Бог Ярости

Глава 32

Леви

Он не может быть хуже Киллиана.

Кто угодно лучше Киллиана.

Это было преувеличением со стороны Брэна, чтобы эмоционально подготовить меня.

Опять же, никто не может быть хуже Киллиана.

Именно такие мысли были у меня перед тем, как лечь спать прошлой ночью, и сегодня я проснулся в совершенно фантастическом настроении.

До сих пор.

Или, точнее с тех пор, как я зашел на кухню и увидел гребаного гангстера, который стоит рядом с моим сыном, сложенный, как гребаная стена.

Я знал, что это маленький ублюдок Николай, еще до того, как Брэн представил его. Не нужно быть гением, чтобы понять это, когда губы Брэна были распухшими, а длинные волосы ублюдка растрепаны пальцами.

Дорогой, гребаный Бог, я знаю, что ты где-то там, и я умоляю тебя, забери эту задницу и дай моему сыну нормального партнера. Хоть раз, блять, я хочу нормального.

Сначала у меня родился сын-псих. Ладно, прекрасно. Мне это нравится. Лучшее испытание в моей жизни, и я уверен, что справился с ним. Но мне не нужно было, чтобы у моей дочери был парень-псих.

А теперь это гребаный кузен-псих.

Чем, черт возьми, я заслужил это? Я был серийным убийцей в прошлой жизни или что-то в этом роде?

— Леви! — моя жена тянет меня за рукав рубашки, сидя у стола рядом со мной. — Ты пялишься.

— О, прости. Это должен был быть, блять, свирепый взгляд, — говорю я достаточно громко, чтобы все услышали.

Мы сидим за обеденным столом и завтракаем. Нам пришлось заказать еду на вынос в местной пекарне, потому что я не в том состоянии, чтобы что-то готовить.

И это все из-за гребаного придурка слева от меня, прямо рядом с моим сыном. Я прищуриваюсь, глядя на множество татуировок, украшающих обе его руки. Гребаный гангстер. Преступный ублюдок, который никоим образом не может находиться рядом с моим воспитанным, абсолютно бескорыстным сыном.

Моим сыном, который закрылся в себя, чтобы не беспокоить нас — своих собственных родителей. Своих близких по плоти и крови.

Почему он в конечном итоге оказался с более непокорным кузеном Киллиана? По крайней мере, та пустая трата человеческого пространства выглядит презентабельно. А этот выглядит так, будто его пожевали в тату-пистолете, сломали эту чертову штуку и выплюнули.

Не поймите меня неправильно. У меня есть татуировки, как и у Лэна, но мы не покрыты ими, как чертовы мафиози.

Астрид прочищает горло и улыбается Николаю, у которого хватило порядочности отложить вилку и нож, когда я заговорил.

Даже с завязанными сзади волосами он все равно производит впечатление жуткого человека.

Что, блять, Брэн в нем нашел? Он похож на одного из тех жестоких придурков. Он же я, когда был молодым. Я узнаю адреналинового наркомана, когда вижу его.

— Так сколько тебе лет, Николай? — мягко спрашивает моя жена. — Ты выглядишь примерно, как ровесник Брэна.

Брэн проглатывает кусок тоста и морщится.

— Вообще-то он на четыре года моложе.

— Не может быть, — она ахает. — Он не выглядит ни на день моложе.

— Спасибо, мэм. Именно так я и говорил, — он снова кладет вилку и нож по обе стороны тарелки. — К тому же, он старше всего лишь на три с половиной года. Через пару недель мне исполнится двадцать.

— Не обращайся ко мне «мэм». Называй просто Астрид. Устраивайся поудобнее и чувствуй себя как дома.

— Я бы не советовал тебе этого делать, — я нарезаю свой тост с яичницей и свирепо смотрю на него.

Надо отдать ему должное, он не смотрит мне в глаза и не свирепеет в ответ, как его кузен-ублюдок.

Он опускает голову и говорит:

— Еще раз прошу прощения за то, что явился без предупреждения. Я думал, что увижу Брэна и уйду.

— О, какие хорошие манеры, — моя жена улыбается. — И не волнуйся, тебе здесь рады в любое время.

— Я бы не стал использовать слово «рады».

— Папа, — умоляюще произносит Брэн, и я борюсь с желанием закатить глаза.

