удивилась женщина. - Вы ведь журналист...

- Начинающий. Я еще учусь...

- Все мы когда-то начинали и продолжаем учиться. К тому же вы лично знакомы с Марией Ивановной. Неужели вот так спокой­но можете закрыть глаза на трагедию в семье коллеги? - надавила на совесть женщина. - Я, конечно, могу поискать кого-то другого, посмелее, поопытнее... - снова послышалось шуршание бумаг. - Уверена, найдутся люди, желающие восстановить справедливость и заявить о себе как о журналисте с большой буквы, - многозначи­тельно добавила она. - Но время будет упущено: папаша-профес­сор успеет превратить черное в белое, скрыть правду.

- Разве это возможно?

- Милочка! В наше время все возможно, а уж тем более с его связями! Со дня на день прибудет вызванная им так называемая «независимая» команда экспертов из Москвы. За свои деньги они пода едут? Нет, конечно. Не сомневаюсь: результат новой экспер­тизы уже проплачен.

- Но выводы такой комиссии можно оспорить...

- Ах, наивная! - усмехнулась женщина. - Если профессор нашел деньги, чтобы купить московских экспертов, найдет и на то, что­бы никто ничего не оспаривал.

- Но если он такой всесильный, чем ему помешает статья? Со­мневаюсь, что он ее даже прочитает.

Зато прочитают другие и перестанут ему помогать замести следы преступления. А он прочтет, не волнуйтесь. Я лично положу ему газету на стол.

- ...Я, конечно, могу попробовать, но... В таком случае я должна встретиться и с профессором, услышать его мнение.

- Ничего не получится. Профессор Ладышев не дает коммента­риев.

- Тогда поговорю с сыном.

- Как? Его, можно сказать, спрятали от разъяренных родствен­ников девушки в СИЗО. Вы забыли?

- Значит, свяжусь с коллегами профессора. Нас так учат. И это правильно, когда высказываются обе стороны конфликта.

- Конфликта? Молодую девушку убили прямо на операцион­ном столе, и вы называете это конфликтом? Да если хоть кто-то из окружения профессора узнает, что готовится статья, ей никогда не дадут увидеть свет!

- Но, ни с кем не поговорив, я не могу взяться за статью.

- Жаль... А ведь я на вас так рассчитывала... На вашу совесть, сочувствие... Очень жаль, что ошиблась.

Послышался звук отодвигаемого стула.

- Поймите, если я возьмусь за этот материал, то должна на ко­го-то или что-то ссылаться! Вы представились как Балай... Люд­мила Семеновна? Я могу сослаться в тексте на вас?

- Да, я - Людмила Семеновна Балай, - снова скрипнул стул. - Но я против того, чтобы в публикации было указано мое имя.

- Почему? Вы предлагаете мне написать статью, а сами боитесь отвечать за свои слова?

- Понимаете... - женщина сделала паузу. - Упоминание моего имени не придаст силы статье. Я не имею такого веса в медицин­ском мире, как профессор. Другими словами, скажут, что я - неком­петентный источник.

- Вот как? И где же взять компетентный?

- Ну, скажем, это может выглядеть как журналистское рассле­дование. Вы - журналист, и у вас может быть своя позиция, своя точка зрения...

- Нет! - категоричным тоном перебила ее Катя. - Без ссылки на компетентных в медицине людей я не могу писать. Извините.

- Хорошо. Коллективное письмо против профессора Ладышева вас устроит? Подписанное в том числе светилами медицины?

- А такие найдутся?

- Ха! Вы себе не представляете, скольким людям он сломал жизнь, карьеру, зарезал научные исследования. А скольких людей погубил! Думаете, от кого у сына столько наглости? От папочки! Военно-полевой хирург мог сколько угодно экспериментировать и набивать руку во время войны! Только время давно не военное.

- Не профессор, а прямо монстр какой-то... Хорошо, я попробую. Но опубликую статью только после того, как у меня будет письмо.

- Завтра, в крайнем случае послезавтра оно у вас будет.

- Я могу взять эти копии?

- Конечно. Я их специально для вас подготовила.

- Вот здесь оставьте, пожалуйста, ваш контактный телефон.

- Только домашний. Но дома или на работе меня сложно за­стать. Я сейчас меняю работу.

- А как же тогда держать с вами связь?

- Не волнуйтесь. Как только у меня на руках будет письмо, я сама вас разыщу. Договорились?

- Договорились, - не сразу, но согласилась Катя.

Спустя секунду запись закончилась, диктофон громко щелкнул и открылся. Потюня перевернул кассету, снова нажал «play» - ти­шина: вторая сторона оказалась чистой. Тогда он снова перевер­нул кассету, еще раз прослушал разговор с самого начала и, глядя на потоки воды на стекле, попытался его осмыслить.

«...Вот это бомбочка! - постепенно стало доходить до него. - Сто процентов, Катя забыла о ней! Ведь изначально можно было до­гадаться: кто-то ее использовал, кто-то толкал, снабжал матери­алами! А она, глупая, даже в статье-опровержении не упомянула «доброжелательницу», всю вину взяла на себя! И коллективное письмо, уверен, для этого дела сварганили, иначе она, даже по мо­лодости, не решилась бы на такой серьезный материал. Ох и сво­лочь же эта Балай! Напомнить Кате о кассете?.. Нет, пожалуй, пусть сначала родит. А вот Ладышеву не помешает знать, кто тогда кашу заварил... Стоп! Балай! Катя сегодня упоминала эту фамилию... Не на ее ли дочери он собрался жениться? - вдруг пронзило его. - Два сапога - пара! Ничего святого!.. А вдруг нет? Вдруг он ни сном ни духом о том, какую роль сыграла будущая теща в смерти его отца? Она же фактически его и убила!.. Надо срочно отвезти кассету Ла­дышеву, пусть сам разбирается... Но сначала копией обзаведусь. Так, на всякий случай!» - предусмотрительный Веня сгреб дик­тофоны и кассеты в пакет и, не обращая внимания на продолжав­шую бушевать грозу, открыл дверцу машины...

Раздосадованно наблюдая за льющимися с неба потоками поды, Валерия Петровна пережидала непогоду в зале заседаний, служившем ей кабинетом. Вызывать такси в такую погоду - заня­тие бесполезное: либо линия занята, либо свободных машин нет.

И Обухов почему-то со звонком тянет. Днем порадовал: представил ее кандидатуру новому руководству. Затащил в кабинет, полу­чил «награду» и ускакал: мол, надо ковать железо, пока горячо. И вот молчит, хотя обещал набрать сразу, как освободится.

Скорей бы уж все решилось, никаких сил не осталось и на этот ремонт, и на эту работу. Все на нервах. Понятно, сразу заполучить теплое местечко не получится - Юрий честно предупредил. Но главное - зацепиться! С уходом пенсионеров начнутся подвижки с кадрами, и на первое освободившееся в ведомстве место придет она. Это Обухов гарантировал.

«Только бы не сорвалось! - скрестив руки, взмолилась Лежни- вец. - Ну хоть что-то в последнее время должно получиться!.. Са­мой позвонить, что ли?»

Недолго думая, она набрала служебный номер Обухова, но трубку никто не снял. Возможно, еще занят. Но если уехал домой, то на мобильный звонить нельзя: вдруг нарвется на жену? Такое уже бывало... Дамочка бесцеремонно отвечала на звонки, ей не предназначенные. По той же причине и СМС во внерабочее время Валерия посылала крайне редко.

Прождав еще с полчаса, Лежнивец принялась нервно колесить по кабинету.

«Обнаглел! Не понимает, как я волнуюсь? - злилась она на Обу­хова. - А вдруг там все пошло не так?»

В сравнении с этим неудача с Ладышевым сразу тускнела. Да она уже спит и видит себя в другом кабинете, в другой должности! Уж лучше бы Юрий не приезжал днем, не обнадеживал! Ожидание становилось совсем невыносимым, и Лера решилась позвонить в службу такси. Повезло. Свободная машина оказалась в районе больницы. Схватив сумочку, она заторопилась к выходу.

Дома, как и ожидалось, никого не застала. Заглянув в комнату дочери и убедившись, что та не появлялась, разгневанная мать не выдержала и набрала супруга, с которым не общалась больше не­дели. На звонок тот не ответил, но спустя несколько минуту при­слал СМС: «У нас все хорошо, ужинаем».

Швырнув телефон, Лера плашмя упала на диван, затем перевер­нулась на спину и принялась рассматривать потолок. Черт с ним, с разводом! С Петром они давно чужие люди, осталась мелочь - по­ставить штамп в паспорте. Но дочь надо вернуть любым способом!

И как она прохлопала момент, когда он перетащил ее на свою сторону? Теперь радуются оба, что не только внешне похожи, но и на мир смотрят одними глазами, в том числе на мать! А она, дура, надеялась, что дочь подрастет и все само собой образуется, спи­сывала проблемы на сложный подростковый возраст. Хотя, если честно, не до воспитания Софии было. Все время отнимали работа, хлопоты о дальнейшей карьере. А муженек этим воспользовался.

Сволочь! Ни одного дня она не была с ним счастлива, ни одного! И не любила его никогда! Впустую потраченные годы!

«Придется рассказать Софии, как я ее родила, как пряталась беременная от людей. Как долго после этого папаша не мог опре­делиться: разводиться, жениться?.. Не забеременей я от Ладышева, не подтолкни Петра таким образом сделать предложение, кто знает, чем бы все закончилось, - уткнулась она носом в подушку. - Но Софии этого говорить нельзя... Будь рядом тот ребенок - ох, как бы он сейчас пригодился! - посожалела Лера. - Кто же мог по­думать, что спустя годы все так обернется... До сих пор не знаю, выжил или нет... Что же так не везет-то по жизни?»

От жалости к себе Валерия даже всплакнула: выдавила сле­зинку, шмыгнула носом и успокоилась. Слезы она позволяла себе крайне редко. Бессмысленно жевать сопли и ждать у моря погоды. Только действовать! Жаль, София и в этом пошла в размазню-от- ца: мягкая, жалостливая.

«Надо на этом и сыграть - расплакаться, надавить на жалость. Главное - вырвать дочь из лап Петра, а дальше уже я все сделаю, чтобы оставить ее у себя... Прямо сейчас еду на дачу! - вскочила Лера с дивана. - Хорошо хоть гроза закончилась. Придется опять брать такси - дорого, зато быстро».

Переодевшись в скромные джинсы, старенькую кофточку, стерев с лица косметику, Лера

вызвала такси и присела у полки с обувью: следовало выбрать самую поношенную, чтобы произвести нужное впечатление на дочь - вызвать у нее жалость.

Зазвонил мобильный.

«Обухов, - прочитала она. - Ну наконец-то!»

- Заждалась уже! - укоризненно проворчала Валерия, опустив приветствие. - Чем порадуешь?

- Ничем, - ответил тот непривычно холодно и отстраненно. - Вопросы появились.

- Какие еще вопросы?

- Какие?.. - мужчина сделал паузу. - Первый: что связывало и связывает тебя с Ладышевым?

- То есть как «что связывало и связывает»?

Лера опешила. Неужели Обухов что-то узнал о ее давнем рома­не с Вадимом? Обдумывая ответ, она подтянула банкетку, присела.

