Он промерзло мозга костей, когда вернулся в убежище, притащив в одеяле ворох травы для лошадей. Вылазка его ограничилась небольшим расстоянием от их убежища, но он заметил, что британский патруль расположился лагерем примерно за милю от них. Каррик нахмурился. У костра, который негодяи наверняка разведут, им будет гораздо теплее, чем ему и его спутнице в эту ночь.
Глинис лежала в постели, свернувшись калачиком и натянув одеяло до подбородка.
Виски подействовало на нее быстро и сильно, разумеется, это было результатом усталости, потери крови и пустого желудка. Казалось, все, что он делал, доставляло ей удовольствие, развлекало ее. Она отрезвела, когда он нанес мазь, которую она называла «неоспорин», на края ее раны, и почти забыла о боли, наблюдая, как он тщетно пытался оторвать липкие полоски для заклеивания повязки от не очень удобного устройства, придуманного в XX веке.
Ее заинтересованность волновала и, безусловно, привлекала его.
— Вполне возможно, что с восходом солнца станет еще хуже, — проворчал он. Ночь обещала быть слишком холодной, чтобы спать по отдельности. Британский патруль был близко, и они не могли рисковать, разведя даже маленький костер.
Он нуждался в тепле ее тела так же, как она в его тепле.
— Дай мне, Боже, силы, — тихо проговорил Каррик, глядя на звезды над головой.
С одеялом в руке он направился к Глинис, надеясь, что она не совсем еще протрезвела.
Боже, ему было тепло, слишком тепло, даже жарко. Следующей мыслью в его еще не до конца проснувшемся мозгу была мысль о том, что они проспали до полудня, поскольку только солнце могло так беспощадно жечь. Он сбросил одеяло, открыл глаза и удивленно поморгал, убедившись, что вокруг совершенно темно. Посмотрев на расположение звезд и окончательно проснувшись, он понял, что прошло не больше одного или двух часов после полуночи.
Глинис пошевелилась, вытянула здоровую руку и ч го-то беспокойно пробормотала. Каррик приложил ладонь к ее лбу, он был очень горячий.
Мать, когда у него бывал жар, обычно сажала его в теплую ванну. Взглянув на женщину, лежавшую рядом, и небольшой каменный резервуар, куда вода беспрерывно капала из отверстия в стене, он подумал, что в него не поместится даже ребенок. К тому же холодная вода скорее навредит, чем принесет пользу.
Он снова посмотрел на Глинис и решил, что надо снять с нее кое-что из одежды. Каррик осторожно убрал свою руку из-под ее головы, шепча извинения, когда она заворчала.
— Все хорошо, — пробормотала она. — Вы уходите?
— Нет, Малдун, но у вас жар. — Он снял с нее ботинок. — Надо освободить вас от кое-какой одежды.
— Да, мне действительно очень жарко. — Она прикоснулась ко лбу, затем прищурилась. — Почему же вы не переключите термостат?
— Что? — удивленно переспросил Каррик.
— Нагреватель, — ответила она, явно раздосадованная его несообразительностью, — переключите нагреватель. Дядя Ллойд всегда это делает, когда мы ложимся спать. А сегодня, наверное, забыл.
— Малдун! — воскликнул он, берясь за второй ботинок.
— Что?
Ботинок с мягким стуком свалился на землю.
— Вы что, все еще пьяны или бредите?
Глинис внимательно посмотрела на него, пытаясь понять смысл его слов, но в ее взгляде он не нашел ответа на свой вопрос.
— Из вас неприятности сыплются как из рога изобилия. Впервые вижу такую женщину.
— Извините, пожалуйста, — едва слышно проговорила она, потом широко улыбнулась и спросила: — Помогло?
— Нет.
Она пожала здоровым плечом.
— Вам следует продолжать путешествие одному. Оставьте меня тут умирать.
Каррик проигнорировал ее слова.
— Наденьте на меня ботинки, — попросила Глинис. — Женщины, которые занимаются скотом, всегда умирают обутые. Не стоит нарушать традиции.
Он удивленно приподнял бровь.
— Вы можете сесть? — спросил он.