Теперь он еще и защищает этого маленького ублюдка. Я теряю своих детей одного за другим из-за кучки придурков.

— Так, где вы познакомились? — спрашивает моя жена, борясь с каждой моей попыткой отпугнуть его. Надеюсь, они начнут действовать, и Брэн поймет, что Николай не для него.

Давайте скрестим все пальцы за этот очень счастливый конец.

— Это произошло на… — Брэн умолкает. — На вечеринке.

Николай ухмыляется.

— Да. На вечеринке. Я тут же набросился на него.

— Что ты сделал? — огрызаюсь я.

— Я имею в виду, — его ухмылка исчезает. — Я первый его заметил.

— И ты не смог удержать свое внимание при себе?

— Леви, — Астрид ущипнула меня за бедро под столом.

— Боюсь, что нет, сэр, — отвечает он с невозмутимым видом. — Это была моя судьба — встретиться с вашим сыном, и я не хотел бы, чтобы было по-другому.

Вот оно. То самое высокомерие, которое течет в жилах Киллиана вместо крови.

Брэн наклоняет голову и улыбается, намазывая нездоровое количество абрикосового джема на тост.

Мое сердце, блять, просто разрывается.

Я не видел, чтобы мой сын так широко улыбался с тех пор, как… ну, с подросткового возраста. Половое созревание превратило его в чрезмерно ответственного, слегка подавленного человека. Если Лэн вырос в своего несносного, слишком помпезного «я», Брэн замкнулся в себе.

Прошлой ночью, когда он сказал нам, что это потому, что он не хотел выглядеть ненормальным, я почувствовал себя дерьмовым отцом. Я часто пытался заставить его почувствовать себя таким же особенным, как его брат, но это не имело значения, если он сам не верил в этот факт.

— Это так мило, — моя жена, которая, кажется, уже очарована маленьким засранцем Николаем, улыбается и передает ему тарелку с Яйцами Бенедикт¹⁷.

— Он предпочитает сладкое на завтрак, мам, — Брэн кладет перед Николаем тост с джемом, который, как я думал, он мазал для себя, и даже дает ему целую тарелку макарун.

— Он не похож на такого человека, — говорит она.

— Пусть вас не вводят в заблуждение его мускулы. У него самое трагическое пристрастие к сладкому, которое я когда-либо видел.

— Виноват, — говорит Николай после того, как съедает тост в два укуса, как настоящий варвар. — Честно говоря, я тренируюсь, чтобы есть как можно больше выпечки.

— Однажды ты впадешь в сахарную кому, — говорит Брэн со вздохом, как будто он упоминал об этом бесчисленное количество раз до этого.

— Оно того стоит.

— Вот это настрой, — Астрид поднимает свой стакан с апельсиновым соком в его сторону, и он звонко ударяет по нему своим.

— На каком факультете ты учишься, Николай? — спрашивает Астрид.

— Управление бизнесом. Предполагается, что я возглавлю семейный бизнес, которым мои родители руководили десятилетиями.

— О, как интересно. У вас с Брэном есть кое-что общее.

— Правда? — спрашивает он слишком нетерпеливо. — И что именно?

— Вы оба — наследники семейного бизнеса. Хотя Брэн ясно дал понять, что не будет иметь ничего общего с менеджментом.

— Илай, Лэн и Крей прекрасно с этим справятся. Я предпочитаю искусство.

— Это мой мальчик, — она протягивает руку через стол и похлопывает его по руке.

— Мне трудно поверить, что ты хорошо учишься, — сухо замечаю я.

— На самом деле у меня средний балл 4,15, сэр. Может, я и не выгляжу так, но у меня потрясающая память. Хотя вашему второму сыну нравится называть меня глупым.

Я улыбаюсь про себя, гордясь Лэном, но тут Брэн гладит Николая по руке.

— Ты не глупый. Кроме того, Лэн считает девяносто девять процентов населения умственно отсталыми, так что проблема в нем.

Он что сейчас его утешает?

Боже милостивый, пожалуйста, ослепи мои гребаные глаза.

— Пока ты так не думаешь, мне наплевать на мнение Лэндона обо мне.

— Вы, ребята, такие милые, — у Астрид на лице такое мечтательное выражение, которое можно описать только как обморок.

— Так и есть, верно? — Николай ухмыляется, как гребаный идиот, и толкает моего сына локтем в плечо. — Слышал? Даже твоя мама считает нас милыми.