- Не понимаю. Ты имеешь в виду профессора Ладышева? - ре­шила она схитрить.

- И его тоже. Что тебя связывало с его сыном? - не поддался на отвлекающий маневр Обухов.

- Ну мы как-то работали вместе. В одной больнице.

- А еще? Что лично тебя с ним связывало?

- Юра, что ты хочешь узнать?

- Хочу узнать о других отношениях. И не ври, что ничего такого не было.

- А ничего и не было, - гнула свою линию Валерия. - Работали в одной больнице, иногда сталкивались в операционной. Нормаль­ные рабочие отношения.

- Рабочие, значит, - усмехнулся Обухов. - Ну-ну... Тогда почему ты продолжаешь с ним общаться, а я об этом не знаю?

- Юра... я... не продолжаю, - заюлила Валерия, лихорадочно прикидывая в уме, что можно говорить, а что нельзя. - Если и об­щаемся, то только по делу. Мало ли с кем я общаюсь по работе! Не пойму, в чем ты меня упрекаешь? - попыталась она обидеться. - Тебя явно ввели в заблуждение. Интересно, кто.

- Неважно. Но кое в чем я начал сомневаться.

- Юра, в чем сомневаться?

- В чем?! - не сдержавшись, возмутился он. - В тебе! Я поручил­ся за тебя, а теперь вдруг выясняется, что ты - не только тот гине­колог, который пропустил криминальный аборт, но еще и кувыр­калась с сыном профессора! Он даже собирался на тебе жениться!.. Значит, так. Сейчас я отвезу жену на мероприятие, где-то через сорок минут выйду погулять с собакой. Жду тебя в скверике. Ты знаешь где. И постарайся за это время продумать, а не придумать объяснение, - сделал он ударение на втором глаголе.

Разговор оборвался. Опустив телефон на колени, Валерия за­крыла лицо руками. Это конец всему - мечтам, планам. Предполо­жим, до него дошли слухи о том, что когда-то она пропустила кри­минальный аборт. Ну и что? У каждого доктора есть свой скелет в шкафу. И здесь должна сработать коллегиальная медицинская солидарность - врач врача поймет: бывает.

«...Но вот какая сволочь наболтала ему про Вадима? Кто мог знать, что он хотел на мне жениться?! Только я, он, его родители! Ну еще пара его друзей... - пыталась она припомнить. - Для непо­священных все выглядело как флирт, что в медицине не редкость. А что, если сам Вадим и рассказал? И не обязательно Обухову, а... будущей теще! - осенило ее. - Только она, больше некому! - вско­чила с банкетки Валерия. - Дура, какая же я дура! Что ж, придется выдать Обухову свою правду, в том числе и о Балай. Только надо хорошенько взвесить, какую правду...»

Зазвонил домашний телефон.

Такси заказывали? - недовольно уточнил женский голос. - Ма­шина уже пять минут стоит у подъезда, синий «Опель»...

- Да, да, - спохватилась Лежнивец. - Бегу, извините...

Набросив на плечо сумочку, она прихватила с полки ключи и пе­ред тем, как закрыть дверь, глянула на часы в прихожей:

«Ехать минут двадцать, еще десять придется Юрия подождать. Вот и хорошо, успею сочинить ему «правду», - успокоила она себя...

10

Заметив появившуюся на крыльце парикмахерской супругу, Обухов тут же прервал разговор, быстрым движением спрятал те­лефон в карман и сделал вид, будто задремал в машине. Иначе рев­нивая и любопытная жена не преминула бы поинтересоваться, с кем это он разговаривал. Поэтому Юрию приходилось постоянно быть начеку и строго соблюдать правила конспирации - не остав­лять телефон без присмотра, вовремя удалять звонки и СМСки. А то, если супружница что-то заподозрит, устроит ему допрос с при­страстием, запутает и все выведает. Ей в самый раз следователем работать, а не депутатом.

С недавних же пор жена завела еще и новую моду: таскать его с собой на разные официальные и неофициальные мероприятия. Видишь ли, ей по статусу положено. И попробуй сослаться на заня­тость или плохое самочувствие! Скандал гарантирован.

Поначалу, когда Аллу избрали депутатом, он искренне радовал­ся и за нее, и за себя: теперь никто не посмеет покуситься на его должность. Однако со временем проявились и издержки карьер­ного скачка - супругу вознесло: это вам не должность директора школы, а, по ее разумению, очевидный показатель причастности к сильным мира сего, к небожителям!

Прямо пропорционально росло и раздражение Обухова своей дражайшей половиной. Мало того, что Аллу Вячеславовну теперь почти не застанешь дома, так и разговоры, если появится, крутят­ся только вокруг новостей депутатского корпуса. О полноценном ужине мечтать не приходится. Впрочем, по-холостяцки Обухов пи­тался давно, с тех самых пор, как сыновья, женившись, покинули родные пенаты.

А еще дражайшая полностью доверила ему выгул собаки - ни поспать тебе утром, ни телевизор вечером посмотреть. Пришел, переоделся, поводок в руки - и вперед в любую погоду. Правда, был в этом и один большой плюс: на прогулке его никто, кроме собаки, не контролировал - поговорить можно вдоволь с кем хо­чешь. К примеру, сегодня предстоит не терпящий чужих ушей раз­говор с Лежнивец.

Вспомнил о ней - и его передернуло: да как она смела так его подставить?! Как пацана обвела вокруг пальца! Он и подумать не мог, что Валерия причастна к той пресловутой операции! А уж то, что ее связывало с хирургом нечто большее, чем совпавшее де­журство, и в страшном сне не привиделось!

Сука! Повелся, доверился, старый пень! И это с его-то осторож­ностью! Кто знает, чем еще ему аукнется такая забота о своей про­теже? А вдруг вылезут наружу их не только служебные отноше­ния? От такой мысли учащался сердечный ритм, на лбу выступала испарина... Не дай Бог! Вылетит он из своего кресла, и жена не за­щитит. Наоборот, Алла точно подаст на развод, выкинет за шкирку из квартиры. И зачем только он связался с Валерией?!

А ведь до сегодняшнего дня ничего драмы не предвещало. Еще утром на совещании он представил начальству кандидатуры на перевод в ведомство, дал понять, что Лежнивец из них наиболее подходящая. Выслушали, одобрительно покивали, приняли впол­не благосклонно. И вдруг в конце рабочего дня попросили задер­жаться, пригласили на новое совещание и отчитали, как мальчиш­ку. Хорошо хоть без свидетелей!

Обухов слушал нового начальника, опустив голову, и пытался вычислить, почему так нежданно-негаданно ветер подул в другую сторону. И вдруг тот упомянул имя профессора Ладышева, уважительно добавив, что считает себя его учеником и гордится этим. А еще... ошарашил новостью: Валерия Петровна и была тем гинекологом, который просмотрел криминальный аборт! Всю же вину тогда свалили на молодого хирурга, сына профессора, за которого, между прочим, она собиралась замуж. Но как только пациентка умерла и прокуратура завела дело, невеста Ладышева- младшего выскочила замуж за заместителя министра, который помог ей выйти сухой из воды.

Все это звучало как сущий вздор. Обухов не поверил своим ушам, поднял голову, непонимающе уставился на мужчину в крес­ле. Тот отвел глаза и как бы между прочим поинтересовался: по­чему Юрий Анисимович хлопочет за Лежнивец? По его мнению, такой человек, как она, не может и не должен работать начмедом в одной из лучших городских больниц. Ведь это бросает тень на все ведомство! К концу выволочки начальник недвусмысленно намекнул: такие проколы с подбором кадров чреваты для карье­ры самого Обухова.

Втянув голову в плечи, Юрий Анисимович заизвинялся, стал мямлить что-то вроде обещаний впредь досконально изучать лич­ные дела сотрудников. А вернувшись в кабинет, долго приходил в себя, глотал успокоительные таблетки, запивал их сердечными каплями. И все время прикидывал: как теперь быть с Валерией? Вспомнился первый день их знакомства, и до него вдруг дошло: он повелся тогда, как мальчишка, на ее женские прелести, а она его просто использовала.

Все женщины - продажные шлюхи! Все без исключения! Осо­бенно карьеристки - эти отца родного сдадут ради одной ступень­ки вверх! И его супруга не лучше. Ее ведь тоже кто-то продвигает. Обухов слишком хорошо знает: сами по себе такие дела не проис­ходят! Фу, какие шлюхи! Одним голову дурят, с другими спят. По­нятно теперь, почему Валерия словом не обмолвилась, что знако­ма с Ладышевым-младшим. И не просто знакома, а, оказывается, собиралась за него замуж!

«Потаскуха! Сволочь, б... - дернув собачий поводок, Обухов едва слышно выругался, осмотрелся: Валерия уже на месте. Теперь главное, чтобы поблизости не оказалось любопытных глаз. - И тогда, сучка, с двумя спала, и сейчас. И меня при себе держит, и Ла- дышева. А ведь сегодня он не последний человек в медицинском бизнесе. Выходит, нас обоих использует. Ну и сволочь же!.. Жаль, нельзя ее прямо сейчас послать подальше. Опасно, очень опасно приблизился... Такая будет мстить, ни переднем не остановится... А о Ладышеве для начала надо выпытать побольше...»

- Привет! - проходя мимо скамейки, на краешке которой, под­стелив пакет, сидела Лежнивец, глухо поздоровался Юрий. - Иди следом, только на расстоянии.

- А собака? - округлила та глаза. - Я боюсь больших собак!

- Людей надо бояться, - процедил сквозь зубы Обухов. - Отвела мне роль слепого котенка в своих интригах? Давай выкладывай все с самого начала, не стесняйся.

- С какого начала?

Прихватив пакет, Лера растерянно засеменила следом - с дру­гой стороны, подальше от пса.

- Как оперировала вместе с сынком профессора Ладышева, как спала с ним, замуж навострилась, - перечислил Юрий. - И не пы­тайся врать, что не поддерживаешь с ним отношений. Не поверю,

прошипел он.

- Но это правда! Мы не виделись с того времени, как расста­лись... Много лет, - с жаром принялась было оправдываться Вале­рия, как вдруг поняла, что признала факт более близкого знаком­ства с Ладышевым, и прикусила язык.

Впрочем, похоже, отрицать все бессмысленно. Уж слишком во­инственно настроен Обухов.

- Предположим, - усмехнулся он. - Только я перед уходом с работы освежил в памяти статью о профессоре и заметил одну странность: с чего бы это журналистка тебя пожалела? Ни имени не назвала, ни фамилии. От самого Ладышева поступило такое указание? Ты ему карьеру и жизнь едва не сломала, а он, выходит, вдруг все забыл? Так не бывает. Признавайся, часто с ним спишь?

- Юра, ты с ума сошел! - округлила глаза Валерия. - Честное сло­во, я ничего не знала о нем долгие годы! Да, я разыскала его после выхода статьи. По одной простой причине: я испугалась. Вдруг он станет мстить? Только встретиться он отказался. Категорически.

- А мне почему ничего не сказала?

