Бог Ярости

Глава 15

Николай

Сегодняшний день — идеальный рецепт насилия.

Все началось с того, что мы с Джером поехали на байках навстречу ветру и избили нескольких Змеев, сделав старомодную уборку на острове и преподав им несколько ценных уроков. Естественно, это включало в себя кровопролитие и переломанные кости.

Хотя в тот момент я чувствовал прилив сил, и Джереми пришлось останавливать меня, чтобы я не забил до смерти одного ублюдка, опьянение исчезло, как только мы вернулись в особняк.

Я спал в бассейне — извините, хотел сказать, медитировал, — но это не помешало мне скатиться в эту вызванную хаосом яму.

Бывают моменты, когда я в настроении уничтожить все — себя в том числе. Кайф без наркотиков. Безумие без смирительной рубашки.

И это своего рода психическое заболевание — по крайней мере, если верить высококлассным психиатрам, к которым меня отвезли родители, когда я в первый раз избил ребенка до полусмерти за то, что он назвал Мию немой. В возрасте десяти лет.

Очевидно, это нормально — чувствовать себя оскорбленным за свою сестру и хотеть разорвать другого ребенка из-за этого. Все испытывают гнев. Все в порядке, это нормально.

Ненормально, однако, то, что я настаивал на том, что ребенок должен умереть, ему нужно отрезать язык и засунуть его в глотку.

Да, это не понравилось никому из тех людей, одетых в белое, в той безупречной комнате. Даже моя мама, которая, черт возьми, является лидером русской мафии, была обеспокоена моими склонностями к насилию, которые проявились так рано.

Больше, чем в тот раз, когда я использовал свой писюн в качестве оружия.

Похоже, я часто так поступаю с моей дорогой мамой. Я бесконечно ее беспокою и, наверное, не даю ей спать по ночам, пока она думает о моих проделках. Тем не менее она поддерживает меня и часто смягчает голос, когда говорит, чтобы я был осторожнее, когда нахожусь в таком настроении.

Разрушительном настроении. Настроении, когда все заволакивает красной дымкой.

В таком настроении мир полон безликих людей с черными пластиковыми пакетами на голове, которые ждут, когда их забьют до смерти.

Настроении, когда все и вся действуют мне на нервы, и лучше держаться подальше от тех, кого я люблю, а именно от моих сестер, кузенов и Джереми.

Но Килл настоял на том, чтобы сразиться со мной сегодня. Он единственный, у кого не хватает мозговых клеток, чтобы избегать меня в таком состоянии, но, опять же, он всегда говорит, что со мной гораздо веселее, когда я вдыхаю в мир хаотичное насилие.

Это единственное время, когда он может со мной общаться, ведь он и сам немного псих.

Не поймите меня неправильно. Мне нравится это состояние, особенно сегодня утром, когда Джереми дал мне шанс приступить к этой захватывающей охоте на мерзких ублюдков и преподать им урок. Джереми знает, что мне нужно, вот почему он мой лучший друг.

Единственный друг, который может терпеть мое сумасшествие и дает мне методы противостоять тому, как мой хаотичный мозг давит на мое здравомыслие.

Я не послушный котенок вне этого состояния гипермании — я всегда буду хотеть избивать вещи ради спорта. Однако, по крайней мере, тогда я могу различать свои мысли. Я могу видеть мир в других цветах, кроме красного.

Могу распозновать черты людей.

У меня были маниакальные приступы с момента полового созревания, и я привык к этому. Настолько привык, что полностью контролирую ситуацию.

Сегодня все по-другому.

Сегодня я прыгнул с дерева, скатился с обрыва и упал с байка. Я плавал до тех пор, пока у меня чуть не случился сердечный приступ.

Но в этом-то и проблема. Мой пульс не снизился. Ни разу. Ни когда я пытался медленно вдыхать и выдыхать. Ни когда я заставлял себя оставаться неподвижным в течение… пяти минут.

Я, блять, не мог нормально дышать, и каждый раз, когда пытался, мои легкие наполнялись тем же гребаным красным туманом, который слепил мне глаза.

Каждую секунду каждой минуты я сгорал от желания избавиться от него. И в течение уже многих лет единственный способ сделать это — избивать людей до полусмерти.

Есть еще таблетки, но они, блять, не помогают. Они убивают мой разум, лишают запретов и чуть не утопили меня в бассейне, когда я принимал их в последний раз.

Я знаю, как держать себя в руках без их бесполезной помощи. От них все равно толку никакого. Они просто превращают меня в гребаного зомби, а никому не нравится это мое состояние.