— Прекрати, — шипит он себе под нос, скорее от смущения, чем от раздражения.

Я бы очень хотел, чтобы это было гребаное раздражение.

— Итак, что тебе нравится в моем сыне? — спрашиваю я своим торжественным тоном, и это сразу же портит веселое настроение.

Николай — единственный, кто не улавливает ни укола, ни тона, а если и улавливает, то полностью игнорирует.

— Правильнее было бы спросить, что мне в нем не нравится. А это, наверное, только три вещи… Хотя нет, беру свои слова обратно. Иногда мне и они тоже нравятся, так что это не в счет.

— Это твой способ не сказать мне ни одной вещи, которая тебе нравится?

— С удовольствием скажу. Сколько у вас времени, сэр?

— Столько, сколько тебе нужно.

— Отлично, — он глубоко вдыхает и говорит на одном непрерывном дыхании. — Мне нравится, что он ответственный, пунктуальный, серьезно относится ко всем своим обязанностям, борется за справедливость и помогает всем, чем может. Мне нравится, как он готовит, его редкая улыбка и то, как он предан бегу и поддержанию здоровья. Мне нравится заставлять его смеяться и смотреть, как он спит. Мне нравится, как он полностью сосредоточен, когда находится в художественной студии, но больше всего мне нравится, как он впустил меня в свою жизнь и нашел для меня там место. Сейчас мне даже нравятся скучные экранизации Агаты Кристи не потому, что они хороши, а потому, что он действительно одержим этим дер… я имею в виду, вещами. Мне даже нравится его придирчивость и склонность к самоконтролю большую часть времени, так что да, нет ничего, что бы мне в нем не нравилось… хотя нет, кое-что есть. У него есть привычка ставить комфорт других выше своего собственного, или он притворяется, что все в порядке, когда на самом деле это явно не так. Мне не только это не нравится. Я это ненавижу.

Моя жена развалилась непоправимой кучей на своем стуле, но не она заставляет мою кровь стыть в жилах. Это выражение глаз Брэна, когда все его тело поворачивается в сторону Николая.

Это благоговение и привязанность, но также и страх. Страх настолько глубокий, что даже я могу его увидеть. Чего он боится?

Не похоже, чтобы он боялся Николая, скорее, он боится за него. Но почему и перед чем?

Есть и другая тревожащая эмоция. Я узнаю этот взгляд. Именно так я выглядел, когда впервые осознал всю глубину эмоций, которые испытывал к его матери.

Он любит его. Это не влюбленность, не простое восхищение или интрижка. Мой сын полностью, по-настоящему и безвозвратно любит гангстера.

Упокой Господь мою душу, разорванную на куски.

— Кстати… — Николай улыбается Брэну. — Я обязательно скажу своему отцу, чтобы он задал тебе точно такой же вопрос, когда ты встретишься с ним. Я хочу услышать, что ты скажешь.

Брэн снова улыбается и передает ему несколько булочек с джемом, на которые он набрасывается, как монстр.

После завтрака Астрид проводит их в гостиную.

— Мам, может тебе стоит отдохнуть? Ты всю ночь провела в студии.

— Ерунда. Я бы ни за что не упустила шанс познакомиться с Николаем. Я выпила чай за завтраком. Со мной все будет в порядке.

— Мэм… — он замолкает, когда она бросает на него свирепый взгляд. — Астрид… Простите, что помешал вашему отдыху.

— По крайней мере, ты это понимаешь, — бормочу я, следуя за ними по пятам.

Моя жена ругает меня своими ярко-зелеными глазами, которые могли бы заставить меня сделать что угодно — абсолютно все, — кроме как отдать моего драгоценного Брэна этому придурку.

— Я могу уйти, если так будет лучше… — его слова обрываются, когда Брэн сжимает его запястье и качает головой.

— Ни в коем случае, — говорит моя жена. — Ты наш гость.

— Не тот, которого я одобряю.

— Леви, серьезно. Разве тебе не пора идти на работу? — она упирается рукой в бедро и бросает на меня строгий взгляд.

— Я сказал, что заболел.

Меня буквально выворачивает наизнанку при мысли о том, что еще один из моих детей покинет гнездышко.