- Юра, неужели ты не понимаешь почему? - для убедительно­сти Валерия театрально прижала руки к груди. - И та операция, и Ладышев - это ведь черные дни в моей жизни! Не рассказывала, потому что боялась: не поверишь, перестанешь мне помогать, под­держивать, - на ее ресницах заблестели слезы.

- Так все-таки «помогать»... - хмыкнул Обухов. - А я думал, у нас любовь. Не хнычь, нет веры ни тебе, ни твоим слезам.

- Ну конечно, любовь! - смахнув слезу, подхватила Валерия.

- С Ладышевым у тебя якобы то же самое было, - как бы меж­ду прочим заметил Обухов и, посмотрев на засуетившегося пса, остановился: кажись, тот присмотрел место для «большого дела». - Даже замуж собиралась!

- Не собиралась я за него замуж! Ты же знаешь мою историю: Петр - отец Софьи. А легкий флирт с коллегой никто не запрещал. Какой Ладышев? Кто тебе наплел такие бредни?

- Неважно, - насупился тот. - Важно другое. Наш новый началь­ник - бывший ученик профессора Ладышева. А ты - одна из ви­новниц скандала и того, что он умер. Гинеколог, просмотревший криминальный аборт, сваливший вину на молодого хирурга... По­нимаешь, чем тебе это грозит?

Валерия, охнув, побледнела.

- Но откуда... он узнал, что я - тот гинеколог? Фамилию смени­ла, столько лет прошло... - забормотала она. - Юра... это все статья виновата! Это заговор против меня! Удавила бы журналистку!!!

При чем здесь журналистка? И тогда, и сейчас она делала свое дело. Надо сказать, профессионально. А вот ты не смогла следы запутать. Поэтому и говорю: людей надо бояться, - дернул он за поводок завершившего «дело» пса. - Меня тебе удалось прове­сти: одни положительные характеристики в деле, не придраться. Только главного ты не учла: много свидетелей осталось. Среди них - приближенные к семье профессора. Они-то о тебе знали гораздо больше, но молчали, пока твой супруг был при власти. Но вот вре­мя пришло - кому-то захотелось вытянуть на свет ту историю и... убрать тебя с дороги. Так что, возможно, никакой это не заговор, - рассудительно втолковывал Обухов свое видение ситуации.

- Заговор! Я уверена, - не согласилась Валерия. - Для того я и встречалась с Вадимом, чтобы узнать... - она испуганно осеклась и тут же поправилась: - С Вадимом Сергеевичем.

- И все-таки с Вадимом, и все-таки встречалась!.. - не удержался Обухов. - Лера, Лера!.. Ты не устаешь меня удивлять.

- А что мне оставалось делать? - огрызнулась Валерия. - Для меня эта статья - как топор над головой! - она запнулась и по­смотрела на Обухова. - Думала, что все всё забыли, потому и тебе ничего не сказала. И с Ладышевым встречалась, чтобы выяснить, почему статья вышла именно сейчас, когда мне реально светит по­вышение.

- С трудом верится... - Обухов нахмурился. - Он же не женат до сих пор? Надеялась освежить роман?

- Юра! Юрочка, дорогой, Ладышев мне и тогда не был нужен, а теперь подавно! - снова сменила тон Лера. - Да и я ему не нужна. Он же вот-вот женится на дочери Балай!

- Что-что?.. Об этом ты тоже забыла мне рассказать?

- Не успела, сама только сегодня узнала, - виновато потупила глаза Валерия. - Глупец! Балай - страшный человек. Она - одна из тех, кто погубил его отца!

- Ты откуда знаешь?

- Оттуда... - Лера напряженно думала. - Только она могла до­ложить обо мне начальству, больше некому... А ведь я знаю, как вывести ее из игры! - вдруг воскликнула она.

- То есть? - Обухов даже приостановился, посмотрел на нее с не­доверием. - Говори.

- Я потому и спрашивала о ней у тебя раньше. Сомневалась, но теперь уверена: именно Балай заказала первую статью! Много лет назад следователь в разговоре... в разговоре с моим адвокатом, - добавила она после небольшой заминки, - упоминал ее фамилию... А поскольку отношение нового начальства к памяти профессора Ладышева трепетное... Сам понимаешь, чем это...

- Ты ничего не путаешь? - перебил ее Обухов. - Доказательства ость?

- Нет. Пока нет... Но будут. Я найду!

- Адвоката? Или следователя?

- Доказательства, - Лера замялась.

О том, что она уже успела встретиться с Войтковым и тот про­лил свет на роль Балай в смерти профессора, но категорически отказался подтвердить свои слова в случае необходимости, гово­рить Обухову не стоило. Это означало бы признать, что она дей­ствительно вела за его спиной свою игру.

- К сожалению, человека, которому тогда поручили уладить мое дело, уже нет в живых, - решила она соврать и закрыть тему.

- Жаль... А если журналистку расспросить? - предложил Обухов.

На сегодняшний день в нейтрализации Людмилы Семеновны

Балай он был заинтересован не меньше. Не раз задумывался об этом и прежде, но не знал, как подступиться. Хитрая, коварная баба, страшный человек - в этом Валерия права. Если уж Балай за­пишет кого-то во враги, то не успокоится, пока не уничтожит. Это он наблюдал не единожды.

И все же набрался храбрости, пошел наперекор, представив начальству кандидатуры новых людей. А старых предложил или отправить на пенсию, или же сместить в силу неблагонадежности, подозрения в коррупции. И Балай в таком импровизированном списке значилась одной из первых, пусть и бездоказательно. Глав­ное, в каком свете преподнести кандидатуру на выбывание. Но это Обухов перенес на второй этап, к которому следовало подгото­виться - собрать доказательную базу. Но, похоже, он поторопился и теперь сам стал первым кандидатом на уничтожение в черном списке Людмилы Семеновны.

- Бесполезно, - отмахнулась Валерия, наблюдая за Обуховым. Как ей показалось, гроза миновала: тот переключился на Балай и ищет возможность свести счеты с ней. - Но я что-нибудь приду­маю. Юра, если мне удастся доказать ее причастность к профессор­скому делу, как ты думаешь...

- Забудь, - не дослушав, отрезал тот. - Забудь о повышении. И моли Бога, чтобы за тобой сохранили место начмеда. Сама вино­вата, - безжалостно похоронил он мелькнувшую у Леры надежду. - Ищи доказательства. Это в твоих интересах.

«Вернее, в моих, - поправил он себя мысленно. - Уберу с дороги Балай - станет легче дышать. И Лежнивец полетит у меня с начме­дов со скоростью света! Это ж кого надумала вокруг пальца обве­сти, сучара неблагодарная!» - не оглядываясь, он побрел вслед за псом в сторону дома...

Сделав копию кассеты, Потюня выглянул в окно. Дождь почти прекратился, небо, час назад придавленное свинцовыми тучами, стало выше, посветлело. И пусть где-то за домом еще громыхало - гроза ушла.

«Надо ехать к Ладышеву! - после повторного прослушивания записи Веня был настроен решительно. - Дальше сам пускай раз­бирается. А то сделали Катю крайней...»

Взяв мобильник, Потюня отыскал номер. Первый звонок сбро­сили, что вполне ожидаемо. Но Веня был настойчив. Наконец в трубке раздалось раздраженное:

-Да!

- Вадим Сергеевич?

-Да.

- Добрый вечер! Вениамин. Потюня.

- Понял... Извините, занят. Ужинаю. Перезвоню позже, - коротко “ ответил абонент, явно желая отделаться от собеседника.

«Еще чего! - возмутился Веня. Чутье подсказывало: никто не станет ему перезванивать. И трубку больше не снимет. - Ужинает он... Послушаешь кассету - забудешь о еде!»

- Нет, у меня срочный разговор.

- Подъезжайте завтра с утра в офис, поговорим, - Ладышев был непреклонен.

Прочитав имя «входящего», он не ответил на первый звонок. Если бы не укоризненный взгляд матери, абонент Потюня так и остался бы при своих интересах.

- До свидания! - жестко попрощался Вадим и вдруг услышал:

- Стойте! У меня есть аудиозапись, из которой понятно, кто за­казал статью против вашего отца!

- ...Откуда она у вас? - после паузы уточнил Вадим.

Отложив нож и вилку, он встал с табуретки и, показав матери

знаком, что должен поговорить, покинул кухню.

- Случайно нашел среди старых Катиных записей. На кассете разговор с женщиной, которая уговаривает ее написать статью. И еще много чего.

- Вы уверены? Это именно тот разговор?

«Голос изменился, - облегченно выдохнул Веня. - Значит, для пего это важно».

- Более чем! Теперь понимаете, что нам надо встретиться? Или ны готовы подождать до утра? - насмешливо уточнил он.

- Нет. Сегодня. Вы где находитесь?

Поскольку «для сугреву» были приняты пятьдесят граммов ко­ньяка, сам сесть за руль Вадим не мог. Придется вызывать такси.

- Я к вам сам подъеду, - предложил Потюня. - Вы сейчас где?

- У матери в гостях. Записывайте адрес...

- Не надо. Помню. Улица Пулихова. На память пока не жалуюсь.

Как только заеду во двор - наберу.

- Хорошо. Жду.

Вадим сунул телефон в карман спортивных брюк да так и остал­ся стоять в прихожей.

«Случайно нашел среди старых Катиных записей», - повторил он про себя слова Потюни. - Почему же она сама не нашла? Ведь понятно: кто-то же снабдил ее материалом для статьи. Но и сло­вом не обмолвилась. Вопрос - почему? Впрочем, какая разница? Для меня главное - узнать, кто заказчик».

- Вадим, ты почему не идешь? Ужин стынет... Что-то случилось?

- заволновалась мать.

- Все в порядке, - успокоил он, вернувшись к столу. - Знакомый подъедет, надо перекинуться парой слов. Я отлучусь ненадолго...

- Вадим взялся за столовые приборы и вдруг понял: аппетит про­пал. - Пожалуй, лучше подожду его внизу, - посмотрел он на часы.

- Артем хотел о работе поговорить... - забеспокоилась Нина Ге­оргиевна. - Для себя или для будущей супруги.

Словно не услышав, Ладышев вышел из кухни, но вскоре вер­нулся и протянул гостю визитку.

- Завтра позвонишь около девяти утра. Назначу время - подъ­едешь, все обсудим. Вакансий на сегодняшний день нет, но, пожа­луй, еще один человек в Германии мне не помешает.

- Вот видишь! - торжествующе улыбнулась Нина Георгиевна. - Не тебе, так Кирочке работа найдется.

- Кому? - обернулся Вадим на выходе из кухни.

- Кирочке. Так зовут невесту Артема, - пояснила мать. - Она тоже из иняза. Ты надолго? У нас еще торт! - напомнила она.

- Не знаю. Но постараюсь быстро, - Вадим взял ветровку. - По­курю заодно.

- Бросал бы курить! - мать укоризненно покачала головой. - Знал бы отец!..

- Мам, сама рассказывала: он бросил курить, когда я родился. Родится у меня сын - брошу, - пообещал уже на пороге.

- Дай-то Бог! Почту заодно проверь, пожалуйста! - прокричала в закрывающуюся дверь Нина Георгиевна. - А тему диссертации уже выбрал? - вернулась она к разговору с любимым учеником.