— Нет. Я ведь умираю, вы не забыли? Зачем беспокоиться?
— Черт возьми, Малдун! — вскричал он, хватая отвороты ее пальто. — Садитесь, чтобы я смог снять с вас эту лишнюю тяжесть.
— Тетушка Рия всегда предупреждала меня о таких мужчинах, как вы, — проговорила она, немного подвинувшись. — Вам достаточен любой предлог, чтобы использовать в своих интересах совершенно беспомощную женщину.
Он сдвинул тяжелую брезентовую одежду с ее правого плеча и проворчал:
— Вас вряд ли можно считать беспомощной женщиной, Малдун.
— Разве ваша матушка не предупреждала вас об опасности таких женщин, как я?
— Нет, но отец предупреждал. — Схватив ее за рубашку, он придвинул Глинис ближе к стене.
Она не сопротивлялась.
— Вам теперь не так жарко? — спросил Каррик, обратив внимание на ее тонкую талию и соблазнительную линию бедер.
Взглянув на лежавшее рядом с ней брезентовое пальто, он подумал, что оно могло защищать ее не только от непогоды, но и от нескромных взглядов нежелательных поклонников, и неизвестно, что для нее было важнее.
— Малдун, вам стало немного прохладнее? Имеет смысл снять с вас еще что-нибудь?
«Помоги мне, Боже!» — взмолился он мысленно, будучи не совсем уверенным в том, какой ответ ему хотелось услышать.
— Сомневаюсь, — ответила Глинис, прикрыв здоровой рукой глаза. — Думаю, это не только температура.
— О чем вы говорите, Малдун? — спросил он, оглядев ее с ног до головы.
— Это вы.
Он отшатнулся.
— Я?
— Да, вы.
— Не потрудитесь ли объяснить, что вы имеете в виду?
— Не стоит. Вы собираетесь вернуться в постель?
— Малдун, — медленно проговорил он, стараясь, чтобы голос его звучал спокойно, — если вы желаете себе добра, вы не произнесете больше ни одного слова. Я могу быть джентльменом, но все имеет свои границы, и вы переходите их.
— Простите. — Она зевнула, прикрыв рот тыльной стороной ладони. — А если я опять усну?
— Это самая разумная мысль, которую я услышал от вас с тех пор, как вы появились у нас в лагере, — пробурчал Каррик, злясь на себя за то, что потерял самообладание.
— Тогда спокойной ночи, грацие.
Черт возьми, что это еще за «грацие», подумал он и довольно грубым тоном произнес:
— Спокойной ночи, Малдун.
Каррик еще раз взглянул на Глинис и заметил на ее лице таинственную улыбку.
Он тоже улыбнулся. Накануне он считал встречу с Глинис досадной случайностью. Теперь, увидев ее каштановые волосы, заплетенные в косу, он представил себе их распушенными и представил себя рядом с Глинис и отблески костра на их обнаженной коже. Он задохнулся и тряхнул головой, чтобы прогнать видение.
— Проклятие! — пробормотал он, взял свое одеяло и набросил на плечи.
Он никогда не хотел быть ясновидящим. Сараид отдала бы все, чтобы обладать его способностями. Но для него этот дар был просто проклятием. Так же, как Глинис Малдун.
Каррик пощупал ее лоб, убедился, что жар спал, и, вздохнув, поднялся на ноги. Отец что-то ему говорил о притягательной силе женщин, перемещающихся во времени, им невозможно противостоять.
— Со мной этого не случится, я не попадусь в эту ловушку, — пробормотал он, меряя шагами их каменное убежище.
Он приговорен к смерти, не доживет даже до конца следующего лета. Нет никакого смысла связываться с ней. Ему достаточно тяжело будет расстаться с семьей и с друзьями. Обзавестись любовницей перед скорой встречей с палачом — не что иное, как мазохизм.
Кроме того, ему предстоит решить много важных проблем. Прежде чем они покинут это убежище, он должен полностью прояснить их отношения.
Каррик снова подошел к ней, набросил на нее пальто и отошел от постели. Проверив лошадей, он принялся мерить шагами убежище, придумывая, что скажет ей. Ему так хотелось лечь рядом с ней, но он подавлял в себе это желание.