Да, они уже несколько лет учатся в университете, и я должен был бы привыкнуть к этому чувству, но я определенно не привык. Кроме того, какая-то часть меня думала, что Брэн решит вернуться домой и остаться с нами на всю жизнь.

Неужели я прямо сейчас прощаюсь со своей мечтой?

— В любом случае, Николай, — говорит моя жена, качая головой. — Хочешь посмотреть детские фотографии Брэна?

— Черт возьми, да, — с готовностью соглашается он, как нетерпеливый ребенок, затем выпаливает: — Я имею в виду да, пожалуйста.

— Мам, — Брэн бросает на нее недоверчивый взгляд.

— Ты даже не представляешь, как долго я ждала, чтобы сделать это.

Астрид ведет Николая к своему любимому дивану с видом на сад, затем подходит к шкафу, чтобы достать все альбомы, к которым относится как к сокровищам.

Брэн делает шаг назад, чтобы встать рядом со мной, на безопасном расстоянии от них.

Мы наблюдаем, как его мать садится рядом с Николаем и начинает рассматривать фотографии с того дня, когда узнала, что беременна близнецами. Тогда мы еще не знали, что это близнецы.

Я так хорошо помню тот день. Радость, охватившая нас при мысли о том, что у нас будет собственная семья, была настолько ощутимой, что я до сих пор чувствую ее вкус у себя на языке. Кажется, что это было вчера, но это не так, потому что у одного из моих первых малышей теперь своя жизнь, и, вероятно, он не позвонит и не напишет мне, когда ему нужно будет поднять настроение.

Пока Астрид рассказывает Николаю историю, стоящую за каждой фотографией, он внимательно слушает, с живым интересом разглядывая альбом, лежащий у него на коленях.

Гребаный урод.

Брэн подходит ближе ко мне, выражение его лица застенчивое, когда он потирает затылок, а затем говорит тихо, чтобы только я услышал его.

— Ты так сильно его ненавидишь, папа?

— О боже, что навело тебя на такую мысль?

— Вроде как это очевидно и, ну, ты все еще пялишься на него.

Я прекращаю испепелять взглядом череп Николая. Я решил, что, если буду смотреть достаточно пристально, он расколется, и мы избавимся от этой неприятности.

— Ты, кажется, сказал, что вы больше не вместе? — спрашиваю я, приподняв бровь.

— Я… тоже так думал, — он вздыхает и качает головой. — Держаться от него подальше невозможно. Поверь мне, я пытался. Много раз. И с каждым разом становилось только сложнее, а не легче, и я действительно больше не могу представить свою жизнь без него. Я причинил ему достаточно боли, отрицая свою ориентацию и его. Он был терпелив и даже согласился встречаться со мной тайно, хотя открыто являлся би. Я больше не могу причинять ему боль, это было бы хуже, чем причинить боль самому себе. Мысль о том, что я могу потерять его, пугает меня до чертиков, папа.

Черт возьми.

Я вижу это снова. Тот взгляд, который был у него раньше. На этот раз он более напряженный, когда смотрит на него.

Он не боится за него, он боится потерять его.

Преступного ублюдка-гангстера.

Я знал, что от этого придурка Киллиана одни неприятности. Он не только вторгся своим нежелательным присутствием в нашу жизнь, но теперь еще и его кузен.

Хотя признаю, что Николай гораздо более воспитан, чем этот псих.

Брэн снова переключает свое внимание на меня.

— Всю свою жизнь я думал, что я один из тех людей, которым суждено быть одинокими, но он изменил это. В одиночку. Он преследовал меня и сделал невозможным игнорировать его. Он помог мне стать лучшим человеком — более уравновешенным, менее… взволнованным и одиноким. Он единственный для меня. Поэтому… если ты не испытываешь к нему сильной ненависти, может, попробуешь принять его? Я очень люблю и уважаю тебя, папа. Ты знаешь, как много значит для меня твое одобрение.

— Иди сюда, сынок, — я наполовину обнимаю его. — На самом деле я не ненавижу его. Мне просто не нравится мысль о том, что он может заменить меня.

— Это невозможно. Никто не может отнять у меня твою роль в моей жизни, — он отстраняется. — А еще ты мой единственный достойный помощник по кухне. Николай не умеет готовить даже ради спасения собственной жизни.

— Почти уверен, что он мало что может сделать для спасения своей жизни.