Вадим вышел во двор. Рядом с подъездом освободилось не одно, а целых два места, и он решил перегнать свой эксклюзив­ный автомобиль ближе к дому - пусть лучше ночует под окнами. К тому же ждать, ничего не делая, он не умел.

Переставив машину, Ладышев заглушил двигатель и сразу за­метил в зеркале: припарковавшееся сзади авто мигнуло фарами.

- Присаживайтесь, - приоткрыл дверцу Вениамин.

- Где запись? - нетерпеливо спросил Вадим.

- Здесь, - протянул тот пакет. - И диктофон, и кассета.

Ладышев взял пакет, вытащил диктофон, повертел в руках, на­жал «play».

«Здравствуйте... - послышалось почти сразу. - Людмила Семе­новна...»

«Балай!» - сразу узнал он голос и, бессильно откинув голову, прикрыл глаза, перед которыми сразу все померкло.

Словно кто-то выключил свет в душе, погрузив мир в беспро­светную черноту...

Промокнув до нитки, с гудящей после напряженного дня го­ловой Людмила Семеновна открыла входную дверь, сбросила в прихожей грязные туфли, стянула пиджак, юбку, блузку, белье и раздраженно швырнула их на пол санузла. Прихватив пакет с продуктами, голая поспешила на кухню, оторвав ломоть хлеба, достала из пакета недоеденный на работе кусок колбасы, впилась в него зубами. Тело лихорадило, в висках пульсировало - то ли от холода, то ли от нервного перенапряжения.

Не переставая жевать, с зажатыми в руке колбасой и хлебом хозяйка поднялась наверх: срочно одеться! Нельзя заболеть в та­кой ответственный момент! Набросив теплый халат и продолжая активно работать челюстями, она присела в кресло рядом со шка­фом. Следовало немного передохнуть, успокоиться. Несмотря на принятые утром лекарства, скорее всего, подскочило давление: ощущение давящего обруча вокруг головы, тупая боль в затыл­ке. Управившись с колбасой, она потянулась за тонометром на тумбочке: так и есть - почти двести! Надо срочно что-то принять. Жаль, все лекарства остались внизу.

В былые времена Людмила Семеновна безотлагательно заня­лась бы здоровьем: легла бы в стационар, обследовалась, «откапалась», поехала в санаторий. Но сейчас не до того: каждый день пре­подносил все новые неприятности, которые наслаивались друг на друга, не щадя изматывали немолодой уже организм.

И вот сегодня чаша весов наконец склонилась в ее сторону. Хоть она еще и не видела запись на диске, чутье подсказывало: получен важный, может быть, главный козырь в борьбе с противником.

«Никудышный из тебя охотник, Обухов! Возомнил, что загнал меня в угол и я, поджав хвост, трепещу, ожидая выстрела в лоб? Как бы не так, дружок!» - Балай самодовольно усмехнулась.

Не учел Юрий, что загнанный в угол зверь вдвойне опасен: ког­да терять нечего, он может изловчиться и сам вцепиться тебе в горло. Пусть даже это будет последний бой. Вот и она после днев­ного совещания у нового начальника набралась смелости и попро­сила уделить ей несколько минут для личного разговора. И столь­ко в ней было напора и решимости, что тот не смог отказать.

Балай долго не расшаркивалась и с ходу выдала о Лежнивец все, что знала, начиная с давней неудачной операции. Выслушав, начальник коротко поблагодарил и пообещал разобраться и при­нять меры. При этом с трудом скрывал эмоции, даже побелел от негодования, стоило Людмиле Семеновне упомянуть имя профес­сора Ладышева и навести на мысль, что непрофессионализм и низкие моральные качества врача-гинеколога определенно сы­грали роль в его смерти.

Из кабинета она вышла торжествуя: при нынешнем руковод­стве на карьере Валерии Петровны можно поставить большой жирный крест! Это подтвердило следующее совещание, после которого Обухова попросили остаться. О причине Людмила Семе­новна догадывалась: как пить дать поставят на вид его хлопоты о Лежнивец!

Отчасти поэтому, заполучив диск с очередным компроматом на Валерию Петровну, Балай не торопилась его просматривать. Успеется. Сейчас надо продумать дальнейшую стратегию: немно­го выждать или прямо завтра еще раз попроситься на прием? До окончания ее контракта оставалось совсем немного, и на сегод­няшний день это главный вопрос. С предавшим ее Обуховым, так и быть, разберется позже - там тоже непросто придется с учетом депутатского статуса супруги.

На первом этаже хлопнула дверь, послышался стук каблуков.

«Вернулась красавица, - хмыкнула Балай. - Кто бы сомневался!»

- Ну что, нагулялась? Может, решила за ум взяться? - спускаясь по лестнице, начала она вправлять мозги дочери, но, заметив, что та тоже промокла до нитки, не терпящим возражений тоном ско­мандовала: - Немедленно в горячую ванну! После поговорим...

Не проронив ни слова, Кира опустила голову и поплелась на­верх. Защелкнув дверь ванной, открыла кран, содрала прилипшую к телу одежду и приблизилась к зеркалу. Выглядела она неважно: подтеки размазанной туши, растрепанные мокрые волосы. Да еще это жуткое состояние - мутит, кружится голова, клонит в сон.

«Неужели залетела? Как не вовремя! - досадливо скривилась она и вытащила из сумки косметичку, где в укромном карманчи­ке лежали презервативы и тест на беременность. - ...Так и есть! - Кира швырнула тест-полоску в урну, но, подумав, достала, завер­нула в туалетную бумагу, затем в целлофан и спрятала в сумочку. - Как же я оплошала? Всего один день пропустила, не выпила та­блетку... И что теперь делать? Не рожать же. Дети пока в мои пла­ны не входят!» - подумала она раздраженно.

Для начала следовало принять ванну погорячее. Никогда пре­жде не помогало, но вдруг? Открутив до упора кран с горячей во­дой, Кира присела на крышку унитаза.

«Два вакуума, один аборт... В последний раз доктор пугала бес­плодием. А может, все-таки родить? - вернулась она к размыш­лениям. - Нет... Никаких детей, тем более от Артема! Пусть он и гениальный, все равно нечего нищету плодить. К тому же далеко не красавец... Вот от Ладышева родила бы: и умен, и обеспечен, и собой недурен. Только с ним такой номер не прошел. Все у него было под контролем - неважно, трезв или пьян. Не человек, а хо­дячий автомат!»

И зачем она рассказала о нем матери? Подумаешь: повстреча­лись, расстались... Так нет, та нафантазировала себе будущего зятя, уцепилась мертвой хваткой - все и пошло наперекосяк!

«Да, мамочка у меня - не позавидуешь. Сама будет страдать, но и чужой кровушки напьется. Да за эту беременность она меня со свету сживет! Как же теперь быть? Артем-то надеется, что сын Нины Георгиевны с работой в Германии поможет, только мне как Вадиму на глаза показаться? Стопудово откажет! Мать свою про­тив меня настроит, та бросится Артема спасать от такой невесты... Корявый день, хуже не придумаешь - на ровном месте столько проблем! А ведь я о Ладышеве и думать забыла!» - совсем рас­строилась Кира, осторожно погружаясь в горячую воду...

Отослав дочь в ванную, Людмила Семеновна неторопливо за­пихала сброшенную мокрую одежду в стиральную машину, вклю­чила ее, убрала остатки съестного в холодильник и лишь после этого достала из сумочки вожделенный диск. Словно специально оттягивала приятный момент, чтобы не спеша прочувствовать его сюжет в полной мере. Кира любит поплескаться, так что вре­мени у нее еще достаточно.

Поднявшись наверх, на секунду приостановилась у двери сануз­ла, прислушалась к шуму воды, довольно усмехнулась. Вернулась дочь - это тоже ее победа. Пусть отдохнет, расслабится. Она еще не знает, что ей уготовано. Прошедшая гроза покажется легким со­трясением воздуха в сравнении с тем, что ждет беглянку!

Включив стационарный компьютер в комнате Киры (в семье им редко пользовались - дочь «жила» в ноутбуке и телефоне, а хо­зяйка подружиться с достижениями цивилизации не особо стре­милась), Людмила Семеновна дождалась окончания загрузки и напряглась, пытаясь вспомнить, куда вставлять диск. Конечно, на работе ей не обойтись без компьютера и Интернета, но все же она предпочитала вести дела по старинке, с помощью ручки и бумаги, а всех этих клавиш, кнопок, мышек побаивалась: вдруг что-то пой­дет не так и важный документ навсегда исчезнет?

«Нет ничего надежнее написанного от руки! А то придумали: документ в электронном виде! Одно неловкое движение - и все удалено! Взять ту же медицинскую карту: столько лет прошло, а она лишь слегка пожелтела! Неоспоримая улика!.. Так, кажется, сюда», - и Балай ткнула пальчиком кнопку на панели.

В туже секунду послушно и почти бесшумно из системного бло­ка выехал дисковод. Аккуратно вложив диск, Людмила Семеновна легонько подтолкнула устройство обратно и принялась ждать. Наконец монитор подсказал, что можно начать воспроизведение.

Неуверенно двигая мышкой, она нажала левую клавишу, и на экране появилась картинка: нежилая комната с нагромождением мебели. Вскоре в нее вошли рабочие в спецодежде, принесли еще несколько столов, поставили их друг на друга и исчезли. Какое-то время в кадре не было никакого движения. Лишь менявшиеся цифры в левом нижнем углу говорили: запись продолжается.

Но вот показалась чья-то спина, голова с лысиной, рука, ухва­тившая чей-то локоть. Вот находившийся спиной к камере груз­ный мужчина сделал усилие - и... в кадре появилась сопротивля­ющаяся Лежнивец.

Людмила Семеновна в нетерпении заерзала и придвинулась ближе к монитору.

Освободив локоть, Валерия Петровна недовольно что-то сказа­ла мужчине, оглянулась. Недолго думая, мужчина вернулся обрат­но, вероятно, к входной двери, затем снова появился в поле зрения камеры, повернулся лицом...

«Обухов! - ахнула Балай. - Сволочь похотливая! Так вот на кого ты меня променял! - быстро сопоставила она даты завершения их романа и карьерного взлета Лежнивец. - Ну что ж... Давайте, голубчики!»

Мужчина и женщина прошли к окну, обогнули составленную мебель, остановились: Лежнивец лицом к камере, Обухов позади нее. Слащаво улыбнувшись, мужчина опустил руки женщине на бедра, поелозил, задрал халат, затем суетливо стал возиться у нее за спиной. Скорее всего, расстегивал брюки. Женщина с брезгли­вой гримасой уперлась руками в столешницу...

Издав короткий завывающий звук, экран неожиданно погас.

Людмила Степановна раздосадованно поводила мышкой, потыка­ла пальцем в какие-то клавиши и вдруг поняла, что причина не в компьютере: пропало электричество.

«Как не вовремя! Блин, и за что им зарплату платят? - мыслен­но выругалась она на службу электросетей. - И ведь дождь закон­чился! Неужели нельзя раз и навсегда отремонтировать подстан­цию? Дармоеды!» - спускаясь в полумраке по ступенькам, на чем свет стоит поносила она энергетиков.

