Без права выбора

33

Катя

Марат вышел из машины, поднял руки, но тут же получил удар в живот. Согнулся пополам и закашлял. Холодные мурашки спустились по моей спине, и я забыла, как дышать. Руки сами потянулись к сумке, нащупала телефон и, не отводя глаз от мужчин, достала его, собираясь набрать номер Родионова. Только не успела. Дверь с моей стороны открылась, из рук выхватили телефон, бросили на дорогу и наступили на него ботинками. В следующее мгновение по обе стороны от меня сели два амбала и зажали, словно в тиски.

Кто были эти люди? Что им понадобилось от нас? Я туго соображала – мне было страшно. Если в тот вечер, когда получила пулю, ничего осознать не успела, то сейчас понимала: мне снова угрожает опасность и никто не придет на помощь.

Спустя полминуты открылась пассажирская дверь рядом с водителем, и на сиденье уселся мужчина. Я узнала его. Из-за него папа попал в тюрьму. Точнее из-за его сына, который спровоцировал ту аварию.

— Здравствуй, Катя, – произнес Агафонов спокойным голосом, от которого у меня все содрогнулось внутри.

Он махнул рукой, чтобы его люди вышли на улицу и оставили нас одних. Хотел, чтобы нас никто не слышал? Мужчина повернулся ко мне вполоборота, и я увидела его большой нос и один глаз, словно он был Циклопом. Мне ничего плохого еще не делали, даже пальцем меня не касались, а я боялась уже так, что хотелось кричать на всю округу.

— Я буду краток, – сухо начал он. – На сегодня обойдусь только предупреждением. Мне хочется надеяться, ты понятливая девочка. Понятливая, ведь? – я ничего не ответила, а он продолжил: – С твоим отцом мы заключили сделку: он принимает вину на себя, мы не трогаем тебя. Но вот договоренности нарушены, а я здесь потому, что Родионов сует нос туда, куда не следует. На днях мы встречались с ним, я сказал не тревожить память моего сына, но он не послушал. Не хотелось бы обострять с Димой отношения и создавать кому-либо из нас дополнительные проблемы. Но если его юрист продолжит с таким рвением добиваться пересмотра дела, то вполне вероятно, что сегодня была ваша последняя встреча с отцом. В тюрьме оно, знаешь, всякое может случиться... Да и Родионов не бессмертный. Будет жаль, если он погибнет в самом расцвете сил. Врагов у него и без меня достаточно. Мое имя даже не всплывет, а вот ты останешься совсем одна… – подытожил он со вздохом.

— Я не в курсе ваших договоренностей с отцом и слышу о них впервые, – сжала губы в тонкую линию, изо всех сил старясь держаться хладнокровно.

Мне был неприятен этот человек и его способ предупреждения.

— Ну вот теперь в курсе, – я перевела взгляд на Марата, которого держали люди Агафонова. Один из них приставил пистолет к его виску. – Всё доходчиво донесли до тебя? Или чтобы ты поняла серьезность моих намерений, прострелить твоему охраннику какую-нибудь часть тела? – он заметил, что я не отвожу глаз от мужчин.

– Ваш сын уже мертв, а вы знаете, что мой отец не виновен... За что вы с ним так? – произнесла сдавленным голосом. Казалось, если не выйду тотчас на воздух, то начну задыхаться.

— Мне плевать, как ты будешь исправлять эту ситуацию. Я все сказал, девочка. Если мое имя начнет полоскать пресса, ты останешься сиротой, а Родионов... Мне свидетели не нужны. В моих планах занять место в правительстве, я все для этого сделаю. Мне терять больше нечего. Наследника уже нет.

Мужчина открыл дверцу и вышел на улицу. Люди Агафонова отпустили Марата, но напоследок ему прилетел удар рукоятью пистолета в висок. Я зажмурила глаза и сглотнула огромный комок в горле. Меня затрясло, словно подскочила высокая температура. Этот день уже когда-нибудь закончится?

Марат открыл дверцу с моей стороны и посмотрел на меня беспокойным взглядом.

— Ты как? – он тяжело дышал, держась за разбитую голову.

Эти угрозы были похлеще любого физического насилия. Недаром говорят, что молчание громче крика. За этим напускным спокойствием Агафонова скрывалась не просто отчуждение и холодность, а твердая решимость идти по головам. Он обязательно выполнит все, что сказал… И что мне теперь делать?

— Катя, что молчишь? – Марат встряхнул меня за плечо. – Ты как? Что он тебе сказал?

Я молча смотрела в одну точку, не в силах обличить мысли в слова, словно впала в ступор.

Ответить я не успела, Марату кто-то позвонил. Он отошел и вернулся спустя десять минут, за это время я постаралась взять себя в руки, хотя меня по-прежнему сильно трясло. Мужчина снял с себя пиджак, подстелил его на сиденье и снова посмотрел на меня.

— Еще раз спрашиваю, Катя. Что он тебе сказал? Мы сейчас вернемся домой, а с меня спросят по полной.

— Агафонов сказал, что убьет моего отца, это окажется наша последняя с ним встреча, если юрист Родионова продолжит добиваться пересмотра того дела. Мой отец не виноват, я чувствовала это... – всхлипнула и закрыла руками лицо, потому что не хотела ничьей смерти. Не хотела, чтобы вредили Родионову.

— Сука! – выругался Марат.

Поднял мой испорченный телефон с земли и отшвырнул его в траву. Ударил кулаком по машине и стоял так какое-то время, смотря в одну точку. Затем сел на переднее сиденье, но трогаться с места не торопился. Посмотрел на меня через зеркало заднего вида долгим взглядом. Завел двигатель и развернул машину.

— Почему мы не едем домой? – обернулась назад, ничего не понимая.