— И не говори. Он такой неорганизованный, что это сводит меня с ума. Он все разбрасывает, оставляет молоко вне холодильника и медитирует под водой. Он даже не может отличить базилик, орегано и кориандр. «Это все трава», как он говорит. Он также до недавнего времени не знал, кто такая Агата Кристи. Он едва знает, кто такой Зевс или большинство исторических личностей. Он сказал, что единственный, кто превосходит его, — это Ганнибал, потому что он был крутым генералом, который чуть не уничтожил империю, а остальные не заслуживают места в его голове. Ты можешь в это поверить?

Мой вздох глубокий и, блять, побежденный.

— Ты так сильно его любишь, да?

— Да, — он обрывает себя, и его глаза расширяются, когда он судорожно сглатывает. — Я имею в виду… Я…

— Все в порядке, — я сжимаю его плечо. — Не торопись и обдумай это. Я знаю, это страшно, но скоро станет лучше.

— Спасибо, папа.

Я улыбаюсь.

— Давай присоединимся к ним, пока твоя мать не опозорила тебя еще больше.

Он улыбается в ответ, и мы входим, когда Астрид говорит:

— Это Джейден, или сокращенно Джей.

— Родственник? — спрашивает Николай.

— Можно и так сказать. Он сводный брат моей сводной сестры и был первой влюбленностью Брэна, — она подмигивает нашему сыну, и он качает головой.

— Первой влюбленностью, говорите? — тон Николая становится загадочным, когда он смотрит на фотографию, на которой Брэн и Джей одеты в комбинезоны миньонов, обнимают друг друга за плечи и радостно улыбаются.

— Да, — говорит моя жена, совершенно не замечая огня ревности, вспыхивающего во взгляде Николая. — Брэн прошел через ту фазу, когда он был одержим всем, что связано с Миньонами, а Джей был его партнером по преступлению.

— Хм. И где он сейчас?

— В Штатах. Он самый молодой талантливый ученый НАСА. Я так горжусь им.

— Он в штабе или в одном из других полевых центров?

— Полагаю, в штаб-квартире.

— Приятно слышать. Он Джейден Клиффорд?

— Нет, Адлер.

— Джейден Адлер. Округ Колумбия. Круто.

Иисус, блять, Христос.

Он говорит как чертов мафиози, который собирает информацию о потенциальной цели.

Астрид продолжает показывать ему другие фотографии, но Брэн определенно уловил его настроение, потому что говорит:

— Мы с Джеем не так уж часто виделись за все эти годы. Он гений, и у него почти нет времени ни на что, кроме учебы.

Николай впервые за сегодняшний день делает непроницаемое лицо.

— Я что-то сказал?

— Даже не думай об этом, — тихо говорит Брэн, но я его слышу.

— Понятия не имею, о чем ты говоришь.

— Николай, — предупреждает он.

— Да? — он улыбается, и мне хочется ударить его, но я не могу, потому что моему сыну нравится этот придурок.

Николай скрывает зевок.

— Извините. Я прилетел прямо из Штатов и не мог уснуть в самолете.

— О, боже! — Астрид закрывает альбом. — Брэн, ты должен отвести его отдохнуть.

— Нет, — Николай придерживает альбом. — Я хочу досмотреть фотографии.

— Ерунда. Они могут подождать, пока ты не проснешься, договорились?

— Договорились.

— Мне и самой нужно поспать несколько часов, — она выглядит расстроенной, пытаясь стряхнуть усталость с лица.

Николай встает и кивает мне.

— Спасибо, что позволили мне остановиться в вашем доме, сэр.

Я собираюсь сказать: «Нет, я тебе не позволял», но ожидание на лице Брэна заставляет меня передумать, и вместо этого я издаю недовольный утвердительный звук.

Мой сын улыбается и одними губами произносит «Спасибо», прежде чем они с этим ублюдком поднимаются по лестнице.

Ему лучше отвести его в комнату для гостей.

Я собираюсь напомнить ему об этом, когда Астрид качает головой.

— Даже не думай быть мудаком. Ты и так причинил достаточно ущерба за все утро.

— Мне не нравится, что он будет в одной комнате с нашим сыном.

— Ему двадцать три года, Леви. Перестань обращаться с ним как с ребенком. Кроме того, Николай слишком хорошо воспитан.

— Ты видела татуировки?

— Ты имеешь в виду, насколько они красивые?