Я мечусь по раздевалке взад-вперед, взад-вперед, как гладиатор в клетке во времена Римской империи.

Снаружи до меня доносятся одобрительные возгласы толпы, жужжа на моей коже, словно меня жалят тысячи пчел.

Люди любят адреналин от созерцания насилия. Им нравится хруст костей и проливающаяся кровь. Есть что-то пьянящее в том, чтобы наблюдать, как два человека уничтожают друг друга.

А я получаю удовольствие от криков. Ревов. Зачарованных взглядов в их глазах. Именно поэтому я обычно забираю нескольких из них домой для секса, который всегда происходит после.

Секс и насилие идут со мной рука об руку. Кайф. Разрядка. Идеальный синергетический эффект.

Сегодня, однако, я совершенно не намерен продолжать эту традицию. Уже несколько недель не делал этого.

Чертов Коля и его дурацкий воображаемый пояс целомудрия.

Хотя он и не целомудренный, называть его так — кощунство. Просто он стал избирательным и увлекается только одним несговорчивым мудаком.

При одной только мысли о цветке лотоса мой член оживает, упираясь в шорты.

Видите. Он все еще член, просто не для всех.

Вышагивая по тускло освещенной раздевалке, я смотрю на свой телефон, который сжимаю в руке уже… черт знает сколько времени.

Я должен быть там, избивать Килла до полусмерти и получать удары в ответ, но не могу перестать смотреть на свою переписку с Брэном.

Прошло четыре дня с того момента, когда он наконец согласился перестать убегать — ну, он не сказал этого прямо, но выдвинул все эти гребаные условия, так что он может поставить свою задницу на то, что я воспринял это как согласие на мое единственное условие.

Я бегал с ним последние три дня, а он все тянул время, вел себя как мудак и отказывался приезжать в пентхаус.

Каждый день он придумывал разные отговорки. Тренировка. Встреча с друзьями. Художественный проект.

Он так легко их находит, ложь слетает с его красивых губ без всякой задней мысли.

Чертов лжец.

Он просто пытается избежать неизбежного, о чем я ему вчера не очень деликатно сообщил по смс.

Николай: Ты ведь понимаешь, что тянешь время, да?

Ты можешь прятаться сколько угодно, но в конце концов я достану тебя, малыш.

Я тут задумался. Не часто это делаю, но в последнее время это вошло в привычку. Знаешь, раз уж ты любишь все это хитроумное дерьмо.

Хочешь знать, о чем я думал?

Брэн: Мне все равно.

Николай: Рад, что ты спросил. Я как бы воспроизводил образ твоей задницы, поглащающей мои пальцы, когда ты кончал мне на живот. Так, блять, горячо. Я возвращался к этому образу раз за разом, представляя твое сексуальное выражение лица.

Брэн: Зачем ты мне это говоришь?

Николай: Значит ли это, что ты тоже об этом думал? Я знал, что ты мне понравишься. Серьезный вопрос. Хочешь повторить? На этот раз, может, заменим пальцы на член? Я сделаю так, что тебе будет приятно, когда я тебя трахну, малыш, обещаю.

Брэн: Ты не будешь меня трахать, Николай.

Николай: Что значит не буду? Разве не в этом весь смысл твоих изнурительных условий?

Брэн: Почему это ты должен меня трахать? Может, это я должен тебя трахать?

Николай: Малыш, ты никогда раньше не трахался с парнями, а я бываю только сверху. Кроме того, тебе явно нравится получать, судя по тому, как ты разрывался от моих пальцев.

Брэн: Но это не значит, что я позволю тебе трахать меня.

Николай: Все еще не привык к тому, что тебя трогает парень? Тебе явно понравилось, разве нет?

Брэн: Понравилось — это сильно сказано. Я просто… не возражал.

Николай: *эмодзи с закатыванием глаз* Тогда ты не будешь возражать и против секса. Я хорошенько тебя подготовлю и постараюсь быть нежным. Хотя ты и любишь небольшую боль, так как твоя сперма залила мой рот, когда я грубо с тобой обращался.

Брэн: Хватит болтать.

Николай: В пентхаусе сегодня вечером?

Завтра?

Завтра. Это свидание.

Он киданул меня на чертовом «Прочитано».

Это было вчера. Сегодня я не пошел на пробежку из-за демонов, сидящих на моих плечах и шепчущих мне на ухо всякие гадости.

Впервые я не ухватился за возможность увидеть его лицо, досадить ему до смерти и залезть поглубже под кожу.