Глинис не могла вспомнить, когда в последний раз она чувствовала себя такой разбитой. Голова раскалывалась, и очень хотелось есть.
— Хорошо выспались, мисс Малдун?
По его тону она поняла, что он провел мучительную ночь. Мистер Суровый был в полном блеске. Она села и начала осторожно снимать камушки со спины.
— Не думаю, что спала лучше, чем ты.
Он пробурчал что-то непонятное, а затем сказал уверенным тоном:
— Начинается новый день, мисс Малдун и мы с вами должны достигнуть ясного и полного взаимопонимания.
— Вы всю ночь думали об этом, де Марсо? — спросила она, доставая ботинок.
— Это первая проблема, которую нам предстоит обсудить… моя фамилия. Впредь вы будете называть меня Каррик. Де Марсо слишком известная фамилия, и я предпочел бы, чтобы ее не связывали с моей нынешней деятельностью.
Она внимательно смотрела на него, надевая ботинок, и в голову ей пришла забавная мысль. Не пообщался ли он ночью с каким-нибудь адвокатом?..
— Я могу называть вас просто Суровый, — предложила она.
Он со злостью посмотрел на нее.
— Меня зовут Каррик. А что касается вашей деятельности…
— Боже, — перебила она его, — вы всегда ворчите по утрам?
— Вы будете подчиняться приказам, как и остальные члены нашего отряда. Будете делать то, что вам велят, до тех пор, пока я не разыщу мою сестру и не заставлю ее использовать свою магическую силу, чтобы отправить вас туда, откуда вы появились. Вы меня хорошо поняли, мисс Малдун?
— Да, и я проголодалась, — спокойно ответила она. — У вас есть еще вяленое мясо, которым вы угощали меня вчера?
Оно в рюкзаке, достаньте его оттуда. Мне хотелось бы дать вам время собраться с силами, но мы не можем позволить себе такую роскошь. Будьте готовы через десять минут. — И он размашистым шагом направился к выходу из убежища.
Глинис не сводила с него глаз, надевая второй ботинок. Она не знала, что испортило ему настроение, но радости у нее это не вызвало. Она встала, начала шевелить занемевшими пальцами левой руки, сгибать ее в запястье и в локте. Движения причиняли ей острую боль, и она стиснула зубы, ругая Каррика за его переменчивое настроение. Она вспомнила, как он вел себя накануне вечером. Когда ему хочется, он может быть весьма приятным и остроумным.
Через несколько минут, засунув куски вяленого мяса в карманы пальто, Глинис взяла свое седло, надела на здоровое плечо и направилась к Берту. Каррика она обнаружила сидящим на большом камне у входа в убежище, он смотрел вдаль, и выражение лица у него было весьма решительным.
Не произнеся ни слова, она занялась подготовкой лошади к дороге. Из-за боли в плече ей это было трудно. Чертыхнувшись и заметив, что Каррик наблюдает за ней, она демонстративно повернулась к нему спиной.
— Я сделаю все, что надо, — грубо произнес он.
— Не беспокойтесь, мне не нужна помощь.
С мрачным видом он исчез в убежище. К тому времени, как он вернулся с конем, она уже сидела верхом на лошади и жевала мясо. Ни слова не говоря, он тоже вскочил на лошадь и поскакал. Какое-то мгновение она колебалась, ей очень хотелось остаться, но пришлось последовать за ним.
Каррик де Марсо был единственным звеном, связывающим ее с женщиной, обладающей магической силой, способной вернуть ее домой. Поэтому она вынуждена была его терпеть, нравилось это ей или нет. Другого пути спасения не было.
В молчании они проскакали почти все утро. Вдруг он жестом пригласил ее подъехать ближе. Она не торопилась, и это заставило его оглянуться.
— Следы становятся более свежими, — сказал он, когда она наконец поравнялась с ним.
— Я не слепая, — ответила Глинис, разглядывая следы лошадиных копыт.
— Тут недалеко живет арендатор небольшой фермы. Похоже, британцы именно туда и направляются.
— И это значит… — перебила она его.
— Держитесь поближе ко мне, ждите моих указаний и не делайте никаких глупостей.