Отыскав в сумочке телефон, Балай попробовала набрать ава­рийную, хотя по опыту знала: бесполезно! Так и оказалось - линия занята.

«Надо писать жалобу! - распалялась она все сильнее. - Сколько так может продолжаться?»

На нахлынувшее возмущение сердце тут же отреагировало участившимся биением: невидимый обруч сдавил виски так, что закружилась голова, потемнело в глазах. В испуге опустившись на стоявший поблизости диван, Людмила Семеновна подтащила ма­ленькую подушечку, сунула ее под голову и замерла.

«Таблетки забыла выпить, - вспомнила она и, пытаясь остано­вить нарастающую панику, скомандовала себе: - Успокоиться!.. Пройдет... Надо увеличивать дозу, на полдня всего хватает, - поду­мала она о лекарстве от давления. - Киру попрошу принести тоно­метр... Ай да голубки! - почувствовав, что обруч отпускает, а пуль­сация в висках утихла, Людмила Семеновна мысленно вернулась к видеозаписи. - Обухову позвонить, что ли? Пусть с завтрашнего утра начинает исправлять ошибки, хлопотать о моем контракте, иначе... Вот он где у меня сейчас! - сжала она кулак. - Не только с работы попрут, но и из семьи. Позвоню, пусть понервничает», - Ба­лай мстительно улыбнулась.

Телефон лежал рядом.

- Добрый вечер, Юрий Анисимович! Не спите?

- С чего бы это? Время детское, - спокойно, но настороженно от­реагировал тот. - Что-то случилось?

- С чего вы взяли?

- С некоторых пор вы не тревожите меня вечерними звонками.

- Я вас и прежде ими не тревожила, - хмыкнула Людмила Се­меновна, припомнив времена их романа. Обухов боялся гнева су­пруги, как огня, и просил, вернее, умолял не звонить домой по ве­черам. - А вы уже в курсе: ваша новая полюбовница даже в самой туманной перспективе не займет мое место, - без предисловий перешла она к главному.

Какая полюбовница? Людмила Семеновна, вы, скорее всего, ошиблись абонентом, - занервничал Обухов. - Я - семейный чело­век, и никаких любовниц у меня нет и быть не может. Извините, но уже поздно. Спокойной ночи!

- Ха-ха-ха! - громко засмеялась Балай. - А я вот кино на ночь ре­шила посмотреть о героях-любовниках. Сегодня снято. В главных ролях - знакомые лица. Хочешь знать, чем они там занимаются?

-...Вы пьяны? - после затяжной паузы укорил ее Юрий Аниси­мович. Голос его при этом дрожал. Значит, удар попал в цель. - Не ожидал от вас.

- Напротив, трезва как стеклышко. Хотя имею полное право в честь своей виктории. Так и сделаю, только кино досмотрю. Ши­карные кадры: пыльный кабинет, нагроможденные друг на друга столы, стулья. И такая страсть, такая игра! Актриса великолепна: такой гримасы отвращения на лице я давно не видела. А вот ак­тер... староват для героя-любовника. И фактура не та: толстый, лысый, суетится... Не обижайся, Юра, но пора тебе на покой.

- Не понял... Какой п-п-покой? - Обухов даже стал заикаться от волнения, чего за ним раньше не водилось.

- Как какой? Лежи на диване, смотри сериалы. Порнофиль­мы не советую, не в твоем возрасте, - Балай явно получала удо­вольствие. - Или хочешь сказать, что не знаешь Лежнивец? Н-да, совсем память отшибло, возраст опять же. Так и быть, подскажу: Валерией Петровной зовут, - чувствуя нарастающее возбуждение и эйфорию, продолжала Людмила Семеновна. - Но в целом - не­плохое кино. Как это молодежь говорит?.. О! Вспомнила: ролик взорвет Интернет!

- Что т-т-ты... несешь? Я не з-з-з-наю, о чем ты...

На втором этаже скрипнула дверь ванной.

- Мама, свет пропал! - прокричала дочь. - Мне волосы смыть нечем!

- Спустись в душевую! Если в системе осталась вода, то только там! - отвлеклась от телефонного разговора мать. - ...Значит, так, друг мой: выпей успокоительное и определись уж наконец, с кем ты, против кого воюешь, - сменив тон, посоветовала Балай Обухо­ву. - У тебя одна ночь на раздумья. А утром поговорим. Спокойной ночи! - пожелала она с явной издевкой, прекрасно понимая, что Обухову теперь не до сна.

Дело сделано. Враг повержен, деморализован. Следовало побе­речь силы для общения с дочерью.

- ...Совсем оборзели эти электрики! - закутанная в полотенце дочь шлепала босыми ногами по лестнице. - Ты звонила в службу?

Тебе надо - ты и звони, - недовольно буркнула мать. - Мне и на диване неплохо после трудового дня.

В ответ Кира демонстративно хлопнула дверью и закрылась в санузле на замок.

«Дохлопаешься... Вышвырну к чертям собачьим без всякого со­держания. Обнаглела! - мысленно отреагировала Балай на пове­дение дочери. - Вот стабилизирую ситуацию на работе и займусь наконец твоим воспитанием. Или перевоспитанием. Слишком много воли дала, выпустила из-под контроля. А надо было про­должать драть как Сидорову козу, - подумала она с сожалением. В следующую секунду послышался легкий щелчок, едва слышно загудели включенные в сеть электроприборы. - Свет дали! Нако­нец-то! - подхватилась Людмила Семеновна с дивана. - Досмотрю запись и обмозгую, как ею лучше распорядиться».

Проходя мимо ванной, Балай услышала звук льющейся воды.

«Сколько раз учила: закрывай краны, если пропало электриче­ство! Хоть кол на голове теши! - разозлилась она. - И в кого такая уродилась?»

Перекрыв воду, Людмила Семеновна крутанула слив ванны и, уже собираясь выйти, обратила внимание на упаковку в урне.

«Тест на беременность, - прочитала она, подняв двумя пальца­ми надорванный пластик. - Этого еще не хватало! Где же прокля­тая полоска? - и, забыв о брезгливости, принялась рыться в мусор­ке. Безрезультатно. - Спрятала», - догадалась она и стала шарить по карманам сумки дочери.

Использованный тест нашелся не сразу: пришлось вытряхнуть все содержимое даже из косметички. Худшее предположение под­твердилось: Кира беременна. Гневно раздувая ноздри, Людмила Семеновна начала запихивать все обратно, изучая детально, как делала это и прежде, начиная со школьного ранца.

«Так... Косметичка, паспорт, кошелек... Карточки клубные, пра­ва и документы на машину... А это что? - вытащила она сложен­ные пополам бумаги из файлика. - Заявление в ЗАГС?! Ах ты ско­тина неблагодарная!!!»

В один момент ярость затмила сознание: забыв о компьютере с недосмотренным видео, Балай схватила сумку и помчалась вниз по ступенькам.

- Открой дверь немедленно! Открой, мразь, сука!!! - подергав ручку запертого изнутри санузла, как резаная завопила Людмила Семеновна и принялась изо всей силы молотить по деревянному полотну кулаками.

Кира перекрыла воду, скрипнула дверью душевой кабины.

- Мама, ты чего? Что случилось? - испугалась она.

- Что случилось?! Ты еще спрашиваешь, что случилось?! - поба­гровев, во все легкие заревела мать. - Единственная дочь - шлюха! Собралась замуж за какого-то прохиндея, забеременела!

Кира замерла.

«Черт! Так и знала, что в сумку залезет! И когда успела? Свет дали пять минут назад! - со злостью швырнула она мокрое по­лотенце в корзину для белья. Лихорадочно обдумывая, как быть дальше, Кира механически достала из шкафчика сухое полотенце, обмотала им волосы, набросила халат. - Что там советуют на пси­хологических форумах? Лучшая защита - нападение? - припомни­ла она и хмыкнула. - Хорошо советовать! Видел бы кто мою мать в ярости. Убить может».

Неожиданно вопли прекратились, стало тихо. Подойдя к двери, Кира прислушалась.

«Как пить дать, стоит за дверью! - поняла она. - И все же при­дется выходить, не сидеть же здесь до утра».

Щелкнув замком, девушка выскользнула из двери и сразу ут­кнулась в материнскую грудь. С силой ухватив дочь за плечо, Люд­мила Семеновна размахнулась и отвесила такую оплеуху, что у Киры потемнело в глазах. Но это было только начало. Стянув с ее головы полотенце (вместе с волосами!), мать принялась остерве­нело хлестать дочь по чем ни попадя - по голове, по лицу, по спине.

- Дрянь! Сука! Сволочь! - удары сопровождались иступленны­ми криками. - Для чего я тебя рожала, для чего растила? Для кого дом строила?!

Взвыв от боли и пытаясь увернуться в узком проходе, Кира металась от стенки к стенке, но Людмила Семеновна оказалась и проворнее, и сильнее: к хлобыстанью полотенцем добавились не­имоверной силы удары ладонью, кулаком.

«Точно убьет! - мелькнула у Киры паническая мысль. - Надо бе­жать!»

Крепко сжав губы, она дождалась заминки в телодвижениях ма­тери, сгруппировалась, изо всех сил оттолкнула ее от себя, подхва­тила валявшуюся на полу сумочку и, не оглядываясь, стремглав бросилась к лестнице, ведущей на второй этаж.

«Ненавижу!» - глотала она слезы, перепрыгивая через ступени.

Так быстро вверх она еще никогда в жизни не поднималась.

Контратака застала Людмилу Семеновну врасплох. С трудом удержав равновесие, она на мгновение замерла, гневно раздувая ноздри, сделала шаг вперед - и вдруг остановилась.

Стоп-кадр длился секунды... Женщина закрыла глаза, ноги под­ломились, тело по инерции стало заваливаться вперед. Зацепив напольную каменную вазу, Людмила Семеновна рухнула и засты­ла в неестественной позе: конечности, тело, голова, казалось, ле­жали сами по себе, будто не принадлежали единому целому.

Услышав внизу грохот, Кира влетела в свою комнату, захлоп­нула дверь, повернула защелку, для надежности подперла ручку спинкой стула и, приложив ухо к деревянному полотну, прислуша­лась: вроде никто за ней не гонится.

«Как же ты меня достала! - отдышавшись, продолжала она мыс­ленный разговор с матерью. - Да пропади ты пропадом со своим домом, со своими планами! Ненавижу! Ненавижу с детства!»

Это было правдой. Сколько себя помнила, Кира боялась и не­навидела мать - за физическую и моральную боль, за унижение. Ребенком часто не понимала: почему ее постоянно наказывают, что она опять сделала не так? Лишь когда подросла, стала дога­дываться: мама ее не любит. И никогда не любила. Как и отца, ко­торого той удалось на себе женить, лишь забеременев ею, Кирой. Потому и срывалась на дочери, мстила за все на свете - за плохое настроение, за неприятности на работе, за то, что муж не оправдал надежд.

Угораздило же отыскать такого идиота! Тратит время, а то и деньги не на свою семью, а на чужих людей: квартиры им выби­вает, путевки в садики да в санатории. А своя семья столько лет ютится в малогабаритке! И дочь вся в папашу удалась - так и но­ровит по-своему сделать, мать ослушаться: то посуду не сразу по­моет, то в квартире плохо уберется, то хоть на пять минут да опо­здает с прогулки.