— Сколько их, принцесса.

— Ну и что? Это ничего не говорит о его личности. С каких пор ты судишь о книге по обложке?

— С тех самых, как он вошел в мой дом и украл моего сына.

Она смеется и обхватывает мою руку, затем кладет голову мне на плечо.

— Ты такой папа-медведь. Просто будь счастлив, что Брэн нашел кого-то, кто заботится о нем так, как Николай. Ты ведь слышал, что он ненавидит? Это именно то, с чем мы боремся, и он не только понял это, но и выделил это среди всего остального как то, что ему не нравится. Ты же знаешь, каким замкнутым и скрытным может быть Брэн, так что мы должны праздновать тот факт, что он подпускает кого-то близко, а не вести себя по-детски по этому поводу.

Я издаю ворчание.

— Леви, перестань. Ты когда-нибудь видел, чтобы Брэн так улыбался?

Я стону. Значит, она тоже это заметила. Конечно, заметила. И мне неприятно это признавать, но она определенно права. Я никогда не видел его таким счастливым, как сегодня утром.

Черт возьми.

— Я знаю, что в глубине души ты тоже рад, — она целует меня в щеку. — Тебе лучше не доставлять Николаю неприятностей.

— Так ты теперь в команде Николая?

— Я в команде Брэна, а он любит этого человека. Кроме того, он настоящий парень.

— Настоящий парень? Серьезно, принцесса?

— Он получает мое одобрение, — она снова целует меня. — Хочешь еще немного поспать, раз уж ты сказал, что заболел?

— Ты же знаешь, что я не откажусь.

После того, как мы идем в спальню и Астрид быстро принимает душ, я открываю групповой чат со своим кузеном и друзьями.

Леви: Кажется, у меня депрессия.

Эйден: Кризис среднего возраста? Поэтому ты сказал, что заболел?

Леви: Скорее, кризис кражи моих детей. Никто не сказал мне, что они будут ускользать один за другим.

Ксандер: Расскажи мне об этом, капитан. Я до сих пор не могу поверить, что у моей пчелки есть парень-ящерица.

Ронан: Настоящая ящерица? Черт возьми, Ксан. Что случилось с малышкой Сеси?

Ксандер: Он человек, но я бы предпочел думать о нем как о ящерице, чтобы он мне не нравился.

Леви: Мне нравится эта идея. Дегуманизация не позволит им мне нравится. Хотя я действительно сомневаюсь, что сейчас это сработает. Почему мы не можем изобрести машину времени, чтобы они оставались детьми вечно?

Коул: Даже не напоминай мне об этом, капитан. Мне снятся кошмары о том, когда мои дети познакомят меня с какими-то ублюдками.

Эйден: Уверен, что ты знаешь как минимум одного из них, если не двух.

Коул: На что ты намекаешь?

Эйден: Возможно, тебе стоит присесть.

Коул: Присесть для чего?

Эйден: Когда-нибудь мой Илай женится на твоей Аве, и мы станем родственниками.

Ксандер: Господи. Это что, сценарий для фильма ужасов?

Эйден: Реалити-шоу.

Коул: Я убью его первым, Эйден. Ты же знаешь.

Эйден: Удачи в попытках остановить моего сына. Мы, Кинги, всегда получаем то, чего хотим

Он прав. Дело не только в нем, мне или дяде. Молодое поколение такое же. Включая Брэна.

Я видел это в его глазах. Он хочет быть с Николаем и сделает это, чего бы ему это ни стоило.

Он будет с ним, даже если весь мир будет против него.

Думаю, Астрид права. Лучше радоваться за него, чем пытаться отрицать существование Николая.

И он гораздо более воспитанный, чем Киллиан, так что в этом есть свой плюс.

— Все еще думаешь о своем драгоценном ребенке? — Астрид выходит из ванной, завернутая в полотенце, и встает у меня между ног. Неважно, сколько нам лет, она всегда будет той женщиной, от которой у меня голова идет кругом. Во всех захватывающих смыслах этого слова.

— Больше нет, — я обнимаю ее за талию. — Позволь мне помочь тебе заснуть, принцесса.

— Я так сильно люблю тебя, — она целует меня, и я умираю.

Я подумаю обо всем остальном позже. Сейчас мне нужно быть рядом с любовью всей моей жизни.

Моей женой.

Моей навсегда.