Так продолжалось два года. Пока Изабель не умерла от заражения крови. Она даже не успела доучиться до четвертого курса.
Один год до выпуска…
Именно этот год стал моим отсчётом. Временем, за которое должна найти того, кто погубил жизнь моей сестры.
Не для того, чтобы очистить её имя, отомстить, или добиться справедливости.
Грета Делакруз прекрасно понимает, что делает это для себя. Как чертова эгоистичная тварь, она пытается сделать легче себе. Стереть и выбросить таким образом из головы мысли о том, что ни хера не сделала для своей сестры. Ровным счётом ничего, чтобы спасти и вытащить, потому что стыдилась её.
Я стыдилась собственной сестры и отказалась помогать родителям в её спасении, потому что боялась позора. Боялась того, что мои состоятельные друзья и сокурсники из Гарварда узнают, что моя сестра проститутка и наркоманка, которая из-за дозы вынесла из дому всё. Опустошила все кредитки родителей, а потом начала торговать собой.
Мало того… Я ненавидела Изабель всей душой.
— Почему ты не спросила меня об этом сразу? Ты же не дура, Энн? Ты знала всё с самого начала. И о причине моего перевода, и о том, зачем я подалась в эту общину в той глуши.
Девушка опять затянулась, но не ответила, продолжая курить и молчать.
— Не хочешь говорить? Теперь, когда ты видишь на что я пошла, вся твоя напускная тревога исчезла?
Мне до одури хотелось верить, что Энн не такая. Что она действительно переживает обо мне, и что моя сестра не стала ей обузой в свои последние месяцы жизни. Потому что на лице Энни это и было. Выражение того, что девушка устала от всего, и больше не готова ввязываться в проблемы по сути чужих людей.
— Мы с Иззи были много лет вместе, Грета. С самого первого дня, как я перевелась в старшие классы вашей школы, мы с ней были вдвоем. Это ты не замечала ничего. У тебя были свои цели. А я любила твою сестру вместо тебя.
Раньше подобные слова, вызвали бы во мне волну ярости к девушке. Я бы попыталась ужалить её побольнее в ответ.
Но это было, будто в другой жизни. Той, которая закончилась полгода назад рядом с телом моей сестры, лежащей в гробу. Посиневшая кожа красивого лица, и холодная маска, как печать смерти на близком человеке.
Некоторых это не способно изменить. Люди вообще не меняются, но со мной случилось иначе.
Я испугалась. Именно страх, который был вызван видом моей мертвой сестры, которая была слишком на меня похожа, родил внутри совершенно другого человека.
До дрожи боялась даже мысли, что на её месте могла лежать я. Это меня могли похоронить в двадцать три и захлопнуть над головой крышку гроба навсегда.
Эгоизм породил ещё худшую отраву — страх, что судьба отплатит мне за равнодушие и убьет точно так же.
Я свернула на свою улицу и молча шла по узкому тротуару вдоль домов своих соседей. Шла и обдумывала то, что произошло.
Грызла сама себя, после разговора с Энн, в результате ощутив явственно, что привязали меня, а не я.
Моей целью было привязать одного из них к себе, втереться в доверие и попасть в круг общения, в котором за год до своей смерти жила Изабель.
Они прекрасно знали, кто я. Естественно и Ли, и его ублюдки друзья были в курсе того, что Грета Делакруз родная сестра Изабель Делакруз, и перевелась из Гарварда.
Сперва я и не думала, что моя игра зайдет настолько далеко. Если бы не то, что мне отдали в общине.
Простую тетрадь, куда моя сестра записывала все свои греховные мысли.
"Тетрадь для исповеди", в которой я впервые увидела имя "Майкл Ли".
И то что я прочла…
Именно это не оставило мне выбора. Этот парень был единственным, то мог знать что произошло два года назад на той вечеринке, где Изабель впервые попробовала наркотики.
Спал ли он с моей сестрой? Я не могла знать, наверняка, но то что Иззи боготворила эту тварь и готова была отдать всё ради его внимания к себе — это факт.
Именно подобное она и писала в своей тетради:
"Сегодня меня посетила первая мысль о том, что я умираю. А самым страшным стало осознание того, что виновата в этом сама.
Но Май успокаивает меня. Я смотрю на него и мне становится легче принять то, во что я превратила свою жизнь.
Один разговор с ним в кампусе, и я снова хочу жить. Один взгляд на него, на его руки, лицо, тело и я хочу снова стать тем, кем была когда-то.
Но это грех… Этот парень само олицетворение грехов.