— Сейчас поедем, – он держал в руках свой телефон и снова кому-то звонил, но ему никто не отвечал.

Марат опять выругался и вдавил педаль газа в пол, направляясь в сторону Коломны, а я окончательно во всем запуталась. Но когда спустя несколько километров увидела аварию на дороге и перевернутый внедорожник на обочине, принадлежавший охранникам Родионова, у меня все поплыло перед глазами.

— Не смей выходить, поняла? – строго посмотрел на меня, остановив машину. – Сиди на месте.

Заторможено кивнув, я обернулась назад, наблюдая, как удалялась спина Марата. Через несколько минут подъехала полицейская машина, а спустя еще десять минут и скорая. Я отвернулась, не в силах смотреть, как доставали пострадавших людей их покореженного автомобиля. Если кто-то погиб из ребят Родионова... Нет, думать об этом не хотелось. Сжавшись на сиденье, всячески заглушала эти мысли. Последние полгода я была погружена в собственное горе, а сейчас словно отходила ото сна и понимала, что мир не крутился только вокруг моей боли.

Вязкое чувство тревоги обволакивало и глушило все мысли. Внезапно дверь с моей стороны открылась. Я повернула голову и увидела Родионова. Мужчина был одет в джинсы и черную рубашку. Совсем непривычный для него вид, учитывая, что он практически не снимал с себя делового костюма. Несколько секунд мужчина смотрел мне в лицо напряженным взглядом, словно проверял на наличие ссадин или синяков, а затем отошел в сторону.

— Выходи, – сухо отрезал он.

Эта авария случилась по моей вине. Люди в той машине пострадали из-за меня. Если бы я не просила Родионова помочь… Хотелось закрыть руками лицо и горько рыдать, но я держалась.

— Что с ними? – когда выходила из машины, то заметила на асфальте тело, накрытое простыней. Рядом толпились люди в полицейской форме. Неужели кто-то погиб?

— Иди в машину, Катя. Я сейчас отвезу тебя домой, – сказал Родионов ледяным тоном.

Я не стала ему перечить. Мне лишь хотелось отмотать время назад и вовсе никуда сегодня не ездить. Забравшись в машину Родионова, обняла себя за плечи, чувствуя, что снова дрожу.

Дима вернулся быстро, как и обещал. Я не сводила глаз с его лица, боясь спросить, кто погиб, но не пришлось ничего спрашивать, он сам заговорил:

— Их подрезала машина Агафонова. Внедорожник слетел в кювет и перевернулся. Никита в тяжелом состоянии, – ощутила, как грудь с левой стороны сильно сдавило. – Костя, его правая рука, погиб… Ублюдок! – выругался он и ударил кулаками по рулю, смотря перед собой. Затем ударил руль снова, и еще...

Горло сжималось так, что было больно дышать. Поняла, что ни на какие отступные Родионов не пойдет, а это означало, что папу я сегодня видела в последний раз.

— Что он сказал? – с ненавистью спросил мужчина.

— Чтобы ты дал отмашку юристу и не добивался пересмотра дела моего отца. Угрожал убить папу, а тебя… Отправить следом за ним.

Крепко сцепив челюсти, Родионов положил руки на руль, сжал его с такой силой, что казалось, он его сейчас выдерет. Мужчина тяжело дышал и смотрел исподлобья куда-то вдаль несколько мгновений.

— Надеюсь, ты попрощалась с отцом? Я не намерен оставлять этот беспредел без своего участия и буду разбираться, хочешь ты того или нет. Мне плевать на последствия, – голос звучал незнакомо.

По телу побежали неприятные мурашки. Теперь я понимала слова Агафонова, когда тот говорил, что у Родионова много врагов. Слишком принципиальный. Таких не любят. Такие вызывают одно желание: устранить, чтобы не мешал.

— Пожалуйста, Дима, – одними губами выдохнула я.

Он грубо схватил меня за подбородок и повернул мою голову в сторону, где на асфальте лежало тело Кости. Марат стоял поблизости и общался с полицейскими с каменным выражением лица.

— Ему двадцать девять. У него остались жена и двое маленьких детей. Никита, если выживет, то до конца дней будет прикован к инвалидному креслу. Предлагаешь, закрыть на это глаза? Оставаться в стороне? Никогда так не делал. Эти люди пришли работать на меня, я лично отвечаю за каждого. Или ты просишь меня сейчас пресмыкаться перед каким-то подонком, который просто прикрывает свою шкуру за счет чужих спин? Ты реально полагаешь, что таким ублюдкам должно сходить все с рук?

— Мне жаль... – тихо вымолвила. – Я не знала об уговоре отца и этого человека. Папа взял вину на себя, ему угрожали тем, что навредят мне. Он ничего об этом не говорил, лишь без конца просил уехать из Москвы. Я не послушалась... Мне правда жаль. Это моя вина. Если бы знала об этом, то не просила бы тебя о помощи. Пожалуйста, Дима... – голос дрожал, а я изо всех сил сдерживалась, чтобы не заплакать.

Он долго рассматривал мое лицо, потом отпустил и отвернулся. Его глаза… Такого взгляда я прежде не видела.

— Я отвезу тебя домой. Мне нужно ехать к родителям Никиты и жене Кости. Пристегни ремень.

— Можно я поеду с тобой? Это все случилось по моей вине, я...

Он прожег меня черным взглядом, в котором было столько боли, злости и ненависти, что я осеклась. Никогда еще не видела Родионова таким.

— Тебе будет лучше остаться дома, Катя. Когда все улажу и вернусь, возможно, поговорим.

Как все улаживали и решали в таких случаях? Оплачивали потерю кормильца деньгами? Организовывали похороны? Это было ужасно... Но это была цена ошибок, которых исправить уже нельзя.