Когда дочь достигла подросткового возраста, Балай стало раз­дражать в ней абсолютно все. А уж если находилась веская при­чина для гнева - допустим, принесла не десятку в дневнике или, резвясь с одноклассниками, порвала платье, то Кире было хоть домой не возвращайся! Людмила Семеновна совсем с тормозов срывалась, себя не контролировала. Любое слово, произнесенное в оправдание, воспринимала как акт неповиновения, и это лишь усиливало и растягивало во времени процесс экзекуции. Помимо увесистых оплеух в ход мог пойти и ремень, и все, что попадет под руку. И все же особое удовольствие, почти наслаждение, мать по­лучала, когда хлестала дочь по лицу ладонями.

Правда, перед тем как приступить к рукоприкладству, Людмила Семеновна не забывала снять кольца, чтобы не осталось следов - доказательств жестокого обращения с ребенком. Впрочем, никто в это не поверил бы: на людях и в общественных местах она явля­ла пример любящей, нежной мамочки, души не чаявшей в един­ственной дочке.

Так что жаловаться кому-то Кире не имело смысла, в том числе и отцу, по горло занятому общественными делами. В будние дни домой он возвращался поздно, в выходные убегал на разные профсоюзные мероприятия. Лишь однажды Кира попыталась найти у него защиту, о чем на следующий день горько пожалела: мать так ее отдубасила, что школу пришлось пропустить.

Била с особым остервенением, живого места не оставила, а вер­нувшийся к ночи отец даже в комнату к ней не заглянул: поверил словам матери, что дочь спит, приболела и какое-то время прове­дет в кровати. Проплакав ночь в подушку, к утру Кира дала себе слово больше никогда ни о чем его не просить. Словно вычеркнула из жизни.

Меж тем профсоюзы утратили былую значимость, и Терентьев в одночасье оказался никому не нужным - ни родному заводу, ни рабочему люду, права которого так усердно отстаивал, ни семье. Ухватился за полученную когда-то специальность, устроился про­рабом на стройку. Лишь теперь, когда карьерный рост супруги совпал с потерей им статуса профсоюзного лидера, он стал пони­мать дочь. Даже попытался вернуть ее расположение, но поздно: в ответ - полное равнодушие. Вот тогда-то он и запил.

Зато Кира, поступив в университет, вздохнула с облегчени­ем. Мать ее больше не донимала, полностью переключившись на отца, а тут еще затеяла строительство дома, о котором давно мечтала. К тому же с годами дочь помудрела, научилась не только подстраиваться под настроение матери, но и умело использовать ее энергию в своих целях.

Жестоко наказывая дочь за любую провинность, Людмила Семеновна безжалостно расправлялась и с теми, кто становился единственному чаду поперек дороги. Например, лишились долж­ности директор школы, потому что Кира не получила золотую медаль, и пожилой преподаватель университета, которому она не смогла сдать экзамен в сессию. Обоих Балай обвинила во взяточ­ничестве, затравила проверками и вынудила написать заявление по собственному желанию.

Дочь в душе только злорадствовала: так тебе и надо, давай, да­вай, трать силы, быстрее подохнешь! Яблоко от яблони недалеко падает. Кира, которую знали Людмила Семеновна и ее ближайшее окружение, и та, которой она была на самом деле, были как две стороны Луны: видимая - кроткая, ласковая, прилежная; невиди­мая - хитрая, изворотливая, остервенелая от скопившихся обиды и злости.

И все же Кире с годами жить стало легче и комфортнее. Вос­пользовавшись тем, что Терентьева выгнали с работы за пьянку, мать посчитала нужным очистить квартиру от деструктивного элемента и сослала его на строительство дома в качестве сторожа. Так что у дочери наконец-то появилась своя комната, где можно укрыться от бдительного ока матери и под видом учебы надолго зависнуть в Интернете. Когда же отец преставился «в ссылке» от перепоя, дочь восприняла его смерть равнодушно, на похоронах слезинки не проронила. С чего бы ей плакать? Ну умер и умер. Буд­то и не было его.

К окончанию университета Кира уже не боялась ни гнева ро­дительницы, ни наказания - научилась манипулировать ее по­ведением. Из всего можно извлечь пользу, главное - не перечить открыто. К примеру, можно испечь проклятое печенье, чтобы тут же пожаловаться: набираю вес, нужно срочно заняться фигурой. А где это сделать, как не в самом дорогом фитнес-центре города? И с солидным, состоятельным женихом там можно познакомиться.

Для матери этого аргумента оказалось достаточно, чтобы во­прос с покупкой абонемента решился в пользу дочери. То, что выдаст Киру замуж только за обеспеченного человека, Людмила Семеновна и не скрывала. Особенно после ее институтской ин­трижки с «гениальным оборванцем», как она окрестила Артема. А уж о том, чтобы та выла замуж по любви, и слушать не хотела.

Пожалуй, в этом единственном мать и дочь находили консенсус. Но сверхбдительная Людмила Семеновна даже не догадывалась, что поисками потенциального жениха Кира занялась уже давно, еще со второго курса. Правда, не ради семейной жизни, так как за­муж пока не хотела, а исключительно для того, чтобы стать мате­риально независимой. Мать постоянно попрекала ее деньгами, об­зывала транжирой и в любой момент могла лишить содержания. Отчасти она права: маникюры, педикюры, массажи и фитнесы в хороших салонах стоили дорого. А плохих, то есть дешевых, Кира позволить себе не могла - она привыкла выглядеть лучше других, на все сто! Потому возраст ухажера ее не волновал, лишь бы соот­ветствовал материально.

Первым, на кого она тогда обратила внимание, был немоло­дой преподаватель, который похоронил жену и жил то в большой квартире в центре города, то в коттедже, подаренном дочерью. По слухам, та вышла замуж за миллионера, жила в Англии и не скупи­лась на помощь родителю.

«Чем не жених? И не протянет долго», - рассуждала тогда Кира по наивности.

Однако преподаватель, видимо, совсем из ума выжил: он не только не ответил на ее откровенные заигрывания, но еще и доду­мался воспитывать, пристыдил. Вдобавок ко всему отказался при­нимать экзамен «за красивые глаза», за что позже и поплатился.

После такой пощечины Кира стала вести себя осторожнее в от­ношении великовозрастных кавалеров, долго к каждому присма­тривалась. Между тем расходы ее росли. Эх, знала бы мать, како­вы они на самом деле, сколько стоит одежда, которую с некоторых пор она покупала себе сама! Вернее, сама выбирала. Оплачивали мужчины, с которыми она встречалась исключительно для секса, - серьезные, солидные люди. Им, как и всем живым, иногда хоте­лось расслабиться, и при этом они, как огня, боялись огласки. Да и Кира в глазах матери и немногочисленных приятельниц остава­лась девушкой с кристально чистой репутацией.

Предпочтение она отдавала не разовым, а длительным, но необременительным отношениям: звонок - встреча - благодар­ность. И полная свобода действий до следующего раза. Иногда, если постоянный клиент или клиенты (а случалось и такое) ку­да-то уезжали, Кира позволяла себе сходить в клуб, поинтересо­ваться, чем живет мир, а заодно присмотреть нового любовника. На всякий случай. Ничего вечного нет, а платежеспособных люби­телей секса на улицах не встретишь. На мелочи типа папенькиных сынков, сорящих родительскими деньгами, она не разменивалась, на их понты насмотрелась еще на первом курсе. К тому же болтли­вы: не успеешь с кровати встать, а уже пол-Минска в курсе, с кем ты провела ночь.

Вот так однажды в поле ее зрения и попал Ладышев - стиль­ный, ухоженный, с правильными чертами лица, подтянутый, что в ее практике случалось нечасто. Как правило, ее клиенты обладали не только толстым кошельком, но и соответствующим животом. Но красивое тело и секс - вещи разные. Главное - не оказался бы он извращенцем или другой ориентации. Такие тоже встречались.

Понаблюдав еще какое-то время за привлекшим ее внимание объектом, за тем, что заказывает, как себя ведет, Кира пришла к неожиданному выводу: он, как и она, находится в поиске! Скуча­ющий, равнодушный взгляд и насмешливая полуулыбка как бы копировали ее поведение, явно демонстрируя: человек просто расслабляется, отдыхает. Но Кира четко уловила: под маской ре- лаксирования мужчина присматривает, изучает, отбраковывает девушек по одному ему ведомым признакам. И, видно, эстет. Та­ких интересует не столько физиология совокупления, сколько игра-прелюдия. Ну и, само собой, удовольствие от созерцания об­наженной партнерши.

С подобным психотипом Кира пока не сталкивалась, но кое-что о них читала. За свои внешние данные она была спокойна, за секс тоже, а потому смело пошла в наступление - присела на освобо­дившийся рядом барный стул, чем сразу заставила обратить на себя внимание. Остальное - дело техники: на начальном этапе нельзя ни в коем случае выдавать истинные желания, не знако­миться первой, не проявлять интерес. Пусть думает, что это его выбор. Но и не переусердствовать с холодностью и равнодушием - мужчины нынче ленивы, не любят долгого сопротивления и бы­стро теряют интерес.

Кира правильно все рассчитала и не прогадала: избранник не­торопливо принялся ее «завоевывать», а «завоевав», отблагода­рил в прямом и переносном смысле - не поскупился на вознаграж­дение, к тому же оказался весьма впечатляющ в постели. А еще учтив, галантен. Все вместе едва не сыграло с Кирой недобрую шутку: она вдруг почувствовала к Ладышеву нечто большее, чем просто к объекту удовлетворения своих прихотей. Даже ее страсть не была показной.

«А вдруг?!» - мелькнула крамольная мысль в голове.

Однако мужчина довольно быстро пресек ее романтические домыслы и вернул с небес на землю: она ему подходит как партнерша для секса, не более. И он готов на отношения с ней в этом смысле при соблюдении трех условий: она должна откликаться по первому звонку, хранить тайну связи и не строить планов на будущее. Оплата - сдельно-премиальная. В свою очередь он не требует от нее чего-либо исключительного - живи как хочешь, встречайся с кем хочешь.

Кира думала недолго: озвученное для нее совсем не ново, нравственных устоев не рушило, свободу не ущемляло. А потому согласилась и неукоснительно соблюдала статус-кво, пока не вмешалась мать.

Эх, если бы не досадная случайность, Людмила Семеновна ни­когда не узнала бы о Ладышеве! Как не догадывалась о других мужчинах, ему подобных. Но надо же такому случиться, чтобы в тот момент, когда она ехала в служебном авто по городу, Кира пря­мо перед ее носом садилась в дорогую иномарку.

Мать записала номер, назавтра выяснила, кому принадлежит машина, а вечером устроила дочери допрос с пристрастием: давно ли познакомилась, что ее связывает с Вадимом Сергеевичем? От неожиданности (вдруг она еще что-то знает!) Кира растерялась и пролепетала первое пришедшее на ум: познакомилась в клубе, пригласил на чашку кофе. Ни к чему не обязывающее знакомство! Мать выслушала молча, и Кира вздохнула спокойно: слава Богу, пронесло.