Я не хочу, чтобы он видел меня таким. А еще я не могу доверять себе, что не трахну его до смерти, как только он окажется передо мной.

Мой палец застывает, когда я выхожу из мессенджера и звоню единственному человеку, с которым мне удобно разговаривать в таком состоянии.

Единственному человеку, который сказал мне:

— К черту таблетки. Если они уничтожают твой огонь, не принимай их.

После нескольких звонков он берет трубку и говорит с британским акцентом:

— Поговори со мной, сынок.

Я ускоряю шаг, мои ноги шлепают по плитке.

— Оно возвращается, пап. Оно разъедает мне голову, и я хочу от него избавиться.

— Все в порядке. Дыши, — его голос спокойный и твердый, но я чувствую, как под ним скрывается нежность.

Мой отец — высокопоставленный член нью-йоркской Братвы, лучший наемный убийца, которого все имели несчастье знать, и человек номер один в семье моего деда по отцовской линии.

Но самое главное — он мой сторонник номер один. Я люблю свою маму, но она фанатка науки, докторов в белых халатах, которые любят навешивать на людей ярлыки. А еще она сторонница чертовых таблеток. Но только не мой отец. Он, как и я, верит, что я могу это контролировать. И я контролировал.

В течение долгих лет.

Но сейчас я не чувствую себя под контролем. Абсолютно, блять, не чувствую.

Я балансирую на грани разрушения. Оно пульсирует под кожей и бурлит в моих венах.

— Я сейчас сорвусь, папа. Я чувствую, как давление накапливается и усиливается в голове. Стоит кому-то прикоснуться или посмотреть на меня не так, и я взорвусь. Как мне это остановить?

— Может, тебе и не нужно это останавливать, Нико. Просто погрузись в это, преодолей и выпусти пар. Ты знаешь, как это сделать лучше всего, верно?

— Это, блять, не работает, — я ударяю кулаком по шкафчику, и звук взрывается в жуткой тишине, как бомба. — Джереми дал мне все, что было нужно, сегодня утром, и ничего не помогло.

— Что… что-то поменялось?

Мои движения останавливаются, когда я провожу пальцем по пуле на цепочке, которую подарил мне отец, когда я нуждался в какой-нибудь опоре. Что-то, к чему можно прикоснуться, когда я чувствую, что мой разум вращается, кричит и обращается против меня.

— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю я тихим голосом.

— Случалось ли что-то в последнее время, что могло спровоцировать это? Возможно, какая-то стрессовая ситуация? Или результат, который тебя не устраивает?

Блять.

Я провожу пальцами по пуле на цепочке, быстро, нескоординированно.

— Что это может быть, сынок? — осторожно спрашивает папа.

— Кто-то. Скорее.

— Кто?

— Неважно, — вру я сквозь зубы, мои движения становятся все более резкими и неконтролируемыми.

— В таком случае, избавься от него.

Сам фундамент моего гребаного здравомыслия, или то, что от него осталось, восстает против этой идеи.

— Николай. Ты должен пообещать мне, что избавишься от того, кто довел тебя до такого состояния, — говорит отец более твердо. — Ключ к тому, чтобы ты держал себя в руках, — это избегать провокаций. Если этот человек не может этого сделать, его нужно устранить.

— Да, я знаю.

— Ты сделаешь это?

— Да.

— Обещаешь?

— Да, папа. Обещаю.

— Хорошо, — он выдыхает. — Я люблю тебя, сын, и рад, что ты смог довериться мне.

— Я тоже тебя люблю, пап, — я вешаю трубку, нахмурившись.

Он прав. Я должен избавиться от провокации. Технически Брэн ничего не значит. И что с того, что я хочу его трахнуть? Я хотел трахнуть многих людей до него и уверен, что скоро вернусь к своим старым привычкам, если дам себе время.

Разница лишь в том, что я никогда не хотел сделать кого-то своим так сильно, как хочу привязать его к себе.

Но я могу вычеркнуть его из своей жизни.

Я должен убрать его, потому что папа прав. Он провоцирует меня. Я должен был залезть к нему под кожу, но это он распространяется под моей, как яд. Пройдет совсем немного времени, и он доберется до моего сердца и уничтожит его.

Его постоянные отказы и бегство не дают мне покоя.

Я всегда поддерживал физические отношения, но с Брэном это далеко не так. Я провожу с ним больше времени, чем с кем бы то ни было, и мне это даже нравится.

Нет, я обожаю это.

Я не могу представить свои дни без того, чтобы не видеть его лица по утрам и той маленькой улыбки, которую он прячет, едва заметив меня.