Трудно себе представить большую глупость, чем находиться рядом с ним, подумала Глинис, но послушно кивнула и придержала Берта. Его манера держаться граничила с высокомерием и раздражала ее, властный тон уязвлял ее гордость.
Но всякий раз, как он вызывал се возмущение, она замечала то четкую линию его подбородка, то магнетический взгляд, а однажды поймала себя на том, что представляет себе, как его губы касаются ее губ.
Глинис пошевелила раненым плечом, зная, что боль отвлечет ее от пустых глупых мыслей и бесплодных мечтаний.
После поворота дорога пошла в гору, Каррик натянул поводья. Глинис тоже остановилась.
— Лучше пройти туда пешком, — сказал он, указывая на группу деревьев на холме.
Она кивнула, и они осторожно, стараясь не шуметь, поднялись по склону и очутились в тени молодых дубов.
Спрятавшись за одним из них, Глинис наблюдала за происходящим внизу.
Британские солдаты верхом покидали ферму. Впереди ехал человек без формы, а последний солдат вел за собой на веревке упиравшуюся и мычавшую корову. Семья ирландцев — сгорбившийся мужчина, плачущая женщина в длинной юбке и шестеро оцепеневших, плохо одетых детей — наблюдала за тем, как солдаты уводили со двора их корову.
— Это тот, кто собирает церковную десятину, — тихо объяснил Каррик.
— Зачем же они забирают одну из коров? — удивилась Глинис.
— Не одну, мисс Малдун, а единственную.
— Значит, у детей не будет молока? Ведь без молока нельзя испечь даже простых бисквитов.
— Британцев совершенно не интересует, есть у них еда или нет, — продолжал Каррик, с ненавистью глядя на британских солдат. — Закон разрешает им забирать десятую часть имущества ирландцев и дает право самим определять, что они возьмут в качестве оплаты.
— Для чего?
— Для того, чтобы поддерживать английскую церковь, — с горечью в голосе объяснил он.
— Но разве сама церковь не должна заботиться о прихожанах? — Почему эти люди не обратятся за помощью к пастору?
— Эти люди, как и девяносто пять процентов ирландцев, католики. Даже если они смирят свою гордыню и обратятся за помощью, англиканские священнослужители не помогут им, если, конечно, они не отрекутся от своей веры.
Глинис нахмурилась и опять посмотрела вниз, на двор фермы. Мужчина обнял женщину за плечи, дети прижались к ней.
— Но ведь это несправедливо, — прошептала Глинис. — Если люди придерживаются католической веры, как можно заставлять их поддерживать другую церковь? И как можно отбирать у них то, что им необходимо для выживания?
— Здесь речь не идет о справедливости. Таков британский закон. — Он тоже посмотрел вниз на несчастную семью. — Люди вынуждены повиноваться. Иначе их выселят или повесят. Голодная смерть наименьшее зло, которое их ожидает.
— Я не изучала англо-ирландскую историю, но думаю, что кто-нибудь может объяснить британским властям, как несправедливо они поступают.
Каррик скрестил руки на груди и усмехнулся:
— Мой отец потратил на эту деятельность последние тридцать лет. Но все тщетно. Нельзя уговорить Лондон быть более человечным.
— И тогда его сын выбрал другой путь для достижения той же цели, путь, который его отец не одобряет.
— Верно. Я просто один из многих, Малдун, мы добились того, что сборщик налогов теперь не решается разъезжать без воинской охраны. — Он указал на удалявшихся британских солдат.
Глинис прислонилась спиной к стволу дерева.
— И как отреагировали британцы на вашу деятельность?
— Послали еще больше солдат, чтобы охранять сборщика дани и грабить бедных людей. Государство поощряет их деятельность.
— Теперь понятно, почему вас так разозлило мое появление. — Она вздохнула и покачала головой. — Не беспокойтесь, я не причиню вам неприятностей.
— Не причините неприятностей? — переспросил он.
— Я не собираюсь предавать вас и ваше благородное дело.
Каррик продолжал смотреть вниз.
— Хорошо известно, что британские власти весьма искусны в получении информации. Если верить слухам, у них есть для этого специальные методы.