Но не тут-то было! Спустя пару дней Людмила Семеновна озву­чила ей новый план, в финале которого Кире предписывалось... выйти замуж за Ладышева.

«Как хочешь крутись, но упустить такой шанс ты не имеешь права! - поучала мать. - Спи с ним, беременей! Начнет отказывать­ся - я дожму. Мне он нужен! И ты будешь в шоколаде, и дети твои».

Поначалу, ошарашенно слушая мать, Кира только хлопала рес­ницами: она что, с ума сошла? Какое «замуж»? И за кого? За педан­тичного нудилу в респектабельной упаковке? Да с ним с тоски помрешь! Если бы не материальная сторона вопроса, она давно перестала бы отвечать на его звонки. Но человек-робот, как Кира окрестила про себя Ладышева, четко выполнял все пункты непи­саного договора, не скупился на премиальные.

Но как же ей было с ним неинтересно! Никаких тебе лишних эмоций, никаких душевных разговоров: постель-секс-деньги и - адью, до новой встречи. Свежее, хрустящее постельное белье, иде­ально убранная маленькая квартирка, податливая женщина-кук­ла - вот все, что ему требовалось. Словно секс придуман не для удовольствия, а исключительно для поддержания мужского здо­ровья - как в тренажерный зал сходить. И даже то, что на столике всегда стояли бутылка французского шампанского, дорогие кон­феты и фрукты, дела не меняло: всем этим Вадим ублажал скорее себя. Эстет чертов, педант! Все у него расписано по минутам, по секундам. Никаких отступлений, никаких случайностей. Ситуация под контролем в любом его физическом состоянии.

«Потренировался» в поте лица, рассчитался, вызвал для партнерши такси - и сию минуту испарился. Однажды Кире пришлось довольно быстро вернуться в квартиру за косметичкой, но Вадима там уже не оказалось, и телефон не отвечал. Только пару раз он позволял ей остаться до утра, но, опять же, не с ним, а в гордом одиночестве. Где он жил, чем занимался, оставалось тайной за семью печатями даже спустя год их знакомства. Другие мужчины хотя бы изредка чем-то делились, а у этого общение сводилось исключительно к трем пунктам их устного договора.

Иногда такое отношение сильно обижало, снижало самооценку: все-таки Кира считала себя неглупой - начитанная, образованная, знает языки. Не какая-то там провинциалка, с которой и погово­рить не о чем. Потому она, не раздумывая, рассталась бы с Ладышевым, если бы на горизонте появился такой же щедрый соиска­тель ее тела. Надоело быть безмозглой дорогой игрушкой!

Так что план матери выдать ее за Ладышева Кире сразу не по­нравился: никаких чувств между ними нет и быть не может, и во­обще это сложный, непредсказуемый человек. Но Людмила Семе­новна возражений не принимала. Оказывается, она давно к нему присматривалась, но понятия не имела, с какой стороны подсту­питься. Сейчас же, коль Кира с ним знакома, намерена форсиро­вать события. В кои-то веки от дочери хоть какая-то польза!

Заигравшись в своих фантазиях, мать настояла, чтобы та, не­смотря на поздний час, позвонила Ладышеву и напомнила о себе. Объяснять, что это противоречит их договору, Кира не стала: во-первых, она знала, что накануне Ладышев куда-то улетел (он всегда предупреждал о долгом отсутствии), во-вторых, не хотела обострять ситуацию, а уж тем более нарываться на скандал с ма­терью. Набрала номер, дождалась сигнала автоответчика, протя­нула ей трубку, чтобы та убедилась - абонент недоступен.

На этом поздний малоприятный разговор закончился, обе ра­зошлись по комнатам. Но Кире не спалось. Все крутилась, не мог­ла смириться: почему ей так не везет в жизни, причем с самого рождения? И на свет-то она появилась только потому, что мать поставила себе целью захомутать отца, и сейчас она для нее лишь инструмент для осуществления каких-то своих планов.

«Ладышев, видите ли, «ей нужен»! А мне он нужен? Ради чего я должна от него беременеть? Чтобы плодить подручные средства для решения мамашкиных вопросов? - горько усмехалась она в темноте. - Ведь ей не внуки нужны, а вожжи, чтобы управлять Ладышевым. А я имею право на счастье? Хоть бы раз спросила, что мне нужно... Мать называется... Хуже мачехи...»

Кира даже всплакнула над своей горькой долей. Оставалась одна надежда: за три недели отсутствия Вадима мать успокоится и забудет свой план. Но девушка ошиблась. Родительница просто зациклилась на идее заполучить в зятья Ладышева! С дочерью го­ворила только о нем, поучала, как себя с ним вести. Но и это еще полбеды. Хуже то, что она вдруг стала отслеживать каждый шаг дочери - расспрашивала, как та провела день, периодически на­званивала, уточняла, где она и с кем. В общении же окончатель­но перешла на фельдфебельский тон: сиди дома, забери, отвези, купи, привези. Уж лучше бы Кира права не получала! Ведь ее лич­ная жизнь не ограничивалась одним Ладышевым и домашними заботами.

Потому она постаралась пустить матери пыль в глаза и без зазрения совести сочиняла ей небылицы о встречах - где были, чем занимались и прочее, и прочее. Слушая дочь, Балай довольно улыбалась, и если раньше поругивала ее за поздние возвращения или ночевки в городе, то теперь относилась к этому благосклонно.

Кира же использовала время по своему усмотрению и не осо­бенно волновалась, что Вадим почти исчез с горизонта - только на один звонок и сподобился за всю осень. Правда, однажды и она решилась напомнить о себе, набрала его номер. Ладышев пообе­щал, что перезвонит, но не сделал этого, как бы дав понять, что их отношения себя исчерпали. Впору «обидеться» и расстаться на­всегда, что Кира и сделала бы: на Вадиме свет клином не сошелся. Но вмешалась мать. Устав ждать новостей от дочери, накануне Но­вого года она сама... пригласила Ладышева в гости.

Узнав об этом, Кира впала в отчаяние: как теперь выкручивать­ся? А если он проговорится, что давно ее не видел и понятия не имеет, с кем она встречалась последние месяцы? Да мать ее просто убьет! Поэтому она изо всех сил стала пытаться заполучить Лады­шева хотя бы на одну ночь. Увы, нарвалась лишь на грубость. Он не постеснялся заявить в резкой форме: между ними все кончено!

Кира поначалу запаниковала, но, поразмыслив, нашла выход: решила пожаловаться матери,

что так называемый жених ее бро­сил. И даже разыграла перед ней целый спектакль о «разбитой любви». Мать не осерчала, а лишь глубокомысленно заметила: все еще только начинается, и если ничего не вышло у непутевой дочери, то у нее обязательно получится. От предложения, которое она собирается ему сделать, не отказываются.

Но Ладышев отказался, чем смертельно обидел Балай. А тут еще выяснилось: у него появилась пассия, к которой он питает нежные чувства, и вроде даже собирается жениться. Такого двойного удара Людмила Семеновна, понятное дело, снести не могла. После визи­та гостя она долго приходила в себя, клялась отомстить, пыталась кому-то звонить, глотала лекарства.

Наблюдая за ней, Кира усмехалась: «Ну что, получила? Вот так, дорогая мамочка, и на старуху бывает проруха! И как славно, что Ладышев тебе сам отказал! Теперь хоть отстанешь от меня со сво­ими фантазиями!»

В дальнейшие разборки между ними Кира почти не вникала: так, краем уха выслушивала иногда победные отчеты матери, как ей удалось нейтрализовать соперницу или лишить компанию Вадима победы в тендере. Распаляясь все больше, Людмила Семе­новна хвасталась: вскоре камня на камне не оставит от него и его бизнеса. Вот только сначала разберется с проблемами на работе.

Словом, после Нового года мать находилась в состоянии посто­янных боевых действий, и Кира старалась ее не отвлекать, лишь бы не приставала с очередными бредовыми идеями. И по вечерам все чаще стала дожидаться ее дома. Она вдруг почувствовала уста­лость от прежней бесцельной жизни, от клубов, от похотливых толстосумов. Да и возраст давал о себе знать: сражаться с мало­летними потаскушками за очередного богатенького буратино она считала ниже своего достоинства. Хотелось глобальных перемен.

А тут еще бывшие однокурсницы подливали масла в огонь, хвастаясь в соцсетях супержитьем-бытьем за границей. Оказа­лось, пока она здесь занималась непонятно чем, эти серые мышки разъехались по разным странам, продолжили учебу, устроились на хорошую работу, а то и замуж удачно повыскакивали, детей на­рожали. Но чем она хуже? И училась получше многих, и внешними данными природа наградила. Эх, надо было и ей сразу после учебы уехать, однако разве с матерью поспоришь?

«И здесь обеспеченных женихов хватает! Так что даже не ду­май», - как отрезала она тогда.

Как же, хватает! Столько потраченных впустую лет... К тому же Минск - город маленький, и не исключено, что мать узнает о тайной жизни дочери. Тогда рассчитывать на ее милость точно не придется. Так что надо уезжать за бугор, пока не поздно!

«Но как? С чего начать? Кто поможет? - ломала она голову, сидя перед монитором. - Задача со многими неизвестными...»

Помощь пришла неожиданно. На вечере встречи выпускников (куда, кстати, идти не хотела, так как не имела чем похвастаться перед бывшими однокурсниками) Кира встретила Артема Захаре- вича, который учился на немецком факультете и которого еще на втором курсе по воле матери она вычеркнула из списка ухажеров. Но до этого пару месяцев с ним повстречалась. Этот неказистый на вид, хилый и ушастый очкарик оказался невероятно настойчи­вым: ходил следом, покупал жалкие цветочки, приглашал в кафе. Вот только денег у него хватало лишь на чашечку кофе.

Кира встречалась с ним скорее из жалости, пока не рассказала о нем матери и та не вынесла

вердикт: нечего тратить время на пустое! Умнице и отличнику Захаревичу не повезло не только с внешностью, но и с родословной: отец и мать - простые рабочие, семья живет в скромной квартире в Заводском районе. Что с него возьмешь? Кто ему поможет пробиться в жизни? После этого раз­говора Кира постаралась Артема в упор не видеть.

Давно это было, еще до того, как стала вести двойную жизнь. И вдруг на встрече выпускников она узнала: Артем второй год жи­вет в Германии! Заканчивает магистратуру, получил предложение учиться дальше и преподавать.

У нее дыхание перехватило от такой новости: надо же, без роду без племени, а так повезло в жизни! Но как только шок миновал, в голове стали зарождаться интересные мысли, которые довольно быстро выстроились в упорядоченный план.

«А что если с Артемом выехать за границу? На законных осно­ваниях, со всеми вытекающими преференциями получить вид на жительство, закрепиться на месте. А дальше - жизнь покажет...» - рассуждала она, не забывая время от времени посылать улыбку сидевшему на другом краю стола смущенному общим вниманием Захаревичу.