Он отвергает меня, а я продолжаю возвращаться, как наркоман, которому нужна новая доза, высасывающего из него жизнь.

Но так больше не может продолжаться.

Бросив телефон на скамейку, я выбегаю из раздевалки и бегу к рингу, где меня ждет Килл.

Толпа ревет, когда я вскакиваю между канатами, на мне только черные шорты, цепочка и несколько бинтов.

— Добро пожаловать, принцесса, — Килл скалится в злобной ухмылке, проводя забинтованной рукой по своей обнаженной груди и поясу красных шорт.

— Тебе лучше сдаться, Килл, — говорю я, преодолевая давление, нарастающее в моей голове. — Я действительно могу причинить тебе боль.

— Покажи мне, на что ты способен, Нико.

Я выгибаю шею, благодарный за то, что у меня есть такой сумасшедший ублюдок в качестве кузена. Как и Джереми, он знает, как сильно мне это нужно, и будет драться со мной всякий раз, когда я буду находиться в таком поганом состоянии.

Рефери объявляет о начале поединка. Кузен обходит меня кругом, но у меня нет времени на это дерьмо.

Причинять боль.

Калечить.

Убивать.

Я набрасываюсь и бью его по лицу с такой силой, что он отшатывается на несколько шагов назад. Кровь капает на коврик, и из толпы доносится коллективный вздох.

Мой кузен вытирает рассеченную губу, на лице проскальзывает окровавленная ухмылка.

— Вот так, Нико. Выпусти это гребаное безумие.

Я бью его, все мысли улетучиваются из моей головы и заменяются чистым, кровавым насилием.

Килл пытается защищаться и наносит несколько ударов, но это бесполезно. В этом режиме я не чувствую боли. Ни гребаных угрызений совести, ни помилования, ни необходимости нажать на гребаные тормоза.

Единственное, что спасает его от меня, — это рефери, заставляющий нас вернуться в свои углы. И даже после этого Джереми и Гарет выскакивают на ринг и отталкивают меня от него.

Гарет вытирает кровь с лица своего брата, но Килл продолжает ухмыляться, как будто я не на грани того, чтобы убить его.

Джереми также вытирает кровь с меня, о которой я и не знал, но ему приходится оставаться на ринге, потому что я, блять, не могу ни сесть, ни стоять на месте.

Я не могу.

Мои ноги двигаются сами по себе, мысли бегут, а кровь бурлит.

Пустите меня обратно.

Позвольте мне вернуться.

Обратно, блять!

— Нико! — Джереми трясет меня за плечи, и я наконец-то смотрю на него сквозь мутное зрение. — Может, тебе стоит уйти?

— Нет, блять.

— Ты неважно выглядишь, чувак, — он делает паузу, и тишину нарушают фанаты, выкрикивающие мое имя. — Я не знаю, как это описать, но твое состояние не такое, как в прошлые разы. Думаю, тебе стоит принять таблетки.

— Нет. Блять.

— К черту это, Николай, — Джереми хватает меня за затылок, почти прижимая мой лоб к своему. — Мне плевать на тех ублюдков, которых ты избил сегодня утром. К черту этих людей. К черту, ясно? Но Килл — твой кузен. Он согласился на это, потому что видел, что тебе это было нужно, но ты изобьешь его до полусмерти.

— Он, блять, наслаждается этим…

Я замолкаю, когда чувствую пристальный взгляд на своем затылке. На мгновение я думаю, что Килл выпускает на свободу своих демонов-психопатов, чтобы они попытались запугать моих и потерпели неудачу, но нет.

Это откуда-то из толпы.

Мой взгляд скользит по неопределенным лицам, не задерживаясь ни на одном, чтобы я не видел в них людей с пакетами на головах.

Через несколько секунд мои глаза находят те насыщенно-голубые.

Я вижу сон.

Блять.

Я слишком не в себе, чтобы думать, что Брэн действительно придет в бойцовский клуб, когда в нем не участвует его брат. Почти уверен, что у него аллергия на насилие, кровь и безумие. Именно поэтому я сегодня держался в стороне, несмотря на то, что каждая клеточка моего тела протестовала против такой перспективы.

Я моргаю, но он все еще там, выделяясь на фоне остальных в своей рубашке-поло, брюках и с зачесанными назад волосами.

Темно-синий взгляд фиксируется на мне, и я совершенно забываю, что должен разобраться с ним, как сказал папа.

Что должен вычеркнуть его из своей жизни.