— Но сначала им надо поймать меня, — резко ответила Глинис.
Он повернулся и внимательно посмотрел на нее.
— Именно это мы и не успели обсудить утром, — сказал он.
— Мы вообще ничего не обсуждали. Вы произнесли речь, а я позволила вам распухнуть от важности, о чем теперь весьма сожалею.
— Мне вообще несвойственна наглость, Малдун, — тихо ответил он.
Не моргнув глазом она парировала:
— А мне несвойственно высокомерие, де Марсо.
— Я должен отвезти вас в дом моей сестры, где вы будете в безопасности, но не позволю вам принимать никакого участия в моей деятельности, Малдун. Не хочу рисковать вашим благополучием.
— Мне кажется, я сама могу принимать решения, — ответила она спокойно и лукаво усмехнулась. — Я ведь не могу вернуться домой, зная, что встретилась с Робин Гудом и даже пальцем не пошевелила в борьбе с тиранией короля Джона, не правда ли?
Закатив глаза, Каррик заметил:
— Мне кажется, ваши познания в области истории немного сумбурны.
— Вполне возможно, — согласилась Глинис, выходя из тени деревьев. — Но у меня обостренное чувство справедливости, и я никогда не ухожу от возможности помочь, если могу. Вероятно, я пробуду тут недолго, но хотела бы принести хоть какую-нибудь пользу.
Циничная улыбка появилась у него на лице.
— И чем же вы могли бы нам помочь, мисс Малдун?
Она не хотела сдаваться.
— Вы были бы весьма удивлены, если бы знали, на что я способна, — таинственным тоном произнесла она, повернулась и пошла к тому месту, где оставались их лошади.
— К сожалению, я этого так и не узнаю. Сегодня вечером мы встретимся с моими друзьями и сразу же отправимся в дом моей сестры.
— А мне кажется, после встречи с вашими соратниками нам следует вернуть отобранную корову фермеру.
— На ней уже есть клеймо, свидетельствующее о том, что она принадлежит короне, и у фермера могут быть большие неприятности, когда солдаты придут разыскивать корову.
— Но клеймо можно свести, — заметила Глинис, садясь на лошадь. — У меня нет в этом большого опыта, — поторопилась она добавить, — но каждый фермер знает, как это делается.
Каррик покачал головой:
— Мы отправимся к Сараид. А потом я займусь восстановлением справедливости для ирландцев. И на этом наша дискуссия закончена.
Ладно, будь по-вашему, — в сердцах ответила Глинис. — У меня нет ни малейшего желания ввязываться в ваши личные проблемы, в вашу борьбу за правду и справедливость.
Каррик выглядел вполне удовлетворенным. Однако Глинис была оскорблена в лучших чувствах.
— Кроме того, — поспешила она добавить, — я не собираюсь здесь задерживаться и отправлюсь домой при первой же возможности.
Сказав это, Глинис была поражена. Что это с ней? Неужели она поверила в возможность перемещения во времени? Это было так не похоже на нее.
Она вспомнила, что с ней произошло за последние двадцать четыре часа, и покачала головой. Уму непостижимо! Как удалось этой таинственной Сараид переместить ее на целое столетие, и зачем она это сделала? Как, черт возьми, им удастся отправить ее обратно в ее родной Канзас?
Вопросов было слишком много, а ответов почти не было. Каждый, кто занимался сельским хозяйством, и особенно владетель ранчо, должен был уметь плыть по течению. Но где-то по дороге следовало зацепиться каблуками, чтобы не превратиться в ничтожество и чтобы жизнь тебя не затоптала. У Глинис не было ни малейшего желания покорно сдаваться сейчас ни ненормальному предположению о возможности перемещения во времени, ни жестокости британской Ирландии, ни тем более этому самоуверенному Каррику де Марсо.
Здравый смысл подсказывал ей, что в одном он абсолютно прав: борьба за справедливость в Ирландии не имеет к ней отношения.
В настоящий момент у нее нет выбора, ей надо сохранять хорошие отношения с Карриком. Но рано или поздно у нее появится возможность избавиться от него. А пока ей следует вести себя разумно и не нарушать закон.