Кто-то за него радовался, кто-то откровенно завидовал. Не­которые из бывших однокурсниц, как и Кира, пытались строить глазки. Но их ждало полное фиаско. К концу вечера Терентьева завладела вниманием Артема окончательно и бесповоротно. По­зволила проводить до такси, поцеловать, а буквально через день осчастливила не только визитом к нему домой, но и в постели. Ошарашенный скоростью развития событий и до сих пор в нее влюбленный Захаревич не преминул предложить девушке руку и сердце. Кира для приличия взяла тайм-аут на раздумье и на следу­ющий день ответила согласием.

«Как все оказалось легко и просто! - ликовала она. - Еще неде­лю назад не могла ничего придумать, а здесь такой фарт!»

Так что первый этап плана предстоящей эмиграции можно было считать успешно завершенным - потенциальный жених уже в наличии. Теперь предстоял второй, посложнее: заручиться если уж не поддержкой, то хотя бы непротивлением матери. Впрочем, это из области фантастики, а потому Кира посчитала за лучшее ничего ей не сообщать, тянуть до последнего, пока в паспорте не появится штамп о браке.

Так оно и вышло бы, если бы не Артем со своим желанием «все сделать, как положено»: вдруг без предупреждения заявился к Кире домой с двумя букетами цветов - для невесты и будущей тещи. Хотел познакомиться, попросить у нее руку дочери, надеясь на родительское благословение. Людмила Семеновна поначалу лишилась дара речи от такой наглости, но довольно быстро при­шла в себя, бесцеремонно выставила молодого человека за дверь, а дочери закатила такой скандал, что той пришлось забаррикади­роваться в своей комнате. Иначе мать точно покалечила бы ее под горячую руку.

Рассердившись на Артема за то, что он все испортил, Кира по­няла: теперь терять нечего - жизни мать все равно не даст. Рано утром она собрала необходимые на первых порах вещи, села в ма­шину и уехала к Захаревичу. Чему тот, сбитый с толку вчерашним приемом и ночным телефонным разговором с невестой на повы­шенных тонах, очень обрадовался. Как, впрочем, и его родители, далекие от интриг простые, добрые люди. Приняли Киру, как род­ную, обогрели, накормили. Не давали скучать, пока сын ненадолго уезжал в Германию.

Надо сказать, за время, проведенное в семье Захаревичей, Кира ни разу не пожалела, что ушла из дому. Пусть у них малогабарит­ная «трешка», где все периодически натыкаются друг на друга, но зато и относятся они друг к другу с теплом, заботой и пониманием. Никто ее не поучает, как жить, не лезет в душу, все берегут ее по­кой и сон. К тому же в доме у Захаревичей всегда убрано, на плите - приготовленная хозяйкой еда. Словом, она только сейчас узнала, что такое настоящая семья.

Но имелись и минусы такой жизни, к которым она не была гото­ва. В первые же выходные будущие родственники решили свозить ее на дачу, показать семейную ценность - скромный, после зимы пропитанный сыростью домик на пяти сотках. Отправились за тридцать километров от Минска на старенькой машине, под пото­лок заставленной ящиками с рассадой...

Ей, изнеженной, пришлось помогать и полы мыть, и в земле ковыряться. Разглядывая вечером сделанный накануне маникюр, Кира едва не плакала: скорее бы все закончилось! Надо срочно рас­писываться с Артемом и бежать отсюда. Подальше от матери, по­дальше от будущих родственников. Она хочет сама строить свою жизнь, ни от кого не зависеть, ни от чьих желаний! С Захаревичем - или без него, но она своего добьется: будет жить долго, счастливо и обеспеченно. Если муж не оправдает ее ожиданий, найдет дру­гого. При ней ум, красота, умение манипулировать людьми - глав­ное, чему научила мать.

Однако было еще одно «но». Как оказалось, Артем пока не при­нял решение, вернуться ему на родину или остаться в Германии. И псе из-за родителей. Они хоть и гордились успехами сына, особого восторга по поводу его планов жить за границей не испытывали. Скорее, наоборот, пытались убедить вернуться. И Киру хотели склонить на свою сторону, но та кротко отвечала: все решать са­мому Артему. Лукавила, конечно. Наедине с ним она жестко гнула « мою линию, убеждала, что нельзя идти на поводу у родительско­го эгоизма и куда разумнее отсюда уехать.

Артем вздыхал, вроде соглашался, но решимости это ему не добавляло. И тогда Кира придумала заручиться поддержкой той, кого, по его рассказам, он боготворил - преподавательницы не­мецкого, которая когда-то рассмотрела в мальчике талант. Бла­годаря ее помощи Захаревич и в университет поступил, и в маги­стратуру в Германию попал.

Кира почему-то не сомневалась: эта женщина сможет убедить любимого ученика не упустить шанс и продолжить учебу за гра­ницей. Так что встреча с ней была больше ее инициативой: снача­ла настояла пойти в ЗАГС и подать заявление, а затем убедила, что не стоит откладывать - прямо сейчас можно навестить уважаемо­го человека и пригласить на свадьбу.

Разве Кира могла предположить, что эта женщина - мать Ва­дима Ладышева? Какой коварный поворот судьбы! А если бы она вовремя не сориентировалась и не сбежала и Вадим застал ее за чаепитием? Тогда полное крушение всех планов! Он бы точно не преминул поквитаться с ней за то, что успела натворить Людми­ла Семеновна: разлучить с любимой женщиной, лишить победы в тендере - такое не прощается.

Неприятной встречи удалось избежать, но и с Артемом при­шлось поссориться: она так и не смогла внятно объяснить при­чину бегства. Впрочем, он все равно позвонит, никуда не денется. Потому что любит, в чем Кира не сомневалась. Главное, надо как- то самостоятельно дожать Захаревича с переездом в Германию и свести к минимуму его общение с Ниной Георгиевной. Как же опрометчиво они успели пригласить ее на свадьбу! Неровен час, заявится вместе с сыном. И что тогда? Сбегать и с собственной свадьбы?

И мать тоже давно пора поставить на место. Терпеть дальше ее диктаторские выходки не осталось ни сил, ни желания. И сегодня Кира домой ни за что не приехала бы, если бы не обстоятельства: пока бежала к машине, промокла до нитки, затем поссорилась с Артемом. Куда было деваться? Не мерзнуть же на улице? Да и вещи пора сменить: жара, а ей и надеть нечего, все летние наряды остались дома в шкафу

Достав с полки белье, Кира приблизилась к двери и прислуша­лась: абсолютная тишина, никаких звуков. Неужели мать угомо­нилась? Странно... Обычно она успокаивалась лишь после того, как Кира в слезах вымаливала прощение. Или новую хитрость изобрела? Вполне возможно.

Одевшись, Кира медленно повернула защелку, приоткрыла дверь - никого. Осмотрелась, на цыпочках вышла в холл второго этажа, глянула вниз на лестницу - пусто, ни звука, ни шороха.

«Точно что-то задумала, - криво усмехнулась девушка, забежала в ванную и быстро закрылась на замок. - Пусть подождет, побесит­ся от злости... Все ясно: нашла упаковку от теста, - обратила она внимание на перевернутую мусорку. - Пинкертон проклятый!»

Наложив крем на лицо, Кира не спеша подсушила феном воло­сы и вернулась к теме беременности.

«И без того голова кругом от проблем, - раздраженно размыш­ляла она. Повернувшись боком к зеркалу, выгнула дугой спину, надула живот, глянула на отражение и брезгливо фыркнула. - Фу, уродина! Портить такую фигуру!.. Придется делать вакуум. Только бы Артем не узнал...».

Кира привела себя в порядок, подошла к двери и снова прислу­шалась: все-таки подозрительно тихо.

«Стоит, наверное, где-нибудь внизу, затихарившись, ждет, пока я вылезу, - хмыкнула она. - Надо быстренько собрать вещи и бе­жать, а то она найдет способ, как запереть меня в четырех стенах».

Опасливо открыв дверь, Кира перебежала из ванной в комнату, спешно собрала вещи в дорожную сумку, из тайника достала не­много денег, проверила наличие ключей от машины и, стараясь не скрипеть, на носочках спустилась вниз. Гостиная была пуста.

«Значит, караулит в прихожей... Через подвал бежать? - вспом­нила она об аварийной двери в котельной. - Эх, ключ в ящике на кухне!»

Увы, оставался только один путь - через прихожую. Нереши­тельно потоптавшись на последней ступеньке, Кира, вытянув шею, выглянула из-за угла и застыла. В метре от нее на полу в неестественной позе лежала мать: чуть согнутые в коленях ноги направлены в одну сторону, тело наклонено в другую, одно плечо упирается в каменную напольную вазу, шея и голова повернуты в противоположную...

- ...Ма, - чуть слышно позвала дочь. - Ма!.. Мама! - повторила она громче и вдруг испуганно завопила: - Мама, мамочка!!!

Бросив вещи, она опустилась на колени и принялась трясти мать. Людмила Семеновна не реагировала. Испуганно отпрянув, трясущимися руками Кира подтянула сумку и стала искать теле­фон...

Лера вернулась домой, зло швырнула на тумбочку ключи, сум­ку, сбросила туфли, прошла на кухню и поставила на плиту чай­ник. Все движения чисто механические, так как мыслями она на­ходилась где-то далеко.

«...Повышение по службе не светит, мужа, можно сказать, нет, дочери - тоже. Любовник оказался трусом и предателем», - присев за стол, подбила она горькие итоги.

Понятно, что после разговора с Обуховым ни на какую дачу Лежнивец не поехала: не то настроение, чтобы устраивать раз­борки с Петром. За дочь она, конечно, еще поборется, но не сей­час. Сейчас силы нужны на то, чтобы любым способом сохранить должность начмеда.

Засвистел чайник, но Лере захотелось выпить чего-нибудь покрепче.

«Нервы ни к черту», - потянулась она к шкафчику, где стояла початая бутылка.

С некоторых пор пятьдесят-сто граммов коньяка вечером стали для Леры почти нормой. Иначе не засыпается.

«Сволочи, кругом одни сволочи! - опрокинула она вторую под­ряд рюмку, спрятала бутылку, хлопнула дверцей кухонного шкаф­чика и почувствовала, что нестерпимо хочет спать. - Тяжелый день... Пора в кровать, утро вечера мудренее».

Смыв макияж, Лера, еле держась на ногах, добралась до спаль­ни, стянула покрывало, сунула в телефон подзарядку. Отреаги­ровав на это, дисплей высветил пропущенные звонок и SMS от Обухова. Звонил пять минут назад, пока она была в ванной. Вос­клицательный знак в сообщении требовал срочно перезвонить. Сон как рукой сняло.

«А вдруг его грымза уже рядом? Лучше СМС», - решила Лера пе­рестраховаться.

С некоторых пор в телефоне Юрия она значилась как «Концер­ты»: легче объясняться с супругой, если та начнет задавать во­просы. Скопировав полученное утром по рассылке приглашение от реального агентства на концерт заморской звезды, она перена­правила его Обухову. Звонок раздался практически сразу.

- ...Извини, пропустила...

- Значит, так, - он не слышал ее. - Все плохо, хуже не бывает.

- Что такое?

- Балай звонила, у нее на руках компромат. Свежий, сегодня снят... Ну как мы у тебя... короче, понимаешь.