Так говорит наставник.
Мистер Абрахамс запретил мне даже думать о Майкле и его друзьях. Он запретил мне ходить на лекции, и заставил три недели просидеть в этом захолустье.
И мама поощряет это.
"Это путь к спасению!" — говорит она.
Но я знаю, что меня не спасти. Ведь вчера опять сорвалась. Сбежала, и поймав машину у шоссе, вернулась в Сиэтл за новой дозой.
Получить её не тяжело. Просто попросить и тебе запихнут отраву прямо в зубы, чтобы ты продавала себя с ещё большим удовольствием. Отдавала свое тело так, словно сама этого хочешь.
Я не нашла Майкла… Но меня нашел папа…
И теперь мне противнее вдвойне. Потому что это всего лишь ничтожных несколько часов, когда я в своем уме. Когда меня не ломает и не выкручивает.
Но в такие моменты мной крутит другое — стыд и осознание того, что я разрушила свою жизнь, ради мимолетного удовольствия.
А ещё позор перед отцом, который увидел, наконец, своими глазами, в кого превратилась его малышка Иззи.
Грета… Да, этой су*** они всегда гордились.
Она его и утешит, пока я спокойно уйду…"
Я остановилась посреди нашего газона, и посмотрела на входную дверь. Скоро Рождество, но мама даже не готовится к нему. Ей плевать на всё, кроме Иззи и того, что это первый праздник, который будет без сестры.
Дверь скрипнула, а в мою сторону тут же ударил запах жаренных овощей и пасты.
Папа стоял на кухне в черном фартуке и молча готовил ужин, закатив рукава белоснежной рубашки.
— Привет, Грета. Садись, сейчас будем ужинать, — он бросил эти слова через плечо, и открыл крышку кастрюли, добавив туда ещё томатов.
Просторная кухня. Огромная и светлая, с шикарной черной мебелью, которую только неделю назад вмонтировали.
"Отец выплатил все кредиты…" — пронеслось в голове, а в груди сдавило.
Ещё три месяца назад в этом доме было заложено всё вплоть до последней вилки. Все деньги уходили на лечение Иззи в реабилитационном центре. Не говоря уже о том, сколько украшений и других ценностей она просто вынесла отсюда.
— Я… Не хочу есть.
Прошептала и отвернулась, чтобы уйти, но отец меня осёк:
— Я прошу тебя, Грета. Не бросай хотя бы ты меня, — тихо прошептал папа, и я остановилась, — Мама в очень тяжелом состоянии. Я не могу справиться один. Всё, о чем прошу…
Поворачиваюсь и вижу пелену слез от обиды в глазах папы, который вымучено улыбаясь, заканчивает:
— Поешь со мной. Я старался сделать всё, как мама, и надеюсь, мы не отправимся.
Он нахмурился и хохотнул, на что я лишь кивнула с той же бесцветной улыбкой:
— Хорошо, папа. Но с тебя разрешение на пару глотков пива, — я села за столешницу и передо мной тут же поставили две тарелки полные стряпни и две банки обычного светлого пива.
Ели молча. Теперь это традиция. Дикая и убогая, которая появилась после ухода Иззи.
Раньше, когда мы были детьми, здесь всегда играла музыка и работала плазма, пока мы ужинали. Рич носился по прихожей и холлу, ожидая когда мы с Иззи пойдем прогуляться к Фицпатрикам, которые держали огромное искусственное озеро у себя на участке.
Рич… Его нам подарили на Рождество, когда Иззи исполнилось пять. А когда она умерла, умер и он. С разницей в две недели.
Его ошейник до сих пор висел у дверей. Именно тот, который я привезла из Вашингтона, когда ездила туда со своим бывшим парнем.
Дженсен Леврой… Сын влиятельного политика, и один из лучших студентов на нашем потоке. Именно этот человек стал моим первым мужчиной.
И Майкл Ли… который стал вторым.
"Моя жизнь и вправду была другой…"
Я посмотрела на себя в отражении окна своей комнаты, и стянула полотенце с головы, взяв в руки черную тетрадку, которая лежала на моём рабочем столе.
Идеальный беспорядок. Но даже в таком хаосе, эта вещь, как темное пятно, была видна от самого порога в огромную светлую спальню, в которой почти не было черного.
"Ненавижу черный! Самый противный и страшный цвет, который теперь вызывает и отвращение…" — пронеслось в голове, когда я открыла тетрадь сестры и прочла её запись в голос:
— Обожаю черный цвет… Майкл всегда одет во все оттенки черного.