Но как, блять, я смогу это сделать, когда он так на меня смотрит? Я становлюсь чертовски твердым, чем больше он наблюдает за мной с этим безраздельным вниманием, его взгляд скользит от Джереми ко мне.

Длинноногая блондинка хлопает его по плечу, он переводит взгляд на нее и натягивает улыбку, после чего она бросается в его объятия. Он обнимает ее в ответ.

Мои глаза сужаются при виде его руки на ней.

Это следующая Клара? Она не похожа на Клару. Более утонченная, более счастливая и определенно не дешевка.

Я почти уверен, что видел ее раньше, но где…?

Да кому какое дело? Он использует кого-то другого для своего дурацкого публичного имиджа. Не дай Бог, чтобы этот гребаный мудак действительно признал, что он гей, или би, или как там его, и смирится со своим гребаным «я».

— Николай! — Джереми возвращает мое внимание к себе и хлопает меня по щеке тыльной стороной ладони. — Куда ты, блять, подевался, чувак?

Куда-то в нехорошее место.

— Эй, Джер?

— Да?

— Ты остановишь меня, если у меня возникнет безумная идея об убийстве невинных девушек?

Его губы приоткрываются. Джереми — настоящий принц мафии, который не колеблется перед тем, как причинить боль, но он смотрит на меня так, будто я Безумный Шляпник.

— Каких девушек ты думаешь убить, Нико?

— Всех, кто встанет на моем гребаном пути к тому, чего я хочу, — мой взгляд снова устремляется в толпу, но его там нет.

Место рядом с блондинкой пустует, поскольку она отпивает из банки пива и присоединяется к бурным аплодисментам.

Куда, блять, подевался этот мудак?

А знаете что? Это даже хорошо.

Лучше мне его не видеть, когда я в таком состоянии.

Это, блять, отлично.

Может быть, если я воспользуюсь привычкой Брэна все отрицать и буду долго врать самому себе, то в конце концов смогу поверить в эту ложь.

Как только бой возобновляется, я снова вцепляюсь Киллу в глотку. Я избиваю его до полусмерти, а он принимает это с дразнящими ухмылками и провокационными словами, словно хочет высосать из меня энергию и дать себя убить.

К тому времени, когда бой заканчивается абсолютным уничтожением моего кузена, толпа приходит в ярость. Мое имя отдается эхом, но этот восторг не касается моей кожи.

Ничто, блять, не касается.

Я бегу в раздевалку, мои плечи напряжены, а в горле пересохло. Каждый глоток словно медленно разрезает мои внутренности, сворачивая и скручивая их в огромную лужу чертовски красного цвета.

Когда мой разум выходит из-под контроля, насилия обычно бывает достаточно, чтобы вернуть меня в прежнее состояниее. Но не в этот раз.

На этот раз я хочу выкинуть это из своей гребаной головы.

Мой кулак врезается в шкафчик, оставляя огромную вмятину в металле, и я тяжело дышу, мои выдохи отдаются вокруг меня, как звериное рычание.

Вспышка света в углу привлекает мое внимание, и я беру телефон, чтобы найти череду сообщений ни от кого иного, как от моего цветка лотоса. Сердце бьется быстрее и сильнее, натягивая веревки, которые удерживают его на месте.

Первое сообщение пришло вскоре после того, как я вышел из раздевалки на ринг.

Брэн: Я слышал, ты собираешься драться сегодня. Можешь не делать этого?

Ладно, слушай. Я не хотел тебя игнорировать. Просто не знал, что сказать. Это странно — просить парня трахнуть меня.

Я не имею в виду, что ты странный. Правда. Хотя это так. Но дело не в этом. Я пытаюсь сказать, что ты не странный из-за своей ориентации. Прошу прощения, если это прозвучало так. Я просто хотел сказать, что для меня это странно. Я не привык к этому.

Я приду к тебе сегодня вечером. Если хочешь. Только не выходи на бой, пожалуйста.

После этого он перестал писать и, вероятно, отправился сюда.

Его следующие сообщения появились только сейчас.

Брэн: Итак, ты все-таки дрался, и выглядел так, будто тебе это нравилось. Должен ли я расценивать это как «нет»?

Знаешь что? Я еду к тебе домой. Ты же сам сказал, что это свидание.

Ах, блять.

К черту все.

К черту. Меня.

Я знаю, что должен оттолкнуть его. Я действительно, действительно должен. Но он так чертовски неотразим.

Похоже, мой цветок лотоса встретится с сумасшедшим Николаем.

Боже, спаси его душу.

Или, точнее, его тело.